— Отлично! — кивнул он. — Все ещё пытаюсь вспомнить случившееся.
Она разгладила белые форменные брюки на коленях.
— Как сегодня ваши пальцы?
Он поднял обе руки, пошевелил пальцами — на левой они подрагивали — и нахмурился, затем ответил, словно оправдываясь:
— Без изменений.
— Сегодня днём ждите доктора, вероятно, он предложит вам пройти курс физиотерапии.
— Кто бы поправил мою память! — Он ненадолго прикрыл глаза. — Я должен вспомнить…
Последние слова он произнёс очень тихо: внезапно до него дошло, что он забыл имя медсёстры.
— Таких процедур у нас нет, — улыбнулась девушка. — А там, откуда вы, они есть?
— Мне следовало бы сказать, что не помню, но… нет, такого нет.
Вчера он тоже забыл её имя, он постоянно забывал её имя, но у него был разработан какой-то план…
— Наверное, вам это не нужно, при таких черепах, как у вас.
… что-то связанное с бумагой, дыханием…
— Полагаю, это так.
Да, ему повезло, — если бы его череп не был таким твёрдым, то наверняка раскололся бы от выстрела в голову (ну почему это произошло не на поле боя!) А у него лишь трещина… Он посмотрел в сторону, туда, где стоял небольшая тумбочка. На ней лежал сложенный лист бумаги.
— Незачем себя утомлять, пытаясь все вспомнить, — посоветовала медсестра. — Возможно, всего и не сумете восстановить, но разве это имеет теперь значение? Ваш мозг тоже должен излечиться.
Он слышал её слова, воспринимал сказанное ею и пытался напрячь память: что он велел себе сделать днём раньше? Лист бумаги, если расположить его под определённым углом и подуть, то верхний край приподнимется. Получилось! С нижней стороны написано: ТАЛИБА. Её имя Талиба!
— День ото дня я чувствую себя гораздо лучше. Но мне, Талиба, обязательно надо что-то вспомнить. Похлопав его по плечу, она встала.
— Не следует волноваться — это не идёт вам на пользу. Хотите, я задёрну шторы, и вы поспите?
— Нет. Талиба, вы не могли бы задержаться ещё ненадолго?
— Шераданин, вы нуждаетесь в отдыхе. — Прохладная ладонь легла на его лоб. — Я скоро вернусь — измерить вам температуру и сменить бинты. Если что понадобится — звоните. — Девушка направилась к дверям, забрав с собой белый стульчик, и уже в дверях остановилась и посмотрела на него. — Я не оставляла здесь ножницы, когда в последний раз меняла бинты?
Он огляделся кругом и покачал головой.
— Ладно. — Талиба пожала плечами и вышла.
Он услышал, как она поставила стул у дверей в коридоре — по его просьбе все стулья вынесли из палаты. Он хотел забыть… забыть о том стуле, о «Стабериндо». Несколько дней назад кто-то выстрелил в него и оставил умирать на полу в ангаре…
А когда он пришёл в себя и увидел рядом со своей койкой стул, у него началась настоящая истерика. Даже спустя несколько дней после многочисленных процедур, стабилизировавших его психическое состояние, он всё равно вздрагивал, просыпаясь утром и видя белый стул на прежнем месте. Теперь врачи, Талиба и приятели по эскадрилье, навещая его, приносили стулья с собой — и, уходя, выносили их в коридор.
Он смотрел в окно, и застывшие облака своей бессмысленностью раздражали его; затем всё-таки позволил себе погрузиться в сон, сунув правую руку под подушку и сжимая украденные им с подноса медсёстры ножницы.
— Как голова, старина? — Сааз Инсайл бросил ему с порога какой-то яркий фрукт, но он его не поймал, а поднял с коленей, куда тот откатился, угодив ему в грудь.
— Лучше.
Инсайл расположился на соседней койке, фуражку положил на подушку, верхнюю пуговицу кителя расстегнул. Его чёрные, коротко подстриженные волосы делали его бледное лицо почти таким же белым, как стены палаты.
— Как лечат?
— Нормально.
— Медсестра тут очень красивая.
— Талиба? — Он улыбнулся. — Да, ничего… Инсайл, засмеявшись, откинулся назад, опираясь на расставленные за спиной руки.
— Ты ничего не понимаешь в женщинах! Она великолепно сложена. Кстати, тебя моют в палате?
— Я в состоянии дойти до ванной.
— Хочешь, сломаю тебе ноги?
— Попозже. — Они посмеялись.
Потом взгляд Инсайла задержался на листке бумаги.
— А как с памятью? Есть улучшение?
— Нет. Помню, что сидел в клубе, играл в карты, а потом… — Он помнил, что, увидев рядом со своей койкой белый стул, и начал вопить как сумасшедший и вопил до тех пор, пока не пришла Талиба (Ливуэта? — шептал он, — Даркенза? Ливуэта?) и не успокоила его. — Он пожал плечами. — … А потом я оказался здесь. Как там ребята?
— Все по-прежнему. Наша компания — самая симпатичная и весёлая. Остальные члены эскадрильи тоже передают тебе привет и желают скорейшего выздоровления.
— Спасибо.
— Шери, старина, я вот что хочу сказать. — Сааз расправил складку на форменных брюках. — Мы знаем, что это не твоя война, но… некоторые из парней, я слышал их разговоры по ночам, да и ты, наверное, тоже. Они иногда смотрят так, таким взглядом… словно понимают, насколько не в нашу пользу соотношение сил и… они напуганы. Им бы очень хотелось выйти из этой войны, любой почётный предлог их устроит. Они не опустятся до самострела и не пойдут гулять по морозу в обыкновенных ботинках, чтобы отморозить пальцы на ногах. Ребята они храбрые и хотели бы сражаться за свою страну… А ты… ты не обязан быть здесь, но предпочёл сражаться, и это их раздражает — никто не хочет считать себя трусом.
— Сожалею, что вызвал такие эмоции. — Он коснулся бинтов на голове. — Не знал, что они так сильно переживают из-за этого.
— Не настолько — Сазз нахмурился. — Вот это и странно.
Инсайл поднялся с койки и подошёл к окну, казалось, он обращается к бушевавшей за стёклами метели.
— Шери, половина из них пригласила бы тебя в ангар, чтобы пересчитать зубы, но стрелять… Мне не хочется думать, что я ошибся в ком-то из них. Это сделал кто-то… другой. Военная полиция тоже не знает, чьих это рук дело.
— Думаю, я мало чем могу ей помочь. Сааз вернулся и сел у него в ногах.
— Ты действительно понятия не имеешь, с кем говорил позже? Куда пошёл?
— Ни малейшего. Помню, что пошёл в инструкторскую — посмотреть последние цели… и все.
Он почувствовал, как глаза защипало от подступивших к ним слез — и удивился своему состоянию. Громко шмыгнув носом, потянулся за платком на тумбочке.
— Ладно, может, это какой-нибудь псих из наземной команды. — Инсайл помолчал. — Тебе что-нибудь принести в следующий раз?
— Нет, спасибо.
— Выпить?
— Нет, я берегу силы для нашего бара.
— Книг?
— Действительно, Сааз, мне ничего не надо.
— Закалве! — засмеялся Сааз. — Послушай, тебе же и поговорить здесь не с кем, чем же ты целый день занимаешься?
Он посмотрел в окно, а потом на приятеля.
— Я много думаю и… многое пытаюсь вспомнить.
Инсайл поднялся.
— Не заблудись в прошлом, старина.
— Я хороший штурман, ты ведь знаешь.
Он что-то собирался рассказать Саазу Инсайлу, но что именно — тоже не мог вспомнить. О чём-то предупредить, потому что ему стало известно нечто… Ему хотелось кричать от досады, рвать пополам белые подушки, схватить белый стул и, разбив им окно, впустить сюда бушевавшую за окном снежную круговерть. Интересно, насколько быстро он замёрзнет, если открыть окно. Тогда, пожалуй, восстановится некая справедливость: он прибыл сюда замороженным, почему бы и не отбыть таким же?
С какой стати его потянуло именно сюда, где шли бесконечные сражения на титанических плитообразных айсбергах, что, оторвавшись от огромных ледников, теперь кружили, словно кубики льда в бокале величиной с планету? Чем могли его привлечь постоянно перемещавшиеся ледяные острова, чьи широкие спины — ледяные пустыни — были усеяны окровавленными телами, обломками танков и самолётов?
Сражаться ради того, что неизбежно растает и не сможет дать ни продовольствия, ни полезных ископаемых, ни, наконец, постоянного места для жилья… Все это усугубляло нелепость, присущую каждой войне. Разумеется, ему нравилось воевать, но тревожило то, как велась война. Поэтому он быстро нажил врагов среди лётчиков эскадрильи и начальства, высказывая к месту и не к месту своё мнение. Тем не менее внутренний голос подсказывал ему, и его приятель Сааз тоже был в этом уверен — что его речи здесь ни при чём.
Его навестил командир эскадрильи Тоун; он принёс с собой белый стул, на который, крякнув, уселся, и знакомый цветочный аромат любимого им одеколона.
— Капитан Закалве, как здоровье?
— Надеюсь через пару недель подняться в воздух. — Он недолюбливал Тоуна, поэтому старался отвечать преувеличенно бодро.
— Да? — удивился Тоун. — А врачи говорят другое…
— Ну, возможно, через… несколько недель, командир.
— Нам, наверное, придётся отправить вас домой или на материк. — Командир натянуто улыбнулся. — Говорят, ваш дом очень далеко.
— Уверен, я могу вернуться в строй, капитан. Конечно, это будут решать врачи, но…
— Да-да, — перебил его Тоун, поднимаясь, — предоставим им такую возможность. Не могу ли я что…
— Вы ничего не можете… — начал он, но встретился с Тоуном взглядом. — Прошу прощения, командир.
— Как я говорил, не могу ли я, капитан, чем-нибудь помочь вам?
— Нет, командир. Спасибо, командир.
— Скорейшего выздоровления, капитан Закалве, — ледяным тоном произнёс Тоун, повернулся и вышел, чётко печатая шаг.
Он остался наедине с белым стулом. Через мгновение вошла Талиба и забрала стул, её бледное лицо, как всегда, было спокойным и доброжелательным.
— Постарайтесь заснуть, — пожелала она, задержавшись в дверях.
Он проснулся посреди ночи от сияющих за окном огней; свет прожекторов превращал падавшие снежинки в прозрачные тени. А ещё его разбудил цветочный аромат, который щекотал ноздри. Сунув руку под подушку, он нащупал там ножницы.
Память услужливо показала ему лицо Тоуна, а затем тех, других четырёх командиров, что пригласили его в инструкторскую комнату — выпить и поболтать. Они хвалили его патриотическую речь, которую он признес сегодня в клубе. Немного выпив, он поделился с ними совсем другими мыслями — вероятно, именно это они и хотели от него услышать. Из последовавшей затем оживлённой беседы выяснилось — командиры готовят государственный переворот, им нужны хорошие пилоты.
Выйдя из инструкторской, он, будучи навеселе и преисполненный сознания собственной храбрости, поспешил к Тоуну — суровому, но справедливому, Тоуну — малосимпатичному и пошлому любителю сильных цветочных ароматов… но известному своими проправительственными взглядами. (Хотя Сааз как-то заметил, что командир сообщает о них исключительно подчинённым и совершенно другие разговоры ведёт с начальством.) Тоун велел ему больше об этом никому не говорить и идти спать, словно ничего не случилось. Он проснулся тогда слишком поздно — когда они явились за ним и сунули ему в лицо тряпку, смоченную какой-то жидкостью. Несмотря на отчаянную борьбу, всё-таки пришлось сделать вдох, и удушливые пары одолели его. А потом он вспомнил, как его куда-то волокли, держа с обеих сторон под руки, ноги скользили по каменным гладким плитам; затем он оказался в ангаре, но не мог поднять головы, все плыло у него перед глазами… И только этот сильный запах цветов справа…
Со скрипом открылись створки ворот, пахнуло холодом, он услышал шум снежной бури, из последних сил напрягся и, повернувшись, увидел Тоуна. Стоявший слева схватил его за шиворот, он дёрнулся, пытаясь высвободиться… На противоположной стороне загорелись огни, и кто-то кричал про открытые двери и самолёты. Он так и не увидел, кто в него выстрелил, по голове его точно огрели кувалдой… Когда же открыл глаза, то перед ним стоял белый стул. Так прошла ночь: за окнами бушевала метель, свет прожекторов заливал окна, а он все вспоминал и вспоминал…
— Талиба, надо отправить сообщение капитану Саазу Инсайлу, пусть срочно явится сюда, он мне нужен.
— Да, конечно, но сначала примите лекарство. Он взял девушку за руку.
— Пожалуйста, Талиба, позвоните в эскадрилью, это очень важно.
— Ну, ладно, — Она покачала головой и скрылась за дверью.
— Ну, он приедет?
— Капитан Инсайл в увольнении, — сообщила Талиба, что-то отмечая в планшете, который лежал на тумбочке.
— Черт! Он ничего не говорил об этом.
— Капитан, вы не приняли лекарство, — напомнила девушка, тряся бутылочкой.
— Полицию, Талиба. Вызови военную полицию. Сделай это сейчас же.
— Сначала лекарство, капитан.
— Хорошо, но как только я его приму… Обещаете?
— Обещаю. Откройте рот.
Будь проклят Сааз, нашёл когда отправляться в увольнение! И дважды проклят за то, что не упомянул ни слова об этом. А Тоун… вот наглец! Пришёл проведать его, убедиться, что он ничего не помнит.
А что случилось бы, если бы он вспомнил раньше? Он пошарил под подушкой: ножницы были там, прохладные и острые.
— Они едут, — сообщила Талиба, бросив взгляд на окна, где продолжала неистовствовать снежная буря. — Примите, пожалуйста, эту таблетку, она снимет сонливость.
— Я и так не сплю, — ответил он, но послушно проглотил таблетку.
Он заснул, сунув руку под подушку и сжимая ножницы. Белизна проникла сквозь окно в палату, все быстрей и быстрей, превращаясь в бинты, хрустально-холодные и тугие; ледяные иглы впивались в кожу и череп, жалили прямо в его мозг.
Талиба, открыв дверь палаты, пустила людей в форме.
— Ты уверена, что он вырубился?
— Я дала ему двойную дозу, от которой он, кстати, мог и умереть.
— Всё же проверь пульс. А вы — возьмите его за руки…
— Ладно! Эй, смотрите, ножницы!
— Это моя вина. А я-то гадала, куда они подевались. Не понимаю, как я допустила этот промах?
— Ты действовала отлично, малышка. Спасибо, этого тебе не забудут. А сейчас тебе лучше уйти.
— Хорошо. Это… произойдёт быстро, да? Он не успеет проснуться?
— Разумеется. Он даже ничего не почувствует.
Проснувшись, он понял, что умирает. То, что раньше казалось холодом, теперь стало пронзительной болью, что грызла его тело сквозь тонкую пижаму. Он поднял голову. Вокруг него, насколько хватало глаз, простиралась снежная равнина. Должно быть, его просто бросили тут. Он попытался двигаться, но не смог. Он закричал, стараясь разбудить свою волю, пошевелиться и даже сумел перевернуться на спину, а затем сесть, опираясь на руки.
Талиба, подумал он, но снежный вихрь мгновенно смел эту мысль. Забудь про неё. Есть вещи поважнее, когда расстаёшься с жизнью…
Он вглядывался в молочную глубину метели, когда та неслась на него, осыпая крошечными мягкими звёздочками, которые, прикасаясь к нему, мгновенно превращались в сотни и тысячи, миллионы крошечных раскалённых игл, пронзавших его тело.
Проделать весь этот путь, чтобы умереть на чьей-то чужой войне. Как глупо! Закалве, Элетиомел, Стабериндо, Ливуэта, Даркенза… Имена одно за другим слетали с его беззвучно шевелящихся губ, уносимые ветром в снежную пустоту. Он чувствовал, как холод пронизывает тело до костей. Ему удалось отодрать от ледяной поверхности одну руку, холод мгновенно анестезировал содранную ладонь. Обрывая пуговицы пижамной куртки, он рванул её на груди, подставляя ветру маленький шрам под сердцем, и запрокинул голову.
— Даркенза… — прошептал он.
Женщина шла к нему по твёрдому слежавшемуся снегу, не обращая внимания на снежную бурю — высокая, темноволосая, с продолговатым лицом, на котором выделялись яркие чёрные глаза. Тёмное длинное пальто при движении распахивалось, демонстрируя юбку, едва прикрывавшую колени и стройные ноги в высоких сапогах.
Он закрыл глаза и покачал головой, что причинило сильную боль, затем снова открыл их. Нет, он не бредил. Женщина никуда не девалась. Она стояла перед ним на коленях, и её лицо было близко-близко от его лица, а потом она взяла его за руку — ладонь оказалась тёплой и мягкой. Какое славное тепло!
— Всю жизнь был атеистом, а вот надо же… — сипло произнёс он и закашлялся, содрогаясь всем телом.
— Вы мне льстите, господин Закалве. — У неё оказался превосходно поставленный грудной голос. — Перед вами отнюдь не Смерть или какая-нибудь там воображаемая богиня. Я такая же реальная, как и вы. — Она провела большим пальцем по его ободранной, кровоточащей ладони. — Ну, может быть, чуть теплее.
Он молчал. Позади женщины в клубящемся снегу темнел силуэт огромного корабля. Безмолвный, огромный и неколебимый, он плыл по воздуху, и буря, казалось, стихала вокруг него, словно наталкиваясь на некую преграду.
— Это называется двенадцатиместным модулем, Шераданин, он прибыл доставить тебя, если ты пожелаешь, на материк или дальше, вместе с нами, всё зависит от твоего выбора.
Он непонимающе тряхнул головой. Какая-то безумная часть его сознания захотела устроить этот более чем экстравагантный розыгрыш. Ну что же, ничего другого не остаётся, как подыгрывать ей, пока длится это представление. Неясным оставалось одно: какое всё это имело отношение к стулу и «Стабериндо»? Но в его состоянии не стоило тратить последние силы на попытки ответить на этот вопрос. Пусть всё останется как есть, у него просто нет выбора.
— С вами? — переспросил он, сдерживая смех.
— С нами, если ты согласишься работать на нас. — Она улыбнулась. — Но давай обсудим это там, где будет чуть потеплее, идёт?
— Потеплее?
Незнакомка тряхнула кудрями.
— В модуле.
— Да, — согласился он. — Хорошо.
Женщина достала из кармана небольшую флягу и вылила её содержимое на руку, — спустя мгновение рука освободилась из ледяного капкана.
— Всё в порядке? — Она помогла ему подняться, затем достала из кармана тапочки. — Вот.
— Спасибо.
Они медленно пошли к плитообразной штуковине — «модулю», так он, кажется, назывался. Женщина бережно поддерживала его под локоть.
— Вам известно моё имя, — сказал он. — Не сочтите дерзким мой вопрос, а как зовут вас?
Внезапно стало очень тихо, и он услышал, как скрипит под ногами снег.
— Меня зовут Расд-Кодуреса-Дизиэт-Сма да Маренхайд.
— Это шутка?
— Но вы можете называть меня Дизиэт.
Он ввалился, споткнувшись, в оранжевое тепло модуля, стены которого, казалось, были сделаны из дерева. Расставленные вдоль стен кресла блестели благородным матовым блеском дорогой кожи, пол покрывал пушистый ковёр. И все это благоухало как лужайка в горах. Он попытался наполнить лёгкие этим необыкновенным душистым воздухом и, ошеломлённый, повернулся к загадочной незнакомке.
— Это настоящее? — выдохнул он. Женщина кивнула.
— Добро пожаловать на борт, Шераданин Закалве.
Он потерял сознание.
Глава 12
Он стоял лицом к свету. Вокруг него тёплый ветер бесшумно колыхал широкие белые шторы, что спускались откуда-то сверху, шевелил его длинные тёмные волосы. Руки он сцепил за спиной и слегка покачивался на носках, меланхолично изучая простирающийся перед ним город. С бесцветных небес лился на горы безжалостно-пронзительный свет. Фигура в тёмном бесформенном балахоне казалась нереальной, словно какая-то статуя…
Кто-то произнёс его имя.
— Закалве? Шераданин?
— Что?
Закалве медленно приходил в себя. Над ним склонилось смутно знакомое лицо. «Бейчей?» — услышал он свой вопрос. Ну, конечно, это Цолдрин Бейчей, только почему-то он выглядит старше, чем ему помнилось.
Закалве огляделся, прислушиваясь к доносившемуся откуда-то гулу, пытаясь сообразить, где он находится. «Осом Эмананиш», услужливо подсказала память, космический корабль, клипер, направляется к какому-то пункту назначения неподалёку от Импрена. Ах, да, он должен доставить Цолдрина Бейчея на космическую станцию «Импрен». А затем вспомнился коротышка-доктор и его чудесная машина с режущим все и вся голубым диском. Покопавшись в своей памяти, он нашёл некий узелок и, развязав его, уже без особого труда раскрутил дальнейшие события: комната с металлическими шкафами, взрыв, полет по коридору, вопли, его поднимают и несут. Он также допросил своё тело: сотрясения мозга нет, слегка повреждена левая почка, множество синяков, ободраны оба колена, глубокие царапины на правой руке… нос ещё не зажил, и мочка уха вместе с серьгой-терминалом исчезла, но, судя по саднящей боли, просто так она им не досталась.
Он приподнялся на локтях, окинул взглядом каюту — голые металлические стены, две койки, табурет, на котором сидел Бейчей.
— Это карцер?
Цолдрин кивнул.
Закалве снова лёг, только теперь заметив, что одет в поношенный комбинезон, похожий на те, что носили члены экипажа.
— Тебя тоже посадили? Или только меня?
— Только тебя.
— А что с кораблём?
— По-моему, мы направляемся на резервном двигателе к ближайшей звёздной системе.
— Какой?
— Единственная её обитаемая планета называется Мюрссей. Сейчас там война — один из тех локальных конфликтов, о которых ты упоминал, так что нам могут и не разрешить посадку.
— Посадку? — Он крякнул, ощупывая затылок. — Конструкция этого корабля не предусматривает полет в атмосфере. Сесть на планету точно не удастся, но наверняка на её орбите есть станция. — А что они знают про тебя? — Он подмигнул. Бейчей улыбнулся.
— Им известно, кто я такой, Шераданин, у меня состоялся разговор с капитаном. О случившемся на судне он доложил по каналу, предназначенному для передачи сигналов бедствия. Ему было предложено два варианта — ждать, пока за нами не прилетит корабль военного флота, посланный Правлением, или отправиться к Мюрссею. Он выбрал последнее. Мне кажется, капитан в какой-то мере нам сочувствует.
— Значит, теперь всё известно… Да, но что произойдёт, когда корабль достигнет планеты?
— Мы избавимся от вас, господин Закалве, — произнёс раздражённый голос из динамика на потолке. — Причём гораздо раньше.
Он посмотрел на Бейчея.
— Надеюсь, ты тоже это слышал.
— Полагаю, это капитан, — сказал Цолдрин.
— Так точно, — подтвердил голос. — Я только что получил распоряжение от командования вооружёнными силами Балзейтской гегемонархии Мюрссея.
— Неужели?
— Да, господин Закалве. — Капитан был явно раздражён. — Они заберут вас до того, как «Осом Эма-наниш» состыкуется с орбитальной станцией. Я испытываю крайнее облегчение по этому поводу и от себя добавлю: корабль, на котором балзейтцы прибудут за вами, считается непригодным, он уже выработал весь свой ресурс, так что вас ждут незабываемые впечатления в атмосфере Мюрссея. Возможно, вы, господин Бейчей, сможете их урезонить, и они разрешат лично вам проследовать на нашем корабле дальше, к орбитальной станции. Позвольте пожелать вам безопасного полёта.
— Интересно, зачем мы им понадобились? — Цолдрин пожал плечами.
— Это ты им нужен — либо они тебя почитают, либо захотят выкуп. — Он сел на койке, обхватив колени руками. — А балзейтцы на стороне славных парней?
— По-моему, да, — ответил Цолдрин. — Кажется, они верят, что у планет и машин есть души.
— Так я и думал. — Он принялся массировать мышцы рук. — Если орбитальная станция считается нейтральной территорией, я бы советовал отправиться именно туда.
Как же обстоят дела на Мюрссее? Именно отсюда мог полыхнуть пожар настоящей войны. А пока там сражаются две архаические армии, причём высшее командование, если ему не изменяет память, состоит из жрецов.
— Им нужен я?
Они замерли у шлюза — четверо здоровенных вооружённых парней в скафандрах. Сквозь прозрачные шлемы были видны их смуглые лица, у каждого на лбу светится голубоватый кружок. «Удачная мишень» — невольно подумалось ему.
— Да, господин Закалве, — подтвердил капитан, мужчина средних лет с заурядной внешностью. — Им нужны вы, а не господин Бейчей.
— Что за ерунда? — спросил он у Цолдрина.
— Представления не имею, — признался тот.
— Пожалуйста, следуйте за нами, — перевёл динамик скафандра.
— «Пожалуйста»? — переспросил он. — Вы хотите сказать, что у меня есть выбор?
— Господин Закалве! Это очень важно. Вы должны идти с нами, — произнёс синтезированный голос.
— «Должен». — Он пожал плечами и повернулся к капитану. — Будьте любезны, верните мне серьгу.
— Нет, — отказал тот с блаженной улыбкой. — Пошёл вон с моего судна!
Корабль оказался маленьким и тесным, воздух в нём пах озоном. То, что ему дали старый скафандр, можно было посчитать дурным предзнаменованием; когда на тебя напяливают скафандр внутри корабля, это не сулит ничего хорошего. Экипаж из четырёх человек — тоже в скафандрах! — казался подозрительно занятым, а находившийся перед его креслом рычаг ручного управления не вселял уверенности в успешном окончании полёта.
Судно эффектно вошло в атмосферу планеты: нарастающий вой, светящийся газ за настоящими окнами, то ли кристаллическими, то ли стеклянными (а не на экранах — со страхом подумал он). Затем свечение исчезло, небо превратилось из фиолетового в тёмно-голубое — наверное, они нырнули в ночь. Приземлившись под радостные крики балзейтцев, корабль долго катился по бетонной полосе. Когда он остановился, пилоты почти одновременно откинулись на спинки сидений, бессильно опустив руки на подлокотники. Он расстегнул ремни и снял шлем. Дверь распахнулась, и он увидел множество огней, грузовики, танки и сотни человек с голубыми кругами на лбах в военных мундирах или длиннополых одеждах, блестевших от дождя. От встречающих отделилась группа из нескольких пожилых седоволосых мужчин в мантиях, они клином выстроились у трапа. Едва он ступил на него, старики дружно опустились на колени. Черноту за невысокими зданиями разорвала вспышка голубого света, его мерцавший блеск на мгновение озарил холмы и горы вдали. Толпа принялась дружно скандировать, и ему потребовалось некоторое время, чтобы понять это слово:
— За-ка-лве! За-ка-лве!
— О-оо! — простонал он.
За холмами прогремел гром.
— Мессия!
— Пожалуйста, не употребляйте это слово.
— Хорошо, господин Закалве, но ваше появление здесь предопределено. Его предвидели! — сидевший напротив него верховный жрец молитвенно сжал руки.
— Предвидели?
— Именно! Вы наше спасение, наше божественное вознаграждение. Вы ниспосланы нам!
— Ниспослан…
Он до сих пор не мог примириться с тем, что случилось после того, как прожектор отключили и он ступил на землю. Жрецы — те старики в мантиях — отвели его, поддерживая под локти, к бронированному автомобилю, который доставил их на железнодорожный вокзал, где они пересели в поезд, что сейчас нёсся куда-то через ночь.
— В традициях нашей веры находить себе покровителей извне. Мы столько слышали о вас — о том, как вы возглавляли все военные операции в той страшной войне. — Верховный жрец, именовавшийся Напурея, отвесил глубокий поклон.
Черт, вечно эти журналюги все разведают и разнесут по всему свету! Да, действительно, когда они последний раз с Бейчеем участвовали в кровавой заварушке, ему поручили руководить военными Скопления, а Цолдрину — политиками.
— И вы думаете, я могу вам чем-нибудь помочь? — Он откинулся на кожаные подушки сиденья.
— Господин Закалве! — Напурея переместился на пол, преклонив колени. — Мы верим, что от вас зависит наша победа!
— Могу я спросить, почему?
— Ваши деяния стали легендой. Наш Волеизъявитель, прежде чем умереть, сообщил, что спасение придёт с «дальних небес», и среди прочих упомянул ваше имя. Явившись к нам в столь тяжкий час, вы должны стать нашим спасением.
— Понимаю, — сказал он, ровным счётом ничего не понимая, — посмотрим, что тут можно сделать.
— Мессия!
Поезд остановился на какой-то станции, они покинули вагон, пересели в лифт, потом ступили на эскалатор, который заканчивался у подъезда дома, внешне напоминавшего крепость. Апартаменты, предоставленные ему на верхнем этаже, отличались роскошью, окна, выходившие на галерею, закрывала светомаскировка.
— Очень мило, спасибо.
— А вот ваши мальчики!
В спальне Верховный жрец отодвинул занавес балдахина, скрывавший, судя по всему огромную кровать, и он увидел пятерых юношей в вольных позах, которые приветливо улыбнулись ему.
— Ну, я… э… благодарю вас, — промямлил он, кивая Напурее и кисло улыбаясь молодым людям.
Он лежал, уставясь в потолок, сцепив руки на затылке. В темноте раздалось отчётливое «хлоп», и в размыто-голубой светящейся сфере появился дрон-зонд величиной с большой палец.
— Закалве?
— Привет, Сма.
— Послушай…
— Нет, это ты послушай, мне хотелось бы знать, что здесь происходит?
— Закалве, это сложно, но…
— Но я здесь окружён бандой жрецов-гомосексуалистов, которые думают, что мне удастся разрешить их проблемы!
— Шераданин, — томно протянула Дизиэт, — ведь они возвели в ранг культа твою военную мощь, как ты можешь им отказать? — Нравится это тебе или нет, но ты для них — легендарная личность… Они считают, что ты можешь все.
— И что теперь?
— Стань их генералом.
— Ты шутишь?
— Отнюдь.
— Именно этого они и хотят… А что на самом деле мне следует предпринять?
— Так и поступить, — спокойно ответила Сма. — Кстати, Бейчей уже на орбитальной станции, которая считается нейтральной территорией, и своими речами, что транслируются на все Скопление, вдохновляет их. Неужели ты не понимаешь, — в голосе женщины слышалось настоящее торжество, — они у нас в руках! Бейчей ведёт себя правильно, и ты должен всего-навсего…