Чтобы там не говорили о том, что фильм, снятый по книге, уступает той образности, которая характерна для художественных произведений, верно обратное: фильм может впечатлить, захватить зрителя гораздо больше, чем книга.
Я утверждаю, что даже самый убогий фильм превосходит самое образное художественное произведение в плане гарантий объективности мира. В приложении к книге не помещался атлас, который можно было бы раскрыть и по которому можно было бы проверить все «сомнительные» суждения, высказываемые автором. Книга заставляла читателя сомневаться в каждом слове. Письменность не обеспечивала доверия к миру, но именно этот недостаток явился его наиболее значимым преимуществом. Поскольку письменность не располагает таким же доказательством объективности мира (соответствия описания мира – реалиям этого мира), которым располагает кинематограф, авторы должны были всячески заботиться о том, чтобы их коммуникация была изысканной.
Когда мы читаем лекцию, когда слушаем лекцию в аудитории или же смотрим лекцию на ютубе - мы по-разному воспринимаем коммуникацию. В первом случае на нас не давит авторитет учёного, что позволяет нам придираться к каждому написанному слову (автору это было известно, поэтому он старался сделать текст наиболее утонченным). Во втором случае, мы, сидя в аудитории, воспринимаем выступающего в качестве лектора, который должен считаться с существованием аудитории, который должен ответить на вопросы или вступить в перепалку, если мы осмелимся что-то ему возразить (однако эта перепалка не может достичь того накала, который возможен при письменной критике, поскольку в живом общении мы должны уважать личность выступающего и воздерживаться от обвинений в некомпетентности; помимо этого число возражений, пришедших в голову при прослушивании лекции, значительно ниже, чем число возражении при прочтении лекции). В третьем случае, в случае, когда мы смотрим лекцию на ютубе, мы констатируем факт: человек-науки выступает перед аудиторией, аудитория его слушает, аудитория задает вопросы, лектор успешно или неуспешно справляется с ними, но в целом, заключает зритель, всё то, что профессором было сказано в объектив камеры называется наукой. При просмотре на ютубе мы воспринимаем лекцию не как утверждение и защиту некоторых крайне сомнительных тезисов, а как констатацию факта о том, что наука думает по этому предмету. Другими словами, мы не воспринимаем лекцию в третьем случае как предложение начать дискуссию.
Если человек не пьяный, не умалишённый высказывает нечто убедительным голосом в объектив камеры, мы испытываем к нему симпатию, мы признаем за ним право на высказывание суждений от собственного лица или от имени науки – совсем другое дело при письменной коммуникации: мы не слышим голоса автора, не видим здравомыслия в его глазах, у нас нет поводов относиться к нему с симпатией, зато вместо этого мы можем подумать об авторе, как об умалишённом.
Аудиовизуальный способ производства действительности в кинематографе (телевидение) осуществляется с помощью прямой трансляции. При просмотре передачи на ТВ фильма в кинотеатре мы попадаем под диктат текущей секунды. В какой-то момент зритель хотел бы остановить трансляцию, перемотать её назад, но очень скоро он понимает, что ему не к кому обратиться с этой просьбой. Больше ему уже не приходят в голову такие пожелания, он молча начинает воспринимать кадр за кадром. Тот авторитаризм, с которым воспроизводится аудиовизуальная дорожка в фильмах, на телевидении при прямой трансляции, делает восприятие просматриваемого некритичным. Проблема даже не в том, что кто-то нами манипулирует, а в том, что зритель просто хлопает глазами.
На это могут возразить, что если телевидение не считалось со зрителем, не позволяла ему о чем-то задуматься на мгновение, усомниться в чем-либо, то видеомагнитофон, просмотр фильма за компьютером, и в конце концов, ютуб, делают возможным, во-первых, отложить просмотр фильма, видеоролика на потом, во-вторых, остановить трансляцию, перемотать кадр назад, о чем-то задуматься, в чем-то усомниться.
Возможность остановить аудиовизуальную дорожку при просмотре фильма на видеомагнитофоне, за компьютером или на ютубе, действительно, является положительным моментом этих средств коммуникации, поскольку освобождает восприятие фильма от диктата текущей секунды, от авторитаризма прямой трансляции. Необходимо заметить, однако, что такой возможностью пользуются крайне редко: количество таких остановок и промоток назад может быть одно - два. Случаи остановок при просмотре фильмов, роликов остаются маргинальными, в то время как при чтении книг она является доминирующими: в книге спотыкаться приходится на каждом предложении, в каждом сообщаемом предложении приходится сомневаться. Из-за того, что возможностью остановить аудиовизуальную дорожку пользуются крайне редко при просмотре фильма, восприятие фильмов остается таким же некритичным, как и при просмотре ТВ-передач.
Человек, предпочитающий просмотру фильма чтение книг, является аутичным человеком, человеком, который, желая разнообразить собственный монолог, вводит в собственное сознание литературных героев. Литературный герой - есть в полной мере достижение сознания, воображения и памяти читателя, в то время как киногерой не является достижением отдельного сознания, а обладает собственным независимым существованием. Читая книгу, мы позволяем говорить в нашем сознании и автору, и персонажам, и нам самим. При чтении книги ни мы сами (читатели), ни автор, ни персонажи не оказываются безмолвствующими. Более того, литературные герои могут продолжить жить в сознании читателя даже после того, как книга будет завершена, вследствие этого и князь Мышкин, и Дон Жуан у каждого оказывается своим собственным.
В противоположность князю Мышкину или Дон Жуану Джеймс Бонд - у всех один и тот же, поскольку кино делает возможным его независимое от воображения зрителей существование. Киногероев мы воспринимаем как людей с собственной историей (и в этом не приходится сомневаться в связи с тем, что они каждый раз доказывают это аудиовизуально, они ведут диалоги, у них текут сентиментальные слезы или они плюются от бешенства). Киногерои обладают независимым от сознания, переживания зрителей существованием, поскольку они обладают телесностью, которую мы воспринимаем визуально, голосом, который мы слышим в каждом их монологе, диалоге. Зрители становятся излишними, поскольку для того, чтобы существовал киногерой они не нужны. Киногерои не говорят в сознании зрителя, киногерои общаются друг с другом. Киногерои, в отличие от литературного героя, не являются достижением сознания, воображения и памяти зрителя. Поскольку киногерой не присутствует в сознании зрителя, а присутствует лишь на киноленте, то зритель не может вести с киногероем или режиссером диалог в собственном сознании. Зритель оказывается неспособным вести монолог даже с самим собой - всё это делает зрителя окончательно безмолствующим.
Коммуникация между киногероями осуществляется в киноиндустрии, коммуникация между отдельными новостными изданиями в самой системе СМИ. Киногерои общаются с киногероями, новости подсоединяются лишь к новостям – зритель оказывается на обочине. И он даже не может по отношению ко всему происходящему занять позицию стороннего наблюдателя - он просто безмолвствует. Треволнения, происходящие в кино, не проникают в сознание зрителя, треволнения зрителя не проникают в кино.
[1]
Таким образом, современные электронные средства коммуникации (кинематограф, телевидение, ютуб), аудиовизуально представляя мир, вызывают у зрителей бОльшее доверием к миру, ощущение бОльшей представленности мира. Вместе с тем такое (аудиовизуальное) представление мира не генерируют какую-либо языковую коммуникацию. Электронные средства коммуникации вместо высказывания сомнительных суждений о мире, просто-напросто аудиовизуально воспроизводят этот мир в картинке.
Авторитаризм, с которым воспроизводится аудиовизуальная дорожка при просмотре ТВ-передач или фильмов в кинотеатрах, делает восприятие просматриваемого некритичным. Проблема даже не в том, что кто-то нами манипулирует, а в том, что зритель просто хлопает глазами, просматривая кадр за кадром. И такая некритичность, как было показано, не устраняется возможностью останавливать аудиовизуальную дорожку. Диктат текущей секунды и авторитаризм трансляции оказываются неустранимыми.
В отличие от литературных героев книг, киногероям не требуется эмпатия со стороны зрителей. Киногерой является в некотором аудиовизуальном образе, что является достаточным основанием для того, чтобы мы (кинозрители) признавали за ним (киногероем) право на независимое существование от нас. Зрители становятся излишними, поскольку для того, чтобы существовал киногерой они не нужны. Поскольку киногерой не присутствует в сознании зрителя, а присутствует лишь на киноленте, то зритель не может вести с киногероем или режиссером диалог в собственном сознании, не может он вести монолог даже с самим собой - всё это делает зрителя окончательно безмолствующим.