Война деревни Варламово
Книга памяти
Как в капле росы отражается солнце, так и в истории каждой маленькой деревни, каждой семьи отражается большая история всего нашего народа. Деревня Варламово Харовского района Кубенского сельского поселения — типичное тому подтверждение. Война народа на своей территории, это особая война, где воюют все: и старуха, и ребёнок, каждая былинка, каждый дом. Здесь нет особой героики, это просто жизнь — как у всех в то нелёгкое время, но в чём-то своя, особенная.
Деревня Варламово дала миру много интересных людей. Здесь родились и выросли выдающийся художник Алексей Фёдорович Пахомов, художник Валентин Николаевич Зернов, здесь прошли детские годы профессора Санкт-Петербургского университета филолога Михаила Васильевича Отрадина... Много жило здесь когда-то людей, деревня была очень большой. Нынешний вид она обрела полвека назад. Сколько себя помню — дома стоят вразнобой, разбежавшись друг от друга в разные стороны, словно ребятишки на лужайке. С трудом просматриваются линии бывших улиц, а ведь было всё когда-то здесь стройно, цельно, складно. К виду сквера, превратившегося с годами в небольшой лесок на бывшей деревенской улице, все уже давно привыкли, как привыкли и к тому, что стоит в нём среди вишен и берёз памятник с мемориальной доской, повёрнутой лицом к деревне. Доска густо покрыта фамилиями погибших воинов — тесно друг к другу, двумя столбцами. Всего 42 фамилии.
Нет, воины пали не здесь, и не лежат под памятником среди сквера. Война и близко не подходила к деревне. Те, чьи имена выгравированы на мемориальной доске, закопаны безвестно в новгородских лесах, в ленинградских болотах, на полях Житомирской области, в землях Венгрии, Польши и ещё Бог знает где. Иные погибли в блокаду от голода, и покоятся в тесных братских могилах то ли на Серафимовском, то ли на Пискарёвском кладбище, а может, и вовсе в парке Победы. Эти люди здесь родились и здесь когда-то жили. Многие ушли отсюда на войну и обратно не вернулись. Обелиск в сквере — могила без покойников, каких много в нашей стране. Памятник был поставлен давно, более тридцати лет тому назад. И не у кого уже спросить — кто эти люди? Какими они были? Как жили, что любили? Те, кто поставил этот памятник, сами уже ушли в мир иной. Но всё ж поставив себе такую задачу — оживить в памяти эти имена — удалось кое-что раскрыть и вспомнить, пока ещё были живы последние старожилы. Теперь самыми старшими остались дети войны. И их благодарная память тоже кое-что помнит.
Пока все дома — мы живём
До войны Варламово — это большая и шумная деревня, целый колхоз. Он был создан 18 мая 1931 года и носил имя жены вождя пролетарской революции Надежды Константиновны Крупской.
Колхоз был средним по всем показателям, быть может, сказывалось и то, что деревня расположена в сильно холмистой местности по берегу Кубены, и было трудно обрабатывать землю? Лошади надрывались, вспахивая крутую Горочку за деревней. И поля раскинулись так широко, что в первые годы коллективизации четыре семьи были переселены на хутор под Бережок, чтобы ежедневно не ездить в поля за три километра. На реке Кубене работала мукомольная мельница, тоже принадлежавшая колхозу. Но, видимо, организация труда оставляла желать лучшего:
«Колотили — молотили,
и солому не трясли.
Нетрясённую солому
на конюшню привезли.
Конюха солому стелют,
и качают головой:
«Вот где наш
страдает хлебец -
У лошадок под ногой», - подмечал недостатки колхозной жизни в частушках комсомолец Сергей Константинович Зернов.
От райцентра до Варламово — всего 12 километров, но преодолеть их по бездорожью на лошадях порой бывало не так-то просто. Ещё до создания колхоза, сразу же после Октября, каждая семья получила в бессрочное пользование земельный надел по едокам. Иные получили угодья километров за восемь по другому берегу реки. Но всё равно земли не хватало, многие семьи уезжали в Сибирь, к новому месту жительства. Раскулачивание тоже не обошло деревню стороной. Самые крепкие хозяйства беднели, выселялись на хутор под Бережок, а потом насовсем покидали родные места. За малейшее нарушение законности рабоче-крестьянского государства — ссылка и лагеря. Великонида Рогозина за растрату была осуждена и отправлена в лагерь (так и не вернулась), а её трое детей оказались в детдоме. В тридцатые пережили голод, репрессии — словом, всё то, что пережила вся большая страна.
И всё же к началу Великой Отечественной войны в деревне проживало 193 человека. Одной молодёжи — более полусотни человек! Имена в деревне давали звучные и красивые, по нынешним временам очень редкие: Евлампий, Великонида, Мануил, Исафаил, Афагангел, Евлампия, Акиндин, Клавдий, Никандр, Фомаида, Феофан, Евфалия, Евстолия, Градислава, Паис, Фирс, Феодосия, Пульхерия, Руфина, Ираида, Поликсения. Фамилии в деревне — сплошь Зерновы да Зорины, Озеровы да Кочковы, Коротины да Копосовы. Чтоб не путаться, чаще всего людей звали по прозвищу.
Председателем колхоза был избран Иван Николаевич Кочков. Он воевал в Финскую, и с успешным ее завершением вернулся домой.
«Председатель у нас Ваня,
Счетовод Никашенька.
Лидиха коней обряжает,
А коров — Ирашенька.»
- распевалась по деревне частушка о колхозной жизни.
Была в деревне своя начальная школа, и в 20-30-е годы неграмотные крестьяне проходили ликбез, который устраивался в большой летней избе Н.Е.Кочкова. В пустующих после раскулачивания самых крепких крестьян домах устраивались ясли, заселялись приезжавшие в деревню из города учителя. В бывшем крестьянском гумне уже крутили немое кино, куда ходили всей деревней. В 37-м как на чудо смотрели на первый трактор ХТЗ,
который пригнал в деревню молодой тракторист Николай Возов из соседнего колхоза. Молодежь стремилась к учебе, уезжали в ФЗО и на производство, успешно обучались там рабочим специальностям. Молодые парни и мужчины призывались на срочную службу в РККА. Накануне Великой Отечественной срочную службу проходили шесть человек: Пахомовы Николай и Василий, Озеров Василий, Зорин Иван, Зернов Феофан, Зорин Дмитрий, а Николай Александрович Зорин получал профессию кадрового военного в Слутском пехотном училище.
Жизнь шла своим чередом, игрались свадьбы, создавались новые семьи, для них строились отдельные новые дома. Последняя улица намечалась уже к самому краю поскотины. Бани в деревне не были не в почете — мылись в огромных русских печах. Так повелось извека — для экономии дров и из-за противопожарной безопасности. Да и где и строить при такой плотной застройке? Деревню «Китаем» звали — даже огородов возле домов не было, лишь яблони да черемухи под окном. В доме моего дедушки под крышей со стороны двора — сплошь гнезда ласточек. Множество писклявых птенцов. С утра до вечера мелькают, как дождь. Говорят, что ласточки приносят счастье...
Перед самой войной задумали колхозники выстроить общественную баню — за деревней, где гумна стояли. Но она так и осталась недостроенной. Вспоминают сильный пожар в самом начале войны, когда по недосмотру загорелся на гумне лен. Общими усилиями его затушили, огонь не тронул близлежащих гумен под соломенными кровлями. О колхозной жизни можно рассказать многое, но сегодня разговор не об этом...
За четыре года войны на фронт из деревни ушли 42 человека, а в десяти семьях сразу по несколько человек. В семье Кочкова Алексея Евлампиевича воевал сам глава семьи и два сына; у Смирнова Александра Павловича — два сына на фронте и две дочери — в госпитале. Отцы и сыновья ушли на войну из семей Малиновского Никандра Александровича, Кочкова Николая Евлампиевича, Зорина Ивана Дмитриевича, Пахомова Василия Николаевича. По дочери и сыну в действующей армии — у Зернова Вячеслава Дмитриевича, Казакова Евлампия Константиновича, Малиновской Марии Осиповны. Вернулись — двадцать один, ровно половина.
В ПЕРВОМ ЭШЕЛОНЕ.
О предстоящей войне с Германией никто и не думал. Жизнь шла своим чередом за повседневной крестьянской работой. В последнее предвоенное лето так же, как и всегда, приезжали в деревню гости. Художник Алексей Федорович Пахомов приехал создавать новые иллюстрации к своим книгам. Учительница из Кубиноозерского района Зинаида Всеволодовна Несговорова приехала забрать вещи в связи с переездом мужа — секретаря райкома к новому месту службы.
Радио в деревне не было, лишь из газет узнавали последние новости о победном шествии Гитлера по Европе. Мужики, собравшись где-нибудь на отдых, часто рассуждали о политике и старшие, кто прошёл японскую и германскую войны, утверждали, что новой войны с Германией нам не миновать. Так оно и вышло.
ВСЕГО-ТО НА СОРОК ДНЕЙ.
Первые повестки на сорокадневные сборы на станцию Кущуба получили резервисты Николай Александрович Смирнов и Серафим Дмитриевич Коротин 11 июня 1941 года. Серафиму Коротину — тридцать пять. У него семья, трое детей, старенькие родители.
Николай Смирнов с женой Талей (Натальей) приехал домой в краткосрочный отпуск. Ему - двадцать восемь. В 1936-1938 г.г. проходил срочную в РККА, демобилизовался, потом служил по контракту во внутренних войсках в Карелии. Односельчане вспоминали, как они вместе сидели на скамеечках на въезде родительского дома. Сохранилась довоенная фотография, сделанная в Харовске. На ней молодое поколение Смирновых. Этот снимок стал последним в недолгой семейной жизни Тали и Николая. Он и его брат Мануил пойдут защищать Родину, а двоюродные сёстры Градислава и Мария станут санитарками в харовских эвакогоспиталях, младшая сестрёнка Фомаида будет разносить письма с фронта и похоронки в деревенские дома. Если б не было войны, наверное, всё сложилось бы по-другому.
Вместе с варламовцами в одном эшелоне на сборы отправился и врач Ивачинской участковой больницы Геннадий Васильевич Рождественский (1914 г.р.). Эти семьи всю войну держали между собой связь, надеясь получить какую-нибудь весточку. Жили в вечном страхе: к семьям пропавших без вести относились как к врагам народа. Если солдат попадал в плен, его автоматически считали предателем.
11 июня 1941 года. В этот не по летнему холодный день (было 2 градуса мороза) призывники и их провожающие их близкие отправились на станцию Харовская. Обратно от станции до Варламово возвращались по улице Каменной. Вдруг в небе показался самолёт. Он пролетал очень низко, и какой-то мужчина на лошади (возможно, из органов) стал сгонять всех с проезжей части в сосновый бор (где сейчас стоит храм). С Талей, женой Николая, обычно очень выдержанной и строгой, вдруг случилась истерика. Она упала на землю, билась в рыданиях и всё повторяла: «Как же я вернусь домой одна, без Коленьки?»
Сердце жены, наверное, уже предчувствовало беду, то, что им больше не суждено увидеться...
Поначалу я думала, что рассказчики путают даты. Какой самолёт над городом, если всё происходит ещё накануне войны? Но в архивах дата призыва Н.А.Смирнова и С.Д. Коротина — 11 июня — документально подтвердилась.
Рядовой Николай Смирнов пропал без вести в октябре 1941 года. Поговаривали многое: что эшелон разбомбили под Псковом, что генерал Власов всех сдал в плен и много что ещё. Его останки до сих пор не найдены и не преданы земле. Но его мама, моя бабушка, Александра Арсентьевна, до своих последних дней надеялась, что сын всё-таки жив и подаст о себе весточку. Геннадий Павлович Рождественский пропал без вести в феврале 1942 года. Судьба Серафима Коротина менее загадочна. Он попал в фашистский плен, где скончался от мучений 13 апреля 1943 года. «40 дней» их военных сборов растянулись на вечность...
Сердце матери
Как проводили Николая, Таля осталась жить в доме свекрови и свёкра — Александра Павловича и Александры Арсентьевны Смирновых. В один из тёмных осенних вечеров произошёл страшный, необъяснимый случай. Вся семья находилась дома. После ужина, закончив обряд со скотиной, каждый занимался чем-то своим: отец сидел на лавке, починяя прохудившуюся обувь, Таля шила, младшая дочь Фомаида сидела у стола под висевшей керосиновой лампой и что-то писала, а мать прилегла отдохнуть на лежанке возле печи. Вдруг она резко вскочила с лежанки и вышла из избы на сарай. Через несколько минут там что-то сильно грохнуло. Все выбежали за дверь и у нижних ворот на взъезде увидели лежащую навзничь маму. Она была без памяти. С трудом перетащили её в избу, уложили, стали брызгать водой и давать нашатырь. Когда она наконец пришла в себя, то рассказала, что с ней там произошло. Она почти задремала, когда услышала, что стучат у нижних ворот. Никому не сказав ни слова, пошла открывать.
- Кто? - спросила она у двери.
- Мама! - послышалось за ней.
Открыла, а там … Николай стоит. Живой.
- Коленька! - распахнула объятия навстречу сыну, обняла. И в тот же момент получила удар такой страшной силы, что её отбросило на взъезд словно взрывной волной. Говорят, что многие матери, чей сын погибал или получал смертельное ранение, испытывают нечто подобное.
Первые мобилизованные.
По меткому наблюдению художника Алексея Фёдоровича Пахомова, которого война застала в родной деревне Варламово, война грянула как неожиданное колоссальное горе и несчастье. В деревенской тиши это особенно остро чувствуется, да ещё в дни, когда природа пышно расцветает и люди поглощены работой страдной поры. Плач и причитания там не скрыты за каменными стенами, их видишь на улице, слышишь из раскрытых окон. Потянулись на станцию первые мобилизованные с котомками. С ними отправился и он.
Уже на второй день войны из Харовского района было отправлено на фронт 2 эшелона мобилизованных добровольцев. Их них 25 человек ушли на фронт добровольцами в составе Вологодского батальона.
Самым первым из деревни 23 июня 1941 года ушёл добровольцем на фронт председатель колхоза им. Н.К.Крупской коммунист Иван Николаевич Кочков (1907 г.р.). Он недолго отдыхал от ратного труда, вернувшись с Финской кампании в 1940 году. И в этот раз самым первым взял в руки винтовку для борьбы с врагом. На его место председателя колхоза был избран Сергей Матвеевич Зернов 1891 г.р., негодный к строевой службе. Колхозники его очень уважали, ласково называли Серёженькой.
26 июня 1941 года ушли на фронт Алексей Дмитриевич Изюмов (1911 г.р.), отец двоих малолетних детей; Алексей Евлампиевич Кочков (1894 г.р.). Вернувшись с войны больным, в 1945 он скончался. Старший его сын Александр Алексеевич (1925 г.р.) тоже не вернулся с войны. В семье остались четверо детей, старшему Фирсу пришлось стать главой семьи в 12 лет и выполнять всю мужскую работу.
Алексей Фёдорович Пахомов с началом войны поспешил вернуться в Ленинград, в Союз художников. Оказавшись в блокадном Ленинграде, работал до потери сознания, изображая труд и жизнь людей в осаждённом городе-фронте. Члены Союза художников участвовали в маскировке военных объектов, выполняли срочные военные задания политуправления фронта. Жили на военном положении прямо в здании Союза. Домой ходили редко. Если был уцелевшим дом, то иногда просто не было сил, чтоб пойти туда. Алексей Фёдорович участвовал в отряде противовоздушной обороны (МПВО) — дежурил на крышах у себя дома на Петроградской стороне и в Союзе художников во время вражеских налётов. Летом 1941 года он кроме своей основной работы — рисования агитационных плакатов и открыток — ходил рыть противотанковые рвы возле станции Молосковицы (на Кингисеппском направлении). И надо же было случиться встрече: Сергей Константинович Зернов, его земляк, был там же. Как он писал в Варламово родне, что Алексей под Ленинградом, рисует на бортах уезжающих на фронт машин плакаты с призывом защитить родной город. Поначалу это делать запрещали, потом разрешили.
В августе 1941 ушли на фронт Павел Евграфович Тулин (1909 г.р.), Александр Николаевич Зорин (1902 г.р.), Сергей Константинович Копосов (1901 г.р.). В сентябре 1941 года ушёл на фронт колхозных бригадир Сергей Всеволодович Бурмистров. Получив тяжёлое ранение (ему оторвало ногу), он умер от ран в госпитале города Кинешма Ивановской области в мае 1944 года. Похоронен на братском кладбище.
Окончив Вологодский техникум путей сообщения, 7 ноября 1941 года отправился в действующую армию Василий Николаевич Зернов (1921 г.р.) - тот, что позировал в своё время художнику Алексею Пахомову для рисунка к произведению Некрасова «Мороз — Красный нос».
Поначалу его отправили в Архангельск на краткосрочные лейтенантские курсы. Потом матери пришло письмо, что на фронт их повезут через Харовскую. Таисия Алексеевна взяла корзинку с едой и пошла к поезду. Поезд стоял на станции час, а может, и больше. Она глядела на сына и кормила его. Он ел, ел и говорил: «Мама, я всё как не ел». Видно, сильно они в Архангельске голодали.
Эта встреча оказалась последней. Лейтенант Василий Зернов навсегда останется лежать в новгородских лесах возле деревни Замошка.
Наша семья.
В семье моего дедушки Александра Павловича Смирнова, мельника, инвалида I мировой войны, выросло шестеро детей. Старшего Николая (1913 г.р.) призвали на военную службу накануне войны. Вторая по старшинству дочь Нина (1919 г.р.) работала сестрой-хозяйкой в санатории «Бережок». Градислава (1922 г.р.) работала почтальоном, Мануил (1924 г.р.) - в колхозе, Фомаида (1928 г.р.) и Вениамин (1935 г.р.) - школьники. В войну жизнь семьи круто изменилась.
На Оштинском рубеже.
В июле 1941 года Нина Смирнова получила повестку от военкомата на оборонительные работы на 10 дней. Домой в Варламово, находившееся в 2 км от Бережка, бежать было некогда. На сборы дали всего 3 часа — только лишь успеть добраться до Харовской. Без еды и вещевого снаряжения, как были — в летних тапочках на босу ногу, в лёгких кофточках и косынках — поспешили на сборочный пункт, который размещался в Доме колхозника. Там выдали по буханке хлеба на руки и по килограмму конфет «подушечек». Утром поездом — до станции Сухона, дальше — на пароходе по реке Сухоне. Потом на пароме плыли до Вытегры на оборонительные работы на Оштинском рубеже. Денег у неё не было, хлеб тоже закончился. В дороге не кормили. Помогали те, кто приехал на сборы из дома — они хотя бы еду захватили, делились последним.
Отправили всех на болота строить взлётно-посадочную полосу. С июля по октябрь выполняли этот приказ... Налёты становились всё чаще, бомбёжки не прекращались. Гибли люди, работа становилась бессмысленной. Получили новый приказ: «спасайся кто может»!
В этой неразберихе оставшиеся в живых стали разбредаться: одни — в сторону Архангельска, другие — в сторону Череповца. До дома мало кто смог добраться. Люди шли без документов, их проверяли патрули, отправляли в комендатуру. Мужчин сразу же отправляли на фронт, а если удавалось скрыться от патруля, понимали, что могут попасть под трибунал по законам военного времени.
Группа девчонок (в их числе и Нина Смирнова), молодой паренёк из Пундуги да Клюев из деревни Фоминская подались в сторону Харовской. Стали спрашивать дорогу на Кириллов (так раньше ходили пешком из Варламово в Петербург мужики в отхожий промысел). Шли 2 недели, обувь уже износилась, поэтому шли босиком по промёрзлой грязи. Спасало, что ещё не выпал снег, а то не миновать бы обморожений. Ноги начали опухать, передвигались с трудом.
В одной из деревень местный председатель колхоза выписал им справку о том, что они беженцы, чтобы их впускали в дома, кормили и оставляли на ночлег. От Низовья едва дошли — больные ноги уже совсем не слушались. Там переночевали у знакомых, но идти стало неимоверно труднее, так как ноги совсем отекли. В родной деревне до дома пробирались задворками, остерегаясь доноса соседей. Могла наказать как дезертиров — ведь никакой бумаги при себе не было. Но всё равно долго скрываться не пришлось — на другой же день отец отвёз Нину на лошади в Ивачинскую участковую больницу. Подлечившись, 11 ноября 1941 года она поступила на работу санитаркой в Харовский эвакогоспиталь № 3733, где трудилась всю войну до самого его закрытия.
За самоотверженную работу в деле обслуживания раненых и больных ей неоднократно объявлялись благодарности, а в 1946 году она была награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».
О работе в госпитале она рассказывала часто. Тяжелораненых с вокзала от Харовской до Дома отдыха носили на руках. А это 3 км пути, с горы, да в гору. Молодые девчонки сильно надрывались, но всё равно таскали на себе раненых, жалели. Доводились и ночные дежурства в переполненном морге, где трупы были повсюду: на полу, на скамейках, на подвешенных носилках, просто негде ступить. Один раз они попадали с верхних рядов, и чуть не свели с ума находившихся там на дежурстве. После этого случая молодых санитарок в морг посылать перестали. Часто вспоминала одного юного паренька — сына полка Васю, который был как пример для подражания другим раненым. Ему было всего 16 лет, он был ранен в ногу. Он очень хотел жить и не разрешил ампутировать ногу: «Лучше умру, но с обеими ногами». К счастью, ногу удалось вылечить, угрозы гангрены не было, и он уехал домой на обеих ногах.
НЕБОЛЬШИЕ ВЗРОСЛЫЕ - ВОЕННЫЕ ПОДРОСТКИ.
В сего в1941 году на войну из деревни Варламово ушло 15 мужчин. Работы не убавилось, а рабочих рук стало меньше. На плечи женщин и подростков опустилась тяжёлая ноша. Весной была норма — вспахать на лошади сорок соток земли в день. Вспашешь — получишь килограмм хлеба. Не всегда удавалось, земли были разные. Одна Горочка чего стоит! Крутая и каменистая, местами — одна липкая глина. Но пахотную землю берегли, не запускали, несмотря ни на какие трудности, обрабатывали все поля.
К тому же в сельсовет постоянно приходили разнарядки для отправки людей на работу в лес. Лесные делянки находились за многие десятки километров от дома — в Семигородней, в Кубиноозерском районе, поэтому уезжать приходилось на всю зиму, с редкими визитами домой за вещами или продовольствием. Чаще всего на лесозаготовки отправляли подростков. Жили голодно и холодно, порой без хлеба, питаясь тем, что пошлют из дома. А в больших семьях и сами ели не досыта, но отправляли последнее своим детям.
Старший брат моей мамы Смирнов Мануил Александрович в декабре 1941 года вместе с другими подростками был направлен на лесозаготовки в Кубино-Озерский район, в деревне Крюково. О том, как жилось там, он писал домой. Сохранилась одна почтовая карточка, написанная карандашом с адреса отправителя Коробулина Дормидона Михайловича.
«01.12.1941 г. Привет из Крюкова.
Добрый день. Здравствуйте, мои многоуважаемые родители татя, мама, сестры Нина, Градя, Фома и брат Веня! С горячим приветом ваш сын Маня. Мама, я ваше письмо получил 30-го, а вам пишу 1-го. Мама, я теперь сообщаю о себе. Что живу хорошо и здорово, теперь ем досыта, так и работать веселее. Завтра будет выходной, дак пойдем в баню. Пироги уже съел. Мама, домой не отпустят долго, о доме ничего и не говорят, но домой охота. Мама, почему вы не выслали картошки, я ее и ждал, а кисель я уже хлебал, так хлебать можно. Погода стоит холодная. Писать больше нечего. Остаюсь жив и здоров, того и вам желаю. Передавайте привет Зорину Кольке, Леньке, Пашухе, Зерновой Вере, Галинке. И другим. Мама, получи хлеба фунтов 7».
Моей маме Сироткиной (Смирновой) Фомаиде Александровне (1928-2011) на начало войны исполнилось 13 лет, она окончила 5 классов Ивачинской неполной средней школы. Училась хорошо, но в 1941 ее учеба закончилась. Пришлось работать в колхозе, зарабатывать родителям трудодни. Какое-то время пришлось пожить с сестрами на Мятнево, там давали иждивенческую карточку. В деревне было очень голодно, все отдавали для фронта.
Подростков отправляли возить лес на участки за рекой (позднее там строили Нижне-Кубенский лесопункт). С лошадьми они умели управляться, работая возчиками. Мама с другими подростками жила в д.Якушево у Розовых. Лошадь звали Феня, она была агрессивная, и не разу не упускала случая, чтобы не укусить. Засупониваешь хомут, упрешься ногой — она за ногу укусит. Когда мама пошла обряжать лошадей, то шла мимо Фени. Та изловчилась и схватила ее за локоть, больно укусила. На крик выбежала хозяйка, отбила.
Две потери
Лошадей, как и людей, забирали в армию. Отбирали самых крепких, умных, годных по возрасту и по здоровью. Подростки их сопровождали на ветеринарную комиссию в село Ивачино. Моей маме достался конь Мирон. Его колхозники любили и ласково кликали «Мирко». Лошадей перегоняли без седел. А без седла верхом скакать на лошади очень жестко. Поэтому мама подложила на спину Мирку свой вязаный берет. Через реку переправлялись вплавь. Течение быстрое, вода перетекает у лошади по спине, под седоком. Вот берет-то и поплыл! Ей было жаль до слез и свой любимый красный берет, и доброго коня Мирку. Война, как вода, навсегда унесла колхозного любимца.
Письмоносец
В 1943 году ей пришлось стать колхозным письмоносцем. Почта находилось в селе Ивачино — в трех километрах за рекой. Охват разноски почты большой: Варламово, Бычиха, Хвастиха, Екимовское, Пановское и по другому берегу: Гора, Михалево, Степаниха, Якушево и Шенурово. Людей в деревнях чаще всего не по фамилии, а по прозвищу называли, в одной деревне все Грешонковы да Кузенковы. Поди разбери, кому пришла почта? Весь день уходил на разноску почты и переправы через реку туда и обратно.
В последнюю очередь, под вечер, разносила по своей деревне. Доставлять приходилось не только письма, но и денежные аттестаты. Дорога часто шла лесом и была небезопасной — время-то военное. Боялась встречных, ведь оружия для защиты не было. Ей часто вспоминался комичный случай, когда на волоку остановил ее местный чудак Миша Макаровский. Пришлось припугнуть его тем, что в кармане припрятан нож.
Родители также переживали за дочку, мать каждый раз встречала, если она вдруг задерживалась. Но самым мучительным для юной девочки было разносить похоронки. Как появятся в сумке казенное письмо — так и не знаешь, как его отдать адресату — хоть под дверь засовывай! Крики, плачь — по всей деревне, чужое горе для всех было как свое — люди дружные были. И уж если кому-то приходило письмо, его читали тоже все, радуясь тому, что бойцы живы.