Она улыбается. Таинственной улыбкой.
Я улыбаюсь ей в ответ.
Ее киска открыта, из нее вытекают соки на задницу. Я поддеваю их большим пальцем. Потом медленно вытаскиваю пробку. Она мурлычет от удовольствия, как только я ввожу ее назад.
Она начинает двигать и крутить бедрами, как только я вытаскиваю анальную пробку. Хорошо. Она не хочет ее отпускать.
Я опускаю палец на анус, и она стонет, толкаясь мне навстречу, побуждая меня войти. Ее мышцы расслаблены, палец легко проскальзывает в ее настолько интимное пространство практически без сопротивления. Я выжидаю, когда ее мышцы полностью расслабятся, прежде чем двигаться дальше.
Я поднимаю глаза, она наблюдает за мной. Мой член просто готов разорваться от боли, настолько эротично чувствовать ее взгляд на себе, пока я подготавливаю ее задницу. Осторожно, я двигаюсь пальцем на две фаланги вниз, и ее задница растягивается, вмещая мясистое основание моего большого пальца.
Она покачивает бедрами и толкается ко мне, загоняя мой палец еще глубже, пока он не похоронен до упора. Она так взволнована, что соки из ее киски свободно стекают на мои пальцы и на половинки задницы. Я поворачиваю палец, а другим дотрагиваюсь до ее пульсирующей киски.
— О Боже, — выдыхает она, когда я начинаю играть с ее клитором. Он набухший, выпирающий. Как ненасытная, она начинает крутить бедрами, потираясь своим клитором о мои пальцы.
Могу точно сказать, что она приближается к следующему очередному сильнейшему оргазму. Я тру ее клитор и трахаю пальцем задницу, потом использую другую руку, чтобы сжимать и играть с ее клитором.
Она кричит и кончает совершенно жестко. Словно глубоко внутри нее происходит настоящий взрыв, мышцы ануса начинают конвульсивно сжиматься вокруг моего пальца, ее тело трясется от мощи оргазма. Еще долго у нее не кончаются спазмы. Я же испытываю потрясающее чувство собственности, продолжая ласкать ее клитор. И гордости, что вижу результат своих действий, как я могу заставить ее тело так красиво реагировать.
У меня член сейчас лопнет.
— Готова к большему? — спрашиваю я.
— Я готова к твоему члену, — шепчет она.
Она думает, что готова к моему члену, но на самом деле это не так. Я порву ее, если войду в нее сейчас. Я смазываю два пальца и толкаю их в задницу. Как только сопротивление исчезает, начинаю пальцами расширять кольцо мышц. Она издает мурлыкающий стон. Медленно я начинаю двигаться взад-вперед. Каждый раз немного углубляясь.
— Ты в порядке? — спрашиваю я.
— Мне нравится, — произносит она с придыханием. Я произвожу вращательные движения, растягивая, готовя к своему размеру.
— Теперь я готова, — говорит она с оттенком разочарования.
Я выдавливаю больше смазки ей в задний проход, теперь мои пальцы скользят очень легко. Затем выдавливаю смазку на член. Гель холодный, но он — облегчение для моей горячей кожи.
— Теперь я хочу, чтобы ты села на мой член, — говорю я, опускаясь спиной к изголовью кровати. Она подползает ко мне и садится на корточки. Сжав в руке член, она садится на меня и устанавливает головку к своему заднему проходу.
Мы не отрываясь смотрим в глаза друг другу, пока она медленно опускается на него. К моему удивлению, она настолько готова, настолько в смазке и собственных соках, что я не чувствую большого сопротивления, пока она нанизывается на меня. Как только ее задница привыкает к моему размеру, тут же расслабляется, и мой член начинает легко двигаться в глубь. Дюйм за дюймом по ее горячему, тугому бархатистому проходу, скользя, чтобы попасть полностью внутрь. Она останавливается, слегка привстает и опускается. С каждым движением вниз все больше и больше я оказываюсь в ней.
— Тебе хорошо? — спрашивает она.
— Невероятно, — отвечаю я.
Медленно ее задница фактически заглатывает мой член, ее две половинки лежат у меня на ногах. И тогда она удивляет меня окончательно. Она раздвигает свои половинки задницы, выгибается, и еще больше опускается на мой член, полностью своим весом, упираясь на согнутые ноги в коленях. Мой оргазм ждал этого момента. Я с огромным трудом пытаюсь его сдержать, чтобы не разгрузиться прямо в нее в этот момент.
Ее соки стекают между нами.
Я прикасаюсь к ее опухшей киске. Хочу, чтобы она снова кончила с моим членом, находящимся глубоко у нее в заднице. Я подставляю пальцы и каждый раз, когда она скачет вверх-вниз, задевает клитором мой палец. Через секунды ее дыхание становится прерывистым.
А буквально через несколько секунд она начинает кончать, задницей сжимая член, и от этого по моему телу растекается такое невыносимое удовольствие, что все мое существо вдруг наполняется опьяняющим восторгом. Я с ревом освобождаюсь, выпускаю первый взрыв струи глубоко в ее дрожащий задний проход. Потом следуют еще взрывы, пока мои яйца не становятся пустыми.
Она нежно улыбается мне, совершенно неповторимой улыбкой, сидя по-прежнему на согнутых ногах с моим членом у себя в заднице. Я с удивлением смотрю на ее лицо. Открыться другому и обнаружить то, о чем не смел мечтать.
Со мной такого никогда не случалось.
Рейвен
Когда я слезаю с его члена, он просит показать ему свою задницу. Я встаю на четвереньки и выставляю ее перед ним. Не знаю, что он там высматривает, но почему-то начинает смеяться.
— Что там? — Спрашиваю я, заглядывая через плечо.
— Детка, ты только что меня поразила. Дотронься, — говорит он, и направляет мой палец к моему собственному заднему проходу, чтобы я почувствовала, насколько стала открытой для него.
А затем он продолжает трахать меня снова и снова, и каждый раз моя попка охотно принимает его.
23.
Рейвен
Мы спускаемся на нижний этаж, Константин перед огромным камином сооружает для нас лежбище с шерстяными одеялами и подушками. Он укрывает меня теплым одеялом, а сам подходит к камину, чтобы подложить дров. Я наблюдаю, как его мышцы перекатываются и блестят в свете огня. Я никогда не видела мужчину, который бы находился в такой прекрасной физической форме. Должно быть он тренируется, как сумасшедший.
Он поворачивает голову ко мне.
— Ты уже согрелась?
В просторном зале довольно-таки прохладно, но у камина восхитительно тепло. Я киваю, чувствуя себя насытившейся и умиротворенной. Он приносит поднос со свежими фруктами и сыром и два бокала вина. Все устанавливает рядом со мной и ложится рядом. Я зарываюсь в его твердое, горячее тело. Он кормит меня сыром, и от этого я смеюсь. Он внимательно рассматривает мое лицо и дотрагивается до губ.
— Ты такая красивая, — шепчет он.
Я не могу сдержать мимолетную улыбку. Кто бы мог подумать, что нападение с ограблением той ночью в переулке — лучшее, что могло случиться в моей жизни?
— О чем ты думаешь? — спрашивает он своим глубоким мурлыкающим голосом.
— Как мне повезло, что я встретила тебя в ту ночь.
— А выглядела ты так, будто совсем не повезло. Ты была слишком раздраженной.
Я опять смеюсь.
— Я не была раздраженной. Я была слишком напугана. На меня напали, а ты появился, словно из ниоткуда, как какой-то настоящий ниндзя.
— Ты была в такой ярости, что мне казалось, что вот-вот отвесишь мне пощечину.
Я прикусываю нижнюю губу.
— Пощечину? Черт побери, Константин, ты понятия не имеешь. Меня с такой силой тянуло к тебе. К твоему запаху, телу, лицу, это было…. Ну, словно мне вкололи какой-то наркотик прямо в вену. Я была на таком взводе, что даже не могла нормально мыслить. — Я улыбаюсь. — И чтобы быть абсолютно честной, эта проблема существует и по сей день.
— Это, бл*дь, огромная проблема. Ты такая сексуальная. Я не могу даже сосредоточиться на своей работе. Мне хочется постоянно трахать тебя все время.
Я глубоко вздыхаю, позволяя ощущению от трепета его слов омыть меня с ног до головы. Он уже несколько раз сказал мне, что я сексуальная, но я никогда не устану слышать от него эти слова. Вдруг поленья в камине начинаю громко с шипением трещать, я непроизвольно вздрагиваю. Он только сильнее прижимает меня к себе.
— Я так и не поблагодарила тебя за ту ночь. Не знаю, что бы произошло, если бы ты не появился вовремя.
— Да, для тебя могло все кончиться очень плохо. Это самое страшное, что случалось с тобой?
Я упорно смотрю на пламя, не поворачивая к нему головы, даже когда мои глаза начинают слезиться.
— Нет, — отвечаю я через какое-то время.
— Правда? Что может быть еще хуже, чем когда тебе могут ограбить и изнасиловать?
Воспоминания падают холодной тяжестью в животе. Я закрываю глаза, готовясь произнести слова и пожимаю плечами.
— Связь между двумя.
Он молчит, давая возможность мне подумать, хочу ли я рассказывать дальше или нет. Мне нравится в нем эта черта. Его спокойствие и терпение. Я так привыкла к Синди, которая знает, если она будет давить на меня, в конце концов, я сломаюсь и все ей расскажу, только чтобы она оставила меня в покое.
Я перевожу на него взгляд. Он смотрит на меня сверху-вниз с грустным, странным выражением. И это выражение на его лице заставляет меня задуматься, а знаю ли я его вообще? Я вдруг вспоминаю, как он сказал, что не может любить. Какую же упрятанную так глубоко боль несет этот прекрасный мужчина в своем сердце? Мне кажется, если он не хочет говорить или просто не может рассказать мне многое о себе, я могу ему открыться и впустить его в свою боль и печаль.
— Ты правда хочешь знать?
— Конечно, — тут же отвечает он.
— Больше всего, что напугало меня больше, чем ограбление и изнасилование, связано с моей сестрой. — Я прочищаю горло. — Матерью Янны. У нас с Октавией был только год разницы, но всю свою жизнь она заботилась обо мне так, будто она была старшей сестрой. Она была очень жестка по поводу меня. Однажды она вырвала пук волос у девочки, которая попыталась развести меня на деньги для ланча.
Я вижу эту картину, как она схватила девочку с искаженным лицом от такой подлости. Я изо всех сил зажмуриваюсь, но слезы уже текут по щекам.
— Три года назад она пришла ко мне. Тогда я жила с мамой и даже помню, как она поднималась по лестнице в мою комнату. Она села ко мне на кровать и сказала, что больна. Рак молочной железы. Но тут же сказала, чтобы я не волновалась, потому что они выявили его на ранней стадии. Врачи заявили, что у нее очень хорошие шансы. Она обняла меня и сообщила, что готова бороться всеми фибрами своей души. Она сообщала мне об этом, словно говорила о погоде.
Я не хотела, чтобы Константин увидел, как я плачу, поэтому не поворачиваюсь к нему лицом, смахивая слезы кулаком.
— Она была такой храброй и жизнерадостной, в ней всегда было столько жизни. Это самая невероятная вещь, но я смотрела на нее в тот день, и понимала, что она не будет жить. Я делала вид, что все будет хорошо, но я знала. Я знала. Я чувствовала. Моя сестра умирала прямо у меня на глазах. Это был мой самый страшный день.
Я опускаю голову вниз, слезы капают на колени. Воспоминания о том дне заставляют меня вспоминать все дни до того, как Октавия умерла. Ее звонкий голос, зовущий меня, и постоянная забота, которую она проявляла ко мне, утешая, словно это я умирала, а не она и просьба не оставлять ее дочь, не делать ее сиротой.
— Я не могу себя простить за то, что она утешала меня, а не я ее. — Рыдаю я. Но это не помогает. Я не могу говорить о ней, не могу даже думать о ней, не чувствуя себя такой слабой.
Константин обнимает меня своими сильными руками, пока я рыдаю во весь голос. Плечи дрожат, я плачу у него на груди. В жаре его тела мне комфортно. Я прижимаюсь к нему, нуждаясь в его тепле, в его силе. Я не разрешала себе расклеиваться ни перед кем с тех пор, как умерла Октавия, даже перед Синди. Я всего лишь держала все внутри себя, хорошо спрятав. Сейчас мне лучше, лучше, что я позволила не скрывать такое бремя, хотя бы на мгновение.
Когда самые страшные рыдания заканчиваются, и я меньше всхлипываю и шмыгаю носом, Константин приподнимает меня за подбородок и вытирает остатки слез. Он с такой нежностью смотрит на меня, я даже не могла представить, что он на такое способен. Его глаза успокаивают, и я впервые вижу, что он заботится обо мне, честно и искренне. Это такое утешение после столького времени, неся это бремя в одиночестве, изо всех сил стараясь сделать все, что способна для Янны.
Он целует меня в мокрые щеки.
— Все мы проходим через трагедии, — с грустью шепчет он.
Мурашки пробегают у меня по позвоночнику, и я еще глубже усаживаюсь в его объятиях.
Я слышу стук наших сердец, которые бьются в совершенной гармонии. А потом он спрашивает:
— А второе, что напугало тебя больше тех трех бандитов, напавших в том переулке?
Я выдыхаю.
— Я увидела мужчину, который убивал на моих глазах.
24.
Рейвен
Константин тут же напрягается. Я поднимаю голову вверх, его глаза непроницаемые, как чернила. Нежное выражение на лице исчезло, оставив фасад, за который мне вход заказан.
— Когда это произошло? — спрашивает он низким голосом.
Я шепотом отвечаю, словно боюсь, что меня могут услышать.
— Это случилось шесть месяцев и девять дней назад после моей смены. Я пошла к черному выходу, который ведет в переулок за казино. Я все время через него ходила, потому что так я могла сократить путь к параллельной улице и сесть на автобус до моего дома. Этот короткий путь занимает всего десять минут ходьбы по площади поздно ночью.
Сердце опять начинает колотиться, как только я вспоминаю ту ночь. Было очень тихо. И я очень испугалась.
— Я устала в тот день и хотела побыстрее оказаться дома, доползти до кровати и лечь спать. Я вышла из черного выхода, как всегда, и вдруг услышала разговор мужчин, меня это удивило, потому что я никогда раньше там никого не видела. Я поняла, что они говорят по-русски, я могу определить этот язык с тех пор, как услышала его в казино. Я не понимаю и не говорю по-русски, но то, что они ходили туда-сюда меня напугало. Причем напугало так, что я замерла на пороге. Было темно, и они не могли меня увидеть, и я тоже не могла их разглядеть.
— Значит, ты не видела их? — прерывает меня Константин.
— Не видела, пока они не передвинулись. Мужчина, стоящий спиной ко мне, направил пистолет на второго. Мне кажется, там были еще люди, но они не разговаривали. Человек упал на колени, умоляя его, но тот совершенно хладнокровно выстрелил. Он рухнул на землю, а этот мужчина подошел к нему и выпустил еще несколько пуль. Это была настоящее убийство. А потом он спокойно развернулся и ушел с другими в ночь. — Я снова начала дрожать, сглатывая дикий ужас, появившийся от воспоминаний, а также темного пятна, расползающегося под застреленным человеком.
— И что произошло потом? — спрашивает Константин.
— Я выждала, пока точно не поняла, что они ушли, потом вернулись назад в казино и все рассказала. Приехала полиция и стала задавать мне вопросы. Детектив, женщина, задавала много вопросов. А потом, когда они забрали тело, — я снова с трудом сглатываю, — она вывела меня на улицу, чтобы я все показала, где стояла и где стоял убийца.
— И ты сделала?
— Да.
— Ты помогла им?
— Не совсем. Они хотели, чтобы я опознала человека с пистолетом, а я не могла.
— Ты видела его лицо?
Я киваю.
— Да, видела. Когда он убил того мужчину, он повернулся, и свет от фонаря осветил часть его лица, и я хорошо ее разглядела. Я просмотрела сотни снимков преступников, но его не было на тех, что они мне показывали. Иногда я вижу его лицо во сне. Я знаю, что узнаю его на улице, если увижу. Я потом неделями боялась, мне казалось, что он поджидает меня за каждым углом.
Константин притягивает меня к себе, еще крепче прижимая к себе, чем раньше. Я слышу стук его сердца в груди.
— О, мой бедный Вороненок, — шепчет он, задыхаясь от переполнявших его эмоций. Он кажется расстроен?
— Ты первый человек, кому я рассказала об этом, кроме полиции и Синди.
Он не отвечает, просто крепче прижимает меня одной рукой к себе, а другой скользит мне под юбку. У меня вылетает резкий, удивленный вздох, но я не борюсь с ним, когда он толкает меня на спину.
Он нависает надо мной сверху, губы проходятся по моей шеи, приподнимает мои ноги. Он входит в меня, его член такой жесткий, как копье. Его плечо заглушает мой вздох удовольствия.
В этот раз у нас секс совсем другой — грубый и быстрый. Он захватывает своим ртом мои губы с каким-то диким отчаянием. Тяжело дыша, со сторонами и вскриками, мы кончаем в исступлении наслаждения и боли. Он падает на меня своим весом, расплющивая меня на одеяле, стук его сердце бешено колотится напротив моей груди, мы оба с трудом дышим, наши измученные руки и ноги переплетены. Все еще тяжело дыша, он отодвигается, прижав своей ногой и обхватив меня за талию.
Я поворачиваю голову в его сторону, он в упор смотрит на меня. Свет от камина очень тусклый, и я не могу разглядеть его глаз, но выражение его лица серьезно.
— Ты могла умереть той ночью, — шепчет он.
И вдруг меня озаряет — быстрая езда, секс, постоянно быть настороже — это именно то, что связано с ним, тайна, которая несет с собой физический ущерб.
Я целую кончик его носа.
— Моя история расстроила тебя?
Он смотрит на меня еще пару секунд, прежде чем ответить:
— Да, Рейвен. Твоя история меня сильно расстроила.
Хотела бы я более ясно увидеть его глаза в этот момент. Его глаза — единственная часть, которую ему не всегда удается от меня скрыть. Они — единственный путь за этот непроницаемый фасад.
— Мы живем в ужасном мире, — бормочет он. Огонь потрескивает в камине. Я прикасаюсь к его лицу, проводя по его сильной челюсти, чувствую, как она сжата.
— Ты имеешь ввиду своего брата? — шепотом спрашиваю я.
Он даже не моргает.
— Да.
Я решаю продолжить:
— Хочешь поговорить об этом?
— Слова ничего не исправят, — без эмоционально отвечает он.
— Мне же помогло, когда я поговорила с тобой о своей сестре.
— Я лишился всей своей семье в один день, — говорит Константин странным голосом. Снова интонация никакая, тон как на одной ноте. От этой потери он стал таким, какой он есть? Таким холодным и отстраненным?
Я задерживаю дыхание, ожидая продолжения.
Но он молчит.
— У тебя есть я, — говорю я.
Он крепче обнимает меня.
— Да?
— Да. У тебя есть я, Константин. — Я прижимаю лицо к его груди, вдыхая богатый мужской запах. Медленно меня накрывает сонливость. Я закрываю глаза, сдаваясь и мчусь навстречу снам о темных переулках и стрельбе.
Я просыпаюсь в полной темноте, не могу понять, где нахожусь, пока выхожу ото сна. Через минуту я понимаю, что в замке на болотах с Константином. Я поворачиваюсь к нему, но рядом никого нет. Я сажусь и медленно оглядываюсь. Я нахожусь в гостиной, закутанная в теплый кокон одеяла и подушек, в камине тлеют дрова. Оранжевые угли медленно затухают.
Я дальше осматриваю комнату и замечаю его.
Он голый сидит, скрестив ноги, на столе. Лунный свет из высоких окон падает на его светлые волосы, отчего они блестят. Он сутулиться, но его красивое лицо освещено лунным светом, льющимся из окна, и я могу хорошо разглядеть выражение его лица.
Мне хочется подойти к нему, но я не могу.
Я пребываю в шоке от печали вокруг него. Она настолько огромная, что заполняет почти весь зал. Впервые я вижу его таким обнаженным, без его очаровательного фасада, который он постоянно носит. У меня начинает болеть за него сердце. О, Константин. Что тебя так гложет? Скажи мне. Впусти меня. Позволь мне позаботиться о тебе. Позволь мне помочь тебе. Я люблю тебя.
С одной стороны, я готова вот так тихо сидеть и наблюдать за ним всю ночь, наслаждаясь им совершенно другим, таким незащищенным и открытым, но мне хочется утешить его. Я медленно тихо выбираюсь из одеяла, не желая его беспокоить. И голая тихо-тихо иду к нему.
Он тут же чувствует мое приближение, еще до того, как я дохожу до него, поворачивается, скрывая лицо в тени. Я опускаю голову ему на спину, прижимаясь щекой к его холодной коже. Глубоко вздохнув, обнимаю его за талию.
— Я люблю тебя, Константин. Я знаю, что еще слишком рано об этом говорить. Я знаю, что это может оттолкнуть тебя, но это правда, и я хочу, чтобы ты это знал.
Он тут же напрягается, его мышцы становятся твердыми, как камень, а потом расслабляется в моих объятиях. Ощущая облегчение.
Его кто-то любит.
Кто-то любит его.
25.
Константин
(Двадцать семь лет назад)
https://www.youtube.com/watch?v=SF0mG2TtGvw
(Я прощаю тебя)
Я живу со своей семьей в доме, сделанном из глины и сена. Очень маленьком домике, но в нем есть все необходимое. Есть чайник на черной плите, есть чашки и тарелки на полках. Зимой всегда есть дрова для камина, и все время звучит смех, круглый год.
Мама сидит за столом, готовит для нас еду. Дедушка кемарит перед телевизором. Идет какой-то старый черно-белый фильм. У нас нет электричества, но мой отец подключил провода к сети, и мы крадем оттуда электричество. Это опасное занятие, поэтому мне не разрешается ходить рядом с этими проводами. Мои братья работают на земле с папой.
Когда я вырасту, я тоже буду работать на земле.
Моя бабушка собирает яйца в сарае и чистит курятник. Мы держим молодых курочек в деревянных ящиках. Им там уютно и хорошо, тепло, но мне больше не разрешается ходить туда. С тех пор, как я случайно очень сильно сжал одну курочку, и она задохнулась, умерла, тогда мне и запретили заходить в сарай.
Мне очень грустно, потому что я знаю, что отец был очень на меня рассержен. Он подумал, что я проявил жестокость к беспомощному животному и накричал на меня, сказав, что стыдится моего поведения. Настоящий мужчина ни за что не обидит беззащитное существо. Так поступают только трусы.
Я пытался ему объяснить, но он не хотел ничего слышать. Рассерженный он ушел на улицу, но мама все поняла. Она знала, что Мишка — моя любимая цыпочка, что я люблю ее, и я попытался любить ее еще сильнее. Вместо того, чтобы сварить Мишку, она разрешила мне ее похоронить на задворках дома. Я плакал, когда моя мать обнаружила ее неподвижное, безжизненное тело на полу сарая.
Своей неосторожностью я убил то, что так любил, что так было дорого для меня.
— Мама, куда делась Мишка?
— Мишка отправилась туда, куда отправляются все невинные существа. На небеса, — сказала она.
— Что такое небеса? — Всхлипывая, с любопытством спросил я.
— Ну, раз она была курочкой, небеса — это большие пастбища. Там нет клеток. Никто не крадет яйца. Все кормушки полны семян, а земля полна сочных червей. Там нет лис, она может даже оставаться на пастбище всю ночь, чтобы увидеть Луну, если захочет.
Я нахмурился.
— Но, мама. Насчет червей? Их едят даже на небесах?
На мгновение мама была поставлена в тупик моим вопросом, а потом сказала:
— Только плохие черви идут в куриные небеса, чтобы их навсегда съели. Хорошие черви отправляются в рай, где нет кур, которые их могут съесть, и они могут жить счастливо в богатой земле и с солнцем.
Я счастлив, решив, что мы живем в справедливой вселенной. Делай добро, и ты будешь вознагражден. Делаешь гадости и тебе будут гадости в ответ.
— Хорошие люди идут к хорошим людям в рай, когда умирают?
— Да, мой медвежонок.
— Ты тоже попадешь в рай, мама?
Она усмехнулась.
— Надеюсь.
— Что такое рай для хороших людей?
— Ну, в священном писании сказано, что в раю — самый красивый сад, который можно себе представить. Там кругом зелень, прохлада и везде есть проточная вода. Сады, полные фруктовых деревьев, ароматные полевые цветы, и ангелы приветствуют тебя у ворот. Там никто не работает. Всегда есть еда. Все всегда счастливы и нет печали.
Я с трепетом слушал маму.
— Вся наша семья попадет туда?
— Если мы все хорошие, я не понимаю, почему бы и нет?
— Но... как же Мишка? Я убил ее.
Мама взяла меня за руку.
— Это был несчастный случай, медвежонок. Тебя не будут судить за это. Мишка знает, что ты любил ее, и Бог тоже знает.
Я нахмурился.
— Это Бог папы или твой знает?
— Папин и мой Бог один. Ты зовешь меня «мама», папа зовет меня «дорогая», а бабушка зовет меня «Нура».
Я говорил, что мой отец серб, а мама боснийка? Мой отец христианин, а мать мусульманка, но это не помешало им полюбить друг друга. Они влюбились в друг друга с такой страстью, что бабушку аж тошнило от их любви.
Позже, в тот же день я положил фиолетовый цветочек на могилу Мишки и пошел по своим делам. Мне пришлось собирать дрова, лазать по деревьям, скользить вниз по грязевому берегу с моими друзьями, гонять на велосипеде несколько миль, ловить мышей... жизнь была хороша, вы понимаете, о чем я.
Это было лучше, чем рай для хороших людей.
26.
Рейвен
— Что случилось? — шепчу я, не желая испортить волшебство этой ночи. В мягком свете всполохов затухающего огня в камине прекрасен вид этого могучего человека, сидящего голым в лунном свете.
Он медленно поворачивает лицо, и я готова увидеть несчастного мальчика, которого видела, лежа под одеялом, всего несколько минут назад. Я чувствую нежное, любящее выражение на своем лице, не желая препятствовать ему открыться, но тот потерянный ребенок заменен обычной маской.
Улыбающийся мужчина, который прожигает меня своим взглядом, как лазером. Тот, который в одно мгновение может стать без эмоциональным, замораживая своим взглядом окружающих. Внезапная перемена в нем заставляет меня безмолвствовать и грустить в глубине души. И так будет всегда? Довериться ли он мне когда-нибудь, чтобы однажды открыться? Хватит ли у меня сил ждать так долго?
Я молчу, с каменным лицом головоломка, мой сомнительный Джеймс Бонд проворно спрыгивает на пол. Он поднимает меня вверх и несет обратно в наше гнездышко перед камином. Он опускает меня на ноги и прижимает свой оголодавший рот к моему. Все вопросы, которые я хочу ему задать, тут же рассеиваются от силы его желания, мои ноги становятся ватными, подкашиваются, поэтому он легко опускает меня на одеяла и подушки, наши конечности переплетаются, поцелуи становятся более требовательными, агрессивными, мы сливаемся воедино. Наше соединение быстрое и яростное.
Он смотрит мне в глаза, его лицо покраснело и напряжено, когда он погружается в меня в последний раз. Он произносит мое имя, выстреливая, пульсирующей струей горячего семени.
*
Наши выходные проходят в тумане страсти. Мы забиваем на любую деятельность, променяв на секс в спальне, на гнезде из одеял перед камином, на двухместном обеденным столе, ванной комнате на столешнице и перед замком на траве под небом, полным мерцающих звезд. Мы как двое подростков, которые только что открыли магию спаривания.
Мы отказываемся от пикника у воды, осмотру живописных окрестностей острова, прогулок по территории. Единственный перерыв, который мы делаем от отчаянных занятий любовью, еда, в виде блюд, которые готовит Константин, демонстрируя свое мастерство на кухне разнообразными вкусностями, которые он придумывает сам без поваренной книги или доступа на Pinterest.
К тому времени, когда мы должны уезжать, запирая дверь в коттедж позади нас и бросая вещи в багажник автомобиля, наступает другой день. Когда мы собираемся сесть в машину, я поворачиваюсь назад, чтобы посмотреть на замок, где я провела самые захватывающие и замечательные два дня в своей жизни и чувствую необъяснимое чувство тревоги.
Как будто что-то плохое ждет меня за этими серыми стенами двора. Ощущение потери. Ощущение, что я что-то оставляю. Все, что мы с Константином разделили здесь, исчезнет навсегда. Уязвимый, нежный мужчина, которого я увидела в замке на столе лунной ночью, не живет в моем реальном мире.
— Ты уверена, что все собрала? — Спрашивает Константин. Ветер раздувает его волосы, поднимая и опуская их на лоб. Мне нравятся его волосы. Они такие шелковистые и густые, что я готова зарываться пальцами в них на весь день, но он с нетерпением отталкивает их назад.
Я пожимаю плечами.
— Я могла оставить мокрые труси в каком-нибудь углу, но ничего обойдусь.
— Без сомнения, горничные привыкли находить здесь вещи и по хуже, — сухо отвечает он.
У меня вдруг закололо сердце. Он летает по всему миру, возможно, для него наше время, проведенное здесь, было всего лишь еще одной грязной интрижкой на выходные. Я натянуто улыбаюсь и сажусь в машину.
Прием сотовых в замке был ужасным, и я только однажды смогла поговорить с Янной. Я знаю, что не должна, но все равно чувствую себя немного виноватой, что наслаждалась удовольствием, пока была вдали от нее. Я отправляю сообщение Синди.
В дороге. Скажи Янне, что я скоро увижу ее!
Ответ приходит очень быстро.
Янна танцует свой счастливый танец. Напишите нам за 15 минут до прибытия.
Улыбка витает у меня на губах. Я могу представить, как она скачет вокруг, как та танцующая маленькая девочка из ее любимого видео на YouTube.