Два цикла американского серебра

Кривая для Потоси построена по данным М- Морейры Пас-Сольдана (Moreyra Paz-Soldan) в кн.: «Historia», ГХ, 1945; кривая чеканки монеты в Мексике—по данным в кн.: Howe W. The Mining Guild of New Spain, 1770—1821. 1949, p. 453 f. Именно Потоси обеспечил решающий взлет раннего американского серебра. Подъем добычи мексиканских рудников в конце XVIII в. достигнет никогда до того не виданных высот.

¹⁴⁷ Ibid., p. 82.

¹⁴⁸ Hanson Jones A. La
fortune privee de
Pennsylvanie, New Jersey,
Delaware (1774). —
«Annales E. S. C», 1969.

¹⁴⁹ Vicens Vives J.
Historia social у economica
de Espana у America, IV,
p. 463.

1750 1800

половины ВНП Мексики, а именно — примерно 180 млн. песо. Следовательно, «латинская» Америка в целом располагала бы глобальным ВНП, чуть меньшим одного миллиарда песо.

Цифры эти, весьма ненадежные, по крайней мере позволяют сделать один вывод: о незначительности дохода на душу насе­ления (pro capite) —66,6 песо для 6 млн. мексиканцев, 50 песо для 16 млн. жителей всей Испанской Америки, меньше 60 песо для Бразилии, насчитывавшей чуть больше 3 млн. жителей. А ведь в 1800 г., в соответствии с принятыми Коутсуортом¹⁴⁷ цифрами, доход на душу населения в Мексике составлял якобы только 44% аналогичного дохода в США, который тогда до­стигал бы (я ссылаюсь на свои собственные расчеты; расчеты Коутсуорта производились в долларах 1950 г.) 151 песо или доллара того времени (обе эти монетй имели тогда одинако­вую стоимость). Цифра эта не кажется абсурдной, даже в срав­нении с той, что приняла Элис Хенсон Джонс в исследовании, относящемся только к трем наиболее развитым американским колониям: между 200 и 336 долларами¹⁴⁸. По отношению к этим наиболее благополучным северным колониям доход на душу населения в Мексике, самой благополучной из южных ко­лоний, составил бы примерно 33%. Впоследствии разрыв будет только нарастать, и в 1860 г. процентное соотношение упадет даже до всего лишь 4%.

Но единственная наша проблема—не фиксация здесь уровня жизни населения иберийской Америки; она заключается в том, чтобы вычислить превышение экспорта этой Америки в Европу над тем, что она оттуда получала. Для 1785 г. официаль­ные цифры¹⁴⁹ дают для экспорта в Испанию 43,88 млн. песо в драгоценных металлах плюс на 19,41 млн. песо товаров, зна­чит, 63,3 млн. (серебро и золото — 69,33%; товары, доля кото­рых сильно выросла,— 27,6%). В противоположном направле-

28—1006

нии, из Испании в Америку, экспорт достигал 38,3 млн.; сальдо баланса составляло 25 млн. песо. Примем без обсуждения эту цифру, которая остается спорной. Если добавить к ней долю Бразилии (25% этой итоговой суммы, т.е. 6,25 млн.), мы полу­чаем 30—31 млн. песо, т.е. 3% ВНП всей Испанской Америки; но такая цифра, будучи основана на цифрах официальных, представляет нижнюю границу, она не учитывает мощную кон­трабанду. Переведем эти 30 млн. песо в фунты стерлингов (5 пе­со равнялись 1 фунту), и «сокровище», извлекаемое Европой из Америки, оказалось бы порядка 6 млн. фунтов как минимум. Конечно же, то была огромная сумма, поскольку к 1785 г. Европа, включая Англию, по-видимому, извлекала из Индии в среднем 1300 тыс. фунтов стерлингов¹⁵⁰.

Следовательно, испано-португальская Америка (примерно 19 млн. жителей) ежегодно доставляла Европе вчетверо или впятеро больше, чем Индия с сотней миллионов жителей. Это явно должно было быть мировым сокровищем номер один, сокровищем, которое к тому же в народном воображении име­ло тенденцию разбухать до баснословных размеров. Один французский агент писал в 1806 г., в момент, когда революци­онные и наполеоновские войны приводили к скапливанию [в Но­вом Свете] продукции рудников, которую опасались под­вергать риску морского путешествия: «Ежели то, что я слышал, верно, то в казначействах трех вице-королевств — Перу, Санта-Фе [де Богота] и Мексики—якобы находится больше ста миллионов пиастров в слитках, золоте и серебре; не надо забывать и огромную массу капиталов, разделенную

Обе Америки, или Главная ставка из всех

между собственниками рудников... Коммерсантов-капиталис­тов война вынудила задержать их отправку». Контрабандная торговля «смогла вызвать отток [лишь] определенной доли обращения сих денег»^1S1.

Английскую политику искушала такая добыча. Однако Ан­глия будет колебаться, желая соблюсти права Бразилии, куда в 1808 г. бежал из Лисабона король, и Испании, которая мед­ленно, с трудом, но высвобождала английскую армию Вел­лингтона. Вследствие этого разложение испанской империи шло в замедленном темпе. Но исход был неотвратим: с того дня, как Испания, индустриализуясь, снова взяла свои колонии в руки, стала чем-то другим, нежели простым посредником ме­жду Америкой и Европой, «падение империи приблизилось, ибо никакая другая нация не была более заинтересована в со­хранении этой испанской империи». И всего менее — нация, возвысившаяся над всеми прочими, которая долгое время лу­кавила, но которой теперь, когда Франция была повержена, а американские революции закончились, незачем было больше осторожничать. 1825 год ознаменовался массовым нашествием английских капиталистов, которые множили свои вклады на рынках и в горные предприятия новых государств бывшей испанской и бывшей португальской Америки.

Все это было вполне логично. Европейские страны инду­стриализировались на английский образец и, как и Англия, прикрывались покровительственными таможенными тарифа­ми. И вот европейской торговле стало трудно дышать¹⁵². От­сюда—вынужденное обращение к заморским рынкам. В по­добной гонке Англия обладала наилучшими позициями. Тем более, что использовала она путь самый надежный и самый ко­роткий, путь финансовых связей. С этого времени Латинская Америка, привязанная к Лондону, останется на периферии европейского мира-экономики, полностью вырваться из кото­рого даже Соединенным Штатам, образованным в 1787 г., уда­лось с немалым трудом, невзирая на их ранние преимущества. Именно на Лондонской бирже и во вторую очередь на Париж­ской бирже отмечались (с котировкой займов) вершины и про­валы новых судеб Америки¹⁵³.

Однако же, если возвратиться к сокровищу из сокровищ, то оно, хоть и всегда присутствовало, по-видимому, странным образом уменьшилось в XIX в. То, что все «южноамерикан­ские» займы котировались ниже номинала, уже показательно. То, что спад в европейской экономике (1817—1851 гг.) очень ра­но наметился в Южной Америке—с 1810 г.—и что этот кризис периферии оказался, как и полагается, чертовски разрушитель­ным; что ВНП Мексики сокращался с 1810 г. до самых 60-х го­дов—это другие признаки, рисующие нам в достаточно мрач­ных тонах историю Испанской Америки на протяжении первой половины XIX в. Американские «сокровища» зачастую оказы­вались уменьшившимися, а также и растраченными, ибо дол­гие войны за независимость были разорительными. Приведу только один пример: горнопромьппленное население в Мексике было тогда буквально взорвано, революция нашла в/нем своих агентов, своих палачей и свои жертвы. Заброшенные рудники

Мир на стороне Европы или против нее

Обе Америки, или Главная ставка из всех

¹⁵⁴ А. N.. А. Е„ В III,

452.

с остановкой водоотлива затопляла вода, и в первую очередь рудники крупные, до того знаменитые своей производительно­стью. Когда не останавливалась полностью добыча, отставало измельчение руды; и больше того, необходимая для амальга­мирования ртуть не поступала или поступала по непомерно вы­соким ценам. Испанский режим обеспечивал относительную дешевизну ртути, поставлявшейся государственной властью. А сразу же после независимости те рудники, что еще работали, были зачастую мелкими предприятиями, разрабатывавшимися без водоотлива, с помощью простых сточных штреков.

Наконец, мы быстро сталкиваемся с первыми ошибками «развитых» стран относительно той техники, какую следовало импортировать в «слаборазвитые» области. Послушаем отчет французского консула в Мехико (20 июня 1826 г.) по поводу ан­глийских инициатив. «Ослепленные чудесами, которые они произвели у себя с помощью пара,— пишет он,— англичане решили, что и здесь пар окажет им такую же услугу. Итак, из Англии прибыли огненные машины и с ними повозки, необхо­димые для их транспортировки; ничто не было забыто, разве что дороги, по которым можно провести эти повозки. Главная дорога Мексики, более всего используемая, лучшая,—это та, что ведет из Веракруса в столицу. Ваше превосходительство сможет судить о состоянии, в каком находится эта дорога, ког­да узнает, что в карету, в коей находятся четыре особы, прихо­дится запрягать десять мулов и что карета должна делать де­сять или двенадцать лье за день. Именно по этой дороге ан­глийским повозкам надлежало взбираться на Кордильеру: так что каждая из этих повозок использовала не меньше двадцати мулов; каждый мул делал шесть лье в день и обходился в де­сять франков. Какой бы плохой ни была эта дорога, то была дорога, а когда пришлось ее покинуть, чтобы направиться к рудникам, то обнаружили только тропы. Иные предпринима­тели, убоявшиеся препятствий, на время оставили свои маши­ны на складах в Санта-Фе, Энсерро, Халапе, в Пероте; другие, более отважные, с большими затратами построили дороги, ка­ковые доставили их машины до края разработок. Но, прибыв туда, они не обнаружили угля, дабы привести их в действие; там, где есть лес, употребляли дрова. Но лес на Мексиканском плоскогорье встречается редко, и самые богатые месторожде­ния, например в Гуанахуато, расположены больше чем в трид­цати часах пути от лесов. Английские горнопромышленники были страшно поражены, встретив эти препятствия, на кото­рые г-н Гумбольдт указал двадцать лет назад...»¹⁵⁴

Вот такими были годами условия неудачных дел и печаль­ных котировок на Лондонской бирже. Тем не менее, поскольку спекуляция всегда имела свои возможности, акции мексикан­ских рудников, принимая во внимание увлечения публики, при­несли иным капиталистам громадные прибыли, прежде чем стремительно упали. Английскому правительству удалось так­же продать мексиканскому государству военные материалы, которые послужили Веллингтону на поле битвы при Ватерлоо. Небольшая компенсация!

»» Slicher Van Bath В. Н. Feudalismo у capitalismo in America Latina. — «Boletin de estudios

latino-americanos у del Caribe», diciembre 1974, p. 21—41. ¹⁵⁶ Для всего изложенного в последующем абзаце обращаться к документу из A. N., Marine, В⁷, 461 (памятная записка о положении США в смысле внутренней промышленности и внешней торговли, датированная февралем 1789 г.).

НИ ФЕОДАЛИЗМА, НИ КАПИТАЛИЗМА?

Подходя к заключению, трудно избежать оживленных и со­вершенно абстрактных споров, поднявшихся относительно форм обществ и экономик Американского континента, бывших одновременно и воспроизведением и искажением моделей Ста­рого Света. Их желали определить в соответствии со знакомы­ми Европе понятиями и найти для них модель, которая бы све­ла их к определенному единству. Попытка была, пожалуй, тщетной: одни говорят о феодализме, другие о капитализме; иные благоразумные участники спора делают ставку на пере­ходную форму, которая любезно примирила бы всех споря­щих, приняв одновременно и феодализм с его деформациями, и предпосылки и предзнаменования капитализма. По-настоя­щему мудрые, вроде Б.Слихера ван Бата ¹⁵⁵, отвергают обе кон­цепции и предлагают исходить из наличия «чистого листа».

Впрочем, как допустить, чтобы для всей Америки могла быть единая и единственная модель? Определите какую-нибудь—и сразу же некоторые общества под нее не подойдут. Социальные системы не только отличались от страны к стране, но они наслаивались друг на друга, смешивая элементы, кото­рые невозможно подвести под тот или иной из предлагаемых ярлыков. Америка была зоной главным образом периферий­ной, за единственным (и еще оспаривавшимся в конце XVIII в.) исключением — США, образованных как политический орга­низм в 1787 г. Но эта периферия была мозаикой из сотен раз­ных кусочков: модернистских, архаических, первобытных—и такого количества их смешений!

Я достаточно говорил о Новой Англии¹⁵⁶ и других англий­ских колониях, чтобы довольно было здесь двух-трех слов по их поводу. Капиталистические общества? Это слишком. Еще в 1789 г. они были (исключения подтверждали правило) эконо­миками с сельскохозяйственной доминантой; и когда на Юге мы доходим до берегов Чесапикского залива, то оказываемся перед лицом надлежащим образом устроенных рабовладельче­ских обществ. Конечно, с возвращением мира в 1783 г. неслы­ханная предпринимательская лихорадка сотрясла, захватила юные Соединенные Штаты; все там строилось сразу: домашние и ремесленные промыслы, мануфактурная промышленность, но также и хлопкопрядильные фабрики с новыми английскими машинами, банки, разнообразные коммерческие предприятия. Тем не менее на практике если и имелись банки, то звонкой мо­неты было меньше, чем выпущенных штатами кредитных биле­тов, утративших почти всякую ценность, либо же обрезанных иностранных монет. С другой стороны, с окончанием войны надо было заново строить флот—орудие независимости и ве­личия. В самом деле, к 1774 г. он делился между каботажем и дальней торговлей следующим образом: 5200 судов (250 тыс. тонн водоизмещения)—в первой группе, 1400 (210 тыс. тонн)— во второй. Следовательно, вместимость была приблизитель­но одинаковой. Но если каботажный флот был «американ­ским», то суда дальнего плавания были английскими, и, следо-

Мир

Европы или против нее

Обе Америки, или Главная ставка из всех

«Промышленная деревня» в Новой Англии около 1830 г. Историческая ассоциация штата Нью-Йорк, Куперстаун.

вательно, их надо было полностью строить заново. Неплохая задача для филадельфийских верфей! И к тому же Англии уда­лось снова занять свое господствующее положение в американ­ской торговле с 1783 г. Истинный капитализм, значит, все еще находился в Лондоне, в центре мира; США располагали толь­ко второразрядным капитализмом, конечно энергичным, кото­рый обретет плоть на протяжении английских войн против ре­волюционной и императорской Франции (1793—1815 гг.), но этого сенсационного роста будет еще недостаточно.

В других местах в Америке я усматриваю лишь пунктирные капитализмы, ограниченные индивидами и капиталами, кото­рые все были неотъемлемой составной частью скорее европей­ского капитализма, нежели какой-то местной сети. Даже в Бра­зилии, которая дальше ушла по этому пути, чем Испанская Америка, но которая сводилась к нескольким городам — Ресифи, Баия, Рио-де-Жанейро с их громадными внутренними областями в качестве «колоний». Точно так же в XIX в. Буэнос-Айрес, противостоящий бескрайней аргентинской пампе, про­тянувшейся до Анд, будет прекрасным примером прожорливо­го, на свой лад капиталистического города—доминирующего, организующего, к которому тянется все: караваны повозок из внутренних областей и суда со всего мира.

Можно ли, не обладая чрезмерным воображением, отметить наряду с такими весьма ограниченными торговыми капитализ-мами «феодальные» формы, то тут, то там? Херман Арсинье-

>⁵⁷ Arciniegas G. Op. cit.,

p. 49.

не Цит. по: Slicher Van

Bath В. Н, Op. cit., p. 25.

>" Cm. t. 2 настоящей

работы.

i»° Florescano E. Op. cit.,

p. 433.

i⁶¹ Gibson С The Aztecs

under Spanish Rule. 1964,

p. 34.

i" Bataillon M. Op.

cit., p. XXXI.

* Эстансия—имение,

земельный участок.—

Прим. перев.

I" Bataillon M. Op. cit.,

р. XXX.

гас утверждает¹⁵⁷, что в XVII в. по всей Испанской Америке наблюдалась «рефеодализация» обширных регионов Нового Света, наполовину заброшенных Европой. Я охотно буду гово­рить о сеньериальном порядке в применении к льянос (llanos) Венесуэлы или какой-нибудь внутренней области Бразилии. Но о феодализме? Нет, по крайней мере с большими затруднения­ми, разве что понимая под этим, вслед за Гундером Франком, просто автаркическую или стремящуюся к автаркии систему — «замкнутую систему, лишь слабо связанную с миром за ее пре­делами» («a closed system only weakly linked with the world bey­ond») ¹⁵⁸.

Если исходить из земельной собственности, то прийти к чет­ким выводам ничуть не легче. В Испанской Америке бок о бок существовали три формы собственности: плантации, асьенды, энкомьенды. О плантациях мы уже говорили¹⁵⁹: они были в определенном смысле капиталистическими, но в лице планта­тора и в еще большей мере в лице содействовавших ему купцов. Асьенды —это крупные имения, образованные главным обра­зом в XVII в., во время «рефеодализации» Нового Света. По­следняя проходила к выгоде земельных собственников, асъен-дадо (haciendados), и —в неменьшей степени! — церкви¹⁶⁰. Та­кие крупные имения отчасти жили сами по себе, отчасти были связаны с рынком. В некоторых регионах, например в Цент­ральной Америке, они по большей части оставались автаркич-ными. Но владения иезуитов, зачастую огромные, которые мы знаем лучше прочих из-за их архивов, были разделены между натуральной экономикой простого воспроизводства и внешней экономикой, функционировавшей под знаком денежных отно­шений. То, что счета таких асьенд велись в деньгах, все же не препятствует предположению, что выплата заработной платы, которую они отмечают, производилась лишь в конце года и что тогда крестьянину нечего было получать в денежном вы­ражении, так как авансы, полученные им в натуре, превышали или балансировали те суммы, которые ему были должны¹⁶¹. Впрочем, такие ситуации известны и в Европе.

С энкомъендами мы в принципе оказываемся ближе к «фео­дализму», хотя индейские деревни жаловались испанцам в ка­честве бенефициев, а не фъефов. По идее то были владения на время, дававшие энкомендеро право на повинности с этих ин­дейцев, а не просто право собственности на земли и на свобод­ное распоряжение рабочей силой. Но это картина теоретиче­ская: энкомендеро преступали такие ограничения. Так, отчет, относящийся к 1553 г.¹⁶², разоблачает бессовестных хозяев, ко­торые продают своих индейцев «под видом продажи эстансии * или нескольких голов скота», и «легковерных или недобросо­вестных аудиторов (oidors)», закрывающих на это глаза. Бли­зость местных властей ограничивала правовые нарушения, но по мере удаления от столиц^1б3 контроль становился почти не­возможен. Это только в принципе энкомендеро, включенный в колониальную систему господства, находился в некотором роде на службе испанских властей, так же как и королевские чи­новники. На самом деле он обнаруживал тенденцию избавить­ся от этого ограничения, и кризис энкомьенды начался с 1544 г.,

Мир на стороне Европы или против нее

16* Friederici G. Der Charakter der Entdeckung und Eroberung Amerikas durch die Europder. 1925, I, S. 453—454. 165 Williams E. Op. tit., p. 30 f., 126. 166 Borelli L. Lo zuccliero e VAtlantico. — «Miscellanea di Studi sardi e del commercio atlantico», III (1974), p. 248—277.

с восстанием в Перу братьев Писарро. Он будет продолжать­ся еще длительное время, ибо конфликт между энкомендеро и чиновниками короны был заключен в самой логике вещей. Эти чиновники — коррехидоры и аудиторы аудиенсий, своего рода колониальных парламентов по образцу аудиенсий испан­ских,— в большинстве случаев могли быть настроены только против земельных собственников, которые, будь они предо­ставлены самим себе, весьма быстро создали бы, или возроди­ли, феодальный порядок. В немалой части своей деятельно­сти—но не во всей — Испанская Америка быстро сделалась, как это полагает Георг Фридерици ^{г 64}, образцовой страной чи­новничества и бюрократии. И вот это довольно трудно вклю­чить в классический образ феодализма, точно так же как хозяин баиянской энженъю и его невольники не могут потихоньку вой­ти в настоящую капиталистическую модель.

Следует ли заключить: ни феодализма, ни капитализма? Америка в целом представляется наслоением, нагромождением разных обществ и экономик. У основания — полузакрытые эко­номики, назовите их как вам угодно; над ними — экономики полуоткрытые, да и то с оговорками; наконец, на верхних уров­нях—рудники, плантации, быть может, некоторые крупные скотоводческие предприятия (не все!) и крупная торговля. Ка­питализмом был самое большее верхний, торговый «этаж»: заимодавцы (aviadores) горнопромышленников; привилегиро­ванные купцы Консуладо; веракрусские купцы, находившиеся в постоянном конфликте с купцами Мехико; купцы, не испыты­вавшие стеснения под маской Компаний, создаваемых метро­полиями; купцы Лимы, купцы Ресифи, противостоявшие «се-ньериальной» Олинде, или купцы «нижнего города» Баии, про­тивостоявшие городу верхнему. Но при всех таких деловых лю­дях мы на самом деле оказываемся в плоскости связей европей­ского мира-экономики, которые составляли как бы сеть, наки­нутую на всю Америку. Не внутри национальных капитализ-мов, но в рамках мировой системы, управлявшейся из самого центра Европы.

По мнению Эрика Уильямса^1б5, превосходство Европы (он имеет в виду ее близкую промышленную революцию, я с таким же основанием понимал бы под этим и мировое преобладание Англии и появление усилившегося торгового капитализма) проистекало непосредственно из эксплуатации Нового Света, особенно из того ускорения, какое привносили в европейскую жизнь постоянные прибыли от плантаций, среди которых он на первое место ставит поля сахарного тростника с их черными крестьянами. Тот же тезис, но еще и упрощенный высказал Луиджи Борелли¹⁶⁶, относящий модернизацию Атлантики и Европы на счет сахара, а значит, на счет Америки, где сахар, капитализм и рабство шли рука об руку. Но разве же Америка, включая Америку горнопромышленную, была единственной создательницей европейского величия? Нет, конечно, так же точно, как и Индия не создала одна европейское преобладание, хоть индийские историки и могут сегодня утверждать, выдви­гая серьезные аргументы, что английская промышленная рево­люция питалась эксплуатацией их страны.

 

Голландская колония на мысе Доброй Надежды. Рисунок Й. Раха, 1762 г. Собрание Фонда «Атлас ван Столк».

 

* Обычно датой основания голландцем Яном ван Рибеком Капской колонии считается 1652 г.— Прим. перев.

¹⁶⁷ Deveze M. L'Europe
et le monde..., p. 263 sq.

¹⁶⁸ Challes R. Voyage aux
Indes d'une escadre
francaise (1690—1691).

1933, p. 85—87.

ЧЕРНАЯ АФРИКА,

КОТОРОЙ ЗАВЛАДЕЛИ НЕ ТОЛЬКО

ИЗВНЕ

Я хотел бы поговорить об одной только Черной Африке,
оставляя в стороне Северную Африку—Африку белую, кото­
рая жила в орбите ислама. И точно так же не затрагивая (что
отнюдь не само собой разумеется) Восточную Африку, от вхо­
да в Красное море и берегов Абиссинии (Эфиопии) до южной
оконечности континента. **■

Эта южная оконечность Африки еще в XVIII в. была напо­ловину пустынной: Капская колония, созданная голландцами в 1657 г.*, хоть и была со своими 15 тыс. жителей крупнейшей европейской колонией континента, представляла не более чем промежуточную станцию на пути в Индию, обслуживавшую только [голландсую] Ост-Индскую компанию (Oost Indische Compagnie) ¹⁶⁷, исключительно внимательно следившую за этим стратегическим пунктом. Что же касается нескончаемого побережья Африки, обращенного к Индийскому океану, то оно принадлежало к миру-экономике, имевшему своим центром Индию, для которого оно было одновременно и важным путем и периферийной зоной задолго до прибытия португальцев в 1498 г.¹⁶⁸ Там, вполне очевидно, развернется продолжитель­ная интермедия португальских операций. В самом деле, имен­но вдоль этого побережья Васко да Гама, обогнув мыс Доброй Надежды, поднялся на север, направляясь в Индию: он оста­навливался в Мозамбике, Момбасе и Малинди, откуда лоцман

Мир на стороне Европы или против нее

Черная Африка, которой завладели не только извне

 

¹⁸⁹ Контракошта—в общем все южноафриканское побережье Индийского океана.

¹⁷⁰ Randies W.G.L.

L'Empire du Monomotapa du XV аи XVIII' siecle. 1975, p.7.

¹⁷¹ Oliver R., Matthew G.
History of East Africa.
1966, p. 155; цит. no:
Deveze M.

L'Europe et le monde..., p. 301.

¹⁷² Toussaint A. L'Oc'ean
Indien аи XVIII' siecle.
1974, p. 64.

* Малинди и Момбаса находятся на побережье современной Кении, значительно севернее границы Мозамбика.— Прим. перев.

¹⁷³ Москва, АВПР,

18 октября 1774 г. (точная ссылка утрачена).

Ибн Маджид, уроженец Гуджарата, без лишних затруднений привел его благодаря муссону в Каликут. Восточное побережье Африки было, таким образом, драгоценным путем как в Ин­дию, так и обратно: его гавани позволяли экипажам запасаться свежим продовольствием, чинить корабли, порой дожидаться момента отплытия, когда в слишком поздний сезон было опас­но огибать мыс Доброй Надежды.

Долгое время ценность Контракошты^1б9 повышалась допол­нительной заинтересованностью: наличием золотых россыпей во внутренних районах обширного государства Мономота-пы¹⁷⁰; вывоз желтого металла осуществлялся через порт Софа-ла к югу от дельты Замбези. Это маленькое поселение, долго пребывавшее под господством города Килвы, расположенного значительно севернее, сделалось мишенью для португальских предприятий. В 1505 г. были успешно применены силовые прие­мы, и с 1513 г. все было в порядке. Однако золото поступало на побережье только в обмен на товары—зерно Малинди и в еще большей степени хлопчатые ткани из Индии. Португаль­цам пришлось использовать для этой цели гуджаратское по­лотно, и они в сем преуспели. Но такая прибыльная торговля продлится лишь некоторое время: Мономотапу раздирали не­прерывные войны; золото становится редким, и одновременно с падением его качества ослабевала португальская опека. Араб­ские купцы вновь обрели контроль над Занзибаром и Килвой, где они приобретали рабов, перепродавая их в Аравии, Персии и Индии¹⁷¹. Португальцы, однако, удержали Мозамбик, где они с трудом перебивались. К концу XVIII в. они, как утвер­ждают, вывозили ежегодно по нескольку тысяч невольников, и в 1787—1793 гг. в этой торговле участвовали даже французы ради снабжения рабочей силой Иль-де-Франса и острова Бур­бон¹⁷².

В целом можно присоединиться в том, что касается этого протяженного побережья, к пессимистичному суждению па­мятной записки от 18 октября 1774 г., адресованной русскому правительству: «Уже долгое время река Софала, как и впадаю­щие в нее реки, не несут более золота в своих водах». Рынки Малинди и Момбасы на юге Мозамбика*, можно сказать, за­пустели, и те несколько португальских семейств, какие еще там живут, «суть более варвары, нежели цивилизованные»; тор­говля их «сводится к отправке в Европу какого-то числа негров, кои вырождаются и коих большая часть ни на что не годна»¹⁷³. Таким образом русское правительство, искавшее международ­ных рынков сбыта, предуведомляли, что это — не та дверь, в которую стоит постучаться. И значит, мы без чрезмерных угрызений пренебрежем «индийским» склоном Южной Афри­ки, великие времена которого тогда уже прошли.

ОДНА ТОЛЬКО ЗАПАДНАЯ АФРИКА

Иным было положение на атлантическом фасаде Африки, от Марокко до португальской Анголы. Европа с XV в. разведа­ла его берега, зачастую нездоровые, и завязала диалог с его

ш

п* Davies K. G. The Royal African Company. 1957, p. 5, 6. ¹⁷⁵ По данным H. Санчеса Альборноса: Sanchez Albornoz N. Op. cit., p. 66.

i«Randies W.G.L. L'Ancien Royaume du Congo des origines a la fin du XIX^е siecle. 1968; Cuvelier J., Jadin L. Op. cit.; Balandier G. La Vie quotidienne аи royaume de Kongo du XV? аи XVIII' siecle. 1965.

¹⁷⁷ Savary J. Op. cit., s.v.
«manille», III, col. 714.

¹⁷⁸ Cuvelier J., Jadin L.
Op. cit., p. 114.

¹⁷⁹ Poivre P. Voyages d'un
philosophe, ou Observations
sur les mceurs et les arts
des peuples de VAfrique, de
I'Asie et de I'Amerique.
1768, p. 22.

¹⁸⁰ Thevet H. La
Cosmographie universelle...,
1575, P 67.

обитателями. Действительно ли излишне ограниченная любо­знательность побудила ее, как часто утверждалось, пренебречь внутренними областями континента? На самом деле европей­цы не обнаружили в Тропической Африке тех благоприятных условий^{х 74}, какие предоставляли по всей индейской Америке ацтекская и инкская империи, где европейцы выглядели в гла­зах стольких покоренных теми народов как освободители¹⁷⁵ и где они в конечном счете нашли опору в упорядоченных обществах, которые возможно было эксплуатировать без чрез­мерных усилий.

Португальцы и остальные европейцы обнаружили в Африке на берегах океана только россыпь племен или незначительные государства, на которые невозможно было опереться. Мало-мальски основательные государства, вроде Конго ¹⁷⁶ или Мо-номотапы, располагались во внутренних областях, будучи как бы защищены мощью континента и прибрежным поясом об­ществ, мало или плохо организованных в политическом смыс­ле. Тропические болезни, такие вредоносные на побережье, возможно, тоже служили барьером. Но в этом мы, невзирая на все, усомнимся, потому что европеец преодолел такие же пре­пятствия в тропических областях Америки. Еще одна, более серьезная причина: внутренняя часть Африки была защищена относительной плотностью своего населения, энергией обществ, которые, в отличие от американо-индейских, знали металлур­гию железа и нередко включали в свое число народы воин­ственные.

К тому же ничто не подталкивало Европу к приключениям вдали от океана, потому что на побережье она имела в преде­лах досягаемости слоновую кость, воск, сенегальскую камедь, перец, золотой песок и чудо-товар—черных невольников. А сверх того, по крайней мере поначалу, такие товары получа­ли посредством облегченного обмена: за безделушки, стеклян­ные бусы, яркие ткани, небольшое количество вина, за флягу рома, за так называемый «торговый мушкет» и за те медные браслеты, что именовались маниллами, —«довольно странное украшение», которое африканец «надевает на ншкнюю часть ноги над щиколоткой... и на плечевую часть руки выше лок­тя» ¹⁷⁷. В 1582 г. португальцы платили неграм Конго «старым железом, гвоздями и т.п., что они ценят выше золотых мо­нет» ¹⁷⁸. В целом то были клиенты и поставщики, которых лег­ко было надуть, добродушные, при случае ленивые, «доволь­ствующиеся жизнью со дня на день»... Но «вообще урожаи у се­го народа столь жалкие, что европейские мореплаватели, кои к ним прибывают, дабы закупить там людей, вынуждены при­возить из Европы или из Америки провизию, необходимую для прокормления рабов, каковые должны составить груз их кора­блей» ¹⁷⁹. Короче, европейцы повсюду оказывались перед еще первобытными экономиками. Андре Теве в 1575 г. определил их одной короткой фразой: деньги «там не в употреблении»¹⁸⁰. И этим все сказано.

Но что же такое, собственно, деньги? У африканских эконо­мик были свои деньги, т. е. «средство обмена и признанное ме­рило ценности», будь то куски ткани, соль, скот или в XVII в.

Мир на стороне Европы или против нее

Черная Африка, которой завладели не только и звне

 

"■*■ Гвинейский перец ---------- Караванные пути

I;

Португалия завоевывает африканское побережье (XV — XVI вв.)

В XVI в. морские пути опередили старинные дороги через Сахару. Золото, шедшее к Средиземному морю, было повернуто в сторону океанского побережья. К богатствам, что эксплуатировались португальцами, следует, конечно, добавить черных невольников. (По данным кн.: Magalhaes Godinho V. L'Economie de I'Empire portugais aux XVet XVF s. 1969.)

i»i Curtin Ph. Economic

Change in Precolonial

Africa. Senegambia in the

Era of the Slave Trade.

1975, p. 235, 237—247.

• «г См. 1-й том

настоящей работы (изд.

1967 г.), с. 36.

i»³ Bailyn В. Op. cit.,

p. 16.

¹⁸⁴ Labat J.-B. Nouvelle

Relation de I'Afrique

Occidentale. 1728, IV,

p. 326 (по поводу Гамбии).

¹⁸⁵ Curtin P. Op. cit.,
p. XXIII.

¹⁸⁶ Curtin P. Op. cit.,
p. 4.

¹⁸⁷ Randies W.G.L.
L'Ancien Royaume du
Congo..., p. 69.

¹⁸⁸ Ibid., p. 87.

ввезенные железные бруски¹⁸¹ Обозначение этих денег как примитивных не позволяет сразу же заключить, что африкан­ским экономикам недоставало силы, что они не проснутся до XIX в до последствий промышленной и торговой революции в Европе. В середине XVIII в. эти отсталые регионы были тем не менее такими, которые, может быть, отправляли ежегодно больше 50 тыс. негров к работорговым портам погрузки, тогда как Испания собирала в XVI в. в Севилье в среднем 1000 отъез­жающих в год¹⁸², а в Новую Англию в 1630—1640 гг.^х«от­правлялось всякий год в среднем 2 тыс. эмигрантов. И набеги, которые давали это человеческое поголовье, даже не прерыва­ли повседневной жизни, ибо государства внутренних районов отправляли эти тысячи рабов, связанных друг с другом кожа­ными ремнями, надетыми им на шеи, к Атлантике (вместе с их весьма многочисленными охранниками) в сухой сезон— мертвый сезон в земледелии¹⁸⁴.

Кровопускания работорговли, возобновлявшиеся из года в год по необходимости предполагают экономику с определен­ным тонусом. Именно это с большей или меньшей настойчиво­стью твердят последние исследования африканистов. Но тогда движение работорговых кораблей в обоих направлениях недо­статочно для объяснения работорговли,