— Заткнись! — кричу я изо всех сил, позабыв о том, что меня могут услышать. — Я знаю, что тебя нет, и никогда не было! Исчезни, ублюдок, чёртов ублюдок! Ты — всего лишь моя фантазия, я не хочу больше тебя видеть!.. Я тебя ненавижу.
Ненавижу…
Зачем я это сделал?..
Ками-сама, зачем я это сделал?!
...Впрочем, теперь уже всё равно.
Я лежу на спине поперёк кровати, пытаясь сохранить в памяти ощущение тяжести и тепла твоего тела, прижимающегося к моему. Только есть ли смысл продолжать притворяться перед собой? Воспоминания… Какие, к чёрту, у меня могут остаться воспоминания?
Ведь всё было ложью.
Игрой.
В детстве я любил играть сам с собой. Ты ведь вечно был занят на миссиях...
Обвожу пустую комнату взглядом и внезапно понимаю, что самое главное-то я забыл. Бессильно кричу в потолок:
— Но ты ведь так и не сказал мне — почему?!
Впрочем, кто мог мне это сказать?..
Я вытираю слёзы, смиряясь с неизбежно настигшим меня осознанием, и отбрасываю от себя катану. Лучше не думать о том, чем я только что занимался с её помощью.
Лучше… не думать… ни о чём…
На улице поднимается настоящая буря, в комнату попадают капли дождя, но я не могу заставить себя подойти к окну и закрыть его. Я просто закутываюсь в твой плащ, пытаясь защититься от пронизывающего ветра.
Зато теперь я смогу спать.
Теперь я только спать и смогу.
Однако лишь под утро мне удаётся забыться недолгим, тревожным сном.
Мне снится, что ты заботливо укрываешь меня одеялом, а потом проскальзываешь под него и обнимаешь, согревая тёплым дыханием мои заледеневшие пальцы, оживляя поцелуями трясущиеся от холода губы. Я плачу и прижимаюсь к тебе, но, проснувшись, обнаруживаю, что не было никакого одеяла, никаких объятий и никакого тебя. Только твой плащ — единственное, что осталось на мне из одежды, мои руки, которыми я обхватываю себя в безнадёжных попытках согреться, и игра моего больного воображения, ночь за ночью воскрешавшего образ старшего брата.
Сегодня это закончилось, и я… я… рад этому.
Я рад, что тебя больше нет. Рад, что ты не можешь видеть этой жалкой картины: за окном сереет дождливое небо, по комнате гуляет промозглый ветер, а я сворачиваюсь под плащом, снятым с твоего мёртвого тела, содрогаюсь от холода и рыданий и сжимаю в руке окровавленную катану.
***
За завтраком Наруто и Хината наконец-то объявляют, что они вместе. Все и так знали это, но теперь делают вид, что даже не догадывались, и воздух звенит от хохота Наруто, радостных возгласов Сакуры и заливистого лая Акамару.
Я продолжаю есть, опустив глаза в тарелку, однако Киба с силой хлопает меня по плечу и орёт прямо в ухо:
— Эй, Учиха, чего ты сидишь с такой кислой миной?! У твоего друга свадьба, а не похороны!
— Н-но К-киба, мы ещё не… — пытается вставить Хината, но её никто не слушает.
— Скажи что ты рад за него, чёрт бы тебя побрал! — продолжает кричать Киба.
— Я рад за него, — послушно повторяю я. У меня нет сил сейчас спорить; единственное, чего я хочу, — чтобы меня оставили в покое.
Но Киба не унимается.
— Что-то по твоему лицу незаметно! Скажи-ка, Учиха, а ведь ты, поди, ревнуешь? Если честно, мы все были уверены, что вы с Наруто…
Ему одновременно влепляют две затрещины с разных сторон.
— Что за идиотские намёки? — возмущённо кричит Сакура и тут же смеётся.
— Да-да! — вторит ей Наруто, складывая руки на груди. — Ты бы лучше молчал, зоофил-извращенец!..
Все за столом гогочут — и даже Хината смущенно хихикает, прикрывая лицо ладонями. Они обожают шутки на эту тему, но, разумеется, никто не воспринимает их всерьёз. Интересно, что бы они сказали, если бы знали, что я…
— Я авторитетно подтверждаю, что Саске-кун не такой! — Сакура отпихивает Кибу и устраивается рядом, обнимая меня за талию.
Все снова смеются.
— А что, может, сыграем две свадьбы одновременно? — предлагает Ино. Она давно смирилась с тем, что в схватке под названием «кому достанется Саске-кун» победила Сакура. Кажется, у неё головокружительный роман с кем-то из дзёнинов, и она на волне собственного счастья даже готова великодушно поддержать давнюю соперницу.
— Ну, я не знаю, — Сакура кокетливо улыбается. — Надо же спросить, что об этом думает Саске-кун.
Наруто тут же подпрыгивает и усаживается с другой стороны, тяжёло опуская руку мне на плечо.
— Пусть только попробует сказать что-нибудь, кроме «согласен», и я покажу ему, на что способно моё новое супер-пупер извращенское дзюцу!!!
— Наруто, тебе не кажется, что тебе, как будущему отцу семейства, пора завязывать с извращенскими дзюцу?! — Сакура опирается локтём на стол и сверлит его взглядом. — Ты же не думаешь показывать его своим детям?!
— Нну… Сакура-чан… — Наруто хихикает, — обещаю, что ваших с Саске детей я им учить не буду!
— Идиот! — Сакура подскакивает и перегибается через меня, отвешивая ему звонкий подзатыльник. — Да к тебе вообще никаких детей нельзя подпускать! Особенно мальчиков…
— Сакура, а ты хочешь мальчика или девочку? — тут же встревает Ино.
Женщины вообще очень любят говорить о предполагаемых детях.
Сакура слегка розовеет.
— Ну… вообще-то мальчика. Или даже двоих. И чтобы оба были похожи на Саске-куна!
…Двоих?
Еда застревает у меня в глотке.
У меня будет двое сыновей. Старший — талантливый во всём и равнодушный, и младший, отчаянно стремящийся на него походить. Маленький глупый брат, который закончит тем, что убьёт своего нии-сана или ляжет с ним в постель. А, может, всё одновременно.
— Саске-кун?.. — Сакура заглядывает мне в глаза. — А ты кого хочешь?
— Н-не знаю… — хрипло бормочу я, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота. — До детей ещё далеко, зачем говорить об этом сейчас?
— Ну, возможно, не так далеко, как тебе кажется… — она загадочно улыбается, и я леденею.
Она же… она же… она же не?..
Мне вспоминается наш недавний разговор про ребёнка, столь легкомысленно пропущенный мимо ушей, и ещё какие-то фразы, которые теперь кажутся намёками.
Перед глазами мутится от ужаса.
Мне хочется вскочить и бежать от них подальше, на край света, но ноги подкашиваются, а руки будто парализует, и я даже не могу спихнуть с себя Сакуру и Наруто, хотя от их объятий мне начинает не хватать воздуха.
Я не хочу никаких детей!!!
Я не хочу вашей счастливой нормальной жизни!..
Для меня всё кончено, чёрт бы вас побрал…
Стискиваю кулаки и тут же бессильно разжимаю пальцы, роняя палочки.
— Саске?..
Я раздражённо морщусь, ожидая, что Сакура сейчас опять начнёт расспрашивать про моё самочувствие, про бессонницу, и так далее, но её интересует другое:
— Я не понимаю… Так это ты?.. Ты взял мой фиолетовый лак? Я думала, я его потеряла…
Чёрт.
Чёрт, я совсем забыл про накрашенные ногти.
Она смотрит на меня растерянно:
— Но… зачем?..
Я молчу, не представляя, что ответить, — и тут происходит почти чудо: от дальнейших объяснений меня спасает стук в дверь.
Что ж, я могу только мысленно поблагодарить появившихся Цунаде и Шикамару.
Не знаю, какого чёрта им нужно, но они зовут Сакуру и Наруто поговорить, и те выходят из-за стола, а вслед за ними и остальные.
Я остаюсь один.
Наконец-то.
URL Пожаловаться E-mail U-mail Дневник Профиль
2007-10-15 в 19:22
Вансайрес
...ну а что – вот представь – что б если вдруг лазурными стали травы, а зелёными стали – песни?
Опускаю голову на руки и сижу, бездумно раскачиваясь. Если сейчас кто-то войдёт, точно решит, что я сумасшедший, но мне слишком хочется спать, а спать я не могу, и это — единственный способ погрузиться в состояние, хотя бы отдалённо напоминающее сон.
...Сон, который грубо и безжалостно прерывают.
— САСКЕ!!!
Наруто хватает меня за плечи и резко встряхивает.
Сколько прошло времени?..
Они уже закончили свой разговор?
— Чего тебе? — устало поднимаю на него глаза.
— Экспертиза показала, что кровь на катане, которую я у тебя забрал, — твоя! Какого… — его голос дрожит, — …какого чёрта ты с собой делаешь, придурок?!!
Последние остатки сна испаряются.
Я сглатываю.
…Экспертиза.
Так вот зачем он тогда забрал мою катану.
Меня затапливает холодная ярость.
Да как… да как он посмел?!
Встаю с табуретки и прямо смотрю ему в глаза.
— Это не твоё дело.
— Не его дело?!! Да ты ублюдок, Учиха! — орёт откуда-то Киба. — Он чуть жизнь не положил, пытаясь тебя спасти, три года за тобой гонялся, а ты вот чем ему платишь?!
Как. же. Я. Устал. От. Вас.
— Прекрати вмешиваться в мою жизнь, Узумаки, — выговариваю я ледяным тоном, отдирая его пальцы от моей рубашки. — Мне это не нужно.
Воздух вокруг начинает шипеть и искриться от его лисьей чакры. Так бывает всегда, когда Наруто в состоянии аффекта. В этом его сила, и его же слабость.
— Не нужно?! А какого хрена ты делаешь, идиот?! Что ты творишь?!!
Его взгляд случайно падает на мою треснувшую по швам рубашку и просвечивающие в прорехе бинты.
— Так ты… Ты давно этим занимаешься, что ли?!
В его голосе одновременно и изумление, и злоба, и паника, и отчаяние, но меня это не трогает, абсолютно. Я испытываю лишь раздражение, когда он кидается на меня и обжигает чакрой, пытаясь содрать мою рубашку и проверить предположения.
— Не смей. До меня. Дотрагиваться.
Может, он и сильнее меня, но сейчас я с лёгкостью отбрасываю его в конец комнаты, отмечая с некоторым удивлением, насколько же легче драться, когда не отвлекаешься на эмоции.
Кажется, я понял, в чём был твой секрет, Итачи.
Наруто поднимается с колен, рычит и снова бросается ко мне.
Я холодно усмехаюсь и складываю руки в печать. Ну раз ты этого так хочешь, идиот…
— Саске!!!!!!! Остановись!!!
…Её голос заставляет меня обернуться. Не то чтобы она заставила меня задуматься, просто внезапно откуда-то появляется ощущение, что нечто похожее уже происходило.
…где-то… когда-то…
Рука вздрагивает, и электрический заряд обрушивается не на Наруто, как предполагалось, а в стену. Я ещё успеваю проследить взглядом за клубком молний и увидеть твоё безразличное лицо в зеркале, висящем напротив, прежде чем оно разлетается на сотни осколков.
Я опускаю руки и стою, уставившись в пол и больше не двигаясь.
— Дааа… — тянет Шикамару, внезапно оказавшийся рядом. — Я подозревал, что дело плохо, но чтобы настолько…
— Саске, — Цунаде властно кладёт руку мне на плечо. — Я хочу, чтобы ты пошёл с нами.
Наруто моргает.
— Но… но бабуля Цунаде! Не надо забирать его в больницу, всё ведь… всё не так уж плохо! Мы сможем помочь ему!
Сакура тихо плачет у двери.
— Наруто, он только что чуть тебя не убил, — напоминает Шикамару с лёгким вздохом. — Сила в разряде была невероятно велика, если бы тебя задело хоть краем…
Наруто глядит на меня с непониманием и болью.
— Но… но ведь не задело же!! — в отчаянии выкрикивает он. — Это же Саске, он всегда такой!..
Цунаде качает головой.
— Нет, Наруто, ты не можешь судить объективно. Я давно чувствовала, что с ним что-то неладно.
Мне хочется засмеяться. Они стоят передо мной и обсуждают моё сумасшествие, как будто я ничего не слышу и ничего не понимаю. О, нет. Не до такой степени, идиоты…
— Простите меня, — внезапно произношу я, заставляя всех обернуться в мою сторону. — Я и в самом деле иногда чувствую себя не слишком здоровым. Не знаю, что на меня нашло.
— Только не пытайся давить на жалость, Учиха, — предупреждает Цунаде. — Я не отступлюсь от своего решения. И так уже для тебя было сделано слишком много поблажек, а надо было начинать именно с этого. Тебе нужна медицинская помощь.
Я опускаю голову.
— Не… не спорю. Хорошо, пусть будет так, но позвольте мне сегодня остаться здесь. Завтра днём я приду сам.
Цунаде смотрит на меня с подозрением.
— Что ты ещё задумал, Учиха? Хочешь сбежать?
— Бабуля Цунаде, мы не позволим ему сбежать! — вмешивается Наруто. — Нас много, и ни один не ляжет спать! Ну пожалуйста, позвольте ему остаться!.. Нам… нам необходимо поговорить.
Я вижу, что она сомневается.
— Цунаде-сама!.. — умоляет Сакура. — Прошу вас, одна ночь! Мне тоже надо поговорить с Саске. Это очень важно!..
— Ну хорошо, — сдаётся она. — Но только одна ночь, Учиха!
Одной ночи будет достаточно.
Я ниже наклоняю голову в знак согласия, и упавшие на лицо волосы скрывают мою холодную усмешку.
***
Ближе к вечеру они действительно пытаются со мной поговорить — уж не представляю, о чём. Собираются меня утешать, подбадривать, обещать счастливое будущее с женой и двумя сыновьями, возрождающими проклятый клан Учиха?
В любом случае, я не могу отвлекаться. Не могу позволить им заставить меня усомниться в принятом решении.
Поэтому я прошу отложить все разговоры на утро. Уверяю, что сейчас мне необходимо отдохнуть; жизненно необходимо, поскольку я не спал много суток подряд. Думаю, в это несложно поверить. Достаточно поглядеть на меня: кожа мертвенно-бледная, глаза обведены тёмными кругами, бескровные губы упрямо сжаты.
Рассматриваю своё отражение в оконном стекле, за которым сгущается ночная бескрайняя тьма. Сегодняшний рассвет будет отличаться от предыдущих.
Где-то близко вспыхивают алым две единственные звезды в пустом чёрном небе, и я не сразу понимаю, что это всего лишь отблеск моих шаринганов.
Внутри болезненно-приятным холодом растекается странное удовлетворение.
Я и в самом деле похож на тебя. Очень.
В голову внезапно приходит мысль, заставляющая меня усмехнуться.
Я выскальзываю за дверь и знакомым маршрутом пробираюсь к лестнице, ведущей в подвал. Вдалеке слышится голос Сакуры, ругающейся с Наруто. Они действительно решили не ложиться спать?.. Сторожат меня? Что ж, тем лучше.
Возвращаюсь, бережно прижимая к груди свёрток. Если я сейчас кого-нибудь встречу, то объясню, что собираю вещи, — и это будет почти правдой.
…В моей комнате холодно, в ней всегда холодно, — и это неудивительно, потому что окна вечно распахнуты в ожидании твоего прихода, даже если на улице буря или минусовая температура. Пока я стаскиваю одежду, по коже бегут колючие, неприятные мурашки, и я сотрясаюсь под яростными порывами по-зимнему ледяного ветра: обнажённый, дрожащий, обмотанный растрепавшимися бинтами.
Однако надо торопиться.
Первым делом надеваю твою футболку. Неприятная, жёсткая ткань; сетчатые вставки царапают кожу — как ты мог носить это каждый день? Потом натягиваю штаны и сразу же, поверх них, — белые гетры. Мне моментально становится теплее: твоя одежда хоть и сшита из тонкого материала, хорошо греет. Наверное, с добавлениями шерсти. Это логично: тебе же наверняка часто приходилось ночевать в горах и пещерах, спать на земле.
Застёгиваю на шее твоё ожерелье — узкая проволока жгучими укусами впивается в кожу — проскальзываю безымянным пальцем в кольцо, — оно оказывается слишком большим, похудел я, что ли? — повязываю на лоб протектор и собираю волосы в хвост.
Последним надеваю чёрный плащ с красными облаками; он куда приятнее футболки на ощупь, или это из-за воспоминаний вчерашней ночи? Мягкая ткань струится по моим израненным предплечьям, и я обхватываю себя руками, желая подольше сохранить это ощущение, оно — как будто ты обнимаешь меня.
Мимоходом бросаю взгляд на часы: стрелки показывают пять минут второго. Уже скоро.
Открываю ящик стола, рассовываю по карманам кунаи и шурикены и беру в руки твою катану. Она вся в пятнах засохшей крови; мне это не нравится. Осторожно чищу лезвие и рукоять и разглядываю отражение собственного лица в серебристой сверкающей стали.
Всё… идеально.
Закончив приготовления, я забираюсь с ногами на подоконник и прислоняюсь головой к раме: обычно ты сидел так.
Считаю секунды по ударам собственного сердца. Пятнадцать минут… Двадцать… Половина.
Ты всегда приходил в половине второго.
Сегодня тебя не будет.
Сегодня здесь только — я.
Медленно поднимаюсь и выхожу из комнаты. Похоже, что все собрались в спальне Наруто: оттуда доносятся голоса и смех, и я на секунду останавливаюсь под дверью, прислушиваясь к этим звукам, похожим на эхо далёкого, давно забытого прошлого, другой жизни, которой у меня не было и теперь уже никогда не будет.
…Жаль, что у меня нет маленького глупого брата, которого можно было бы дожидаться после того, как всё закончится.
Глубоко вдыхаю и активирую шаринган; мир тут же начинает плавиться оттенками красного.
Совсем рядом Сакура произносит моё имя.
URL Пожаловаться E-mail U-mail Дневник Профиль
2007-10-15 в 19:22
Вансайрес
...ну а что – вот представь – что б если вдруг лазурными стали травы, а зелёными стали – песни?
Остаётся совсем немного — распахнуть дверь и долбануть по выключателю. Комната погружается в мерцающую тьму; благодаря шарингану я различаю всё и так, а им — им совсем не обязательно видеть. Я не жесток, о нет, если убивать — так сразу.
Шесть шурикенов — по числу присутствующих. Я не даю им опомниться, не даю понять, что происходит; я и сам почти ничего не вижу: движения кистей вверх — и взметнувшиеся рукава плаща застилают взор пеленой чёрно-кровавого безумия. Но долгие тренировки делают своё дело, не зря же я научился-таки попадать в ту мишень, которая за камнем. Как же хорошо, что я всё это время тренировался, ведь не знал тогда, для чего, а…. Интуиция.
Я слышу их крики, звуки падающих тел, скребущих по полу ногтей; кажется, шурикенов оказалось недостаточно — придётся добивать катаной. Не то чтобы мне хотелось это делать. Я не получаю удовольствия от процесса, нет, мне просто — всё равно. Опущенная катана протыкает чьё-то тело насквозь, пригвождая его к полу, и с хлюпающим звуком выскальзывает из разорванной плоти. Я повторяю эти действия поочерёдно с каждым. Последним, похоже, остался Наруто — он хрипит и вцепляется мне в штанину, но я безжалостно давлю его пальцы, вонзая катану в оранжевый комбинезон. Мангекьо Шаринган? Надо будет потом проверить.
До чего же вы оказались слабы. Никто даже не сопротивлялся. И не надо говорить про эффект неожиданности, шиноби не имеют на это права! Вы просто не могли поверить, признать свою ошибку, понять, как заблуждались насчёт меня.
Гениальный и жалкий клан Учиха. Как же я вас всех… презираю!!!
С силой провожу руками по векам, чтобы отогнать крутящиеся перед глазами видения, и тут вдруг замечаю её.
Сакура… Кажется, я недооценивал эту девчонку. Она умудрилась не только увернуться от шурикенов, но и спрятаться от моего шарингана.
Мягкий свет только что взошедшей луны заливает пол, изрисованный тёмными узорами растекающейся крови. Проклятой крови проклятого клана.
Она скорчилась в углу, обхватив колени руками, вжимаясь спиной в стену, пытаясь казаться ещё меньше и незаметнее. Бесполезно, Сакура. Тебе некуда бежать.
Подхожу ближе, смотрю пристально в глаза, наполненные болью и страхом: они бездонные и чёрные-чёрные, а когда-то давно были зелёными, как листва.
Она же спросит меня: «Зачем»?..
Она должна спросить.
Я хочу знать, что я на это отвечу.
Наклоняюсь над ней, протягиваю руку — пальцы почти физически ощущают тёмный, бездумный ужас, которым сочатся её поры, пропитана её кровь, истекают вместе со слезами глаза. Вот так-то, маленький глупый брат.
Она бессознательно прикрывает руками живот. Неужели и правда… да, Сакура?..
О, это даже забавно, очень забавно.
Оставить тебя жить?.. Но только, чтобы ты ему сказала, слышишь?! Чтобы он вырос с мыслью обо мне, с ненавистью ко мне, чтобы искал меня, чтобы жил ради того, чтобы отомстить мне.
Ты поняла?!
Хватаю её за ворот платья, поднимаю, впечатываю в стену.
Я ХОЧУ, ЧТОБЫОН МНЕ ОТОМСТИЛ!!!
…Она смотрит на меня щенячьими, преданными глазами, у неё всё ещё есть надежда, её растресканные, побелевшие губы выговаривают слова этой надежды, несмотря на то, что я всё сильнее сдавливаю её горло:
— З-зачем?..
Зачем?!
— Я… я ведь так любила тебя?..
Я ведь так любил тебя?!
— Тогда зачем?!..
Я не знаю. Я до сих пор не знаю. Я никогда не узнаю.
Мои пальцы разжимаются, и она падает на пол. Мне хочется сказать ей, что она недостойна даже того, чтобы её убивать, но я не могу.
Медленно поворачиваюсь и обвожу комнату потухающим взглядом: заново узнаю, припоминаю эти мёртвые сейчас лица, черты, искажённые гримасами боли и непонимания. Лица людей, которых я любил.
Почему я ничего не чувствую?.. Почему вы так безразличны мне? Где же раскаяние, где жалость, где ужас?!
Ничего. Ничего.
Всё тщетно. Бессильные, отчаянные попытки вырвать из груди, из моего, твоего сердца никогда не существовавшие чувства.
О, неужели всё было именно так?..
Я сползаю на колени, и колючая материя твоих брюк впивается в кожу тысячью мелких укусов. Больно.
Поднимаю голову; по глазам бьёт яркий, слепящий, больнично-безжизненный электрический свет. Больно.
Небо за окном светлеет; часы отстукивают последние оставшиеся до рассвета минуты, и тиканье секундной стрелки отдаётся у меня в голове ударами гигантского молота. Больно.
Больно, больно, больно.
Я с такой силой сжимаю рукоять катаны, что побелели костяшки пальцев.
Всматриваюсь в чистое, сверкающее серебром лезвие, разглядываю отражение своего – или твоего, кто теперь разберёт? – лица в узкой полоске металла.
Пусть будет больно, хоть какие-то ощущения.
Движение пальцев – щелчок пальцев по лбу.
Да. Вот так.
Ит… Ита…
Я не успеваю произнести твоего имени, боль огненным вихрем взрывает мир, раздирает моё тело на клочки, прожигает насквозь внутренности.
Пол уходит у меня из-под ног.
Я лечу, проваливаюсь в бездонный колодец, в чавкающую тьмой бездну; чьи-то слепые щупальца тянутся ко мне со всех сторон, холодными змеями заползают под одежду, вливаются в рот и ноздри густой мягкой глиной, я широко раскрываю глаза в немой отчаянной попытке вдохнуть.
Чёрная вязкая субстанция обволакивает моё тело, и я бессильно барахтаюсь в ней, чувствуя, как темнота твердеет и свивается вокруг меня в жёсткий кокон, сдавливая, сминая кости в порошок и вырывая из ободранного горла последний, предсмертный крик:
— Вытащи меня отсюда!!!
***
…И ты вытаскиваешь.
Вцепляешься стальной хваткой в запястья и тянешь вверх, сквозь плотно-зелёную толщу воды.
Я захлёбываюсь солнечным светом, зеленью деревьев, криками птиц, воздухом, внезапно хлынувшим в лёгкие, — так же, как секунду назад захлёбывался солёной водой.
Ты вытаскиваешь меня на берег, усаживаешь и ждёшь, пока я откашляюсь. Меня пару раз выворачивает всей этой водой, которой я наглотался, но, в конце концов, я снова могу дышать и поднимаю на тебя глаза.
Ты смотришь на меня испуганно и сердито, и это до странного непохоже на твоё утреннее безразличие. Да ты вообще сам на себя не похож: худые плечи подрагивают, мокрые волосы облепили лицо, глаза чуть расширены от пережитого ужаса; ты впервые не кажешься старше своего возраста, а сейчас тебе лет двенадцать, наверное.
— Саске! — начинаешь холодно, строго, — так всегда выговаривает нам отец, — но я сжимаюсь в комок, обхватываю ободранные коленки руками и часто-часто моргаю, чувствуя подступающие к глазам слёзы. И ты не выдерживаешь, прижимаешь к себе, шепчешь в ухо почти нежно: — Какого чёрта ты полез в озеро, глупый?
Я утыкаюсь носом тебе в шею и ловлю языком стекающие с намокшей чёлки капли; тебе щекотно, ты смеёшься, но потом вспоминаешь, что негоже так попустительствовать младшему брату, только что нарушившему строжайший запрет отца, и отстраняешься, качая головой.
— Если родители узнают, влетит нам обоим; и тебе, и мне — за то, что не усмотрел.
Я втягиваю голову в плечи и смотрю на тебя жалостливым взглядом.
Ты вздыхаешь и стягиваешь с меня мокрую одежду, потом вытираешь мне волосы единственной имеющейся у нас сухой вещью: своей футболкой, которую ты предусмотрительно скинул, прежде чем броситься в озеро.
Я пытаюсь протестовать, но ты встряхиваешь меня за плечи и серьёзно смотришь в глаза.
— Прекрати, Саске. Ещё не хватало, чтобы ты простудился.
— А…ты?
— Со мной всё будет в порядке, — ты снимаешь мокрые штаны, отжимаешь их и снова натягиваешь.
— Со мной тоже! — горячо возражаю я, но ты только улыбаешься и подхватываешь меня на руки.
Я смиряюсь со своей участью; по-хорошему надо бы вырваться, пойти самому, но в твоих объятиях так тепло, так спокойно, что совершенно не хочется доказывать свою самостоятельность в данный момент.
— Почему ты всегда сильнее? — ворчу я, удобнее устраиваясь у тебя на руках.
Ты усмехаешься и небольно щёлкаешь меня по лбу.
— Ну, потому, что я, например, не пытаюсь продемонстрировать своё умение скользить по воде, не будучи сам в нём уверенным.
Я вздыхаю и прижимаюсь к тебе. Мы идём через лес в сторону дома, лёгкий ветер развевает твои подсохшие волосы, и меня начинает дурманить их аромат, смешавшийся с запахом хвои и нагревшейся за день листвы. Последние дни уходящего лета.
Мне отчего-то хочется плакать, и я не сопротивляюсь этому желанию: начинаю всхлипывать и мелко подрагивать, утыкаясь тебе в грудь.
Ты останавливаешься и смотришь на меня полуудивлённо-полуобеспокоенно:
— Что случилось?
Мои рыдания усиливаются.
— Не уходи… — бормочу я, шмыгая носом.
— Ну Саске, — ты досадливо морщишься. — Мы же уже говорили об этом. Я не могу не идти сегодня на миссию.
Я отчаянно трясу головой.
— Нет! Вообще…
Ты на секунду прикрываешь глаза.
— Не понимаю, о чём ты.
Я и сам не очень-то понимаю, но меня пугает едва заметная перемена в твоём голосе. Не то чтобы он стал холодным или жёстким, просто — каким-то неестественным, слишком ровным; так произносят слова хорошо заученной роли.
Больше я не успеваю ничего спросить: мы подходим к дому, и навстречу нам выбегает мама, торопливо вытирая руки о фартук. Наверное, она заметила нас в окно.
— Итачи, Саске! — кричит она ещё издалека. — Почему вы раздетые? На улице уже совсем не жарко!
— Саске упал в озеро, — сообщаешь ты, прежде чем я успеваю открыть рот. — Это я виноват.
Мама качает головой.
— Ох… Ну ладно, ладно, идите быстрее оденьтесь, пока отец не заметил.
Ты киваешь, спускаешь меня на пол, и мы торопливо идём через весь дом к тебе в комнату.
— Зачем? — выдыхаю я, еле поспевая за твоими быстрыми шагами. — Зачем ты сказал, что я упал в озеро, если я специально туда полез? Не надо меня покрывать!
— Саске, мне перепадёт в любом случае, — отвечаешь ты на ходу. — Какой смысл ещё и в твоём наказании?
Я растерянно замолкаю и сильнее вцепляюсь тебе в руку. Я не отпускаю её даже тогда, когда мы заходим в комнату, и ты открываешь шкаф, чтобы найти себе новую одежду. Тебе неудобно, но ты ничего не говоришь, просто достаёшь первую попавшуюся футболку, — и я тут же чувствую холодный удар в сердце.
Я дёргаю тебя за руку и шепчу:
— Не надо. Не одевай её.
...ну а что – вот представь – что б если вдруг лазурными стали травы, а зелёными стали – песни?
Ты поворачиваешься и удивлённо приподнимаешь брови.
— Она мне не нравится. Очень не нравится, — объясняю я убеждённо, стараясь заглушить мысль о том, что мои вкусы никогда не были и не будут для тебя аргументом.
Недоумение на твоём лице сменяется недовольством.
— Что за капризы, Саске?
Я чувствую отчаяние. Не знаю, почему меня бросает в дрожь от одного взгляда на эту странную чёрную футболку с сетчатыми вставками, и не понимаю, как объяснить, что это очень важно. Поэтому я просто привстаю на цыпочки и смотрю на тебя умоляюще:
— Ну пожалуйста, братик! Пожалуйста, я очень тебя прошу!
Ты качаешь головой и берёшь из шкафа другую футболку. Я чувствую облегчение, однако тревога, появившаяся, пока мы шли по лесу, никак не хочет меня отпускать. Возможно, если бы я понял, откуда она взялась, всё бы прошло, но я не могу. Так бывает после того, как приснился кошмар: уже не помнишь его содержание, но тяжёлое, мрачное впечатление отравляет весь день.
— Почему ты до сих пор здесь? — холодно интересуешься ты. — Иди тоже переоденься.
Кажется, ты всё-таки рассердился из-за футболки. Хотя по твоему лицу, как всегда, невозможно понять.
Я молчу и не двигаюсь.
— Иди, Саске, — повторяешь ты и ложишься на кровать, отгораживаясь от меня книгой и знакомым равнодушным выражением на лице.
Нет. Не сегодня! Пожалуйста, только не сегодня!..
Мне бы хотелось подбежать сейчас к кровати и обнять тебя, вцепиться так, будто от этого зависит моя жизнь, и не отпускать, до самого утра. И потом тоже.
Но я не могу решиться. Ты не шевелишься, — я даже не вижу, чтобы вздымалась твоя грудь, — и снова так безразличен, что мне кажется: попробуй я к тебе прикоснуться, мои руки обхватят мёртвое тело, скользнут по гладкой поверхности ледяной статуи. Это очень страшно.