Пользование источниками было ограничено существовавшим порядком, согласно которому доступ к официальным документам был возможен лишь через пятьдесят лет после их появления. Только в период написания настоящей книги установлен новый порядок, разрешающий доступ через тридцать лет. Материалы состоят главным образом из личных воспоминаний многих людей. Историки привыкли с подозрением относиться к таким источникам и требуют подтверждения фактов документами. Я могу только заметить, что относительно, скажем, эпизода с принятием решения о рассредоточении конвоя PQ.17 летом 1942 года и относительно бесчисленного множества других важных акций на основании данных разведки, в которых я участвовал лично, соответствующих документов нет и не может быть. Однако необходимо отметить, что большинство людей, с которыми обсуждались те или иные эпизоды, приучены быть объективными, точными и внимательными к деталям. В тех случаях, когда память подводила их, факты нетрудно было проверить в беседах с другими, старшими или младшими по отношению к ним.
Некоторые вели во время войны дневники, а позднее дополняли свои записи деталями о тех эпизодах, которые интересовали их больше других. Некоторых просили дополнить памятные записки, в которых адмиралтейство пыталось зафиксировать уроки, полученные разведывательным управлением ВМС в период 1939–1945 годов; эти записки были использованы и историческим управлением министерства обороны для сравнения и проверки, других личных заявлений. Я имел доступ к некоторым разделам истории разведывательного управления ВМС, которую писал во время войны покойный Чарльз Морган, а также к немецким, американским и норвежским источникам. Кроме того, я имел возможность беседовать с двумя начальниками разведывательного управления ВМС военных лет: адмиралом Джоном Годфри (1939–1942) и вице-адмиралом Эдмундом Рашбруком (1942–1946). Первый, в частности, позволил мне взять значительное число данных из своих неопубликованных мемуаров и из послевоенных исследовательских работ. Я многим обязан также работавшему с ним персоналу и его бывшим коллегам во всех отделах управления, особенно верховному судье Уинну и вице-адмиралу Норману Дэннингу, возглавлявшему разведывательное управление ВМС, перед тем как разведывательные службы видов вооруженных сил были объединены в рамках современного министерства обороны.
Поскольку в ходе войны разведывательные службы видов вооруженных сил сотрудничали все теснее и теснее, я извлек большую пользу из беседы с первым начальником объединенного разведывательного управления при министерстве обороны генерал-майором Кеннетом Стронгом, который был также главным советником по разведке генерала Эйзенхауэра во время кампаний в Северной Африке и при высадке в Нормандии. Значительную пользу принесли мне и беседы с господином Виктором Кэвендиш-Бентинком из министерства иностранных дел, занимавшим в ходе всей войны пост председателя объединенного разведывательного комитета. Я выражаю также благодарность по меньшей мере двумстам моим друзьям в разведывательном управлении ВМС.
При таком характере источников настоящая работа рискует оказаться или показаться недостаточно сбалансированной и слишком обобщенной. Первым четырем годам войны в ней отведено значительно большее место, чем двум последним, ибо это были годы экспериментирования, роста и восстановления после ослабления в период между двумя войнами. Поэтому периоду управления Годфри уделено большее внимание, чем периоду Рашбрука, который первым признал, что принял в свое ведение вполне работоспособную и подготовленную организацию. Однако если Годфри создал организацию, то Рашбрук был тем, кто руководил ее деятельностью во времена таких важных операций, как «Нептун», «Оверлорд», и кто пришел вместе со всеми к победе. Боевые действия на Тихом и Индийском океанах затронуты в книге поверхностно, потому что основные разведывательные операции на Дальнем Востоке проводились американцами, и адмиралтейство не могло играть на этом театре роль оперативного штаба, что имело место в ходе битвы за Атлантику. Точно так же и из кампаний на Средиземноморском театре в книге затрагиваются только наиболее интересные эпизоды, потому что методы разведки и большая часть источников информации были такими же, как и в Лондоне; Мальта и Александрия, а позднее Алжир и Бизерта, по существу, являлись, с точки зрения разведывательной деятельности, филиалами оперативно-информационного центра адмиралтейства.
События не представилось возможным изложить в привычной для многих строгой хронологической последовательности, ибо различные отделы и отделения разведки создавались и расширялись в далеко не одинаковые сроки; некоторые из них, работавшие весьма активно в 1944 году, в 1941 году существовали только в зародыше.
Я сосредоточил внимание на наиболее интересных и поучительных эпизодах, богатых уроками, которых не следует забывать. Читателю придется поэтому время от времени возвращаться к первой главе и к 1939 году, как бы рассматривая один за другим щупальца осьминога, мозгом которого являлась комната 39.
За попытку в последней главе извлечь некоторые уроки из опыта разведывательного управления ВМС ответственность я беру на себя. Некоторые из этих идей окажутся выражением мыслей и идей ведущих сотрудников управления; другие сформировались в результате обсуждения их с опытными рядовыми сотрудниками управления; и лишь немногие, насколько я понимаю, являются моими собственными. Я охарактеризовал эту главу как «предварительные рассуждения»; в известном смысле таковой является и вся книга — предварительные рассуждения о весьма обширной теме.
Глава 1
Комната 39 и начальник
Чтобы нанести визит начальнику разведывательного управления ВМС в 1939 году, вы должны были войти в здание адмиралтейства через подъезд, выходящий на площадь Молл позади памятника Куку. О вас докладывали по телефону, провожали по мрачному, звонко отражавшему ваши шаги пятидесятиметровому коридору, похожему на вестибюль в зданиях центральных графств Англии, и приводили в короткий трансепт. Здесь вас передавали на попечение одетых в форму посыльных, находившихся в «предбаннике», или канцелярии, через который можно было пройти в комнату 39. Канцелярия была до потолка завалена кипами документов, ящиками и лотками для бумаг, чайниками, молочными бутылками и принадлежностями для приготовления чая. Если вы были одним из сотрудников управления и имели право входа в эту штабную комнату, то проходили канцелярию, поворачивали дверную ручку и входили.
И сколько бы раз это ни происходило, ваш взгляд в первую очередь останавливался на том, что было видно из трех высоких окон напротив двери, выходящих на запад: сад дома номер 10 на Даунинг-стрит прямо перед вами; комплекс из здания министерства иностранных дел, озера в парке Святого Джеймса и памятника воинам-гвардейцам с правой стороны; а с левой — здание государственного казначейства и старинное здание адмиралтейства — ужасно непрочные здания, подумаете вы, для размещения в них мозговых центров огромной военной машины. В средней части панорамы расположен парадный плац, использовавшийся гвардейцами для выноса знамени перед строем, а теперь занятый машинами с устройством для подъема в воздух аэростатов заграждения.
Во много раз больше, чем когда бы то ни было в мирное время, это историческое место пересекают непрерывно снующие из одного здания в другое представители высшего руководства страны: премьер-министр, министр иностранных дел, начальники штабов видов вооруженных сил, правительственные чиновники, начальники планово-оперативных и разведывательных управлений, кадровые гражданские служащие и различные временные начальники военного периода. Под комнатой 39 располагался особый выход из адмиралтейства, которым первый морской лорд пользовался, когда шел к Черчиллю или начальникам штабов, чтобы выслушать какие-нибудь важные указания. Иметь ключ к двери этого выхода было одной из привилегий сотрудников разведывательного управления ВМС. Над комнатой 39 располагался огромный кабинет первого лорда адмиралтейства. Сидя в нем, политический руководитель адмиралтейства выполнял те немногие функции руководства, которые оставили в его ведении военный кабинет и палата лордов. Приходивший сюда человек чувствовал себя среди этих зданий окруженным атмосферой огромного центра управления, как бы в Пентагоне, состоящем из пяти частей.
Тем не менее работавшие в комнате 39 выглядели и вели себя так же, как сотрудники любого другого учреждения: десять, а то и пятнадцать человек всегда здесь или названивали по телефону, или горячо обсуждали что-нибудь, диктовали, рассматривали документы, делали памятные заметки на карточках из плотной бумаги и рассовывали их по различным картотекам. «Помните, — писал бывший личный секретарь начальника морской разведки автору биографии Яна Флеминга, — все мы были там заядлыми писарями». И действительно, комната 39 — большая, неуютная, со стенами, выкрашенными кремовой краской, — судя по тому, что «входило» в нее и что «выходило», скорее всего, была похожа на редакторскую комнату большой ежедневной газеты. Иногда она становилась похожей на курительную комнату какого-нибудь клуба. Если было точно известно, что начальник управления отсутствует и в его кабинете — соседней комнате (комнате 38) нет никого, кто мог бы нажать на кнопку звонка или выглянуть с нахмуренными бровями из обитой войлоком двойной двери в углу, то перед большим мраморным камином и стоящими около него железными ведерками с углем собиралась небольшая группа сотрудников, чтобы поболтать о поступивших за минувший день шифровках с запутанной, тревожной, а иногда и весьма удручающей информацией. Никто в этой группе не пытался играть роль старшего; начальника в комнате 39 не было. Офицеры королевского флота, работавшие в этом отделе, давно уже отказались от попытки разыгрывать из себя каких-то особых персон секретной службы, которых многие называли в шутку «обитателями зоопарка». Да и в самом деле, если не считать некоторых, весьма секретных дел, в которые был посвящен ограниченный круг лиц, все офицеры здесь ничем не отличались от множества других. Большую часть старших офицеров подбирал сам начальник управления; если некоторые из них попадали в 17-й отдел разведывательного управления и в комнату 39, то это вовсе не означало, что они получали какие-то особые права и привилегии, скорее наоборот, работать им приходилось больше, чем другим.
В комнате 39 работали очень напряженно, ибо человек, сидевший в течение первых трех лет войны за обитой войлоком дверью — контр-адмирал Годфри, — был требовательным, любознательным, энергичным, а временами даже раздражительным и безжалостным начальником. Подобно водителю гоночного автомобиля, мчащегося вслед за остальными, он никогда не считал опасным или неучтивым нажать на акселератор; обладая острым и проницательным умом, он требовал таких же качеств и от других. Годы успешного командования такими кораблями, как «Кент» и «Рипалс», не прошли для него даром. Создав отдел, разработав для него задачи и наметив общий план действий, Годфри считал, что о деталях должны позаботиться подчиненные. Они обязаны, не беспокоя его, сделать все необходимое, и не иначе, как с характерной для него самого щепетильностью и аккуратностью. Проблема, которая вчера подлежала решению в первую очередь, могла рассматриваться им сегодня как требующая наименьшего внимания. Поэтому если в управлении допускались какие-нибудь промахи или проволочки, то взрыв негодования безо всякого предупреждения чаще всего раздавался в комнате 39. Ян Флеминг (личный помощник), сидевший за ближайшим к обитой войлоком двери столом, или Тэд Меррит (личный секретарь) принимали на себя первый удар; для этого они там и сидели; однако никогда не было так, чтобы волна от взрыва не прокатилась по всей комнате и дрожь не охватила всех ее обитателей.
В комнату вливался и выходил обратно нескончаемый поток документов. Если бы диверсанты противника учинили налет в самый разгар войны и здесь не было бы вооруженной охраны, которая смогла бы задержать их, они завладели бы бесчисленным множеством совершенно секретных шифровок, штабных документов, донесений и карт, которые, попади они в Германию, оказали бы немецкому штабу руководства войной на море неоценимую услугу в деле завоевания победы в только что проигранной им войне. Секретность была необходимой характерной чертой, но отнюдь не сущностью всего происходящего в комнате. Сюда поступали и уходили обратно не только документы; в комнату попадало извне, рождалось в ней и выходило в разные точки внешнего мира множество идей, и не обязательно на бумаге. Некоторые из них были лишь стимулирующими, другие, может быть, даже бессмысленными и глупыми, а некоторые определенно содержали в себе зародыш каких-нибудь достижений и успехов. Так, например, известно, что Скорцени и его парашютисты проявили необыкновенную оперативность, сообразительность и искусство, стремительно захватив на острове Крит английские документы и шифры, которые, по-видимому, оказались весьма полезными дешифровальной службе противника. В голову Флемингу пришла тогда идея, что, когда придет время наступления, нам необходимо будет проявить еще большую оперативность и ловкость. Тремя годами позже эта идея привела к захвату специальной группой всего архива немецкого штаба руководства войной на море — многих тонн документов, принесших английскому адмиралтейству неоценимую пользу в его дальнейшей деятельности. Или, например, такая идея, как план захвата в мае 1941 года немецких кораблей «Мюнхен» и «Лауенбург», выполнявших роль морских плавучих метеорологических станций, в надежде заполучить невредимыми имевшиеся на кораблях шифровальные машины, коды и другие документы. В результате этой успешной операции английский флот получил решающие преимущества. Или, скажем, идея о необходимости тщательной разработки обширного плана обеспечения высадки английских войск на побережье противника разведывательными данными о характере местности, что имело целью не повторять ошибок, допущенных в 1940 году при высадке на побережье Норвегии. План этот был задуман, разработан и корректировался в комнате 39.
Отождествлять все разведывательное управление ВМС при его штате около двух тысяч человек (в 1943–1944 годах) с одной комнатой 39 кажется абсурдным, если не знать при этом, насколько неизгладимой после первой мировой войны осталась память о комнате 40 в адмиралтействе. Именно в этой комнате группа под руководством Йюинга занималась поисками ключей к шифрам и кодам противника и справедливо завоевала самую лучшую репутацию своей изобретательностью и искусством, которая была бы еще лучшей, если бы о всех фактах знал не столь ограниченный круг лиц. Престиж морской разведки времен Джелико все еще был высоким.
В 1939 году адмирал Реджинальд Холл все еще давал советы и оказывал помощь. Никогда за всю свою историю начальник английской разведки не пользовался таким огромным авторитетом и влиянием, каким пользовался Холл. Теперь, когда английский флот воевал снова, эта традиция возродилась в лице контр-адмирала Годфри и его сотрудников. Таким образом, в репутации комнаты 39 сыграли свою роль и легендарное прошлое разведки, и ее современные дела.
17-й отдел разведывательного управления ВМС, в котором работали десять — двенадцать мужчин и женщин, называли «энергетической станцией», своеобразной «расчетной палатой», «мозговым трестом». И действительно, сотрудники этого отдела были источником неиссякаемой энергии, когда они представляли интересы адмиралтейства в некоторых наиболее важных комитетах английских и союзных военных органов. Правильно и то, что 17-й отдел был «мозговым трестом», однако вряд ли в большей мере, чем любой другой из двадцати отделов, отличавшихся друг от друга по тем или иным географическим или техническим признакам; кстати, процент штатских сотрудников в этих отделах был еще выше, чем в 17-м. Поддержание разведывательной машины в непрерывном движении; абсорбирование идей и фактов; надзор за тем, чтобы они попали к заинтересованным инстанциям, в соответствующие управления и отделы и не игнорировались ими; формирование не отстающего от времени мнения по основным вопросам, такого мнения, на которое можно было бы ссылаться как на оценку разведывательного управления ВМС, — таковы были функции 17-го отдела. Все, вместе взятые, они наилучшим образом характеризуются словами самого Годфри — «отдел координации». Этот отдел подавал идеи, но одновременно создавал организацию и поддерживал порядок.
Не менее важная обязанность сотрудников этого отдела заключалась в том, чтобы просмотреть все шифровки и телеграммы — а их поступало бесчисленное множество — и проследить за тем, чтобы важнейшие из них немедленно попали на стол начальника управления и его заместителей. Через отдел проходили не только шифровки адмиралтейства, но и копии большей части шифровок в адрес начальников штабов видов вооруженных сил, так же как и копии шифровок, исходящих от них. Многие из них имели гриф «совершенно секретно, особой важности», и поэтому, извлекая их из папки со специальным замком, требовалось оставлять свою подпись. В любой момент кто-то в отделе должен был пребывать в постоянной готовности предпринять необходимые шаги с целью координации действий; любой сотрудник 17-го отдела обязан был в случае необходимости заменить своего коллегу по работе. В любой день того или иного сотрудника из комнаты 39 можно было увидеть заседающим в том или другом объединенном комитете вооруженных сил. Капитана 3 ранга Дрэйка — в объединенном комитете стратегического планирования или в объединенном разведывательном комитете с целью обсуждения текущей потребности в разведывательном обеспечении и обмена мнениями с представителями армии, ВВС и министерства иностранных дел; капитан-лейтенанта добровольческого резерва ВМС Флеминга — в таких секретных организациях, как управление специальных операций, ведавшее диверсионной и подрывной деятельностью во вражеских странах, или в управлении политической войны, ведавшем пропагандой, распространением слухов и информации на территориях, занятых противником, или у самого начальника секретной службы; капитан-лейтенанта добровольческого резерва ВМС Монтегью — в тайных группах, которые занимались разработкой таких загадочных акций, как «операция Минсмит»; капитана 3 ранга Льюиса — в объединенной службе безопасности видов вооруженных сил, где он сидел с представителями контрразведки (MI.5 и MI.6, как их тогда обозначали), со своими коллегами и старшим советником по вопросам безопасности, обсуждая кодовые названия операций, организацию управления всеми секретными операциями, а также меры по сохранению тайны всех совместных действий видов вооруженных сил. Наконец среди сотрудников 17-го отдела был адвокат — некий Пен Слейд (позднее его заменил капитан-лейтенант добровольческого резерва ВМС Кристофер Шоукросс), который выезжал в 5-й и 6-й отделы разведывательного управления ВМС в Оксфорде, чтобы наблюдать за составлением и изданием географических справочников, а также за сбором различного рода разведывательной информации о характере местности, необходимой для использования в предстоящих операциях.
Остается сказать несколько слов еще о двух функциях, прежде всего о работе 14-го отдела управления. Секретари этого отдела также сидели в комнате 39 и заботились о том, чтобы самые секретные разведывательные данные попадали лишь к тем, кому необходимо было их знать, и чтобы они передавались им в специальных папках-скоросшивателях или запирающихся коробках с надписью: «совершенно секретно, особой важности». Эти документы печатались на особой бумаге определенного цвета, а ссылка на них в любом другом документе разведывательного управления разрешалась только в форме весьма осторожных формулировок. Довольно деликатная обязанность, если учесть естественную любознательность и интерес к этим документам старших офицеров и гражданских служащих, не включенных в список адресатов, которым они предназначались, иногда по не подлежащим объяснению причинам. Разведывательное управление ВМС, отвечавшее за сохранение секретов на флоте, было обязано показывать пример в таких делах. Другой важной обязанностью персонала 17-го отдела была подготовка проектов документов для начальника управления или его заместителя по вопросам, которые ставил перед ними премьер-министр или члены совета адмиралтейства, или начальники других управлений. В каком бы виде ни достигали эти документы тех лиц, которым они предназначались, из комнаты 39 они «исходили» написанными простым и энергичным «языком 17-го отдела», что явилось результатом совмещения отличной военно-морской подготовки и журналистского чутья бывшего сотрудника агентства Рейтер Яна Флеминга.
Иногда приходилось докладывать без бумажки. Вот как капитан 3 ранга Дрэйк писал об этом в письме на мое имя:
«Все мы привыкли к необходимости в любое время дня и ночи без страха входить в кабинет, а иногда и в спальню к морским лордам. Это требовало известной смелости, особенно когда нужно было разбудить адмирала Тома Филлипса (в то время первого заместителя начальника главного морского штаба), который довольно часто устраивался «вздремнуть» и обязательно гасил при этом свет.
Это был небольшого роста, но очень подвижный, резкий и не стеснявшийся в выражениях человек. Я не встречал в своей жизни никого, кто вскакивал бы с кровати быстрее, чем он. Однажды мне пришлось подходить к его кровати в темноте, ощупью. Неожиданно зазвонивший телефон сильно напугал меня, а из последовавшего разговора адмирала мне стало ясно, что кто-то начал было сообщать ему по телефону ту самую информацию, с которой пришел я.
Адмирал раздраженно крикнул в трубку: «Пришлите мне кого-нибудь из разведки, и побыстрее!» В этот момент я был вынужден обнаружить свое вторжение к нему и объяснить, что прибыл по приказанию начальника управления. Затем, оставаясь по-прежнему в темноте, я начал отвечать по памяти на многочисленные вопросы адмирала, в то время как точные ответы на них были записаны на клочке бумаги, который я держал в крепко сжатом кулаке. В минуты расстройства этот маленький человек мог (быть очень гневным. Однажды я видел, как, потрясая кулаком перед самым лицом премьер-министра, он напугал даже такого человека, каким был Черчилль».
Иногда у некоторых создавалось впечатление, что в комнате 39 замышлялись какие-то невероятные заговоры, что Годфри и Рашбрук — как и Холл в свое время — были вдохновителями и руководителями такой деятельности, которая не имела почти ничего общего с военно-морской разведкой, а относилась, скорее, к политике и надувательству. Если так и было в начале войны, то продолжалось это очень недолго.
До сформирования в 1940 году управления специальных операций инициатива в планировании «иррегулярных» акций принадлежала начальникам разведывательных управлений ВМС и армии, а также службе специальной разведки, которая и несла ответственность за осуществление таких акций. Однако получить официальное разрешение высших руководителей на проведение специальных операций было делом далеко не легким. Как рассказывает об этом Сомерсет Моэм, старшие офицеры «с удовольствием желали пользоваться выгодными результатами «иррегулярных» акций, однако ответственность за их осуществление всячески стремились переложить на кого-нибудь другого». Не удивительно поэтому, что под влиянием традиций разведывательного управления ВМС Годфри при участии своего помощника Флеминга взял на себя инициативу разработки и проведения многих агентурно-диверсионных операций с целью, например, лишить Германию поставляемой ей Швецией железной руды, или блокировать реку Дунай, или вывести из строя нефтеобрабатывающие предприятия в Румынии. В некоторых случаях при этом приходилось иметь дело с агентами-двойниками. Часть этих операций имела к флоту лишь косвенное отношение, но это было время, предшествовавшее изданию Черчиллем директивы «поджечь Европу». Годфри вспоминает, что Черчилль прибегал к агентурно-диверсионным операциям лишь в крайних случаях. Его осторожность в этом отношении, возможно, объясняется либо возражениями министерства иностранных дел, либо недостатком финансовых средств, либо одновременно и тем и другим.
Сотрудники комнаты 39 никоим образом не были разочарованы, когда все силы и средства агентурно-диверсионной деятельности были переданы вновь созданному управлению специальных операций.
Нежелание высших руководителей в главном морском штабе брать на себя ответственность за такие дела (ни одной операции нельзя было провести без разрешения начальника штаба или его заместителя) приводило к досадному пресечению большинства попыток в этом направлении. Правда, оставаясь в основном открытым органом разведки, 17-й отдел имел много и тайных связей, однако Годфри заботился главным образом об обеспечении флота практически необходимыми для его действий разведывательными данными. Коммодор Рашбрук, когда он принял управление в январе 1943 года, придерживался такого же взгляда и поэтому внес в работу разведки лишь незначительные перемены. Тем не менее, Годфри проявлял большой интерес к таким, например, замыслам, как план Сефтона Дельмера, разработавшего крупную «серую радиооперацию» по разложению вооруженных сил противника с помощью музыки и различных увеселительных передач. Этот план впервые обсуждался в комнате 39 и получил поддержку адмиралтейства, когда против него ополчились некоторые критики из Уайтхолла и из Би-Би-Си. Аналогичную поддержку в спорах против упорно возражавших ВВС в комнате 39 получили и планы австралийца Сиднея Коттона, предложившего осуществлять разведывательное фотографирование немецкого флота с самолетов, вылетавших на свободную охоту.
Чтобы описать роль начальника управления, который пользовался самым большим авторитетом и симпатиями подчиненного персонала, историку лучше всего обратиться к рассказу о работе в управлении его личного помощника. Ян Флеминг писал в 1948 году:
«В военное время начальник разведывательного управления ВМС эффективно использовал связи с гражданскими лицами за пределами Уайтхолла, да и внутри управления он чаще всего поддерживал контакты с гражданскими служащими, носившими военно-морскую форму.
Во время последней войны начальник управления считая целесообразным переводить большую часть таких связей и контактов на старшего офицера добровольческого резерва ВМС, который действовал как его личный помощник. Этот офицер владел тремя языками, имел обширный круг знакомых и устанавливал множество полезных контактов.
В результате «блестящие» идеи и предложения многих способных гражданских сотрудников, носивших военную форму и занимавших в управлении должности младших специалистов, часто принимались и осуществлялись значительно быстрее, чем если бы они доходили до начальника управления обычным порядком, то есть через начальника того или иного отдела и заместителя начальника управления. Фактически начальник управления использовал своего личного помощника чаще всего в таких делах, которые не имели прямого отношения к военно-морскому флоту.
Этот офицер использовался также в делах, связанных с диверсионными организациями и с выполнением секретных заданий за границей, при этом он действовал или индивидуально, или в сотрудничестве с другими работниками морской разведки.
Начальник управления считал также целесообразным иметь офицера, не загруженного обычными «отдельскими» обязанностями. Он направлял его в качестве своего представителя в межведомственные и межуправленческие комитеты.
Очевидно, что такого офицера целесообразно иметь в управлении в случае любой войны в будущем, при этом подбирать его надо с особой тщательностью и, если возможно, оставлять на этой должности в течение всей войны с тем, чтобы обеспечить качественное выполнение им особо секретных заданий».
Из сотрудников комнаты 39, которые действовали от имени начальника управления, Ян Флеминг был если не самым развитым и подготовленным, то, во всяком случае, самым энергичным и инициативным. Он обладал сравнительно скромными способностями анализировать и оценивать информацию, но зато был умелым организатором и отлично излагал мысли в документах. Его умению «устраивать» всякие дела и энергии, с которой он принимался за выполнение любой работы, мог бы, позавидовать любой сотрудник. Неиссякаемую энергию, любознательность и инициативность Флеминг унаследовал, видимо, от своего первого начальника, поручавшего ему множество важных дел. Как выразился один из работавших с ним сотрудников, Флеминг «никогда не откладывал дела в долгий ящик».
У него обычно моментально рождалась идея решения того или иного вопроса, и он сразу же приступал к действию, воодушевляя других и заставляя их верить в то, что все трудности можно преодолеть и все ошибки можно исправить. Решения и суждения он принимал не задумываясь, а иногда они были даже вызывающими. На документе, адресованном начальнику управления, но попавшем в руки Флеминга, могла запросто появиться резолюция: «Не имеет никакого отношения к 17-му отделу. Флеминг». После этого документ возвращался отправителю.
За столом напротив Флеминга сидел капитан 3 ранга в отставке Чарльз Дрэйк. Это был способнейший оценщик разведывательной информации, который представлял начальника морской разведки на конференциях в Ялте и Квебеке. Небольшого роста, с белокурой шевелюрой, медлительный в движениях и осторожный в выражениях, спокойный, с хорошей штурманской подготовкой и куда более расчетливый, Дрэйк был полной противоположностью Флемингу — тридцатидвухлетнему офицеру добровольческого резерва, высокому и темноволосому, с беспокойным взглядом и торопливой подпрыгивающей походкой.
Дрэйк рассказывает, как он, бывало, начинал работать над документом для объединенного разведывательного комитета и обращался к Флемингу за помощью. Закуривая сигарету с золотой каемкой, Флеминг нетерпеливо спрашивал: «Ну и что же, «доктор наук»? В чем дело?» Дрэйк обычно предлагал выйти из шумной 39-й комнаты в приемную и обсудить вопрос в спокойной обстановке, но Флеминг энергично настаивал: «Нет, нет, давай-ка лучше зови мисс Кэмерон и начнем писать. В таких делах самое важное — начало, с чего-то надо начать». Когда появлялась мисс Кэмерон, Флеминг легко и уверенно начинал диктовать, а через час документ приносили отпечатанным на машинке. Флеминг передавал его Дрэйку, который; прочитав два-три абзаца, восклицал: «Дорогой Ян, это же совсем не из той оперы, ты все изложил шиворот-навыворот!» «Ну и что же, — отвечал, нисколько не смущаясь, Флеминг, — выбрось первый абзац, остальные переделай по-своему». В результате почти всегда рождался отличный документ.