* * *
Почти на другом краю земного шара в прибрежной деревушке в Коста-Рике немолодой мужчина покрывал ногти прозрачным лаком. Он сидел на террасе очень необычного дома, а звали его Боскес Родригес. Сидя тут, с одной стороны он видел море, с другой — горы с покрытыми джунглями склонами. Боскес прожил здесь всю свою жизнь, на одном месте, в одном и том же удивительном доме. Прежде его знали как «Старого владельца бара из Кабуйи». Сегодня он понятия не имел, как его называют. Боскес редко бывал в Санта-Терезе — местечке, где находится его бар. Он считал, что место утратило свой дух. Виноваты в этом серфингисты и туристы, нахлынувшие сюда и взвинтившие цены на все, на что только можно. На воду в том числе.
Боскес ухмыльнулся. Иностранцы пили воду из пластиковых бутылок, которые покупали за баснословные деньги, а потом выбрасывали. После они развешивали плакаты, призывающие людей заботиться о природе.
«Большой швед из Маль-Паис — не такой, — размышлял Боскес. — Совсем другой».
На песке под сломанной ветром пальмой спиной к Тихому океану молча сидели два мальчика. Чуть поодаль с закрытым ноутбуком на коленях расположился мужчина. Он устроился в бамбуковом кресле перед низким домом с облупившейся голубой и зеленой краской. Это было что-то вроде ресторана, где временами торговали свежепойманной рыбой и алкоголем. Сейчас ресторан не работал.
Мальчики знали этого мужчину, одного из жителей деревни. Прежде он всегда играл с ними и нырял за ракушками. Сегодня они почувствовали, что нужно сидеть тихо. Обнаженный по пояс, мужчина был в бежевых шортах и босиком. Мальчики видели его редкие светлые волосы и струящиеся по загорелым щекам слезы.
— Большой швед плачет, — прошептал один из мальчиков. Теплый ветер унес его голос.
Другой мальчик кивнул.
Мужчина с ноутбуком плакал. Он рыдал уже несколько часов. Сначала — наверху, в своем деревенском доме на исходе ночи, потом — на берегу, куда вышел, чтобы подышать воздухом. Теперь он сидел тут, повернувшись лицом к океану. И продолжал плакать.
Много лет назад он попал сюда, в Маль-Паис, на полуостров Никойя в Коста-Рике. Несколько домов вдоль пыльной прибрежной дороги. Океан с одной стороны и тропический лес — с другой. Никаких соседей на юге, на севере — Плайя-дель-Кармен, Санта-Тереза и другие деревушки. Все они — мечта туриста. Длинные, идеально подходящие для серфинга берега, недорогое жилье и еще более дешевая еда. И никому нет до тебя дела.
«Лучше не бывает, — думал мужчина. — Чтобы спрятаться и начать жизнь заново».
Инкогнито. Под именем Дан Нильссон. Имея при себе сбережения, которые едва держали его на плаву, пока ему не предложили работу экскурсоводом в близлежащем заповеднике Кабо-Бланко. Такой вариант его устраивал. На своем квадроцикле он за полчаса доезжал до места, а сносного знания языка хватало, чтобы объясняться с основной массой добравшихся сюда туристов. Вначале их было немного, в последние годы стало больше, сегодня — достаточно, чтобы иметь занятость четыре дня в неделю. В оставшиеся три Дан общался с местным населением. Избегал туристов и серферов. Его не прельщали ни водная стихия, ни дурманящая травка. Он был крайне сдержан в большинстве случаев и почти незаметен — человек с прошлым, которому в настоящем нет места. Из него мог бы получиться персонаж книги Грэма Грина.
Сейчас Нильссон сидел в бамбуковом кресле, держа на коленях ноутбук, и плакал. Неподалеку два обеспокоенных мальчик гадали, чем так опечален большой швед.
— Может, спросим, что случилось?
— Не надо.
— Вдруг он потерял что-то, что мы можем найти?
Большой швед ничего не терял. Сквозь слезы он принял решение. В конце концов. Решение, необходимость принятия которого стало для него неожиданностью. Он был вынужден его принять.
Нильссон встал.
Первым делом он нашел пистолет «3ИГ-Зауэр», взвесил его на ладони и взглянул на окно. Он не хотел, чтобы мальчики увидели оружие. Он знал, что они следовали за ним чуть позади. Они всегда так делали. Сейчас они притаились в кустах и ждали. Мужчина положил пистолет, зашел в спальню и закрыл приоткрытое окно. Не без труда отодвинув деревянную кровать, он подобрался к каменной кладке. Один из блоков качался, и хозяин дома приподнял его. Под ним лежала кожаная сумка. Вытащив сумку, Нильссон положил в освободившееся пространство пистолет и поставил блок на место. Отметил, как точно и продуманно он действует. Ему нельзя сбиваться с курса, лишний раз обдумывая и рискуя раскаяться. Он принес сумку в гостиную, подошел к принтеру и взял лист формата А4, плотно исписанный. Затем убрал лист в сумку.
Там уже лежали несколько предметов.
Когда Нильссон вышел из дома, солнце уже висело над верхушками деревьев, освещая незамысловатую террасу. Сухой бриз шевелил гамак, и стало понятно, что на дороге будет пыльно. Очень пыльно. Нильссон осмотрелся в поисках мальчиков. Они исчезли. Или спрятались. Однажды он нашел их под пледом. Приняв их за прокравшегося в дом варана, осторожно отодвинул одеяло.
— Что вы тут делаете?
— Играем в варанов!
Держа сумку в руке, мужчина сел на квадроцикл и отправился в Кабуйю — соседнюю деревушку.
Он ехал к другу.
Дома бывают разные, и такие, и сякие, но дом Боскеса — особенный. Он строился в единственном экземпляре. Изначально это была деревянная рыбацкая хижина, построенная отцом Боскеса в незапамятные времена. Две комнатки. Семья Родригесов голодала, и после появления каждого следующего ребенка Родригес упорно расширял жилище. Когда запасы древесины иссякли, отец начал, как он сам говорил, импровизировать. Строил из подручных материалов. Из металлических листов, ламинатной доски и всевозможных сеток. Иногда из прибившейся к берегу древесины и из частей списанных рыболовных судов. Нос судна папа Родригес припас для себя. Нос представлял собой расширение с южной стороны дома, куда Родригес-старший с трудом мог пропихнуть свое тело и забыться, попивая плохой или не очень плохой ликер и читая Кастанеду. Уж таков был отец.
Время шло, и в доме остался лишь Родригес-младший, Боскес. Его ориентация оставила его без потомства, а последний любовник умер несколько лет назад. Сегодня Боскесу семьдесят два, и он много лет не слышит цикад. Но друг он по-прежнему хороший.
— Что я должен сделать? С сумкой? — спросил Родригес-младший.
— Ты должен отдать ее Гилберто Лувизио.
— Но он же полицейский!
— Вот и хорошо, — ответил Дан Нильссон. — Я ему доверяю. А он — мне. Иногда. Если я не вернусь сюда до первого июля, передай ее Лувизио.
— Что он с ней будет делать?
— Он позаботится о том, чтобы она попала к шведским полицейским.
— Каким образом?
— На бумаге внутри все написано.
— Хорошо.
Боскес налил Нильссону немного рома. Они сидели на том, что из-за отсутствия подходящих строительных терминов именовалось верандой, в передней части необычного дома. Нильссон уже смыл заметный слой дорожной пыли теплой водой. Отогнав насекомых, он поднес ром ко рту. Дан, как известно, был очень скромным человеком, поэтому Боскес удивился просьбе достать ром. Теперь он с любопытством наблюдал за большим шведом. Ситуация необычная. Не только из-за рома, но и из-за поведения шведа в целом. Боскес познакомился с ним сразу после его появления здесь. Нильссон снимал дом сестры Родригеса в Маль-Паисе и позже приобрел его. Так началась их долгая и близкая дружба. Ориентация Боскеса никогда не влияла на жизнь Нильссона, их общение лежало в другой плоскости. Боскесу импонировало отношение шведа к жизни. Сильно импонировало.
Нильссон не относился ни к чему как к должному. Боскес тоже. Разные обстоятельства научили его осторожно обращаться с тем, что он имел. Все можно потерять в одно мгновение. Радуйся тому, что есть, потом этого может не быть. Как Нильссона. Сейчас он есть. И это хорошо. «Скоро его, возможно, не будет», — пришла вдруг Боскесу мысль.
— Что-то случилось?
— Да.
— Хочешь рассказать об этом?
— Нет.
Дан Нильссон встал и посмотрел на Боскеса:
— Спасибо за ром.
— De nada.[11]
Нильссон все стоял перед Боскесом, достаточно долго, чтобы тот почувствовал необходимость встать и обнять гостя. Объятия длились совсем мало — так прощаются многие мужчины. Необычным было то, что Боскес с Нильссоном никогда не обнимались прежде. И никогда не обнимутся снова.
Одноглазая Вера была обладательницей радио. Этот маленький приемник с антенной и прочими деталями она нашла на помойке на улице Дебельнсгатан. С разбитым корпусом, но работающий. Теперь Вера и компания сидели в парке Гласблосарпаркен и слушали «Радиоскугга» — собственную часовую передачу бездомных, выходившую раз в неделю. Сегодня в программе говорили о последнем нападении. Несмотря на помехи, все понимали, о чем шла речь. О Бенсемане. О Trashkick. И о том, что по городу разгуливают садисты и ищут новых жертв. Среди бездомных. Чтобы избивать их и публиковать видео в Интернете. Незавидное положение.
— Нам нужно действовать сообща! — выкрикнула Мюриель.
Затолкав в себя что-то расслабляющее, она решила взять слово. Пярт и четверо других, сидевших на скамейках, посмотрели на девушку. Действовать сообща? О чем она?
— Что значит «сообща»?
— Держаться вместе! Чтобы никто не оставался один, а они не могли наброситься… на одного…
Почувствовав на себе взгляды, Мюриель тут же понизила голос и опустила глаза. Вера подошла и погладила ее по всклокоченным волосам.
— Хорошая мысль, Мюриель. Нам нельзя ходить поодиночке. Когда мы одни, мы боимся, и они чуют наш страх. Они как собаки. Вынюхивают испуганных и бьют их.
— Ты права.
Мюриель чуть приподняла голову. Раньше бы она не отказалась от такой мамы, как Вера. Мамы, которая гладила бы ее по голове и защищала от сующих нос не в свои дела людей. Такой мамы у нее никогда не было. А теперь слишком поздно.
«Почти для всего слишком поздно», — подумала Мюриель.
— Слышали, что копы создали группу, которая будет охотиться на этих сволочей?
Вера обвела присутствующих взглядом. Двое кивнули. Совершенно без энтузиазма. Люди на скамейках имели собственный опыт общения с копами, в прошлом и в настоящем, и опыт этот не давал особого повода для радости. Никто и доли секунды не верил в то, что полицейские уделят бездомным больше времени, чем того требовала общественность. Они знали, на каком месте в шкале приоритетов располагались, и место это было далеко от вершины. И даже не на дне. Их проблемы болтались где-то на оборотной стороне салфетки, которой Руне Форс вытирал рот в закусочной.
Это они знали наверняка.
* * *
В актовом зале академии почти не было свободных мест. Наступил последний день весеннего семестра, и к студентам приехали представители ГЛК — Государственной лаборатории криминалистики из Линчёпинга. Лекция была посвящена методике и технике судебной генетики. Длинная лекция. С вопросами от слушателей.
— Как вы смотрите на новые требования чаще брать образцы для анализа?
— Положительно. В Англии образцы преступников берут сразу после взлома, благодаря чему у полиции в распоряжении оказывается огромная база ДНК.
— Почему мы так не делаем? — Вопрос, как всегда, задал Ульф.
— Проблема, если называть это проблемой, заключается в нашем законе о персональных данных. Мы не имеем права публиковать реестр подобного рода.
— По причине?
— По причине неприкосновенности личных данных.
Все продолжалось в таком же духе несколько часов. Когда затронули тему развития анализа ДНК, Оливия взбодрилась. Она даже задала один вопрос, и Ульф с улыбкой отметил этот факт.
— Можно ли установить отцовство, взяв ДНК у неродившегося плода?
— Да.
Короткий ответ последовал от одной из выступавших — рыжей дамы в сером платье строгого фасона. Эта женщина привлекла внимание Оливии, еще когда представлялась. Ее звали Марианне Боглунд, и работала она экспертом-генетиком в ГЛК.
Оливии понадобилось несколько секунд, чтобы понять, кто перед ней. Потом ее осенило. Ведь эта женщина была замужем за Томом Стилтоном. А теперь стояла за кафедрой. Девушка подумала, не попытать ли ей удачу. Вчера она проезжала мимо дома, который фигурировал как местонахождение Стилтона. Никакого Стилтона там не оказалось.
Оливия решила рискнуть.
В четверть третьего лекция закончилась. Оливия видела, что после занятий Марианне Боглунд последовала за Оке Густафссоном в его кабинет. Сама она осталась ждать в коридоре.
Время шло. Постучать? Не слишком ли навязчиво? А что, если они занимаются сексом?
Девушка постучала.
— Да?
Оливия открыла дверь, поздоровалась и спросила, может ли она поговорить с Марианне Боглунд.
— Минутку, — ответил Оке.
Оливия кивнула и закрыла дверь. Сексом они не занимались. Откуда у нее такие мысли? Слишком много фильмов? Или виноваты привлекательность Боглунд и брови Оке Густафссона?
Марианне вышла и протянула руку:
— Чем могу помочь?
Ее рукопожатие было сухим и сдержанным, взгляд — холодным. Вряд ли эта женщина близко подпустит к своей личной жизни. Оливия уже жалела о своем решении.
— Я пытаюсь найти Тома Стилтона.
Тишина. Опасения оправдывались.
— Не могу отыскать его адрес; никто не знает, где он. Думала, может, вы знаете, где мне его искать?
— Не знаю.
— Он мог уехать за границу?
— Понятия не имею.
Оливия кивнула, коротко поблагодарила собеседницу, развернулась и пошла по коридору. Марианне осталась на месте и смотрела вслед уходящей студентке. Она сделала было пару шагов, но остановилась.
Ответ Марианне Боглунд крутился у Оливии в голове. Она уже несколько раз получала его от разных людей. Расхожая фраза. По крайней мере, в ответ на вопросы о Стилтоне. Оливия ощутила упадок сил. И свою, пусть и крошечную, нетактичность.
Девушка понимала, что вторглась в приватную сферу. Имя Стилтона зажгло искру в глазах Боглунд. И искра эта не имела никакого отношения к Оливии. Чем она все-таки занималась?..
— Чем ты занимаешься?
Вопрос задал не материализовавшийся внутренний голос, а, естественно, Ульф. Он догнал однокурсницу на пути к машине и теперь улыбался.
— В смысле?
— ДНК неродившегося ребенка… Зачем тебе это?
— Просто интересно.
— Из-за дела на Нордкостере?
— Да.
— В чем его суть?
— В убийстве.
— Слушай, я понимаю.
«Всё, больше она ничего не скажет, — мысленно усмехнулся Ульф. — Как всегда».
— Почему ты такая жутко скрытная? — спросил он.
— Серьезно?
— Да.
Оливия опешила и от прямоты вопроса, и от его содержания. Что значит «скрытная»?
— Что ты имеешь в виду?
— Ты всегда уворачиваешься, используешь отговорки или…
— Ты про пиво?
— Про это тоже, но ты никогда не поддерживаешь беседу. Спрашиваешь, отвечаешь, а потом уходишь.
— Правда?
«Чего он добивается? — возмущенно подумала Оливия. — Спрашиваю, отвечаю и ухожу?»
— Наверное, я просто такой человек, — пожала она плечами.
— Видимо, да.
Тут Оливия могла, не изменяя себе, уехать, но внезапно она подумала о Мулине-старшем. Ульф приходится сыном одному из самых высокопоставленных начальников в управлении, Оскару Мулину, и вряд ли виноват в таком родстве. Поначалу это слегка раздражало Оливию. Она сама не понимала почему. Может, потому, что к Ульфу предъявляли не такие строгие требования, как ко всем остальным? Глупости. Ему приходилось так же учиться и выполнять те же задания. Вдобавок на него больше давили дома. Вероятно, позже у него будет больше шансов продвинуться по карьерной лестнице, имея папу, который способен убрать с его пути большинство преград. Ну и ладно.
— Ты общаешься со своим отцом? — спросила она.
— Да, конечно. Почему ты спрашиваешь?
— Я ищу одного полицейского, который уволился, и никто не знает, где он. Его зовут Том Стилтон. Может, твой папа сумеет помочь?
— Стилтон?
— Да. Том.
— Я спрошу.
— Спасибо.
Оливия села в машину и уехала.
Ульф остался на месте и покачал головой. Сложная женщина. Не высокомерная, а именно сложная. Она всегда держала дистанцию. Он пробовал пригласить ее выпить пива с одногруппниками, но она всегда находила причины для отказа. Ей нужно было учиться, тренироваться, делать то, что другим тоже нужно, но у них все равно оставалось время для пива. Немного скрытная. Но милая, с легким косоглазием, с красивыми полными губами, всегда с ровной спиной, без макияжа.
Сдаваться Ульф не собирался.
* * *
Оливия — тоже. Ни в береговом деле, ни в поисках пропавшего следователя. Вдруг они связаны — исчезновение Стилтона и убийство на берегу? Может, он что-то откопал, помешал кому-то и сбежал за границу? Зачем ему это? Он же уволился по личным обстоятельствам. А эта искра в глазах Боглунд?
Девушка заметила, что мысль ушла далеко. Виной тому живая фантазия и детство с родителями, распутывающими криминальные загадки за кухонным столом. Она всегда пыталась найти скрытый смысл, связь. Могла заснуть, разгадывая очередной ребус.
Белый автомобиль выехал на Кларастрандследен. Музыка в наушниках звучала монотонно и медитативно, на этот раз группа «Deportees». Оливии нравились тексты со смыслом.
Проезжая лужайку с кроликами, она улыбнулась. В этом месте папа всегда замедлял ход и ловил взгляд дочери в зеркале заднего вида.
— Сколько их у нас сегодня?
И маленькая Оливия с воодушевлением принималась считать.
— Семнадцать! Я видела семнадцать штук!
Девушка прогнала воспоминания и прибавила газу. Машин было на удивление мало. «Каникулы уже начались», — вспомнила Оливия. Многие уехали на дачу. Она начала думать об их доме на острове Тюннингё. Семейное гнездо, где Оливия провела не одно лето с Марией и Арне в непоколебимой идиллии. Маленькое озеро, раки в реке, школа плавания и пчелы.
Арне не стало, и раков тоже. Остались только она и мама. И дача. Где Арне хлопотал по хозяйству, рыбачил и все время что-то придумывал по вечерам. Там он становился другим папой. Дочкиным папой, у которого всегда хватало времени на то, чему не было места в доме для работы, как Оливия называла дом в Ротебру, где выросла. Отец жил там по расписанию, по плану, с телефонными звонками и словами «не сейчас, Оливия, позже». На Тюннингё все было по-другому.
Без Арне дача для Марии стала обузой. Они тащили эту ношу, потому что иначе Арне устыдился бы, если бы это увидел. Как он мог увидеть? Он же умер? Ему наверняка будет все равно, если краска на фасаде поблекнет. Но Марии не все равно. Иногда Оливии казалось, что тут имеет место невроз. Что Мария постоянно хлопочет на даче, чтобы себя сдерживать. Может, стоит поговорить об этом? Может, ей нужно…
— Да? — ответила Оливия на телефонный звонок.
— Привет, это Ульф!
— Привет.
— Я поговорил с батей. Об этом Стилтоне.
— Уже? Отлично. Спасибо! Что он сказал?
— «Понятия не имею…» — сказал он.
— Хорошо. Он понятия не имеет, где находится Стилтон?
— Да. Но он слышал о деле на Нордкостере.
— Ясно.
Оба молчали. Оливия заезжала на мост Сентральбрун. Что ей еще сказать? Спасибо? За что? За очередное «понятия не имею»?
— Все равно спасибо.
— Не за что. Звони, если понадобится помощь.
Девушка нажала на «отбой».
* * *
Сестра Боскеса отвезла Дана Нильссона в Пакеру, на другую сторону полуострова. Он доехал на пароме до провинции Пунтанерас, а затем на такси до Сан-Хосе. Дорого, но опаздывать на самолет не хотелось.
Дан вышел из такси у «Хуан Сантамарии» — международного аэропорта Сан-Хосе. Багажа у него не было. Из-за жары и влажности круги от пота на рубашке доходили почти до талии. Чуть поодаль на улицу высыпали только что прибывшие, радующиеся теплу туристы. Коста-Рика! Наконец-то они добрались!
Нильссон вошел в здание аэропорта.
— Не подскажете мой выход на посадку?
— Шестой.
— Где таможенный досмотр?
— Там.
— Спасибо.
Дан пошел в указанную сторону. Он никогда не летал отсюда за рубеж, только внутри страны. Очень давно. Теперь он собирался ее покинуть. Нильссон пытался сохранять самообладание. Он был вынужден. Вынужден не думать. Не обдумывать больше одного действия зараз. Сначала таможенный досмотр, затем выход на посадку, после этого борт самолета. Там он может дать слабину, ничего страшного. Впереди его ждал следующий этап. Швеция.
Нильссон ерзал на сиденье. Как он и предполагал, сомнения настигли его в самолете. Клапан открылся, и прошлое стало просачиваться на поверхность. Давление все усиливалось. Когда персонал с профессиональной любезностью выполнил свои функции, свет погасили и Нильссон заснул. Он так думал. Но то, что разыгрывалось в его голове во время похожего на дремоту бодрствования, едва походило на сон. Скорее на пытку. С мучительно знакомыми деталями.
Берег, убийство, жертва. Все вертелось вокруг этого. И будет продолжать вертеться.
* * *
Оливия принялась за трубу в ванной. С подступающим к горлу отвращением она с помощью зубной щетки и взятой на время стамески выловила толстую темно-серую пробку сантиметров двадцать длиной. Пробку из волос, плотно закрывавшую сливное отверстие. Девушке стало еще противнее, когда она заметила, что часть волос принадлежала кому-то другому. Должно быть, волосы скапливались много лет. На вытянутой руке она отнесла их к мусорному ведру и плотно закрыла пакет, как только выбросила туда пробку. Оливия вообразила, что волосы вот-вот оживут.
Теперь пришло время проверить электронную почту. Спам. Спам. Спам. Зазвонил мобильный. Мама Мария.
— Ты не спишь? — спросила она.
— Сейчас всего полдевятого.
— Кто тебя знает.
— Что ты хотела?
— Во сколько мне забрать тебя завтра?
— А что?
— Ты купила малярную ленту?
Тюннингё? Точно! Мария звонила пару дней назад и говорила, что пора взяться за солнечную сторону, ту, которая больше всего выцвела. Арне очень за нее беспокоился. Мария собирались покрасить ее в эти выходные. Про планы Оливии мама не спросила. В мире Марии, если она что-то запланировала, дочь Марии не имела права на отступление. В выходные стена должна быть перекрашена.
— Я не могу.
Оливия перебирала в уме возможные отговорки.
— Почему не можешь? Что случилось?
За долю секунды до разоблачения ей на глаза попалась папка, лежавшая у компьютера. Береговое дело.
— Мне нужно съездить на Нордкостер в выходные.
— На Нордкостер? Что ты там будешь делать?
— Это по учебе, задание.
— Разве ты не можешь поехать в следующие выходные?
— Нет, я… я уже забронировала билет.
— Но ты же можешь…
— А знаешь, что это за задание? Дело об убийстве, в расследовании которого участвовал папа! В восьмидесятых! Правда, удивительно?
— Почему?
— Это ведь то самое дело.
— Он расследовал массу дел.
— Я знаю, но все равно.
После этого разговор длился недолго. Мария, казалось, осознала, что не сможет заставить Оливию поехать в деревню. Она ограничилась вопросом об Элвисе и после ответа тут же повесила трубку.
Оливия зашла на сайт «Шведских железных дорог».
* * *
Йелле целый день провел в одиночестве. Продал несколько газет. Сходил в организацию помощи бездомным «Ню Йеменскап» на Каммакаргатан. Дешево подкрепился. Он избегал людей. Как можно реже общался с ними — с Верой и с парой других бездомных; остальных избегал совсем. Йелле вел такую жизнь уже несколько лет. Создал непроницаемый кокон одиночества, оградив себя от мира как физически, так и ментально. Нашел внутреннюю пустоту, в которой стремился существовать. Пустоту, высушенную от прошлого. От всего, что было, и от того, что никогда не повторится. Он страдал от проблем с психикой, ему поставили диагноз. Чтобы сдерживать психозы, Йелле сидел на лекарствах. Чтобы сохранить равновесие. Чтобы выжить — это, по его мнению, было самым важным. Уйти из бодрствования в сон. Свести контакты с миром к минимуму.
И мысли тоже. Мысли о том, кем он был в прошлом. В другой жизни, в другой вселенной, до первого удара молнии. Молнии, которая разрушила нормальное существование, запустила цепную реакцию падений и хаоса, в конце концов приведя к первому психозу и к последовавшему за ним кошмару. Тогда он стал совсем другим человеком. Методично и сознательно разрушал все социальные связи. Чтобы утонуть. Потеряться. Все отпустить.
Формально это случилось шесть лет назад. Для Йелле — гораздо раньше. В его сознании каждый прошедший год стер обычное понимание времени. Он находился в безвременье. Забирал газеты, продавал их, иногда что-то ел, искал более-менее защищенные места для ночевки. Места, где он мог пребывать в покое. Где никто не дрался, не пел, не кричал от кошмаров. Довольно давно Йелле нашел старый деревянный сарай, частично разрушенный, в стороне, на окраине. Там он мог умереть, когда придет время.
И туда направлялся сейчас.
* * *
На стене в помещении, почти лишенном отделки, висел экран. Довольно большой. Сегодня 42-дюймовый телевизор можно купить за смешные деньги. Особенно если покупать в местах попроще. Телевизор, который сейчас смотрели двое парней в куртках с капюшонами, как раз был куплен по смешной цене. Один из парней торопливо переключал каналы. Вдруг второй на что-то среагировал:
— Смотри!
Переключавший остановился на канале, где избивали мужчину.
— Твою мать, это же тот мужик из парка! А это наш гребаный фильм с мобильника!
Через пару секунд появилась ведущая и объявила о выпуске нового ток-шоу.
— Только что вы увидели фрагмент одного из широко обсуждаемых фильмов, содержащих насилие, с сайта Trashkick. Скоро поговорим о них подробнее.
Ведущая протянула руку в сторону кулис.
— Известная журналистка, много лет занимающаяся серьезными социальными проблемами: наркотики, эскорт-услуги, торговля людьми… Сейчас она работает над серией статей о насилии в среде молодежи — встречайте, Ева Карлсен!
Вошедшая в студию женщина была одета в черные джинсы, пиджак и белую футболку. С убранными наверх светлыми волосами, на высоких каблуках, подтянутая Карлсен вошла в студию. Ей было около пятидесяти, она хорошо знала свое дело и добивалась успеха без особого напряжения.
Карлсен опустилась в студийное кресло.
— Добро пожаловать. Несколько лет назад вы выпустили яркую серию репортажей об эскорт-услугах в Швеции — так завуалированно часто называют элитную проституцию, — но сегодня вы главным образом занимаетесь насилием в среде молодежи. Так начинается ваша серия статей…
Ведущая взяла газету.
— «Страх — мать зла, а насилие — крик помощи заплутавшего ребенка. Именно страх лежит в основе молодежного насилия, которое мы наблюдаем сегодня. Страх вырасти в обществе, где ты не можешь найти достойное место».
Ведущая положила газету и посмотрела на Еву:
— Хорошо сказано. Ситуация действительно настолько серьезна?
— И да, и нет. Когда я пишу «бессмысленное молодежное насилие», я имею в виду особый вид насилия, производимый конкретными индивидами, в ограниченных масштабах. Дело в том, что не вся молодежь совершает такого рода действия, напротив, это довольно небольшая группа людей.
— Но все-таки все мы были шокированы опубликованными в Интернете фильмами с жестоким избиением бездомных. Кто стоит за этим?
— Травмированные дети, в корне сломленные дети, которые так и не научились состраданию из-за предательства мира взрослых. Теперь они вымещают свою боль на людях, еще более слабых в их глазах, в данном случае на бездомных.
— Какую хрень она несет!!! — не выдержал парень в темно-зеленой куртке.
Его товарищ потянулся за пультом.
— Подожди! Я хочу послушать.
Женщина на экране покачала головой.
— Кто же виноват? — спросила она.
— Все мы, — ответила Карлсен. — Все, кто участвовал в создании общества, где молодые люди оказываются настолько незащищенными, что теряют человеческое лицо.
— Как, по вашему мнению, мы можем исправить ситуацию? Можно ли ее исправить?
— Это вопрос политический, его решение зависит от того, на что общество расходует ресурсы. Я могу только описывать, что происходит, устанавливать причины и выявлять последствия.
— Леденящие кровь фильмы в Интернете?
— В том числе.
Парень нажал кнопку на пульте. Когда он клал пульт на стол, на предплечье у него показалась небольшая татуировка. Две буквы в кругу: «KF».
— Как звали бабу? — спросил второй.
— Карлсен. Нам пора валить в Ошту!
* * *
Эта ночь могла быть запечатлена на картине Эдварда Хоппера,[12]если бы он был шведом и находился восточнее Стокгольма в лесу у озера Йерлшён. Эта сцена.
Художник поймал бы свет единственного фонаря, качавшегося на металлическом столбе, запечатлел бы, как мягкий желтый огонек освещает длинную пустынную дорогу, асфальт, пустоту, мрачную зеленую тень леса, а прямо у кромки освещенного островка — одинокую фигуру, мужчину, уставшего, высокого, сгорбившегося, возможно, идущего к свету, а может, от него… живописец остался бы доволен пейзажем.