Как-то вечером я сидела в своей комнате, и вдруг вошел папа, пряча что-то под полотенцем. Я поняла, что это картина, он всегда оборачивал их так, когда возил на ярмарку. Папа сел и поставил картину на пол рядом со мной.
— Мне всегда нравилось это твое дерево, — сказал он. — Еще до того, как ты мне о нем рассказала.
— Да ладно, пап. Все нормально. Я переживу.
— Нет, Джулианна, не переживешь.
Я заплакала.
— Это было просто дерево...
— Не надо убеждать себя в этом. Мы с тобой знаем, что это неправда.
— Но папа...
— Не спорь со мной, ладно? — Папа глубоко вдохнул. — Я хочу, чтобы дух этого дерева навсегда остался с тобой. Я хочу, чтобы ты всегда помнила, что чувствовала там наверху. — Он колебался несколько секунд, а потом протянул мне картину. — Я сделал это для тебя.
Я развернула полотенце, и под ним оказалось мое дерево. Мой прекрасный волшебный платан. В ветвях папа нарисовал огонь восхода, и мне показалось, что я чувствую ветер. А в самых верхних ветках дерева сидела вглядывающаяся вдаль девочка, и ее щеки была красными от ветра. От радости. От волшебства.
— Не плачь, Джулианна. Я хочу, чтобы это помогало тебе, а не причиняло боль.
Я вытерла слезы со щек и высморкалась.
— Спасибо, папочка, — я улыбнулась. — Спасибо.
Я повесила картину напротив кровати. Она была первым, что я видела, просыпаясь, и последним — засыпая. И теперь, когда я могу смотреть на нее без слез, я вижу гораздо больше, чем просто дерево.
Мой взгляд на мир начал меняться.
Трус, трус, трус!
Яйца пугают меня. Куры тоже. Можете смеяться над этим сколько влезет, но я говорю совершенно серьезно.
Все началось с яиц в шестом классе.
И со змеи.
А еще с братьев Бейкер.
Братьев Бейкер зовут Мэтт и Майк, но кто из них кто, я так до сих пор и не научился различать. Они не близнецы, но выглядят и звучат совершенно одинаково, и оба учатся в классе Линетты, хотя один из них, наверное, должен учиться на класс старше.
Только я не могу представить себе учителя, которому хотелось бы два года подряд учить таких маньяков.
Именно от Мэтта и Майка я узнал, что змеи едят яйца. И когда я говорю «едят», то имею в виду, что они заглатывают их сырыми и вместе со скорлупой.
Пожалуй, я бы спокойно прожил всю жизнь без этого змеиного опыта, если бы не Линетта. Она влюбилась в парня по имени Скайлер Браун, жившего в трех кварталах от нас, и не упускала случая поторчать рядом, когда он играл на своих барабанах. Подумаешь, барабаны, мне-то что, верно? Но потом Скайлер и братья Джули собрали группу под названием «Таинственный Зассанец».
Когда мама об этом услышала, с ней чуть истерика не случилась.
— Какие же родители могут позволить своим детям играть в группе под названием «Таинственный Зассанец»? Это ужасно. Это отвратительно!
— В этом-то все дело, мам, — попыталась объяснить Линетта. — Таким образом они пытаются разозлить стариков.
— Ты называешь меня старухой, юная леди? Получается так, ведь меня же это разозлило!
Но Линетта только пожала плечами, говоря тем самым, что мама вольна делать собственные выводы.
— Марш! Марш в свою комнату, — приказала мама.
— За что? — не удержалась Линетта. — Я же ничего не сказала!
— Ты прекрасно знаешь, за что. А теперь иди в свою комнату и подумай над своим поведением, юная леди!
С тех пор если Линетта задерживалась вечером хотя бы на пару минут, меня тут же посылали за ней к дому Скайлера. Линетту это жутко смущало, но мне было куда хуже. Ведь я тогда еще учился в младшей школе, а «Таинственные Зассанцы» — уже в старшей. Так что они уже выглядели довольно устрашающе и сотрясали всю округу оглушительными аккордами, а я выглядел так, будто только что вернулся из воскресной школы.
Отправляясь туда, я так нервничал, что у меня начинал дрожать голос. Он просто срывался. Но потом они убрали слово «таинственный» из названия группы, и оставшиеся «Зассанцы» стали звать меня к себе. Теперь, вместо того чтобы таращиться на меня, они говорили:
— Эй, малыш, заходи!
Или:
— Эй, Брайси, как насчет сладенького?
Именно там, в гараже Скайлера Брауна, в окружении парней из старшей школы, я и стал свидетелем того, как боа констриктор заглатывает яйца. Правда, я уже видел то же самое с крысой в спальне братьев Бейкер, так что полного сюрприза не получилось. К тому же я догадался, что все это было сделано только ради меня, поэтому не хотел доставлять им большой радости.
Но это все равно было нелегко, потому что наблюдать за тем, как змея проглатывает яйцо, гораздо противнее, чем вы можете себе представить. Боа невероятно широко разинул пасть, затем просто схватил яйцо и проглотил! Мы видели, как оно движется внутри него.
Но на этом все не закончилось. Когда змея заглотила еще три яйца, Мэтт или Майк спросил:
— Ну, Брайси, малыш, как он их переварит?
Я пожал плечами и постарался не сглотнуть во время ответа.
— С помощью желудочного сока?
Один из братьев Бейкеров отрицательно покачал головой и сообщил:
— Ему понадобится дерево. Или нога. — Он ухмыльнулся мне. — Может, одолжишь свою?
Я немного отступил, очень живо представив, как это чудовище следом заглатывает мою ногу.
— Н-нет!
Ребята рассмеялись, и один из них указал на боа, переползавшего комнату.
— У-у, жаль. Теперь ему придется воспользоваться пианино!
Пианино! Что это за змея такая? Как моя сестра может находиться в одной комнате с таким монстром? Я посмотрел на Линетту. Она хоть и пыталась изобразить полное равнодушие, но я-то знал — она напугана до смерти.
Змея трижды обернулась вокруг одной из ножек пианино, а Майк и Мэтт подняли вверх руки со словами:
— Тсссс! Тсссс! Всем тихо. Сейчас будет!
Змея замерла, затем сжалась. И когда она сжалась, мы услышали, как внутри нее хрустнула яичная скорлупа.
— О боже! — простонали девчонки.
— Во дает! — воскликнули парни.
Майк и Мэтт улыбнулись друг другу широченными улыбками и в один голос сказали:
— Ужин подан!
Я старался делать вид, что история со змеей не произвела на меня никакого впечатления, но на самом деле мне эта сцена потом в кошмарах снилась. Вместе с крысами. И кошками.
И со мной.
А потом кошмар начался и в жизни.
Как-то утром, недели через две после ужина боа в гараже Скайлера, на нашем крыльце появилась Джули, и, угадайте, что она держала в руках? Коробку яиц. Она почему-то пела рождественскую песенку, а потом сказала:
— Здорово, Брайс! Помнишь Эбби, Бонни, Клайда, Декстера, Юнис и Флоренс?
Я просто уставился на нее. Мне казалось, что оленей Санты зовут как-то не так.
— Ну помнишь... моих курочек? Тех, что я купила для научной ярмарки в прошлом году?
— А, ну да. Как я мог забыть.
— Они снесли яйца! — Джули протянула мне картонную коробку. — Вот, держи! Это тебе и твоей семье.
— О! Ну, спасибо, — сказал я, закрывая дверь.
Раньше я очень любил яйца. Особенно омлет с беконом или сосисками. Но даже если отбросить случай со змеей, эти яйца в любом случае показались бы мне безвкусными. Ведь их снесли куры, которые вылупились из яиц, которые Джули Бейкер купила в пятом классе для научной ярмарки и сделала для них инкубатор.
Она на той ярмарке победила всех, хотя в ее проекте всего-то и требовалось, что пялиться на яйца. Уж какие тут сложности могут быть?! Вам нужна коробка, куча рваных газет и лампа — вот и все.
Джули же написала отчет на двадцать страниц с таблицами и графиками — настоящими сложными диаграммами — о том, что происходило с яйцами. Яйцами!
Мало того, она еще заставила всех торчать на ярмарке почти до ночи. Представляете? У меня, например, был шикарный действующий вулкан, над которым я бился бог знает сколько времени, а всех интересовало только то, как будут вылупляться цыплята Джули Бейкер. Я даже сам подошел посмотреть, и — я старался быть совершенно объективным — это оказалось скукотищей. Они проклевывались всего пять секунд, а потом все замерло на пять минут.
А еще я слышал, как Джули прочла целую лекцию судьям. У нее была указка — вы можете поверить в это? Не карандаш, а настоящая витая указка, так что она могла с приличного расстояния тыкать в свои графики и таблицы, разъясняя все стадии эксперимента, продлившегося двадцать один день. Для полной картины ей не хватало только костюма цыпленка. И я уверен, если бы Джули до этого додумалась, то точно бы напялила.
Впрочем, мне было наплевать. Джули всегда остается Джули, так? Но вот прошел год, и я стою с коробкой яиц, снесенных ее курами. И я уже было снова взбесился из-за этого ее дурацкого проекта, но тут подошла мама и спросила:
— Кто приходил, милый? Что это у тебя? Яйца?
По маминому лицу я понял, что ей не терпится сделать омлет.
— Да, — ответил я, протягивая ей коробку. — Но я лучше съем кашу.
Мама открыла коробку и улыбнулась.
— Как мило, — сказала она. — А кто их принес?
— Джули. Она их вырастила.
— Вырастила?
— Ну, то есть ее куры.
— О? — Мамина улыбка начала затухать, когда она снова открыла коробку. — Вот как. А я и не знала, что у нее есть... куры.
— Забыла? Вы с папой целый час наблюдали, как они вылупляются, в прошлом году на научной ярмарке.
— А откуда я узнаю, что в этих яйцах нет... куриц?
Я пожал плечами.
— Я же сказал, я съем кашу.
Мы все ели кашу, но говорили о яйцах. Папа думал, что с ними все в порядке — когда он был маленьким, он ел свежие яйца с фермы, и это было восхитительно. А мама опасалась, что в яйце может оказаться мертвый цыпленок. А потом речь зашла о роли петухов — тех, без кого не было бы меня и моей сестры.
Наконец Линетта сказала:
— А вы не думаете, что мы бы знали, будь у них петух? Да все бы знали!
С ней все согласились.
— А может, они что-то с ним сделали, ну, чтобы он не пел? Что-то вроде кастрации для котов? — предположила мама.
— Кастрированный петух, — произнес папа так, словно ничего глупее в жизни не слышал. Но потом он посмотрел на маму и понял, что лучше не смеяться над ней, а согласиться с ее идеей насчет кастрации. — Хм-мм, — пробормотал папа, — я о таком никогда не слышал, но ведь все возможно.
Линетта пожала плечами и сказала маме:
— А почему бы тебе просто не спросить у них? Позвони миссис Бейкер и спроси.
— О, — начала мама, — не хочу я звонить ей с глупым вопросом по поводу яиц. Это как-то невежливо.
— Спроси у Мэтта или Майка, — предложил я Линетте.
Она злобно посмотрела на меня и прошипела:
— Заткнись.
— Что? Что я такого сказал?
— Ты не заметил, что я больше не общаюсь с ними, идиот?
— Линетта! — воскликнула мама. Словно она в первый раз слышала, как сестра говорит мне нечто подобное.
— Но это правда! Как он мог не заметить?
— Я как раз собиралась спросить тебя об этом, милая? Что-нибудь случилось?
Линетта вышла из-за стола и задвинула свой стул.
— Будто тебе есть дело, — бросила она и ушла к себе в комнату.
— О боже, — вырвалось у папы.
Мама извинилась и пошла за Линеттой.
Когда она скрылась из виду, папа спросил:
— А почему бы тебе не спросить у Джули?
— Папа!
— Только один простой вопрос, Брайс. Тебе не будет больно.
— Ага, простой, только вот ответ будет на полчаса! Папа изучал меня с минуту, а потом вдруг сказал:
— Парень не должен бояться девочку.
— Я не боюсь ее!
— А я думаю, боишься.
— Папа!
— Серьезно, сынок. Я хочу, чтобы ты спросил у нее. Победи свой страх и получи ответ.
— Есть ли у них петух?
— Да.
Папа встал и поставил свою тарелку в раковину:
— Мне пора на работу, а тебе — в школу. Вечером я жду ответ.
Отлично. Просто здорово. День был кончен, еще не успев начаться. Но когда в школе я рассказал обо всем Гэррету, он только пожал плечами и сказал:
— Но она ведь живет напротив тебя, так?
— Да, и что?
— Ты можешь просто заглянуть через забор.
— Шпионить, что ли?
— Именно.
— Но... как я пойму, кто из них петух?
— Петухи... ну я не знаю... больше. И у них больше перьев.
— Перьев? Я что, должен их пересчитать?
— Нет, дурак! Мама говорит, что самцы всегда светлее. — Потом он рассмеялся и добавил: — Хотя в твоем случае я в этом не уверен.
— Спасибо. Ты мне очень помог, приятель. Я ценю это.
— Да точно, петухи больше и перья у них светлее.
А может, они наоборот чернее или краснее? И это не у петухов на голове растет такая красная штука?
А еще у них что-то вокруг шеи, да? А, нет, у них вокруг клюва такие штуки...
— По-твоему, я должен заглянуть через забор и высматривать большие перья и что-то красное?
— С другой стороны, кажется, эти красные нашлепки на голове есть и у куриц. Хотя и не такие большие.
Я пронзительно посмотрел на Гэррета и уже собирался попросить его забыть об этом, но он сказал:
— Я пойду с тобой, если хочешь.
— Серьезно?
— Ага, приятель. Серьезно.
Вот так и получилось, что в половине второго мы с Гэрретом Андерсоном шпионили у забора Бейкеров. Не самое мою любимое занятие, но в данном случае у меня не было выбора, ведь вечером я должен был дать папе ответ.
Мы понеслись туда со скоростью света. Я подумал, что если мы поспешим, то успеем все сделать еще до того, как Джули вернется из школы. Мы даже не забежали домой бросить рюкзаки. А кинулись прямо к дому Бейкеров и принялись шпионить.
Заглядывать через их забор необходимости не было. Все было отлично видно и сквозь него. Но Гэррет все время тянул голову вверх, и я последовал его примеру, хоть и понимал, что это мне здесь жить, а не ему.
На заднем дворе царил настоящий хаос. Какой сюрприз. Кустарник нестриженный, вместо травы жуткое грязное месиво, а в углу виднелось чудное строение из досок и проволоки.
Гэррет первым заметил их собаку, расположившуюся чуть дальше между парой жалкого вида шезлонгов. Он указал на пса и спросил:
— Как думаешь, из-за него могут быть проблемы?
— Да мы уйдем раньше! Где эти дурацкие куры?
— Наверное, в курятнике, — ответил Гэррет, затем поднял камень и швырнул его в клетку.
Сначала мы увидели настоящий взрыв из перьев, а потом показалась одна птица. Она почти не отошла от клетки, но и на таком расстоянии мы видели, что у нее есть перья и красная нашлепка на голове.
— Ну? — спросил я у Гэррета. — Это петух?
Он пожал плечами.
— По-моему, это курица.
— Откуда ты знаешь?
Он снова пожал плечами.
— Мне так кажется.
Мы с минуту наблюдали, как птица топчется в грязи.
Потом Гэррету надоела эта сцена, он схватил другой камень и уже собрался запустить им в клетку, как открылась задняя дверь и из дома вышла Джули.
Мы замерли. Глядя на Джули через забор, я пробормотал:
— Когда она успела вернуться?
Гэррет пробормотал в ответ:
— Пока ты гадал, петух это или нет. — Немного погодя он добавил: — Слушай, а нам везет. Она, похоже, пришла собрать яйца.
Но Джули сперва решила поздороваться с петухом. Она опустилась в самую грязь и принялась обнимать его и говорить, какой же он у нее молодец. Потом Джули отпустила эту бедную птицу и принялась сюсюкаться с другой. А затем она запела. Запела! Оглушительно громко.
— В дождливый день мне светит солнце. На улице холод, а у меня в душе май. Ты спросишь, почему? Я отвечу: благодаря моим девочкам. Моим ма-а-алень- ким девочкам...
Джули заглянула в клетку и прокудахтала:
— Привет, Фло! Добрый день, Бонни! Выходите, мои малютки!
Клетка была слишком маленькой для Джули. Размером с конуру для небольшой собаки. Но разве это остановило Джули Бейкер? Нет. Она опустилась на корточки и пролезла внутрь. Куры, кудахча, повыскакивали наружу, и очень скоро заполнили весь двор, а от Джули остались только ее перепачканные туфли.
Но вот слышали мы многое. Она что-то делала в клетке, продолжая петь:
— Мне не нужны ни деньги, ни удача, ни известность. У меня есть все, о чем только можно мечтать. Ты спросишь, почему мне так хорошо? Благодаря моим девочкам. Моим ма-а-аленьким девочкам...
Я уже больше не искал птицу с самой большой красной нашлепкой на голове. Я не сводил глаз с туфель Джули Бейкер, пытаясь понять, как можно быть такой счастливой, когда у тебя все туфли в курином помете.
Гэррет вернул меня на землю.
— Здесь только куры, — сказал он. — Посмотри.
Я перевел взгляд с туфель Джули на птиц. Сперва я их сосчитал. Одна-две-три-четыре-пять-шесть. Да и как можно было забыть, что у нее вылупилось шесть цыплят — это же рекорд школы. Об этом, наверное, вся страна знает.
Но я не совсем понял, что Гэррет имел в виду. Да, здесь только куры, но что это значит? Я не хотел, чтобы он снова разозлился на меня, но все равно я ничего не понимал. Наконец я решился:
— То есть петуха тут нет?
— Совершенно верно.
— А ты откуда знаешь?
Гэррет пожал плечами.
— У петухов всегда напыщенный вид.
— Напыщенный вид?
— Точно. И к тому же у них у всех одинаковые перья. И эти красные нашлепки тоже. — Гэррет кивнул. — Ага. Тут, определенно, только куры.
Вечером отец спросил у меня, накручивая макароны на вилку:
— Ну, сынок, миссия выполнена?
Я улыбнулся ему и тоже принялся за макароны.
— Угу, — ответил я, выпрямляясь, чтобы доложить новости. — У нее только куры.
Папа отправил макароны в рот.
— И?
Я понимал — что-то не так, но что именно? Я постарался приклеить улыбку к лицу, говоря:
— И что?
Папа положил вилку и посмотрел на меня.
— Она так и сказала? Только куры?
— Ну, не совсем.
— Так что же точно она сказала?
— У-уу... вообще-то она ничего не сказала.
— В смысле?
— В том смысле, что я пошел и посмотрел сам. — Я старался, чтобы ответ прозвучал так, словно я совершил настоящий подвиг, но папа не купился.
— Ты не спросил?
— Мне не пришлось. Гэррет много знает о курах, так что мы просто пошли и посмотрели.
Линетта закончила топить в соусе свои три с половиной макаронины, потянулась за солью и ухмыльнулась, глядя на меня.
— А ты трус.
— Линетта! — воскликнула мама. — Не груби.
Линетта поставила солонку.
— Мама, он шпионил. Ты понимаешь? Он пошел к дому Бейкеров и подсматривал через забор. И ты хочешь сказать, что тебя это совсем не волнует?
Мама повернулась ко мне.
— Брайс? Это правда?
Теперь на меня смотрели все, и нужно было спасать положение.
— А что такого? Вы ведь просили меня выяснить про кур, вот я и выяснил!
— Трус-трус-трус! — прошептала моя сестра.
Папа по-прежнему не ел.
— И ты выяснил, — произнес папа, тщательно взвешивая каждое слово, — что у Джули только... куры.
— Точно.
Папа вздохнул, намотал макароны на вилку, отправил их в рот и жевал целую вечность.
Мне казалось, что я тону, только я не понимал, почему. И я решил исправить ситуацию:
— Получается, вы можете смело есть эти яйца, но я к ним не притронусь, даже не просите.
Мама ела салат и по тому, как она переводила взгляд с папы на меня и обратно, я понял, что она чего-то ждет от него. Но поскольку папа молчал, она спросила:
— Это почему?
— Потому что... ну... не знаю, как бы помягче сказать.
— Просто скажи, — резко бросил папа.
— Потому у них весь задний двор завален навозом.
— О господи! — воскликнула сестра, отбрасывая вилку.
— Ты имеешь в виду куриный помет? — спросила мама.
— Ага. И не в одном специальном месте. Им весь двор завален. Куры просто ходят по этому и...
— О господи! — стонала Линетта.
— Но это правда!
Линетта поднялась:
— И вы хотите, чтобы я после этого продолжала есть?
Не дожидаясь ответа, она вышла из столовой.
— Линетта, но ты должна что-то съесть, — крикнула ей вслед мама.
— Нет, не должна! — прилетел ответ из комнаты. А через секунду Линетта заглянула в столовую и добавила: — И не жди, что я буду есть эти яйца, мама. Слово «сальмонелла» тебе ни о чем не говорит?
После этого Линетта снова нас покинула, а мама повторила:
— Сальмонелла.
Она повернулась к папе.
— Как думаешь, у них может быть сальмонелла?
— He знаю, Пэтси. Меня больше волнует, что наш сын трус.
— Трус! Рик, пожалуйста. Брайс не такой. Он замечательный мальчик, который...
— Который боится девочки.
— Папа, я ее не боюсь, просто она раздражает меня!
— Почему?
— Ты знаешь почему! Она и тебя тоже раздражает. Она всегда перегибает палку!
— Брайс, я просил тебя победить свой страх, но вместо этого ты поддался ему еще больше. Если бы ты был в нее влюблен — это одно. Любви бояться можно, но это, это просто стыдно. Допустим, она много болтает и порой проявляет излишний энтузиазм, но что здесь такого? Подошел, спросил, получил ответ, ушел. Это же элементарно, бог ты мой!
— Рик... — произнесла мама. — Рик, успокойся. Он же узнал, что ты просил...
— Нет, не узнал!
— Почему?
— Он сказал, что у нее только куры! Конечно, у нее только куры! Вопрос был — сколько кур и сколько петухов.
Я почти слышал щелчок в голове и чувствовал себя полным идиотом. Неудивительно, что сейчас я был папе так противен. Я полный идиот! Конечно, они все куры! Гэррет вел себя как главный знаток кур, только на самом деле ничего он не знает! И зачем я его послушал?
Но было уже поздно. Папа был убежден, что я трус, и чтобы я победил свой страх, я должен был отнести коробку с яйцами обратно Бейкерам и сказать, что мы не едим яйца, или что у нас аллергия или еще что-то в этом роде.
Но тут вмешалась мама:
— Чему ты учишь его, Рик? Это же неправда. Если он вернет яйца, он должен будет сказать им правду!
— Какую? Что ты боишься сальмонеллы?
— Я? А тебе все равно?
— Пэтси, не в этом дело. Мне не нравится, что мой сын — трус!
— Но учить его лгать?
— Отлично. Брайс, тогда просто выброси их. Но отныне я хочу, чтобы у тебя всегда был такой взгляд, будто внутри тебя живет тигр. Ты слышишь меня?
— Да, сэр.
— Ладно, на этом и закончим.
И следующие восемь дней все было тихо. Но однажды, в семь часов утра, Джули снова появилась на нашем крыльце с коробкой яиц в руках.
— Привет, Брайс! Держи.
Я постарался выпустить на волю тигра и отказаться, но она выглядела такой счастливой, что тигр быстро превратился в мурлычущего котенка. Джули протянула мне коробку. Я поспешил выбросить яйца прежде, чем папа спустится завтракать.
Это тянулось два года. Два года! Дошло до того, что это стало моим настоящим утренним ритуалом. Я высматривал Джули, чтобы не дать ей времени позвонить в дверь, и сразу же выбрасывал яйца, пока папа не увидел их.
Но однажды я сплоховал. Какое-то время после того, как спилили ее любимый платан, Джули не показывалась, но вот однажды утром она снова оказалась у нашей двери с коробкой яиц. Я взял их, как обычно, и, как обычно, пошел выбрасывать.
Но мусорное ведро на кухне было переполнено, гак что я положил коробку с яйцами на самый верх, вытащил ведро и пошел выбрасывать мусор в большой контейнер у гаража.
И угадайте, кто как статуя замер у моего крыльца?
Яичная королева. Я чуть не уронил ведро.
— Почему ты до сих пор здесь? — поинтересовался я.
— Я... я не знаю. Я вот тут... подумала.
— О чем? — Я был в отчаянии. Мне нужно было добраться до контейнера до того, как Джули увидит свою коробку.
Джули смущенно отвела взгляд. Джули Бейкер смущена? Не думал, что такое возможно.
Впрочем, все равно. Сбоку в ведре торчал журнал, и я поспешил накрыть им яйца. Затем я собрался совершить рывок к мусорному контейнеру, но Джули загородила мне дорогу. Серьезно. Она встала прямо передо мной и вытянула руки так, как это делают вратари в ожидании мяча.
Я попытался обойти ее, но Джули не позволила.
— Что случилось? — спросила она. — Они разбились?
Отлично. И как я об этом не подумал?
— Да, Джули, — ответил я. — Мне очень жаль. — Но мысленно молил Бога помочь мне наконец выбросить мусор.
Только Бог, должно быть, спал. Джули стащила журнал с коробки с яйцами и убедилась, что они все целехонькие. Даже трещин не было.
Она застыла с коробкой в руках, пока я выбрасывал остальной мусор.
— Почему ты хотел их выбросить? — чужим голосом спросила Джули. Голосом тихим и срывающимся.
В общем, я рассказал ей про угрозу сальмонеллы из-за грязи на ее заднем дворе и сказал, что мы просто не хотели ранить ее чувства. Я повернул все так, будто мы были абсолютно правы, а она ошибалась, но чувствовал себя при этом последним мерзавцем. Полным, законченным мерзавцем.
Тогда Джули сказала мне, что другие соседи покупают у нее яйца. Покупают. И пока я переваривал эту невероятную новость, в голове Джули работал встроенный калькулятор.
— Ты понимаешь, что, я могла бы заработать на этих яйцах больше сотни долларов?
А потом она залилась слезами и убежала.
Сколько я ни пытался убедить себя, что не просил ее дарить нам эти яйца — я же не говорил, что они нам нужны, или они нам нравятся, или мы их хотим, — факт оставался фактом, я до этого ни разу не видел, чтобы Джули плакала. Ни когда она сломала руку на физкультуре, ни когда ее дразнили в школе. Даже когда срубили ее платан. Я почти уверен, что она плакала, но сам я этого не видел. Для меня Джули Бейкер всегда была слишком крутой, чтобы плакать.
Я пошел собираться в школу, чувствуя себя последним придурком на планете. Я тайком от нее и от отца целых два года выбрасывал яйца — и как это меня характеризует? Почему я просто не сказал ей: «Нет, спасибо, мы их не любим, они нам не нужны... Можешь отдать их змее». Или что-то в этом роде.
Действительно ли я боялся ранить ее чувства?
Или я боялся ее?
Яйца
Когда срубили платан, все стало разваливаться. Чэмп умер. А потом я узнала про яйца. Я знала, что Чэмп был уже очень стар, и хотя я все еще скучаю по нему, с его смертью мне было смириться легче, чем с правдой о яйцах. В историю с яйцами я до сих пор поверить не могу.
В нашем случае яйца были раньше кур, но еще раньше была собака. Как-то вечером, когда мне было лет шесть, папа вернулся с работы со взрослой собакой, сидевшей в кузове его пикапа. Кто-то сбил ее на перекрестке, и папа остановился посмотреть, жива ли она. Собака почти не пострадала, но была жутко худой и без ошейника.
— Голодная и насмерть перепуганная, — так он сказала маме. — Кто же смог вот так бросить свою собаку?
Вся семья собралась на крыльце, и я с трудом сдерживала себя. Собака! Чудесная собака! Сейчас я понимаю, что Чэмп никогда не был особенно красивым, но когда тебе шесть лет, любая собака — даже самая облезлая — кажется прекрасной.
Моим братьям собака тоже очень понравилась, но вот по маминому лицу я поняла, что она не горит желанием заводить домашнее животное. Она выразилась просто:
— У нас нет места для собаки.
— Трина, — сказал папа, — тут дело не в том, чтобы завести собаку, а в сострадании.
— Так ты не собираешься уговаривать меня оставить... это животное?
— И в мыслях не было.
— Так, и чего же ты хочешь?
— Давай вымоем ее, покормим, а потом, может быть, повесим объявление и найдем ей дом.
Мама внимательно посмотрела на него.
— Никаких «может быть».
Братья расстроились:
— Мы не оставим собачку?
— Нет.
— Но, ма-ам, — застонали они.
— Здесь не о чем говорить, — отрезала мама. — Мы его вымоем, покормим, а потом повесим объявление.
Папа обнял за плечи Мэтта и Майка.
— Когда-нибудь, ребята, мы купим вам щенка.
Но мама на это ответила:
— Только в том случае, если вы начнете убираться у себя в комнате, мальчики!
К концу недели собаку назвали Чэмпом. А к концу следующей недели он перебрался с заднего двора на кухню. И вскоре он уже бегал по всему дому. Никто не хотел заводить уже взрослую, радостно гавкающую собаку. Никто, кроме четырех пятых семьи Бейкер.
Потом мама стала замечать запах. Мы тоже чувствовали его, но когда мама заявила, что это из-за Чэмпа, мы дружно не согласились. Она так часто заставляла нас мыть его, что от Чэмпа запах просто не мог исходить. Мы по очереди понюхали его, и он замечательно пах цветочным шампунем.
Лично мне казалось, что это Мэтт и Майк редко моются, но понюхать их я не решалась. И поскольку причины запаха оставались тайной, мы прозвали его «Таинственным Запахом». За ужином только об этом и говорили, от чего мои браться были в диком восторге, а вот мама — нет.
Но однажды мама все поняла. И если бы не папа, она бы точно убила Чэмпа.
Мама была в ярости.
— Я же говорила, что это он. Таинственный Запах исходит от Таинственного Зассанца! Ты это видел? Ты эго видел? Он только что написал на ножку стола!
Папа взял бумажные полотенца и пошел туда, где только что стоял Чэмп.
— Где? Где это?
По ножке стекали три капли.
— Вот, — сказала мама, указывая дрожащим пальцем на мокрое место. — Вот!
Папа все вытер, потом осмотрел ковер и констатировал: