Некоторые вещи лежат на поверхности – сотворение мира под руководством единого божества, мотивы Рая, Ада, Падения, противостояние Добра и Зла, Финальная Битва, христианские ценности – смирение, самопожертвование, вера, которая в текстах именуется Надеждой – Эстель, и множество более мелких, но столь же очевидных. Однако отдельные истории в более явной мере содержат христианские аллюзии. В качестве примера можно привести Легенду Аданель: «Легенда Аданель» из манускрипта «Атрабет Финрод Ах Андрет» («Речи Финрода и Андрет»).
Говорят, Бедствие постигло народ наш в самом начале его истории, когда не умер еще никто. Голос говорил с нами, мы слушали. И Голос сказал нам: «Вы – мои дети. Я назначил вам жить здесь. В свое время вы унаследуете всю эту Землю, но прежде вам должно учиться и быть детьми. Взывайте ко мне – я услышу; ибо я храню вас».
И тогда среди нас появился некто, с виду такой же, как мы, но прекрасней и выше, и сказал, что пришел к нам из жалости. «Не должно оставлять вас одних, без наставника, – говорил он. – Мир полон дивных богатств, владеющий знанием сможет добыть их. Ныне бедны ваши трапезы, а могут стать изобильнее и вкуснее. Вы бы могли поселиться в светлых надежных жилищах, куда ночь не посмеет войти. А одеваться могли бы вы так же, как я».
Взглянули мы, и – о чудо! он был в одеждах, сиявших, как золото и серебро, корона венчала чело его, и самоцветы сверкали в кудрях. «Если желаете вы стать подобными мне, – сказал он, – я буду учить вас». И мы назвали его своим учителем. Далее рассказывается, как он соблазнял народ дарами и знаниями, а Люди хотели побольше обо всем, что есть в мире. Он сообщал, что создал свет и тьму и гневался, когда ему рассказывали о Голосе, и требовал, чтобы его называли Господином, в то время как Голос звал их детьми и не давал готовых ответов, желая, чтобы они сами искали их. Затем то существо повелело им построить храм и возносить себе молитвы. И едва мы сказали так, он предстал перед нами, словно огромный дымный огненный столп, чей жар опалил нас, и – канул; и воцарилась тьма, чернее, чем ночь, а мы бежали из Дома, и после всегда преследовал нас ужас Тьмы. А он с той поры редко являлся нам снова в прекрасном обличье и приносил мало даров. Но мы слышали его голос и внимали его повелениям, если в отчаянии просили о помощи, осмелившись войти в Дом. Ибо теперь, прежде, чем выслушать наши мольбы, он приказывал нам исполнять его волю или требовал жертвы; и раз от разу ужаснее становились его повеления, а угодные ему жертвы – все тяжелее.
И только однажды с тех пор мы слышали первый Голос. В ночной тиши произнес Он: «Вы отреклись от Меня, и все-таки вы – Мои. Я дал вам жизнь. Отныне дни ваши будут кратки, и каждый предстанет передо Мною в свой срок, дабы узнать, кто Господь ваш: тот ли, кому поклоняетесь вы; или Я, создатель его».
И с тех пор нас стали терзать болезни, усталость и голод; ибо против нас обратилась сама Земля и все, что на ней есть. Огонь и Вода воевали с нами; деревья и травы источали яд; птицы и звери бежали нас, и нападали на нас, если могли; и мы стали бояться лесных теней.
И тогда наконец нашлись те, кто, не видя предела бедствиям, не таясь, в отчаянии сказали так: «Теперь поняли мы, кто лгал, кто желал погубить нас. Не первый Голос. Тот, кого мы признали Хозяином, и есть Тьма. Неправда, что он вышел из Тьмы; там – его дом. Не желаем служить ему больше! Он – наш Враг». Толкин сам так комментировал Падение людей в письме к Р. Мюррэею: Люди «пали» — любые легенды, облеченные в форму вымышленной древней истории нашего, здешнего мира, не могут этого не признавать, — но народы Запада, те, что на стороне добра, вернулись ко благу. То есть, они — потомки людей, которые попытались раскаяться и бежали на Запад от власти Изначального Темного Властелина и его ложного культа, ‹.‚.› возродили (и обогатили) свои познания об истине и природе Мира. Таким образом, они бежали от «религии» в языческом смысле в чисто монотеистический мир, в котором все предметы, существа и стихии, что могли бы показаться достойными поклонения, поклонению не подлежат, в том числе и боги (Валар), будучи не более чем созданиями Единого. А Он — бесконечно далек[183].
Однако и в более известных книгах легендариума можно в изобилии найти христианские мотивы – Провидение, грехопадение, прощение, предопределение, самопожертвование, смирение и ряд других справедливо считаются христианскими. Наличие этих мотивов используют как аргумент сторонники второй точки зрения – о том, что книги его христианские по своей сути. Часть этих мотивов действительно являются по преимуществу христианскими, а другие аналогичные мотивы встречаются не только в христианстве.
Рассмотрим некоторые из них. Грехопадение, которое Толкин называет Падением. Этот сюжет повторяется несколько раз. Падение Мелькора, Легенда о Падении Людей, подробно изложенная в «Легенде Аданель», отдельном от Падения Эльфов в Валиноре. Толкина очень интересовала проблема падения, в одном из писем он говорил, что не может быть «истории» без падения — все истории в конечном счете повествуют о падении — по крайней мере для человеческих умов, таких, какие мы знаем и какими наделены. Поэтому он писал Легенду Аданель, и Сльмариллион, и Аккалабет, потом «Возвращение Тени», снова и снова описывая Падение на разных уровнях.
Схожий мотив, окончания золотого века – мифологическое представление, существовавшее в античном мире, о счастливом и беззаботном состоянии первобытного человечества. Отчётливее всего это представление выражено в поэме «Труды и дни» Гесиода и в «Метаморфозах» Овидия. По Гесиоду, первое поколение людей в правление верховного бога Кроноса наслаждалось полным блаженством. «Жили те люди, как боги, с спокойной и ясной душою, горя не зная, не зная трудов. И печальная старость к ним приближаться не смела… А умирали как будто объятые сном… Большой урожай и обильный сами давали собой хлебодарные земли…». В наказание за похищение Прометеем огня (кстати, у Гесиода он отнюдь не герой, а скорее злой трикстер) и из-за Пандоры, открывшей источник всех зол, боги сделали всю жизнь человека трудовою и полною забот, послав на землю. Сходно рисует картину З. в. римский поэт Овидий (Met. I 89-162), очевидно, заимствовав её из греческого мифа: «Первым посеян был век золотой, не знавший возмездья, Сам соблюдавший всегда, без законов, и правду и верность. Не было шлемов, мечей, упражнений военных не зная, Сладкий вкушали покой безопасно живущие люди. Также, от дани вольна, не тронута острой мотыгой, Плугом не ранена, всё земля им сама приносила. …Вечно стояла весна; приятный прохладным дыханьем, Ласково нежил эфир цветы, не знавшие сева. Боле того: урожай без распашки земля приносила; Не отдыхая, поля золотились в тяжелых колосьях, Реки текли молока, струились и нектара реки, Капал и мед золотой, сочась из зелёного дуба…». За З. в. у Овидия, как и у Гесиода, следовали в порядке постепенного регресса серебряный, затем медный, наконец (минуя «век героев»), — железный, худший и тяжелейший из всех. Мотив изгнания из Рая и грехопадения присутствует еще в ветхозаветной традиции, а также в фольклоре семитских народов. и сохранился в иудаизме. В более раннем, чем Библия, шумерском сказании о Гильгамеше Бог открыл герою существование растения, которое обладало волшебной способностью возвращать утерянную молодость, но змей украл его. Змей является отрицательным героем многих мистерий, соблазнителем и источником низшего познания.
Или, например, другой, казалось бы чисто христианский сюжет, Божественное самопожертвование. При этом мы не говорим про умирающих и воскресающих богов, которые есть в очень многих культурах, а именно о сознательном жертвовании собой божеством, чтобы дать лучшую жизнь своему народу. Например, в Песни о Гайвате Лонгфелло Гайавата несколько дней молился и постился в уединенном вигваме о ниспослании счастья и блага для людей. На восьмую ночь к нему явился Монадмин, т.е. маис, которого послал Владыка Жизни. Мондамин приказал сражаться с собой, а потом убить и похоронить. Из его тела вырос маис, которым можно будет насытить всех. Также он перед смертью научил Гайвату рыболовству и земледелию, а также другим мирным искусствам, чтобы от него научились другие люди. С другой стороны, это может быть влияние христианства на творчество самого Лонгфелло и источников, которыми он пользовался. Семь ночей и дней постился он в лесной глуши, молился в вигваме о счастье и благе для всех племен и народов. Или в например, в китайской мифологии 
(слайд 18, 19)
Или, например, милосердие. Казалось бы, специфическая христианская категория. однако языческим народам она тоже не чужда, хотя и несколько ином виде. В древнегреческой литературе понимание милосердия варьировалось от достоинства, которое отличает грека от варвара (у Гомера и трагиков) до изъяна, простительного разве что старикам и детям (Аристотель и стоики). В латинском и греческом языке было слово для этого понятия – misericordia и eleos, у них существовала благотворительность, помощь бедным и больным. Религиозные установления требовали помогать пожилым родителям, по крайней мере, на поздних этапа развития общества. До этого была нормальной практика оставления детей и стариков на смерть. Мы уже говорили о лунном зайце, который учил милосердию. Пояс уже известного нам Гайаваты (т.н. Вампум Гайаваты) состоит из 6574 бусин (38 рядов, 173 столбца), 892 из которых белые, а 5682 фиолетовые. Фиолетовый цвет символизирует небо или Вселенную, а белый — непорочность и Добрый Ум (чистые помыслы, милосердие и понимание). Тоже вполне себе по-христиански. (слайд 20)
Один из самых важных образов легендариума – Эарендил, ставший, как писал сам Толкин, началом всей мифологии, взят из поэмы Кюневульфа «Христос» и соотноится с Иоанном Крестителем: «Эарендель», изначально предполагал назвать своего сына именно так. («В теперешние времена человек более свободен в выборе имени для корабля, нежели для сына», – с грустью замечал он»[33]). Вновь возникающие имена Эльфвине – Эадвине возвращают нас к инкарнациям Албоин – Одоин в «Утраченном Пути» и к нуменорским Элендилю – Херендилю; имя же Эарендель воскрешает в памяти участников клуба те самые пресловутые строчки из англосаксонской поэмы Кюневульфа «Христос», что произвели такой эффект на профессора Толкина, положив начало его мифологии:
Eala Earendel, engia beorhtast,
ofer middangeard monnum sended,
and so faesta sunnan Ieoma
torht ofer tunglas, u tida gehwane
of sylfum e symie inlihtes! *
(«Радуйся, Эарендил, ярчайший из ангелов, посланный к людям над Средьземельем, истинный свет Солнца, сверкающий ярче звезд, которым ты даришь свой огонь!») (слайд 21)
Некоторые христианские аллюзии наблюдаются на уровне слов, при этом неясно, сделано ли это намеренно или является случайностью или привычкой автора. Например, устаревшее значение слова feloowship – религиозное братство. или, например, Билбо в «Хоббите» восклицает:“Good heavens!” he exclaimed. “I seem to have got right to the other side of the Misty Mountains, right to the edge of the Land Beyond! – Святые небеса!- воскликнул он. – Кажется, я добрался до другой стороны Туманных гор, до края Земли!