пилотов группы, был мертв, и лишился он жизни таким трагическим образом. Ни один из пилотов не вернулся назад. Я сел и закрыл лицо руками, по моим пальцам потекли слезы.
Спустя короткое время на нашем аэродроме в Бу-даке приземлился командир эскадры. Обычно я сразу же подбегал к нему с докладом. Но в тот день я не торопился. Мне требовалось некоторое время побыть одному, чтобы восстановить самообладание. Постепенно я пришел к выводу, что абсолютно измучен, или, как говорили, «перегорел». Трудные вылеты и чрезвычайные события последних недель и месяцев отразились на мне очень сильно. Я попросил командира эскадры об отпуске, который он обещал предоставить в течение ближайших дней. Я выполнил еще три вылета, затем перегнал машину в Будапешт, а оттуда — в Германию.
За два дня до того, как получить отпуск, я вылетел во главе звена, чтобы с бреющего полета обстрелять румынский аэродром. Я был не рад поставленной задаче, которая была весьма трудной. Теперь, когда Фённекольд был мертв, в группе оставался только один офицер, помимо меня. Это был гауптман Штурм, тот, с кем я — как давно это было — совершил свой первый боевой вылет.
Я собрал своих троих пилотов и провел последний инструктаж. Когда они стояли передо мной, их глаза, особенно у ефрейтора Тамена, светились и выражали желание действовать и удовлетворение от того, что их командир летел с ними. Мое настроение слегка улучшилось.
Мы взлетели и поднялись в ясное, синее небо. Никакого контакта с противником не было, и казалось, что мы были совершенно одни в воздухе. Мы пересекли границу и летели над территорией Румынии. Далеко внизу я увидел поезд, двигавшийся в направлении Кронштадта1. Я приказал пилотам оставаться на высо-
'Кронштадт — так немцы называли румынский г. Брашов.
те, а сам спустился, чтобы поближе рассмотреть его. Состав имел два паровоза. Я немедленно атаковал передний и с первого же захода поразил его, он сразу же окутался паром. На следующем заходе на малой высоте я пронесся над поездом и собирался атаковать сзади второй локомотив, когда меня посетила мысль, что можно было бы остальным предоставить возможность пострелять из своих пушек.
«Всем вниз, я сообщу, когда вы должны будете атаковать!»
В ответ по радио я услышал восторженные подтверждения «Viktor, Viktor!».
Вместо того чтобы остановиться, состав прибавил скорости и помчался прочь. Но для истребителя было нетрудно искалечить паровоз. Сначала я приказал атаковать Тамену и подсказал ему, когда стрелять. Ефрейтор действовал очень хорошо. После двух заходов я отправил его снова вверх, чтобы позволить атаковать двум другим.
Вскоре поезд был окутан плотными облаками дыма и пара и затем, наконец, остановился. Эта тренировка в стрельбе позволила трем пилотам получить боевое крещение. В будущих штурмовых атаках они смогут совладать со своими нервами.
Первый аэродром, к которому мы приблизились, был оставлен. Румыны, вероятно, что-то учуяли и подозревали, что мы можем появиться. Внизу, казалось, все было пусто, если бы не несколько грузовиков и несколько человек технического персонала, которые быстро бежали к укрытиям. Следующим аэродромом был Медиаш, приблизительно в 120 километрах позади линии фронта. Там нам повезло больше. Я предварительно дал своему звену точные инструкции, и, прежде чем румыны осознали опасность, мы все четверо обстреляли припаркованные автомобили. Вместе с ведомым я пошел к той стороне, где стояли ангары. Тамен и его ведомый повернули к другой стороне аэродрома. Мы снизились приблизительно до 100 метров и просто не могли промахнуться.
После нашей второй атаки горело пять машин и на базе начали медленно приходить в себя. На следующем заходе я обстрелял самолет — немецкий Ju-87, который румыны получили от нас, — но, к сожалению, снова сработал только один пулемет. В ходе четвертой атаки я обстрелял счетверенный зенитный пулемет. В ответ я получил, как позднее выяснилось, пять попаданий в крылья и два — в фюзеляж. Но, по крайней мере, я получил удовлетворение оттого, что на какое-то время заставил зенитку замолчать.
Для меня больше не было никакой цели на этом аэродроме, потому что, сколько бы я ни тряс свою машину или сколько бы раз ни перезаряжал оружие, оно все равно не стреляло. Так что я кружил на высоте 1000 метров, следил за окружающим воздушным пространством и руководил атаками других. К этому времени уже девять машин внизу сгорели дотла. Внезапно посреди всей этой суеты топливозаправщик помчался через летное поле и попытался укрыться за ангаром. Тамен зашел к нему сзади. Он попал в грузовик, и тот взорвался, едва добравшись до ангара. Ангар и все самолеты внутри были охвачены пламенем. Какой был фейерверк!
«Браво, Тамен, браво!»
Звено снова собралось вместе, и мы отправились домой, мчась на низкой высоте крылом к крылу. Несмотря на близость земли, я отпустил ручку управления и обеими руками помахал влево и вправо. Пилоты сияли. С этого времени ефрейтор Тамен всегда сидел слева от меня за столом в столовой.
После приземления я узнал, что моя машина получила попадание в отсек с боекомплектом. Мне повезло, что «Мессершмит» не взорвался. Двумя днями позже мы — те же самые четыре пилота — снова получили подобное задание. Были разрушены семь вражеских самолетов, но я смог сделать только один заход, поскольку мое оружие снова отказало. У меня создалось впечатление, будто я проклят. Я получил
еще четыре попадания, и мой преданный «ящик» отправился в ремонтную мастерскую.
Наконец, мне предоставили отпуск. Гауптман Штурм принял командование над группой, в то время как я улетел в Германию. Я провел там семь замечательных дней. Мир снова казался прекрасным, а жизнь стоящей. Я получил мощный заряд бодрости и вернулся на фронт со значительно окрепшим духом.