– Расслабьтесь, мы вошли в поток, если вы заметили, то мы не пошли по кругу, а сделали два витка. Третий может оказаться определяющим. Примечательно, что начинает Эмиль. Это знак. – Алим пространно завершил свой черед.
Эмиль понял, что его некая неосведомленность не играет роли. Или играет. Выходит, это уже та самая знаменитая игра. И он в ней участвует. А Алим дал ему некую подсказку и возможность собраться с мыслями. Спасибо ему. Пауза затянулась, надо говорить, а то они как бы зависли в верхней точке оборота.
– Войдя в поток, мы осмотрелись, нащупав множество опор, то множество – всего лишь точка отсчета Времени. Выходит, спор - то множественность восприятий, количественность неприятий иного плана естества, где качество - то лишь одна, другого рода единица. Но если нам случилось слиться, то мы познали вертикаль того, что раньше было даль, – он сам не совсем понял, откуда в нем родилось сказанное, и, замолчав, ожидал, что Мила его выручит.
Но иначе и быть не могло: Поток набирал силу, а второй виток неизменно становился огненным по отношению к первому и мог материализоваться, если сверху наслаивалось еще два более огненных витка…
– И мы, слои свои снимая, теряя, можем обрести свободу, скорость, совершенство. В Поток мешает нам войти малейшая предубежденность и неестественность в Пути.
Ведь лишь ступая без оглядки, сумев тем веру обрести, перестаем играть мы в прятки с самим собой, и с тенью бой уж не придется нам вести, – Мила тоже не совсем поняла, почему заговорила о другом.
Но сложнее всех было Алиму. Ему предстояло проявить непроявленное. И нельзя было медлить, Поток несся неимоверно. Это уже была стихия Времени.
– Когда Тотем сменяет Миф, а Мудрость уступает Воле, идет не смена – нечто боле: ответственность Со-Бытия. Уже не самость множеств «я», а Со-Творенное иное.
Пространство на мгновение проявило свою разноликую множественность и, как бы усвоив порцию Времени, застыло в новой насыщенности, стало иным. Игра завершила свой виток. И все это ощутили. Чувствовалась некая усталость, но вместе с ней и воодушевление.
Мила посмотрела на Эмиля и рассмеялась.
– Расслабься, Индикт, нас уже сняли. Ты даже и не понял, что мы уже были в ином и произвели там действие. Ну и что, что ничего не заметили. Просто там скорость иная. Промелькнуло все и записалось где-то на более тонких уровнях, постепенно внесутся записи, и произойдут изменения в более грубых слоях. Потом когда-нибудь осознаешь, что изменилось, если увидишь.
– Или тебе все же удалось побывать своим восприятием там, где ты действовал, – поинтересовался Алим, – неужели хоть один из нас да оказался острозорым?
– Смейтесь, смейтесь, – радовался Эмиль успешному завершению игры. – Я еще всех вас обскакаю.
– Не забудь палку-лошадку между ног зажать, когда скакать будешь, а то букву важную «с» потеряешь, как старик говорил, – поддел его Алим и рассмеялся своей шутке, – что, допиваем спокойно чай и продолжаем отчет? – предложил он.
– А это проще, чем игра? – спросил в ответ Эмиль.
– О, намного проще, только с Алимом это все равно, что с игрой: напряжет так, что мозги вскипят даже быстрее, чем чайник, – успокоила его Мила.
– Тогда я готов, – сразу напрягся Эмиль.
Алим поддержал игру и нагрузил его первой задачей:
– Вырази, пожалуйста, мой упорный напарник, какой урок ты извлек из нашего взаимодействия с Хранителем парка, когда мы были впятером, потом, от шоу Алекса, когда мы были вдвоем, потом от вхождения в поток, когда мы были втроем. И какое было отличие в проживании.
Эмиль хотел было сказать: «Ничего себе задачка», но это означало бы возврат к позиции простого «гусенка», которого используют все, кому не лень. А ему хотелось быстрее закрепиться в статусе «опытного». Ведь Мила даже и не учится на отделении, а просто общается с Алимом, и уже с такой легкостью скользит.
Есть в ней какая-то свобода и легкость, даже в сравнении с Яной и Алиной, в которых просматривается студенческая несерьезность, какая-то внешность, формальность, безответственность.
Так как же все-таки выразить свое, как и с чего начать.
– Он мысль свою гонял по кругу, и это нравилось ему, ведь лишь себе, единственному другу, он мог поведать о себе, и тихо мыслям улыбался. Он счастлив был, – описала Мила его состояние, – ты хоть о нас-то не забыл?
– А что, даже с мыслями собраться нельзя? – понял Эмиль, что теряет свои позиции.
– Собраться можно, но тогда это означает, что ты не в пути, ты выпал из мудрости в умничание, из будущего в прошлое и будешь ворошить давно улежавшийся мусор. Тебе это нравится?
– Нет. Поехали. Значит. Слова-паразиты, – отследил сам свое начало Эмиль и…открыл рот: секунда, две, три… – Точно: речь шла о хранителях, и, видно, не случайно, ведь это материнская, иньская функция. Например, хранительница очага, или охранная грамота, или охрана, или еще ангелы-хранители.
Но ведь все это – необходимость фиксации уже существующего как некой основы для вхождения нового. И, следовательно, где-то рядом совсем должны существовать янские, отцовские принципы обновления.
Точно! Тогда в шоу Алекса, как только мы находили новое видение происходящего или неожиданное продолжение, все менялось: и условия, и события. Об этом же говорил и Агент, что всему иному соответствует иное. Новому – новое.
– Видишь, какой шустрый, – подмигнул Алим Миле, – почувствовал только, что из потока выпадает и сразу резюмировал все три опыта. Свел воедино и еще на закон «Отрицания отрицания» вышел. Понял, что это принцип обновления, неотъемлемое следствие движения, а, значит, и самой жизни.
– Да, далеко пойдет, сразу видно, – шутливо согласилась Мила. – Так вроде мы тогда и программу в отношении отчета выполнили, осталось только набрать на компьютере – и можно гулять смело.
– Как бы ни так, – возразил Алим, – это вам можно гулять, а мне еще учебную и научную программу разрабатывать надо. Ведь на всё про всё всего неделя.
– Так с такими темпами, это аж неделя! – теперь Мила подмигнула Эмилю, – видишь, оказывается, и у мастеров бывает паника.