Александр Грин в творчестве братьев Гарновских
Кронид Всеволодович Гарновский (1905-1988), поэт, краевед.
Виталий Всеволодович Гарновский (1902-1986), член Союза писателей СССР.
Детство
В фондах Боровичского музея, в составе архива литературного краеведа, педагога, журналиста, долгое время бывшего руководителем боровичского литературного объединения, Льва Рахмиелевича Фрумкина (1912-1990), находится небольшой комплекс документов, связанный с жизнью и творчеством писателя Виталия Всеволодовича Гарновского (1902-1986). Среди этих бумаг – машинописные копии писем, в числе которых и письмо Александра Грина, которое, вероятно, долгое время хранилось в семье боровичского писателя. На сегодняшний день место нахождения этой «дорогой реликвии» (рукопись письма Грина) нам неизвестно, но и одна его копия (машинописный текст, рукою В. Гарновского) – это уже достаточный повод для изучения темы «Гарновский и Грин», точнее «Братья Гарновские и Александр Грин», поскольку оба брата оказались в той или иной мере причастны к этому славному имени.
В одном из писем Нине Николаевне Грин, вдове писателя, Константин Паустовский писал: «Я получил несколько писем от читателей, почти все они пишут о Грине, а один бывший матрос, редактор районной газеты где-то на Белом озере, пишет, что у него собрано все без исключения, написанное Александром Степановичем. Я разыщу адрес этого человека и пришлю Вам»[1]. Этого корреспондента звали, как мы догадываемся, Виталий Гарновский.
Он родился в Петербурге 17 августа 1902 г. Его отец происходил из польского дворянского рода Гарновских, на гербе которого были изображены три голубые полосы, обозначавшие какие-то реки, а над ними – деревянная чаша, «корчак». Девятнадцати лет, после года службы вольноопределяющимся в 143-м Каспийском полку в Кронштадте, уволившись по болезни, Всеволод Михайлович приехал в усадьбу Троицкое (Перелучская волость Боровичского уезда), где и познакомился со своей будущей женой. Дарья Петровна Шагаева, уроженка деревни Дерева, была из крестьян (ее дед Силантий Шагай, крепостной помещика Лупандина, славился на всю округу своей физической силой). С детства она жила «в людях»: сначала – нянькой, потом работницей. На одном из деревенских праздников ее увидел сын помещиков Гарновских и сразу полюбил. Его родители были против такого выбора, и молодым пришлось вести трудную, не барскую жизнь.
Изредка Всеволод Михайлович наведывался в Боровичский уезд, чтобы повидать мать и отца. Михаил Иохимович, окончив Учебный Морской Рабочий Экипаж, служил на флоте, женился на дочери «капитана дальнего плавания» Надежде Константиновне Каменской и в завершении службы преподавал в Морском кадетском корпусе. Он умер в Боровичах в 1907 году, и похоронен на Успенском кладбище. Еще в 1950-х гг. боровичане могли видеть мраморную плиту на могиле флагманского инженера-механика М.И. Гарновского. В семье сохранилось предание, что перед смертью он сказал своему внуку Виталию: «Будешь моряком!»
Все детство Виталия Гарновского прошло на реке Увери, в деревне Владыкино, куда после смерти отца переселился Всеволод Михайлович с семьей. Систематического образования Гарновские во Владыкине получить не могли. Всеволод Михайлович сам учил детей читать и писать. Кроме того, несколько лет Виталий ходил в церковно-приходскую школу, но эта учеба прерывалась беспрестанной заботой о хлебе насущном. Гарновский рано приобщился к труду. Во Владыкине все от мала до велика работали на сплаве. Кроме того, нужно было помогать отцу в слесарной мастерской, где Всеволод Михайлович занимался починкой часов, замков, ружей, самоваров и т. п. Под влиянием отца Виталий пристрастился к охоте и рыбалке. А с братом Кронидом его связывали любовь к книгам и мечты о дальних странах. Кронид Всеволодович в своей автобиографии вспоминал: «Брат с детства мечтал о море...»
В неполные восемнадцать лет Гарновский ушёл на войну. Служил на Южном фронте, во 2-й Донской стрелковой дивизии. Весной 1921 г. он заболел сыпным тифом и вынужден был оставить службу. По возвращении домой вернулся на сплав. Какое-то время трудился на шахте… Но душа тянулась к высокому. Была у него идея о создании первой в волости библиотеки. «Собрали для начала свои личные книги – немного их оказалось. Потом обошли всю нашу интеллигенцию – книг прибавилось, но все же их было маловато. …Помещение для библиотеки волисполком нам отвел и даже шкафы нашлись»[2]. Неизвестно, чем бы закончилось это предприятие, т.к. главного инициатора комсомол вновь призвал на службу. По разверстке требовалось отправить во флот четырех парней, и Виталий Гарновский оказался в их числе. Так сбылось предсказание флагманского инженера-механика.
Письмо Грина
В Кронштадте, после учебных курсов, Гарновский был назначен рулевым старшиной на посыльное судно «Кингисепп», затем на линейный корабль «Марат». Здесь, на флоте, старая привычка к чтению оказала ему великую службу. За книгою незаметно бежали вахтенные часы. Круг чтения широк: «Легенда о Монрозе» В. Скотта, «Джимми Хиггинс» У. Синклера, «Конармия» И. Бабеля, «Лирика» С. Есенина и др.
Помимо нескольких десятков стихов, им были написаны поэма «Трое» и трагедия «Страшное преступление». Многие из его ранних произведений были напечатаны в газете «Красный Балтийский флот». А 1926 г. ознаменовался рождением первой книги – «Море и корабли».
В том же году Гарновский, как он сам потом вспоминал, «прочел своим товарищам несколько рассказов А. Грина. Они понравились морякам, но больше всего рассказ «Капитан Дюк». Почему? Да потому, что основан он на «подначке», вызове, очень распространенной тогда на флоте… Помните? Капитан Дюк, попавшийся в сети сектантов, хочет продать свое судно и жить на берегу. Но команда его шхуны старается вернуть капитана: и человек он для команды неплохой и, если судно будет продано, матросы останутся без работы. Уговоры на Дюка не действуют, но когда он узнает, что ему «слабо» при встречном ветре с полным грузом пройти проливом Кассет, он взрывается и уходит от сектантов к радости своей команды». Потом «кто-то» (кто если не Гарновский? – А.И.) предложил:
«Ребята, а ведь из этого рассказа пьеска бы хорошая получилась? А? Из морской жизни и все правдиво. И ни одной женской роли. Разучили бы мы такую пьеску и выступили бы перед всей командой связистов»[3]. Матросы загорелись этой идеей и поручили зачинщику написать письмо Грину с просьбой переделать рассказ в пьеску. И Грин ответил… Это письмо хранилось в семье Гарновских, как «дорогая реликвия»:
г. Кронштадт. Служба наблюдения и связи Балтморя.
Старшему рулевому к/ф Виталию Гарновскому.
Феодосия. 3 ноября 1926 г.
Такие письма, как Ваше, всегда приятно читать нашему брату, писателю, потому что слышишь голос своего читателя. «Вот он, живой читатель», - так думает автор, и ему становится гораздо приятнее, чем когда он узнает о числе читателей по количеству проданных экземпляров.
Пьес я не пишу, и едва ли когда-нибудь напишу для театра.
Я рад, что Вам нравится капитан Дюк, т. к. я лично знал очень похожего на него человека и тот мне весьма нравился.
Будьте здоровы!
А.С. Грин.
Феодосия, Галлерейная, 3.
В том же месяце Виталий Всеволодович получает письмо от брата Кронида, в котором было следующее: «Удивительное дело, как ты Грина нашёл. Ясно, мне бы хотелось знать содержание его письма, да и твоего – как ты к нему заявился. Но я знаю, что никогда не хочется писать о том, что думаешь показать лично, и поэтому подожду тебя» (23 ноября 1926 г.)
Хотелось бы узнать содержание писем Гарновского известному писателю. Это стало возможно только после поездки в Крым и посещения Феодосийского литературно-мемориального музея А.С. Грина. При личной встрече старший научный сотрудник музея Наталья Васильевна Яловая познакомила меня с текстами писем, которые частично вошли в доклад Юлии Александровны Первовой «Грин и его читатель»:
Письмо В.В. Гарновского – А.С. Грину от 16 сентября 1926 г.:
Уважаемый товарищ Грин! Простите, что беспокою Вас этим письмом. Понимаете, в чем дело. У нас в Балтийском флоте пользуется большой популярностью ваш рассказ «Капитан Дюк». Так вот – почему бы Вам не переделать его в пьесу? Если мы читаем его и смеемся на каждом шагу, пьеса была бы великолепна. Помимо того, от себя лично и от многих моих товарищей-краснофлотцев приношу Вам горячее спасибо за «Штурмана «Четырех ветров», и за «Сокровище Африканских гор», за «Шесть спичек». Ответа не жду, так как не знаю, насколько Вы заняты. Но если надумаете написать, вот мой адрес: г. Кронштадт. Служба наблюдения и связи Балтморя. Старшему рулевому к/ф Виталию Гарновскому. С товарищеским приветом, В. Гарновский.
В кн.: Тарасенко Н. Дом Грина. – Симферополь: Таврия, 1979. С.85.
Первова Ю.А. Грин и его читатель. ФЛММГ. Н/в 4371. С.3.
Письмо В.В. Гарновского – А.С. Грину:
Огромное спасибо за Ваше письмо. Правду говоря, я не надеялся на Ваш ответ, так как не был уверен, что мое письмо дойдет до Вас. А когда получил, глазам не поверил. Не знал, что и думать. <…> Я очень заинтересован Вашим творчеством. Имею все Ваши книги, ищу новые произведения в журналах. <…> Летом я плаваю на катере, зимой работаю библиотекарем. В нашей библиотеке есть: 1) «Штурман «Четырех ветров», 2) «Золотой пруд» и 3) «Сокровище Африканских гор». <…> Так вот «Штурман» за три недели побывал у двенадцати ребят. Я спрашиваю: «Ну как?» «Очень хорошо, давай еще такую же!» За то, что написал, простите, так как я мог встретиться с Вами в дороге и сказать то же самое. <…> Остаюсь с уважением В. Гарновский.
Первова Ю.А. Грин и его читатель. ФЛММГ. Н/в 4371. С.3.
Справедливости ради следует добавить, что текст письма А.С. Грина матросу Балтийского флота не был новостью для сотрудников музея в Феодосии. В 2012 году ими была подготовлена книга, в которую вошли все известные письма Александра Степановича 1906-1932 гг.[4] На странице 49-й под № 82 письмо А.С. Грина – В.В. Гарновскому от 3 ноября 1926 г. – уже хорошо нам известное. Это издание сопровождено комментариями, где, конечно, могут быть вполне понятные и извинительные неточности. Приведем текст, относящийся к нашему герою:
«Гарновский Виталий Всеволодович (1902-1981), писатель. Закончил три класса церковно-приходской школы. С детства много читал. Стал печататься с конца 1930-х гг. под влиянием М.Пришвина, от которого получил ободряющее письмо. Автор рассказов и повестей, а в ранний период творчества – и стихов, редактор районных газет. Гарновский писал очерки, статьи, произведения для детей и взрослых. Расцвет творчества писателя пришелся на 1950-е гг., когда вышли его основные книги. Наиболее значительная из них – «Белозерье». Во время службы на Балтийском флоте, по поручению сослуживцев, в 1926 г. написал письмо Грину с просьбой создать пьесу по рассказу «Капитан Дюк».
К этому можно добавить, что год смерти Гарновского – 1986-й, что последние годы жизни он провел в Новгородской области, активно занимался краеведческой работой, стал Почетным гражданином города и похоронен в г. Боровичи.
Старый Крым
А автобиографической повести его брата, Кронида Всеволодовича, имя Грина встречается неоднократно, но наиболее ценным свидетельством – и для нас, и для музея в Феодосии – является его рассказ о поездке в Крым:
«…Из Ялты я поехал морем в Феодосию, разыскивать могилу А.С. Грина. О нем писали мало. Необычность его творчества долго озадачивала критиков, они не знали, что о нем сказать. Силой фантазии Грин создал свою страну. Ни на одной карте нельзя найти городов – Лисса, Зурбагана… Его герои носят нерусские имена. На первый взгляд, его повести и рассказы могут показаться переводными, авантюрно-фантастическими. Но есть многое, что резко отличает Грина от писателей авантюрного жанра. Это, во-первых, его поэтичность. Поэтичность в смысле умения средствами прозы передавать тончайшие настроения, скрытые движения души – всего того, что обычно выражается средствами поэтическими, с помощью ритма, рифмы и прочего. Грин – замечательный мастер слова. Его острая наблюдательность помогает ему находить не замеченное другими не только в необычном, но и в самых простых явлениях. И еще – Грин обладал редчайшим талантом – талантом создания положительных героев.
Женские образы Грина – о них можно было бы написать многое. Они разнообразны, но, по всей видимости, перед Грином время от времени вставал навсегда зачаровавший его прообраз девушки, может быть, им же самим созданной, и чертами этого прообраза он наделял самых любимых своих героинь. Есть какое-то сходство между Тави из «Блистающего мира», Тави из рассказа «На облачном берегу», Ассоль из «Алых парусов» и Дези из «Бегущей по волнам». Но это сходство не мешает очарованию, оно только способствует ему.
Всякий человек, любящий Грина, уже благодаря этой любви возбуждает мою симпатию. Великой радостью для меня было узнать, что Грин – один из любимых писателей Иры. Я не спрашивал ее об этом – услышать отрицательный отзыв для меня было бы слишком тяжело. Но она сама, первая, сказала мне о том, как высоко она ценит Грина, увидев у меня в руке «Окно в лесу».
Я ступаю на землю древнегреческой колонии – Кафы-Феодосии, повторяя строки В. Рождественского:
Пред тобой – Феодосия, чаша пустая,
Сохранившая запах аттических лоз…
Город прошлого… Такие же улочки, как и в других городах нашего юга, невысокие дома. Но вот – в глаза бросается зубчатая генуэзская башня. Она высится над городом безмолвным стражем минувшего… В этот час рассвета, когда жизнь сегодняшнего дня еще не зашумела в городе, здесь все полно тенями прошлого… Я иду на городское кладбище искать могилу Грина – и не нахожу ее. Ничего не знает о ней и кладбищенский сторож. Как же так? Не поклониться могиле Грина я не могу. На следующий день я узнал адрес вдовы Грина, Нины Николаевны. Я не застал ее дома – она была на работе, в санатории. Там мне указали на красивую, еще совсем молодую белокурую женщину. Мы вышли в садик и присели на скамейку. Нина Николаевна рассказала мне, что в последние годы своей жизни Александр Степанович жил не в Феодосии, а в Старом Крыму, где умер и похоронен. Она начертила мне план кладбища и местонахождения могилы, и я попрощался с этой «женщиной пленительной простоты», как отозвался о ней К. Паустовский.
В Старый Крым – маленький тихий городок в двадцати пяти километрах от Феодосии – меня доставил попутный грузовик. За городом – пустыри, отлогие холмы… На татарском кладбище – почерневшие острые, высокие камни. Вот и русское кладбище. А вот и белый крест без имени. Молодой кипарис за оградой. Я стою у той могилы, которую искал. Тихо и знойно здесь, у последней пристани того, кто создал своей мечтой голубую страну Зурбаган, чьи рассказы об этой стране так много открыли мне… Наперекор лицемерам старого и нового века, шел он своим путем, как велело ему сердце. Мир ему!
Я долго не могу уйти от этой могилы. Я беру себе на память две маленьких веточки кипариса. Может быть, это нехорошо? Но я беру очень маленькие веточки снизу и мне кажется, что сам Грин прощает меня. Последний раз бросаю взгляд на белый крест…»
Упоминающаяся в этом отрывке Ира – это любовь его жизни, Ирина Григорьевна Кнорринг, которой Гарновской посвятил множество стихов. Уже при первой встрече с ней Кронид не может не вспомнить имя великого мечтателя:
«Но я был слеп, пока не оказался с ней лицом к лицу, не услышал ее голос, не встретил ее взгляд. Да, и взгляд. Все-таки это мгновение решило все. И вместе со взглядом решающей была интонация голоса этой девушки. Та интонация, с которой были произнесены слова о том, что «хочется взять ту и эту книгу». Обращение к себе, оттенок сожаления и оправдания перед кем-то. Где и когда я слышал такое? Нет, не то, не слышал. Просто так должна была сказать одна из моих самых любимых литературных героинь – Тави из «Блистающего мира» А.С. Грина, когда она поставила на место книгу Гейне в безлюдной библиотеке Торпа:
– Не буду больше читать, а то мне захочется попросить ее на дорогу!..»
Из переписки братьев Гарновских
И в дальнейшем в переписке братьев то и дело встречается имя А.Грина:
«Удивительный художник! Он да Грин – Пророки Неведомого» (пос. Шола Вологодской обл., 16 апреля 1952 г.) – из письма В.В. Гарновского – брату.
Из других писем В.В. Гарновского – К.В. Гарновскому:
1940-е гг. О Грине. Его «Алые паруса» советует читать пионерам даже «Спутник пионервожатого».
5 марта 1944 г. Из литературных новостей сообщу следующее: умер замечательный писатель Ю.Тынянов, автор «Кюхли», «Смерть вязир-Мухтура» и «Пушкина». Второе – из «Алых парусов» Грина сделан балет. Ставят в Москве. Ей богу, лучше бы оперу. А то Грин – и балет.
5 февраля 1945 г. Что нового в литературе? Грин входит в славу все более и более, особенно «Алые паруса». И балет на эту тему написан, и в одном из четвергов в «Комсомольской правде» «Алые паруса» читали и….о Грине были. Осенью я добыл в Вологде еще томик Грина «Избранное» в красном переплете. Помнишь, ты мне в Ленинграде у какого-то студента этот томик показывал?
16 июня 1947 г. Добыл книгу «Волшебник из Гель-Гью» о Грине. Не хватает в ней четыре листочка, но и то ничего. Собирай для меня все о Грине.
27 ноября 1946. За это время купил новенькое издание 1946 г. однотомник Горького и Гоголя, а главное выменял у одной дуры «Бегущую по волнам» Грина (изд. 1945 г.). Теперь у меня 4 книги его – «Сокровища африканских гор», 2 тома рассказов («Алые паруса» и проч.), «Бегущая по волнам». О «блистающем мире», который у вас. Как хотите, отберу – надо Грина в одних руках держать.
11 июля 1955 г. Бианки сообщил мне, что будет подписка на Грина А.С. Не верится. Вернее всего на Грина Эльмара. Так ли это?
7 сентября 1956 г. Завтра принесу недавно изданный однотомник А.С. Грина. Мне там нужно предисловие – его биография.
15 февраля 1958 г. Люся прислала из Мурманска книжечку Грина «Золотая цепь» и «Дорога никуда». Прекрасные вещи и, оказывается, я их не читал.
11 октября 1960 г. «Бегущую по волнам» ставят? Прекрасно! Хоть этим Грина не забудут. Но «Алые паруса» уже экранизируют, картину сулят пустить на экран летом будущего года. Об этом, кажется, в «Литературе и жизни» писали или в «Литературной газете» и даже один кадр опубликовали – Ассоль на берегу моря. Ее играет ученица десятого класса.
17 октября 1964 г. Готовлюсь подписаться на пятитомник А. Грина, который будет приложением к «Огоньку».
1964 г. Подписался на А.С. Грина: шести или даже восьми ли томник – приложение к «Огоньку». На них можно подписываться у нас в киосках «Союзпечати». Кстати, на Черном море вступил в строй большой пароход, вернее теплоход «Александр Грин». Это наряду с еще тремя «писательскими» пароходами. И то честь да поздняя. А все же честь! Грина у меня много, но лучше иметь возможно более полного, а не отдельные, разношерстные по размерам и оформлению издания.