Эссе
Я начну свое эссе с тематизации онтико-онтологического различия. Хайдеггер в начале XX века вернул[1] классическому вопросу «Почему вообще есть сущее?» недостающую часть, и получилось «почему вообще есть сущее, а не наоборот ничто?» Вторая часть существенна тем, что эксплицирует смену парадигмы. Вначале, то есть, начиная с самого зарождения философии и до начала XX века, была «онтотеология», постулирующая всегда имеющееся основание, сущность сущего. Есть сущее и сущность, но мы забываем о бытии. Это забвение бытия Хайдеггер считал[2] серьезной проблемой, и поставил ребром в начале своего «Бытия и времени». Сущность сущего теперь гетерогенна, случайна, событийна. Сущее колеблется, подвешено между «быть» и «не быть», исчезла всякая субстантивация. Бытие становится процессом проявления сущего, недетерминированным потоком нюансов событийно являющейся (случающейся), возникающей вещи. Бытие – это становление и выставление в нелинейном, сетчатом времени, где прошлое и будущее уходят из бытия, остается лишь событие, Теперь. Таким образом, видно, как различаются сущее и бытие: не «почему», а «как» – новый способ осмысления сущего, и это «как» есть бытие-самопредоставление.
Это онтологическое переосмысление ушло далеко за пределы чистой онтологии, коснувшись и политической мысли в виде разделения «политики» и «политического». Политика – это, на мой взгляд, условно реальное, а политическое – условно идеальное. Постараюсь это пояснить, и добавить какие-то свои идеи, чтобы сформулировать тезис эссе.
Политическое, как мне показалось, конституирует политику (то есть осмысляет и отстраивает в сознании, но не является сущностью), а политика – это некая факт-реализация, некое эмпирическое структурирование того, как понимается политическое. Политическое – это нечто, находящееся на метауровне. Также политическое в более узком, не онтологическом смысле – это институциональная воля, а принятые под воздействием этой воли решения институтов – это, в каком-то смысле, политика. То есть, если пояснить еще раз, бытие политики есть и в институциональных решениях, и в теоретических конструкциях, но это разное бытие. Бытие в первом случае – это конкретное действие, а во втором – действие чистое (потенциально и структурно реализуемое, но пока что эйдетически-пассивное, хотя и влияющее на ситуацию, ведь политика начинается «в головах»).
Получается, что политика и политическое структурируют друг друга, они взаимозависимы? Вроде бы да, но с учетом того, что не всякое политическое реализуется в политике. Это два перекрещивающихся мира или, лучше сказать, два измерения одного мира. Но политическое – это, как я говорила, не сущность политики, не основание, раз уж мы постулировали сингулярность и релятивность. Политическое дает политике принципы, которые та реализует, но не имеет примат над ней. Политическое распространяется на все институты, но не довлеет над ними. В конце концов, политическое – это некое поле потенциальности, некий locus communis. Вот в чем заключается моя мысль.
Нужно сравнить мой тезис с тем, что излагает в своих работах по поводу политики и политического Карл Шмитт. Для Шмитта проблема изначально состояла в неверном отождествлении политического и государственного. Шмитт настаивал на т.н. интенсивном различении друга и врага. Эта экзистенциально звучащая оппозиция – критерий для выделения сугубо политического, и он работает так, как доброе и злое работает критерием для описания морального, или прекрасное и безобразное – критерием для описания эстетического. Враг – это всегда πολέμιος, публичный враг, а не личный, с которым меня связывает межличностная неприязнь. Шмитт пишет: «Политическая противоположность — это противоположность самая интенсивная, самая крайняя, а всякая конкретная противоположность есть тем более противоположность политическая, чем более она приближается к крайней точке, разделению на группы “друг/враг”».[3] Именно через дробление на группы, некие общности «меональных» для нас людей, мы воспринимаем жизнь на политической арене. Я сказала «меональных» потому, что это противопоставление суть, на мой взгляд, онтологическое, хотя и существующее в конкретном виде. «Полемос» - это в каком-то (не в прямом) смысле «меон», что-то, сущее совершенно по-другому, чем я. Иногда «друговость» доходит до такого предела, что мы чуть ли не отрицаем это другое нечто как сущее, но не полностью выходим на этот уровень, поэтому «меональный» в кавычках. Враг настолько чужд, что даже в чистой метафизике найдется причина ему противостоять. Я здесь немного спорю со Шмиттом, который настаивал на конкретности этого противопоставления, говоря даже о том, что данная оппозиция настолько накалена, что дело может запросто дойти до реальной войны. Я бы пошла глубже, и, наверное, онтологизировала политическое, создала бы здесь некую теорию Другого. Я уже онтологизировала политическое выше через онтико-онтологическое различение. И я бы, на мой взгляд, не ушла далеко от области политической философии, поскольку это все-таки философия. Я бы подчеркнула еще слово «теория», и осталась бы на этом уровне.
Политическое всегда эйдетически-пассивно (существует в идее, в возможности, влияя при этом на положение дел), а какая-либо политика – одна из реализаций его. Поэтому «друг-враг» здесь не конкретное, а абстрактное. Я не считаю, что Другой – это всегда конкретный Другой (то есть, если говорить на языке Шмитта, враг), скорее это наша модель, наше представление о Другом, чуждом. То есть конкретный враг здесь заменяется образом врага, и это верно потому, что враг – это не конкретный человек, это сообщество, имеющее единство, и это единство выражено в образе. Ведь, скажем, фашист в устах советского солдата – это не какой-то единичный человек, это некий собирательный образ, схема, под которую подводятся реальные люди.
Как мне кажется, все, что транслируется представителем общности, есть некие ценности и смыслы, которым наполняется за счет существования в общности «пустое X». Это уровень политического, «как-бытие» политики. Сначала интенции, затем осуществление. И наш абстрактный чужак запросто может стать конкретным человеком, но это уже будет уровень политики, а не политического. Политическое, повторю еще раз, эйдетически-пассивно и горизонтно, а политика, в таком случае, предметно-активна. Политика – это сугубо практически осмысленный выбор какой-то одной возможности или идеи, содержащейся в области политического. Проще говоря, политическое – это «теоретическое», а политика – это «практическое». Вот они, эти два уровня. Политическое потенциально, схематично, и всегда окружено горизонтом. Политика актуальна и предметна.
Пойдем далее. «Поле отношений политического постоянно меняется, в зависимостиот того, как соединяются или разделяются между собой желающие утвердить себя силы и власти».[4] Любое поле имеет горизонт, в том числе и поле отношений политического, а значит, в этом поле происходят постоянные изменения за счет приращения смыслов и действий. При всем при этом я полагаю, что политики не имеют суверенитета касаемо использования теоретических «даров» из области политического. Как мне кажется, ею гипотетически владеют все, кто причастен к жизни конкретного государства. Но на практике далеко не так. Политики зачастую пытаются монополизировать право на эту сферу потенциальностей. Если политическое – значит, государственное? Значит, оно принадлежит только высшим инстанциям и институтам? Шмитт уже с этим поспорил, увидев круг в определении политического и государственного друг через друга, и я с ним согласна. Он писал: «Понятие государства предполагает понятие политического» [5](курсив мой), но не наоборот. Тем более я постулировала, что политическое вообще (в целом) не довлеет над институтами, но обеспечивает их идеями. Политическое больше государственного, и если начертить круги Эйлера, то получится, что круг (область) государственного находится внутри круга (области) политического. Говорят также о семейной, экономической и других «политиках», и в них тоже действует поле политического. Политическое «методологически заражает» и нагружает активных индивидов, они обдумывают свои цели, шаги и ситуацию в целом, предлагают способы решить проблемы. Вообще деятельность тех, кто черпает смыслы из области политического, чем-то сходного в моей трактовке с платоновской идеей, всегда проблематична, поскольку положение дел постоянно меняется, оно подчиняется событийности и сингулярности как онтологическому «безосновному основанию» сегодняшнего миропорядка.
Классическая эпоха, когда отождествляли политическое и государственное, давно прошла; ушел «бинарный субстантивизм», где были строго выверенные оппозиции «войны» и «мира», «внутреннего» и «внешнего». Там же и Другой был конкретным, у него всегда был ясный статус. Шмитт почему-то оставил конкретность Другого, но согласился с запутанностью ситуации: «…запутанная ситуация, промежуточная между формой и бесформенностью, войной и миром», [6]– так он описывает современное ему положение дел. Есть версия, почему он оставил конкретность Другого – из-за возможного страха, что «земля уйдет из-под ног» и «в воздухе будет вариться вопрос». Все мы цепляемся за онтотеологию, ибо боимся полного релятивизма и анархии, хаоса. Абстрактный Другой, в свою очередь, кажется бесформенным, бестелесным. Но так работает человеческое сознание: мы мыслим сложными схемами и моделями, воплощающимися (или нет) в какой-то конечной, определенной форме, в слове или деле. Но мы не должны отказывать в существовании некоторым схемам и умалять онтологический статус тех схем, которые остались нереализованными. При этом таких нереализованных схем больше, чем реализованных, это огромный пласт проблем, которые по разным причинам пока поостереглись рождать на свет.
Лейтмотив моей бакалаврской ВКР – это тезис «потенциальность включает в себя актуальность», или, в другой формулировке, данный тезис звучит как «пассивность есть почва для активности». Я это вижу везде, в том числе и в онтологии политики и политического. Тогда политическое – это потенциальное (пассивное), а политика – актуальное? В моей логике да. Политическое сходно в моей трактовке с феноменологическими понятиями фона и горизонта. Так, например, у Гуссерля во второй «Картезианской медитации» сказано: «Всякая актуальность подразумевает свои потенциальности, которые вовсе не являются пустыми возможностями, но… предначертаны, и, к тому же, они обладают свойством воплощаться в действительность в результате деятельности Я».[7] Эта предначертанность, эта возможность осуществления, как я думаю, относится и к содержанию области политического, как я указывала. Это – философское основание деления «политика-политическое».
Другой тоже может быть, как любые предметы созерцания, в области фона, которая в сознании состоит из «ореола фоновых созерцаний». Если это перевести на более релевантный язык, то получится, что шмиттовский «враг», или иначе «чужой, чужак» лежит в области фона, и мы конституируем его пассивно, а когда мы переводим внимание на него, он, обретя полноту, все равно нами воспринимается и конституируется.
Мы экзистенциально едины, в том числе и как политические акторы, и постоянно перекрещиваем наши горизонты. Это единство, как я считаю, поддерживается не наличием общего для всех врага, и вовсе не противопоставлением друга и врага, а наличием общего мира в целом, универсума (на высшем уровне), а также наличием общих интересов, в том числе и политических, общим правом голоса и субъектностью. Если чьи-то интересы и право голоса, субъектность нарушаются и не учитываются – нужно попытаться понять причину этого онтологически, скажем, разобравшись, как парадигма сингулярности и событийности работает в том, или ином случае. Государство и общество, как говорит Шмитт, «начинают пронизывать друг друга»,[8] здесь не работает стандартная логика онтотеологии. Есть некая децентрация, о которой говорят постструктуралисты, переход периферии в центр и наоборот, лишение центра суверенности и фундаментальности. Начинают смешиваться частная и публичная сферы. И так как старые формулы вроде отождествления политического и государственного (и другие) уже не работают, необходимо создавать и/или развивать новые, а именно формулы хайдеггеровского просвета. Работы Хайдеггера все еще не потеряли актуальность.
Я считаю, что современные бюрократы-политики занимаются всем, кроме политического. Они – не онтологи, и уж тем более, как я полагаю, не занимались скрупулезным изучением современной философии. Или, возможно, они занимаются политическим, как-то, но не осознанно «плавают» в этом бытии. К этому осознанию надо еще прийти. Политика по своей сути – это не борьба, не красивые лозунги и не попытки стяжать славу и власть, обрести влиятельность. Тут я бы согласилась с Вебером и его теорией политики как призвания. Далеко не всем дано быть настоящим политиком, даже если у него или нее «подвешен» язык. Я вообще считаю, что этот язык стоит отрезать, усилив, условно, «руки» и «мозг» (волю и разум).
А как же право голоса? Слово не воробей, а политика не должна редуцироваться к триумфу харизмата и его демагогии. Также она не должна редуцироваться к противопоставлению друга и врага. Уровень рассуждения и взгляд типа «свой-чужой» давно превратился в иссохший скелет древности. Онтология Другого – кардинально новое понимание позиции субъекта по отношению к другим субъектам и, как мне кажется, хорошее лекарство против европоцентризма. Феноменология же поможет выстроить систему переживания субъектом политики и политического через понимание Другого, аппрезентацию и т.д.
Таким образом, политическое и политика – два взаимосвязанных уровня бытия: политическое – это идеальное, потенциально реализуемое, предначертанное, теоретическое бытие. Политика – предметное бытие, бытие-действие, реализация каких-то определенных фигур политического. Эта реализация всегда идет через Другого, а политическое лежит в его области рефлексии, сознания и самосознания (вспомню свою фразу из начала: «политика начинается “в головах”»).
Список литературы
1. Карл Шмитт. Понятие политического. СПб, «Наука», 2016 г.
2. Мартин Хайдеггер. Бытие и время. СПб, «Наука», 2006 г.
3. Мартин Хайдеггер. Введение в метафизику. [Электронный ресурс]. — URL: https://docviewer.yandex.ru/view/0/?*=eODnOjpYnk4pnSdUpB2ivay2pkl7InVybCI6Imh0dHBzOi8vaGVpZGVnZ2VyLnJ1L3dwLWNvbnRlbnQvdXBsb2Fkcy8yMDE5LzA5L3Z2ZWRlbmllX3ZfbWV0YXBoaXppa3UuZG9jeCIsInRpdGxlIjoidnZlZGVuaWVfdl9tZXRhcGhpemlrdS5kb2N4Iiwibm9pZnJhbWUiOnRydWUsInVpZCI6IjAiLCJ0cyI6MTYyMjQ2NzQ5MzQ3OCwieXUiOiI2NTk0OTU3MjExNjA1NTI0MTIzIiwic2VycFBhcmFtcyI6InRtPTE2MjI0Njc0MDYmdGxkPXJ1Jmxhbmc9cnUmbmFtZT12dmVkZW5pZV92X21ldGFwaGl6aWt1LmRvY3gmdGV4dD0lRDAlQjIlRDAlQjIlRDAlQjUlRDAlQjQlRDAlQjUlRDAlQkQlRDAlQjglRDAlQjUrJUQwJUIyKyVEMCVCQyVEMCVCNSVEMSU4MiVEMCVCMCVEMSU4NCVEMCVCOCVEMCVCNyVEMCVCOCVEMCVCQSVEMSU4MyslRDAlQkYlRDAlQjQlRDElODQmdXJsPWh0dHBzJTNBLy9oZWlkZWdnZXIucnUvd3AtY29udGVudC91cGxvYWRzLzIwMTkvMDkvdnZlZGVuaWVfdl9tZXRhcGhpemlrdS5kb2N4JmxyPTU0Jm1pbWU9ZG9jeCZsMTBuPXJ1JnNpZ249NDFkN2ZlMWQzNDVhYWI2ZDgxZGMyYjAyMDc0ZDU2NGYma2V5bm89MCJ9&lang=ru. (Дата последнего обращения 31.05.2021).
4. Гуссерль Э. Картезианские медитации.— М.: Академический проект, 2010 г.
[1] Мартин Хайдеггер. Введение в метафизику. Глава I. С. 6 и далее.
[2] Мартин Хайдеггер. Бытие и время. СПб, «Наука», 2006 г.
[3] Карл Шмитт. Понятие политического. СПб, «Наука», 2016 г. – С. 305.
[4] Там же, С. 283.
[5] Карл Шмитт. Понятие политического. СПб, «Наука», 2016 г. – С. 295.
[6] Карл Шмитт. Понятие политического. СПб, «Наука», 2016 г. – С. 285.
[7] Гуссерль Э. Картезианские медитации.— М.: Академический проект, 2010 г. — С. 62.
[8] Карл Шмитт. Понятие политического. СПб, «Наука», 2016 г. – С. 300 (в документе pdf).