«Богословию культуры», то есть попыткам искажения и оболгания итогов эволюции человеческих знаний, разума и духа, Г.Л. Ореханов стремится ПРОТИВОПОСТАВИТЬ, как особую «ересь», своего рода «богословие субкультуры» -- итог тех маловерия и безверия американских и европейских обществ, с явлением которого в России пытался бороться Толстой и развитие которого привело к появлению парцеллированных и институционализирующихся в малых социокультурных общностях, а также, в особенности, ИНДИВИДУАЛЬНЫХ «богословий», выдумок многознающих, но не просвещённых религиозно людей Америки и европейских стран, не исключая и ряда крупных городов России.
Речь о той форме “синтетической” религиозности индивидов и общностей, которая культурологам и социологам известна под именем bricolage (термин К. Леви-Стросса) или patchwork (пэтчуорк, печворк). Конечно, для своей пропаганды Г.Л. Ореханов, московский голосок путинской буржуазно-православнутой России, выбирает термин patchwork в его фонологически неточном русском транскрибировании – «печворк». Не только потому, что читателю в нём обязательно послышатся уютные «воркование» и «печка». То есть символы уюта, удобства, стяжаемых творителями patchwork’ов даже в ущерб Спасению, в ущерб смыслу жизни человека-сына Бога, вопреки Божьей Истине!. Главная причина такого выбора – та, что лексема bricolage, восходящая к фр.bricolage («поделка», «халтура») по относительной нераспространённости французского языка в сравнении с английским, приобрела в цивилизованном мире характеристики именно ТЕРМИНА, синонимичного в современном языке patchwork, но, как лексическая единица, не равного patchwork по своему лексико-семантическому наполнению и по частотности употребления в устной речи простецов и в популярной литературе. Современная Википедия даёт bricolage следующее определение:
«Термин, использующийся в различных дисциплинах, в том числе в изобразительном искусстве и в литературе, и означающий создание предмета или объекта из подручных материалов, а также сам этот предмет или объект» (дата обращения: 25. 03. 2019).
Примечательно, что здесь же поясняется, что примерами бриколажа могут быть исполнение музыки на самодельных инструментах или, скажем, самостоятельные работы по дому – уборка без прислуги или ремонт без приглашения мастеров. Конечно, это сразу наводит нашу мысль на сближение с Толстым-христианином, стремившемся именно к такому, без прислуги, домашнему “бриколажу”. Соответственно, бриколажем в религии можно называть отказ от лживого и навязчивого посредничества «профессионалов» церкви (попов) в отношениях между Богом и рядовыми верующими.
Примечательно, что сам К. Леви-Стросс, как поясняет Википедия, начиная с работы La Pensée sauvage (Paris, 1962) применял термин, в частности и для описания «характеристических схем мифологического мышления», а Ж. Деррида (Jacques Derrida, «Structure, Sign, and Play in the Discourse of the Human Sciences») расширил значение термина до описания его посредством любого дискурса.
Более узкая семантика, предпочитаемая К. Леви-Строссом, «творцом» термина, для нас особенно значима: дискурсы мифологического мышления имманентны человеческой ментальности с самых древнейших времён. Посредством именно мифологического мышления человек утолял потребность в объяснении мира и самого себя в мире – недосягаемом как-то иначе в условиях неразвитости системно-логического мышления и отсутствия структурированного и системного научного познания современного нам типа. Мифологическое мышление ДОхристианских жизнепониманий, обременённое недоверием к миру, страхами, творило чудовищ, демонов, злых духов и языческих богов… А на определённом этапе – и ЕДИНОГО «живого и тёплого» Бога-ЛИЧНОСТЬ, Бога «с возможностью плоти»: надмирную Личность, подобную земным владыкам, но обязательно МИЛОСЕРДНУЮ и ОТЗЫВЧИВУЮ. Этому существует в наши дни немало исторических свидетельств, которых мы уже касались в Главе Первой нашей книги.
Выше нами уже было сказано, что «христианство не как мистическое учение <церквей>, а как новое жизнепонимание» (определение Л.Н. Толстого), то есть ИСТИННОЕ, первоначальное учение Христа открылось Льву Николаевичу, исследовавшему Евангелия, как настоящий «революционный», ментальный и духовный, переворот. Поэтому Толстой отнюдь не пытался «состряпать» от своего имени «новую религию» (что современные нам ортодоксы по-прежнему стремятся приписать ему, как древние приписали Христу). Задачей работ Л.Н. Толстого с Евангелиями и придушенных цензурой попыток массовой проповеди в печати было — АКТУАЛИЗИРОВАТЬ в пространствах народной русской христианской (как он хотел надеяться) культуры ЦЕННОСТИ и СМЫСЛЫэтого 1800-летнего (а для нас уже – 2000-летнего), но всё ещё не понятого и не принятого человечеством учения спасения сознания в новом понимании жизни.
Теперь — что касается patchwork… Всеобщность знания английского языка в современном нам мире привела к тому, что даже неспециалисты могут догадаться о тех негативных смыслах данной лексемы в её статусе узуального культурологического термина, которые желает подчеркнуть Г. Ореханов. На русский язык “patchwork” можно перевести существительными: «шитьё из лоскутков» (т.е. многовековой приём употребления МУСОРА, ОТХОДОВ швейного дела), «мозаика», «мешанина», «путаница», «ералаш», и, соответственно – прилагательными «пёстрый», «лоскутный» и под. Беспроигрышный ход Ореханова как психолога и как брех… то есть — богослова. Психолог кумекает для себя, что современный обитатель городской России (т. е. типичный читатель розовокожего талмуда о «Толстом –пророке без чести») вряд ли шьёт сам из лоскутьев, а пёстрый наряд ассоциируется у раба городской цивилизации, домоседа поневоле — с ненавистными «бродягами», с ЦЫГАНЩИНОЙ, непонятной и ощутимо чуждой религиозно и общекультурно. А богослов, в свою очередь, делает ставку на исконный запрос неизбежно распложивающихся в динамичных, развивающихся обществах маловеров, богоискателей на СТАБИЛЬНОСТЬ, одновременно с ЗАКОНЧЕННОСТЬЮ, ясностью — и пропагандирует учение своей церкви или секты именно как НЕЗЫБЛЕМУЮ ИСТИНУ, законченную в догматическом учении, могущую ответить на все новейшие и актуальные запросы и вопросы своих адептов и, главное: имеющую истоки в Боге, в ОТКРОВЕНИИ Свыше.
На деле — это, конечно, всегда миф самих сектантов или церковников, стремящихся, хоть “притянув за уши”, РАЦИОНАЛИЗИРОВАТЬ, оправдать в глазах современных, грамотных, но не очень-то просвещённых, простецов наследие древних, способных преимущественно к МИФОЛОГИЧЕСКОМУ МЫШЛЕНИЮ, творцов языческих культов и авраамических религий. (Конечно, мы включаем сюда и паразитирующую на преданиях о Христе и извращённом ею же его учении историческую Церковь.)
Как мы показали уже в первой главе данной книги, христианское учение, в ряде значимых элементов возвращённое миру Толстым, не признавало такого мифа. Оно всё было – именно ОТКРОВЕНИЕ Бога, ломавшее прежние системы представлений человека о мире и о себе.
По новому откровению, человек (каждый и всякий) – сын Бога единосущный, коему, усовершенствовавшись, проэволюционировав в знаниях, умениях и навыках, в разумности и добре, предстоит, соединившись в Истине с другими людьми и с Богом, стать для тварных миров тем же, что и Бог.
Теперь НАШЕМУ малочисленному, но умнейшему читателю должны сделаться понятны значения наших пространных подступов в Главе Первой к теме «розового христианства». По сути своей, «розовое», печно-лоскутно-одеяльное, христианство – это БЕГСТВО от Бога, от Откровения: сперва рассудка людей, а затем и их самих в их образе жизни. Это подмена Знания Свыше – ПЕРЕОСМЫСЛЕНИЕМ, опирающимся на знания прежние, устарелые или вовсе мнимые (богословие, эзотерика древнего жречества или современных нам мистических культов), главное же – РУКОТВОРНЫЕ, как лоскутное одеяльце, СЛИШКОМ человечьи.
Другой вопрос – может ли человечество в реальном процессе совершенствования и познании мира и самого себя, в едином нравственном законе Бога, реально ИЗБЕЖАТЬ творения печворков? К счастью ли, к несчастью – НЕТ. Их необходимость можно уподобить, как делал Толстой, строительным лесам (а “стройка”, конечно – храм Царства Божия на Земле). А можно – временным линиям на бумаге рисующего карандашом живописца, становящихся ненужными, стираемых, по мере “рождения” на бумажном листе ТВОРЕНИЕМ ЕГО РУК зарисовываемого образа.
Не только пэтч-, но и СКЕТЧворк – вот чтó такое религии человечества. Постепенная детализация единого образа Бога, торжествующего в мире, в Царстве Своём.
На разных планетах, в разных Божьих мирах – разное В ДЕТАЛЯХ. Бог не церковник. Он не накладывает на разумного, единосущного Ему сына (на Земле – человека) ярма догмы или чего-то законченного: пусть даже это совершенный мир. Он – предлагает разделить с Ним, начав с «колыбели человечества», планеты Земля, радость СОТВОРЧЕСТВА, уча ЧТО и КАК. В истинном христианстве – это, выражаясь образно, и ПРОРИСОВКА образа мира и человечества, и все последующие этапы – вплоть до завершения уже грядущим (по отношению к нам), космическим человечеством акта Творения во вверенном ему мире… в ПЕРВОМ для человечества из таких миров.
Так что слово благодарности Л.Н. Толстого (в книге «В чём моя вера?») древней Церкви, восприявшей, КАК СУМЕЛА, в преданиях о Христе главное: Откровение Бога, и пронёсшей его, НЕ БЕЗ ПОТЕРЬ, через века истории – не пустые слова, не “косточка” цензорам, как иногда думают. Тем более, что контекст этой похвалы – ВЕСЬМА нецензурен для «духовных» цензоров даже и современной нам России. Вчитаемся:
«…Как было со всеми учениями: браминизмом, иудаизмом, буддизмом, так было и с учением Христа. Люди отступают от учения о жизни, и из числа людей являются такие, которые берутся оправдать это отступление. Люди эти, садящиеся, по выражению Христа, на седалище Моисея, разъясняют метафизическую сторону учения так, что этические требования учения становятся необязательными и заменяются внешним богопочитанием — обрядами. Это явление обще всем религиям, но никогда, мне кажется, это явление не выразилось с такою резкостью, как в христианстве. Оно выразилось особенно резко потому, что учение Христа есть самое высшее учение; а самое
высшее оно потому, что метафизика и этика учения Христа до такой степени неразрывно связаны и определяются одна другою, что отделить одну от другой нельзя, не лишив всё учение его смысла, и ещё потому, что Христово учение есть уже само по себе протестантизм, т. е. отрицание не только обрядных постановлений иудаизма, но и всякого внешнего богопочитания. И потому в христианстве разрыв этот должен был уже совершенно извратить учение и лишить его всякого смысла.
Так оно и было. Разрыв между учением о жизни и объяснением жизни начался с проповеди Павла, не знавшего этического учения, выраженного в Евангелии Матфея, и проповедовавшего чуждую Христу метафизическо-каббалистическую теорию, и совершился этот разрыв окончательно во время Константина, когда найдено было возможным весь языческий строй жизни, не изменяя его, облечь в христианские одежды и потому признать христианским. […]
Христианская церковь со времён Константина не потребовала никаких поступков от своих членов. Она даже не заявляла никаких требований воздержания от чего бы то ни было. Христианская церковь признала и освятила всё то, что было в языческом мире. Она признала и освятила и развод, и рабство, и суды, и все те власти, которые были, и войны, и казни, и требовала при крещении только словесного, и то только сначала, отречения от зла; но потом, при крещении младенцев, перестали требовать даже и этого.
Церковь, на словах признавая учение Христа, в жизни прямо отрицала его. […] Церковь раз уступила миру, а раз уступив миру, она пошла за ним. Мир делал всё, что хотел, предоставляя церкви, как она умеет, поспевать за ним в своих объяснениях смысла жизни. Мир учреждал свою, во всём противную учению Христа жизнь, а церковь придумывала иносказания <идеологические предтечи орехановского «богословия культуры». – Р. А.>, по которым бы выходило, что люди, живя противно закону Христа, живут согласно с ним. И кончилось тем, что <лжехристианский> мир стал жить жизнью, которая стала хуже языческой жизни…
Но пришло время и свет истинного учения Христа, которое было в Евангелиях, […] через так называемых сектантов, даже через вольнодумцев мира проник в народ, и неверность учения церкви стала очевидна людям…
Так, сами люди помимо церкви уничтожили рабство, оправдываемое церковью, уничтожили сословия, уничтожили оправдываемые церковью религиозные казни, уничтожили освящённую церковью власть императоров, пап и теперь начали стоящее на очереди уничтожение собственности и государств. И церковь ничего не отстаивала и теперь не может отстаивать, потому что уничтожение этих неправд жизни происходило и происходит на основании того самого христианского учения, которое проповедовала и проповедует церковь, хотя и стараясь извратить его.
Учение о жизни людей эмансипировалось от церкви и установилось независимо от неё.
У церкви остались объяснения, но объяснения ЧЕГО? Метафизическое объяснение учения имеет значение, когда есть то учение жизни, которое оно объясняет. Но у церкви не осталось никакого учения о жизни. У ней было только объяснение той жизни, которую она когда-то учреждала и которой уже нет. […] И у церкви ничего не осталось, кроме храмов, икон, парчи и слов.
Церковь пронесла свет христианского учения о жизни через 18 веков и, желая скрыть его в своих одеждах, сама сожглась на этом свете. Мир с своим устройством, освящённым церковью, отбросил церковь во имя тех самых основ христианства, которые нехотя пронесла церковь, и живёт без неё. Факт этот совершился, — и скрывать его уже невозможно. Всё, что точно живёт, а не уныло злобится, не живя, а только мешая жить другим, всё живое в нашем европейском мире отпало от церкви и всяких церквей и живёт своей жизнью независимо от церкви.
И пусть не говорят, что это — так в гнилой Западной Европе; наша Россия своими миллионами рационалистов-христиан, образованных и необразованных, отбросивших церковное учение, бесспорно доказывает, что она, в смысле отпадения от
церкви, слава Богу, гораздо гнилее Европы.
Всё живое независимо от церкви.
[…] Учение церкви с её догматами, соборами, иерархией, несомненно, связано с учением Христа. Связь эта столь же очевидна, как и связь новорождённого плода с утробой матери. Но как пуповина и место делаются после рождения ненужными кусками мяса, которые, из уважения к тому, что хранилось в них, надо бережно зарыть в землю, так и церковь сделалась ненужным, отжившим органом, который только из уважения к тому, чем она была прежде, надо спрятать куда-нибудь подальше. Как только установилось дыхание и кровообращение, — связь, бывшая прежде источником питания, стала помехою. И безумны усилия удержать эту связь и заставить вышедшего на свет ребёнка питаться через пуповину, а не через рот и легкие» (23, 437 – 441, 448).
Художник-прорисовщик оказался при том хреновым пачкуном и халтурщиком; он испортил эскиз (этюд? чертёж?), заданный Свыше… набросок Мира и Человека, заданный Творением и Эволюцией (до того этапа её, когда продолжить её должно было само человечество как Со-Творец). Истинный образ пришлось РАСЧИЩАТЬ из-под ветхой шелухи дурно смешанных, пастозно уложенных красок — ложных ценностей и смыслов церковного идолопоклонничества. Толстой — сумел узреть, ЧТО ТАМ. Хотя, безусловно — не спас ВСЕГО первоначального учения…
Здесь кстати очень вспоминается уподобление Толстым церковных химер ДЕРЬМУ НА СКОРЛУПЕ, которое только душит зародышу в яйце – истинной жизни человечества в духе и разумении.
Уже в конце 1930-х гг. собирательница фольклора Тульского края С. Жислина записала со слов И.О. Шураева, рабочего в Туле, вот такую историю:
«Один поп, миссионером он, что ли, назывался (поповских чинов я не знаю), только он большой шишкой на ровном месте был при церкви Спаса в Туле, и часто наезжал в Ясную. Он всё ездил ко Льву Николаевичу для беседы, уговаривал его вернуться к православию. Льву Николаевичу он очень надоел. Однажды, когда поп опять наехал, он, чтобы отвязаться спросил:
— А если вы действительно являетесь вождями, то что от вас толку народу?
— Да помилуйте, Лев Николаевич! Народ так тёмен, так невежествен — он, как цыплёнок, может задохнуться в скорлупе.
— Да, вот именно! А вы, попы — то говно на скорлупе, которое заставляет цыплёнка задохнуться!
Повернулся — и пошёл себе в Чепыж» (Жислина С. (сост.) Рассказы о Толстом. Тула, 1941. С. 107).
Эта история не выдумана народом, а, напротив, из-за позора попа – ушла в народ. 4 января 1908 г. Толстого навестил (и, действительно, уже не в первый раз), прот. Д.Е. Троицкий, священник Тульской Спасо-Преображенской церкви, исполнявший богослужения также и в городской тюрьме. Ездил он не по личной инициативе, а по тайному поручению Тульского епископа Питирима — склонить Толстого к “примирению” с Православной церковью. Разумеется, автору романа «Воскресение» такой гость, именно в статусе попа, не казался желанным… И вот тот самый разговор, ушедший со смехом в народ, в записи домашнего врача, секретаря и друга Льва Николаевича, Д. П. Маковицкого:
«Священник в разговоре с Л. Н. употребил сравнение, что обряды — скорлупа яйца; она, когда духовная жизнь (цыплёнок) созреет, отпадает. Но пока она нужна. Л. Н. ответил ему, что скорлупа — тело, цыплёнок — духовная жизнь, а обряды — дерьмо на скорлупе» (Маковицкий Д.П. У Толстого. Яснополянские записки // Лит. Наследство. Т. 90. Кн. 3. С. 8).
Всё верно, история церковного лжехристианства бездарно малёвана где не кровью – там уж, почти наверняка, дерьмом…
Но Ореханов – скорее откажется от гонорария за очередную публичную лекцию или книжку (всегда – с затаённой хитро враждой к Толстому и его христианскому слову), нежели признает, что милое его сердцу православие – только неудачный и давно отживший своё ПЕЧВОРК. Как и на многих других страницах своей книги 2016 г., на страницах, развивающих концепцию печворка, он прибегает (отчасти “между строк”, с недосказаниями – то есть манипулятивно…) к излюбленному шарлатанами в науке приёму ПРОТИВОПОСТАВЛЕНИЯ: на этот раз «боговдохновенной» церковной религии – «рукотворной» религии Толстого. Приём вдвойне беспроигрышный, потому что, как мы только что и показали, религиозная мысль человечества В ЦЕЛОМ развивается каким-либо «-ВОРКОМ»: трудом “отсечения” (как в скульптуре) или “стирания” (в рисунке) лишних, временных или ошибочных, линий – ориентируясь на религиозный идеал, образ мира и человека в нём, заданный Свыше, от Откровения. Посмотрим, ЧЕМ, по-своему, он аргументирует свои утверждения для массового читателя (по книге «Лев Толстой. Пророк без чссти»).
Прежде всего, конечно, он «вырывает» Толстого из духовно-эволюционной истории человечества, помещая в сомнительный кружок богоискателей-«индивидуалистов».
На теоретическом уровне, знакомя читателя с научным понятием КОНЦЕПТА («то, что не просто мыслится, но также переживается, является предметом и генератором эмоций, симпатий и антипатий»), он как бы «выводит» сразу из-под действия данного понятия СВОЮ ЦЕРКОВЬ – у которой, ясный пень, не «концепты», а СВЯТЫЕ ИСТИНЫдогматического учения. «Концепт духовности» (? – Р. А.) у Г.Л. Ореханова – понятие, характеризующее эмотивную и рефлективную конституции ИНДИВИДА, «внутреннюю когеренцию», некий «способ слияния духовных волн (?? – Р. А.), воздействующих на ум и сердце человека», сливающихся неким способом, априори «таинственным и единственным для каждого человека» (Орех. – 2016. С. 94, 95).
Может быть, может всё и так… Хочется спросить только мессира попа: с какого хрена ты, гандон обрюзглый, разожратый на московских профессорских харчах, относишь описанный мистический процесс исключительно к “лоскутным” евро-американским “печворкистам” с их мешаниной в башке? И по какому праву, на основании этой тощей ТЕОРИЙКИ ДЛЯ СКУДОУМНЫХ, ты переносишь французский, американский, МОСКОВСКИЙ печворкизм конца XX – начала XXI столетий на Льва Николаевича Толстого? Делом которого в 1880-1900-е гг. было – не СОЧИНИТЬ «новую религию», «индивидуальный» печворк, а проповедать ЗАБЫТОЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВОМ, замещённое церковной ложью, учение Бога и Христа? К тому, что ты описываешь – неплохо присоединяется, между прочим, БОЖЕСТВЕННАЯ БЛАГОДАТЬ. Хотя бы потому, что, “прикреплённый” младенческим крещением к твоей церкви, и даже молящийся, постящийся и посещающий храмы современный православный россиянин, ватриот, верный путинец и т. д., может жаловаться (и ОЧЕНЬ ЧАСТО жалуется!), что вовсе не испытывает никаких сакральных переживаний. Человек просто-напросто хорошо защищён от той ГИПНОТИЗАЦИИ ОБМАНА, о которой много писал, критикуя православие, Лев Толстой. Но попЫтвоей церкви или другие суеверы наверняка сообщат ему, что его не посетила «благодать» -- или иную подобную чушь.
Да и те, кого «благодать» посещает, то есть те, кто подчиняет свой рассудок одурению церковью (как учением, так и храмовыми действами) – разве не пребывают в РАЗНОЙ степени подчинённости и не бредят Боженькой, мощами, Христом с богоматушкой – совершенно по-разному?
«Высказывания данного человека <печворкиста. – Р. А.> о религии плохо или очень плохо соотносятся с нормативными представлениями о ней…» -- пишешь ты (Там же. С. 96).
Это вы плохо своих попов в прошлые века экзаменовали и проверяли. Не исключая века 19 и даже 20-го… Ту околесную, которой они “просвещали”, как духовные авторитеты, мужиков по деревням… Иначе – трудно объяснить, почему за несколько десятков лет свободы в СССР от их «нормативных» речей переехавшие в город, получившие академическое образование люди великолепно и массово, в большинстве, очистились от восходящих к языческому жизнепониманию суеверий. Ваши же горе-«просветители» не справлялись с этим 1000 (тысячу!) с лишком лет!..
Какой из двоих детей где-нибудь в 1920-х гг. больше узнает о Боге, об истинном христианстве: деревенский, «атакуемый» попеременно церковными по вере родителями, захожим в дом за подачками «батюшкой» и залётными из близлежащего города пропагандонами атеизма, или — ребёнок из соседствующей с этой деревней Толстовской Общины, обучаемый в свободной общинной школе вшивым-костлявым интеллигентом с намозоленными хлебным трудом руками, горящим взором и трещиной на пенсне?..
Ах, КАК вы до сих пор тайно благодарите «товарища» по палачеству Сталина, который в одно десятилетие (с 1932 по 1943 гг.) и жестоко, атеизма ради, разогнал общины независимых христиан, и – сдружился в годы войны с вами, ради всё того же: вашей, полезной всякому ПРЕСТУПНОМУ политическому режиму, религиозной ЛЖИ!
Для Толстого-христианина 1880-1900-х гг. была аксиоматичной невозможность нравственной жизни «по преданиям мира» — без основы в религиозной вере. При этом религиозные учения пресловутых «исторических конфессий» обличили в его глазах свой характер именно МИРСКОГО предания, совмещающегося в практической жизни не только с деланием, но и с ОПРАВДАНИЕМ грехов. Так что жизнь церковного обрядовера – это пролонгированное уже на 2000 лет ГРЕХОПАДЕНИЕ (т.е. предпочтение земных, для животной жизни, первобытных законов – законам Бога для сына Его, разумного существа человека), а по отношению к Христу — пролонгированные надругательства и РАСПЯТИЕ. Ореханов же – представляет необходимым условием и признаком христианской религиозности именно конфессиональность и проистекающую из неё подчинённость человека догме «своей» церкви, посредничеству «своего» духовенства. Вот его откровение, вероятно, из практики «церковно-педагогической» промывки мозгов:
«…Исходной точкой рассуждений для меня является такое понимание религиозности, при котором человеком признаётся существование Бога или Абсолюта (Высшей Силы), влияющего на его индивидуальную жизнь и на жизнь всего мира.
При этом, если человек позиционирует себя приверженцем традиционной конфессии, то мы можем говорить о его конфессиональном опыте. Венчает этот перечень христианство как индивидуальный опыт веры в Христа, признание Его роли в деле спасения человека и стремление жить по Его заповедям» (Орех. - 2016. С. 97).
То есть веры христианской, последования Христу – как таковой, и нет. Есть – еврейские, Моисеевы заповеди, некогда организовывавшие примитивно-патриархальную жизнь в еврейских царствах – в рамках тогдашней еврейской веры, то есть низшего, чем христианское, общественно-государственного жизнепонимания язычников и евреев. Есть – идолопоклонство Иисусу как особому спасающему богу. Есть, наконец — «конфессиональный опыт» мистических переживаний, продуцируемых мозгом обрядовера, поражённым церковной пропагандой и чувственным воздействием храмовых интерьеров и действ.
И это – всё! Больше ничего нет. Больше – ничего не требуется от РЯДОВОГО поклонника православия!
Ну, и ЧЕМ это не ПЕЧВОРК – ДРЕВНИЙ, восходящий к первым двум столетиям христианства, когда мозги язычников и евреев НЕ ОСИЛИЛИ постигновения нового, христианского понимания жизни? (А те умнейшие, кто осилили – испугались того, что поняли, ИСПУГАЛИСЬ РАСПРАВЫОТ КНЯЗЕЙ МИРА, и предпочли скрыть от себя и от других.)
Г.Л. Ореханов-теоретик (психолог, прежде всего) выделяет четыре стадии в эволюции религиозности индивида:
1.БОЛЬШАЯ ТРАНСЦЕНДЕНЦИЯ – сводящаяся для жертвы поповской пропаганды к «ошеломляющему» (!) “открытию” (с навязчивой “помощью” попа или настырной бабки) мистических “смыслов” Благой Вести и Воскресения (Орех. – 2016. С. 98). В более широком смысле это – то, с чего начинается не только первичное религиозное возращение (или оболванивание!) человека, но и ПРЕОБРАЖЕНИЕ, духовный кризис, подобный пережитому Л.Н. Толстым во второй половине 1870-начале 1880-х гг.
Так что Большая Трансценденция может быть не обязательно замусориванием мозгов детей и простецов давно отжитыми догмами «веры предков», но и тем, чем должна быть и для всякого человека, и для человечества в целом: УГЛУБЛЕНИЕМ познания и понимания Бога, мира и ЕДИНОГО смысла нашей жизни, нашего места в ней – в служении общему нашему Отцу, Богу.
2. Важнейшая для поповской пропаганды стадия – вторая: ПЕРСОНАЛИЗАЦИЯ индивидуального религиозного опыта. Для поповских рабов это – «личная встреча с Богом-Личностью и появление опыта личного бессмертия» (Ореханов – 2016. Там же). Далее – распутье: большинство удовлетворяются этим, древним ПЕЧВОРКОМ «матушки-церкви», паразитирующим на витальных (голод) и онтологических (смерть) фобиях индивида и на стайно-животных (вожак, Сильная Личность, “родная” территория…) атавизмах их психики. Меньшинство же, не удовлетворённое догмой – задумывает, как молодой Толстой в 1857-м, «основать» религию сызнова, то есть, по мысли Г. Ореханова: «выстроить свой печворк — индивидуальную, лоскутную, религию» (Там же. С. 99).
Ореханов — теоретизирующий психолог и богослов — не забывает, как мы видим, ни на мгновение и о практике. Он назойливо “долбит” читательское сознание образом этакого Когтистого-Зубастого Льва (по фамилии Толстого), ДЕРУЩЕГО ЛОСКУТЬЯ из якобы целостного и органичного, даже «боговдохновенного» учения Православной церкви, а так же предпочительные “лоскутья” перетолкованных образов и смыслов — из Евангелий…
На деле печально известная книга Толстого «Соединение и перевод четырёх Евангелий», разгромленная Орехановым на страницах «Пророка без чести» — здесь малопоказательна. Это трудоёмкая, но по существу скороспелая и ПРЕЖДЕВРЕМЕННАЯ работа Толстого 1-й половины 1880-х гг., выразившая отчасти пережиток (но уже только ПЕРЕЖИТОК!) его заблуждений о необходимости «переосновать» христианство. В те же годы, судя по манифестации автора в работе «В чём моя вера?», он уже пришёл к осознанию, что нужно не «основывать», не выдумывать свежий пэтчуорк, а – просто дать разуму и сердцу чистую духовную пищу ЕВАНГЕЛЬСКУЮ. К несчастью, перемешанную в Евангелиях с мусором еврейских и ранне-церковных спекуляций. Всё равно, как на базаре покупатель отбирал бы хороший лук, который подлая торговка смешала с подгнившим, с шелухой, с мусором… А Ореханов – как раз такая торговка, которая непременно будет лаяться: «Та ты не перебырай! У мяне жа он весь харошой, харошой!..»
Успех или провал поповской пропаганды на втором этапе создаёт возможности для вариативности и на ТРЕТЬЕМ этапе восхождения человека к Богу (или – уже топтания на месте, в случае, если пропаганда удалась):
3. Личная ВСТРЕЧА С ХРИСТОМ: «Воскресение Христово, Пасха, победа над смертью и торжество вечной жизни».
У тех же, кто от попов свои головки хоть отчасти уберёг -- позиция совершенно иная. Ореханов называет её «морально-педагогической», с «нравственно-центрированным» пониманием Евангелия (Орех. – 2016. С. 99). Спасение человека и человечества – в понимании и следовании проповедям Христа, в которых выразилось учение нового, ВСЕМИРНОГО, жизнепонимания, соответственному общему развитию знаний и усложнению жизни людей.
Обратим внимание, что «морально-педагогическая» позиция, как подаёт её в книге Г.Л. Ореханов, не более чем искажённое по сравнению с “чистой” догмой, но ДОПУСТИМОЕ в рамках современных условий, исповедание ПРАВОСЛАВИЯ (и иных исторических конфессий в христианстве). То есть те, кого церковники некогда обозвали «толстовцами», все свободные (духовные) христиане, те, постиг, благодаря Льву Николаевичу, христианство «не как мистическое учение, а как новое жизнепонимание» – в теории Ореханова третьей стадии духовно-религиозной эволюции не достигают вообще, оставаясь на второй – то есть на стадии исповедания выдуманной личной веры, ПЕЧВОРКА.
И вот к этим-то отщепенцам, остановившимся в духовном развитии – сметает Ореханов Льва Николаевича и его учеников!
Наконец, стадия ЧЕТВЁРТАЯ. То понимание Бога, к которому мучительно прорывался Толстой и которое мы воссоздали, как сумели, на страницах нашей книги с первой её главы. То новое понимание, основой которого является осознание человеком не только Христа, но всякого человека сыном Бога – единосущным по духу и разумению, потенцией Личности НЕ ЗЕМНОЙ, Личности Бога – Богом. И – прозрение о человечестве-Творце, соединённом в Боге и жизни вне известных нам условий земных трудов и вне известных нам времени и пространства.
Для церковного же обрядовера предстоит лишь – высший модус всё той же, ВТОРОЙ, стадии конфессионального обрядоверия и идолопоклонства (ХРИСТОпоклонства):
«…Признание Христа не только великим Учителем жизни, но воплотившимся Богом, моим Спасителем» плюс «высшая форма соединения с Богом» в храмовой действе т.н. евхаристии (Ореханов – 2016. Там же).
Как мы видим, приводимая Г. Ооехановым схема религиозного «восхождения» человека достаточно ВЕРОЯТНА и может быть нами условно принята. Не принимаем мы – ТРАКТОВОК, которые Георгий Леонидович, профессиональный не только богослов, но и психолог-манипулятор, «попутно» включает в свою схему. Как мы показали, из самой теоретической этой модели С РАВНЫМ ВЕРОЯТИЕМ (если исключить ЧСВ и “хотелки” Ореханова и его единоверцев) можно охарактеризовать как ПЕЧВОРК и само православие. Примкнувший к его исповеданию человек так или иначе ИНДИВИДУАЛЬНО осмысливает и в разной степени применяет в жизни то учение «своей» церкви, к которому номинально принадлежит. Потому что само это учение – тоже ПЕЧВОРК, и достаточно древний, малопригодный для современного человека, даже для поклонника церкви. Доверие фантазиям о пасхе, мистическом спасителе или евхаристии – тоже индивидуально, то есть принадлежит ВТОРОЙ стадии духовного опыта, на которой “застревает” православный обрядовер. В реальности на третью и четвёртую выходят — как раз недогматические, духовные христиане, признающие именно УЧИТЕЛЬСТВО Христа и пример его земной жизни главными для себя, а сами эту жизнь и учение не отделяют от ЕДИНОЙ ОСНОВЫВСЕХ ВЕЛИКИХ РЕЛИГИЙ МИРА, как и делал Лев Николаевич Толстой.
* * * * *
Теперь – от теорий к практике. Внушив читателю означенный нами выше «когтистый», хищный образ Толстого-«раздирателя», разрушителя веры, Г. Л. Ореханов из своей научно-социологической статьи 2016 г., на которую мы уже ссылались выше, переносит на стр. 263 – 265 «Пророка без чести» ряд «убедительных» иллюстраций мнимого «совпадения» вероисповедания Л.Н. Толстого с «изысками» современных, молодых прежде всего, печворкистов, обитающих в странах «бездуховной» Европы и в США (Москва златоглавая, в которой г-н автор проживает, отчего-то в его наблюдениях не участвует).
Приведём несколько общетеоретических положений и иллюстрирующих их “аргументов” Ореханова — по более серьёзному тексту статьи 2016 г. в научном сборнике «Гуманитарные исследования в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке», № 4 за 2016 год:
«…Очень интересное явление духовной жизни Европы последних сорока-пятидесяти лет – так называемая пэчворк-религиозность… Речь идёт о том, что в условиях дальнейшей секуляризации и плюрализации так называемого «религиозного поля» религиозность современного молодого человека, живущего в Европе, строится на основе соединения «лоскутков», на первый взгляд между собой ничем не связанных. […]
Процесс формирования «лоскутных религий» тесно связан с индивидуализацией жизни, которая и приводит к появлению «индивидуальной правды» и, соответственно, индивидуальной религии. […]
Речь идёт о том, что в эпоху постмодерна следует говорить о появлении нового формата веры, который оказывает значительное влияние на индивидуальные, социальные и культурные аспекты жизни современного человека и является вызовом для Церкви (!! – Р. А.).
Сегодня в Европе традиционные церковные сообщества теряют своё влияние, но одновременно с этим социологические опросы фиксируют усиление интереса к маргинальным (альтернативным) формам религиозности. В этой ситуации уже неправильно говорить о секулярном процессе, протекающем линейно, и предпочитают употреблять слово «плюрализм»: религия вовсе не уходит из
пространства современной жизни, но приобретает очень специфические черты.
Для современного европейца «религиозное» становится средством противостоять хаосу современного мира с его драматическими политическими поворотами и контрастами... Чем сложнее и непонятней становится мир, тем сильнее в нём тоска по такой духовности, которая даёт направление и смысл повседневной жизни. Человек вынужден сам конструировать смысл своего бытия, существует очевидная потребность обрести «новую надёжность» и осознать себя чем-то большим, нежели только случайным продуктом эволюционного процесса…
Эта жизненная опция имеет важную дополнительную функцию. Она позволяет индивидууму выделиться из социума, являясь своеобразным протестом против доминирования культуры, основанной на рациональности, протестом против мира модерна, в котором не остаётся места тайне, причем церковная и теологическая аранжировка этой тайны современного европейца уже не устраивает. […]
Человек постмодерна проявляет интерес к дзен-буддизму и фен-шуй потому, что испытывает глубокую потребность «в таких практиках, которые интегрируют дух, душу и тело и не оставляют их наедине и исключительно перед “математически-рациональной” стороной жизни человека, детерминированной естественнонаучной картиной мира.
Итак, зерном нового понимания религиознсти, её сутью, является стремление иметь «собст