Андрей Пархоменко
Дондеже есмь.
I
О чём, скажите на милость, может думать человек накануне Светлого Христова Воскресения? Андрей Соболев, преподаватель хорового класса и регент Нефтеозёрского Свято-Преображенского храма думал о мироустройстве. Мысли текли примерно в таком направлении: «Если иерархию, как основу мироустройства, создал сам Творец, то над руководителями среднего звена работал Денница-Люцифер – будущий падший ангел. А иначе как можно объяснить сочетание почти в каждом представителе этого невымирающего чиновничьего племени величайших амбиций и неспособности элементарно и разумно что-либо организовывать?». Такой ход мысли имел определённые основания - Великая суббота 1999 года, «молитвами» директора детской школы искусств, несла с собой Андрею великие трудности.
Во-первых, и без того, наполненный сложнейшими богослужениями день, каждый год сам по себе уже являлся испытанием. Посудите, предпраздничная служба, объединившая «часы» с паремиямями, вечерню и Литургию, с раннего утра забирала много сил, времени и, как водится у церковных регентов, нервов. А ведь впереди Пасха – даже для опытного хора, самый сложный праздник годового богослужебного круга.
Во-вторых, накануне пасхальной ночи регент (он же и преподаватель хорового класса в ДШИ) вынужден был выводить на сцену только-только научившихся вокальному дыханию и элементарному звукоизвлечению, но ещё неуверенно интонирующих малышей – первоклассников вновь созданного хорового отделения. Одна беда бы просто на сцену, а то ведь детей ожидала конкурсная борьба, в которую их вместе с учителем бросило неуёмное желание директора «пропиарить» на окружном заочном конкурсе детских хоров недавно открытую школу. И всё бы было ничего, но тут возникало ещё одно обстоятельство – церковный хор, как и детская школа искусств, тоже существовал первый год. Пасхальное богослужение, во время которого всё произносимое в храме только поётся, было настоящим экзаменом, как для недавно состоявшихся певчих, так и для руководителя, собравшего их в церковный хор.
Нужно сказать, что уже не в первый раз на протяжении последних лет, жизнь преподносила Андрею сплошные «сюрпризы». Второй год он эту самую жизнь пытался начать с начала, покинув просамостийненную до маразма Украину и переехав с семьёй на Крайний Север. Это была не первая попытка обосноваться в Полярных широтах. Ещё в советские времена Андрей и его молодая жена Ирина вместо свадебного путешествия отправились работать в Якутию. Решение о переезде принимали быстро, так как уже во всю пылал чернобыльский реактор, посылая невидимые и от того ещё более страшные смертельные «подарки» в украинские, русские, белорусские и даже шведские города и сёла.
Северной романтики молодожёны получили сполна – топили печь, резали на озере лёд для получения питьевой воды, учили музыке плохо знающих русский язык якутских ребятишек. И всё было, как говориться, по плечу. А зимние якутские вечера! Вымыв в тазике посуду, перестирав «изукрашенные» сынишкой ползунки и пелёнки и вынеся из дому использованную воду, молодые учителя часто ещё и читали вслух, так как телеканально-развлекательное изобилие ещё не наступило, а преподавателям-музыкантам хотелось не просто развлечений, но пищи духовной…
Наверное, так бы и остались в суровом, но денежно прибыльном краю, однако через четыре года «якутской эпопеи» потянуло домой. Подрастал первенец Алёшка, а главное, Андрею, недавно крестившемуся, очень захотелось окунуться в мир богослужебной музыки. Церковь русская в тот перестроечный период, казалось, ещё не верила, что пришло второе Крещение Руси, и робко пыталась вернуть хотя бы часть храмов, превращённых в склады, конторы или в лучшем случае, в музеи. На огромной территории Якутской автономии верующие окормлялись лишь в нескольких действующих приходах, находящихся в крупных городах, имеющих дореволюционную историю. Вот и отправилась молодая семья на родину в Чернигов, где уже восстанавливался заботами Архиепископа Антония величественный Троицкий собор. Обретая статус кафедрального, «Троица» нуждалась в большом количестве священников и увеличении хора, без которого и представить Православное богослужение невозможно. Андрей загодя прошёл прослушивание и, получив «добро» у пожилой регентши на поступление в хор, только и мечтал о трогательно торжественных всенощных, величественных литургиях и других богослужениях, о которых он, неофит, имел тогда довольно смутное представление. Что же, узнав изнутри церковную жизнь, новоиспечённый певчий архиерейского хора лишь утвердился в своём желании «работати Господеви». Нет, конечно же, церковным пением дело не ограничилось. Не может музыкант в этом мире обойтись лишь одним местом работы. Хор Свято-Троицкого храма был, как говориться, для души, а основным, записанным в трудовой книжке, местом работы стало Черниговское музыкальное училище. То самое учебное заведение, которое заканчивал Андрей восемь лет назад и куда его, теперь уже выпускника Одесской консерватории охотно взяли работать на хоровое отделение. Так во второй раз Андрею пришлось почти начинать жизнь заново. «С нуля», но не безуспешно! Уже через год стали понятны принципы структуры основных богослужений, и Андрей стал подумывать о том, чтобы самому стать к регентскому пульту. Да и в «музылище», как по старой студенческой традиции называли старейшее в городе музыкальное учебное заведение, дела «пошли в гору» - появились первые ученики-дирижёры, а в «нагрузке» ещё и часы по хороведению и сольфеджио. В общем, стал вчерашний студент-заочник молодым, перспективным кадром.
Опыт начала работы «с нуля», кстати, очень пригодился после исхода из украинской петлюровско-бандеровской самостийности. Андрей брался за любую, даже ранее незнакомую, работу и, трезво оценивая свой довольно скромный творческий потенциал, методично осваивал новое для себя дело, будь то работа с детским хором, конферанс или преподавание вокала…
II
К вечеру потеплело, и пошёл снег. Казалось, что уходящая зима, как будто извиняясь за жестокие январские морозы и февральские ветра, готовила город к Светлому Празднику. Словно на службе Великой субботы великопостное облачение почерневшего от грязи и солнца городского покрова менялось на белоснежное праздничное убранство. Нефтеозёрск притих в ожидании пасхальной полуночи…
Кое-как отдохнув после трёхчасовой службы и полноценного рабочего дня, ощущая себя чуть ли не Иовом Многострадальным, Андрей отправился в единственный городской дом культуры, называвшийся по иронии судьбы «Украина». Да, малая Родина и не думала уходить из жизни музыканта-эмигранта, напоминая о себе и названием ДК, и украинской речью на улицах. Оказывается город, ставший новым пристанищем семьи Соболевых возводило странное, возможное только в эпоху советского промышленного освоения Сибири, стройуправление – «Укртюменьжилстрой». Этим объяснялось и необычное для России название очага культуры, и обилие специфических фамилий среди жителей Нефтеозёрска, и название одной из улиц, увековечивших ударный труд земляков. «Улица украинских строителей» была не самой большой и отнюдь не центральной, и всё-таки была, напоминая о тех временах, когда слова «Украина» и «заграница» были из разных словарей…
В фойе первого этажа центра культурной жизни города уже собирались дети – ученики Андрея. Как водится среди учащейся детворы, стоял шум. Мальчишки, ещё не умея цивилизованно выражать свои симпатии, задирали девчонок. Те в ответ давали сдачи, и, казалось, никто не думал ни о точном интонировании, ни о знании текста, ни о правильном звуковедении. «Здравствуйте, дети» - громогласно, как он, наверное, один в ДШИ умел, приветствовал учеников Андрей. «Готовы ударить песней по бездорожью и разгильдяйству?», выдавливая из себя веселье, спросил учитель, проходя сквозь толпу притихших хористов. И следом, поднявшись на несколько ступеней лестницы, ведущей на второй этаж, он как с трибуны, объявил, что распеваться хор будет в верхнем фойе. Конечно же, распевку требовалось проводить в помещении с фортепиано, но единственный танцкласс, имеющий инструмент, уже был занят конкурентами – хоровыми коллективами музыкальной школы, находившейся буквально в двух шагах от «Украины». Кстати, именно желание городского руководства максимально заполнить досуг детей занятиями в кружках, студиях, спортивных секциях и так называемых учреждениях дополнительного образования дало шанс семье Соболевых пустить корни на севере России. Андрей часто вспоминал первые страницы, зачитанного в юности до дыр, романа Ильфа и Петрова. Аналогия напрашивалась сама собой. В небольшом, всего на тридцать шесть тысяч жителей, северном городе Нефтеозёрске, как и в «городе N», описанном дуэтом советских сатириков, человек, казалось, рождался лишь для того, чтобы поступить в одну из четырёх школ – художественную, спортивную, музыкальную или школу искусств. А так же пополнить ряды воспитанников многочисленных творческих кружков – от технических до танцевальных и вокальных. Дети при такой постановке дела самореализовывались на всю катушку, а вот педагоги, тренеры и преподаватели напоминали не очень удачливых охотников, униженно предлагающих потенциальным улановым, рихтерам, репиным и валуевым стать именно их «трофеями» на особых почётных условиях...
Андрей, словно командир перед боем, осмотрел свой «личный состав». Хор представлял собой собрание поющих, но ещё не очень умеющих извлекать вокальные звуки, детей разных национальностей. По идее, такой хор должен был не петь песенки о котёнке с апельсином или о ёжике и бычке, а сразу грянуть «Интернационал», подтверждая уже только одним своим внешним видом идею братства всех трудящихся Земли. Русские, татарские, башкирские, азербайджанские, аварские и лезгинские ребятишки были полны желанием выйти на сцену и даже стать лауреатами. «А ведь многие из них даже ещё не понимают, что хор попросту не сложился – нет пока ни ансамбля, ни строя» - подумал руководитель и со вздохом достал камертон, начиная распевку.
Камертон у Андрея был необычный. Сделанный кустарным способом из самолётного винта, он и размерами и силой звука отличался от своих фабричных собратьев. Этот незамысловатый прибор в руках Соболева напоминал маршальский жезл и служил хормейстеру вот уже почти двадцать лет. Естественно, что стал необычный камертон своеобразным талисманом, приносящим удачу. Но главное, символом, вселяющем уверенность в успех любого начинаемого дела. Дети, привыкшие распеваться в сопровождении фортепиано, как зачарованные следили за необычным предметом в руке учителя и поначалу пели упражнения неуверенно, как бы с оглядкой. Пришлось и Андрею в полный голос петь все эти «ми-мэ-ма-мо-му» и «диги-диги-дай», рассчитывая на то, что хор, словно рота, увлекаемая командиром, поднимется в атаку, оглашая поле битвы мощным «ура», обретая несокрушимую силу объединённых единой волей людей. Так и вышло. К окончанию распевки перед хормейстером стояла не толпа растерянных ребятишек, а, может быть и ещё не очень стройный, но хор, послушный воле дирижёра. Наскоро повторив самые сложные фрагменты репертуара, Андрей повёл детей за кулисы. Конкурс начинался…
III
Зрителей в зале было немного. Да и кто, скажите, накануне Светлого праздника отправится смотреть состязание детских хоровых коллективов? Только родители и ближайшие родственники поющих детей. Погас свет, и огни рампы осветили занавес. Словно насмешка, в полупустом зале прозвучали фанфарные позывные и на открывшейся сцене появился ведущий мероприятия. Оглядев сиротски заполненный зал, неестественно бодрым голосом он приветствовал немногочисленных зрителей и стал представлять собравшимся жюри. Судить детские хоровые выступления предстояло двум хореографам и двум баянистам. А вот председательствовал в жюри приглашённый из соседнего города Александр Фомин – создатель и руководитель хорового отделения в ДШИ соседнего города - Ноябрьска. Вот уже десять лет он буквально по крупицам собирал большой детский хор, мучительно взращивая в тайге хоровое искусство, такое привычное для советских людей и совершенно лишнее и неприемлемое для «поколения пепси», чьи музыкальные вкусы формировались в постперестроечные годы бесконечной когортой аллегровых и газмановых. Присутствие Фомина Андрея обрадовало. Первый год на Севере был проведён в Ноябрьске, где они с Александром Кирилловичем работали вместе в школе искусств и относились друг к другу с симпатией и уважением людей, делающих тяжёлую, но необходимую работу.
Тяжёлая, но необходимая работа всегда была частью жизни Андрея Соболева. Ещё в бытность свою студентом музыкального училища он, не получивший начального музыкального образования, настойчиво и мучительно догонял однокурсников в классе сольфеджио и фортепиано. А полифония в консерватории? Это было стопроцентное воплощение лозунга: «Ни дня без строчки»! На задания консерваторский педагог не скупился. Каноны и мотеты, фуги, в том числе и двойные, требовали каждодневной кропотливой работы и переделок. А, став преподавателем на хоровом отделении родного училища, Андрей часами готовился к занятиям по сольфеджио, выучивая им самим заданные одноголосные и двухголосные номера и отрабатывая гармонические последовательности (здесь особенно нельзя было ударить «в грязь лицом»). А ведь ещё были бесконечные часы, проведённые за переписыванием и расписыванием по партиям церковных песнопений. Даже прогуливаясь со спящей в коляске маленькой дочерью, болея за расширение обихода возглавляемого им хора, регент Соболев, найдя тихий уголок в саду бывшего обкома КПСС, мысленно благодаря «плохих» коммунистов за выращенный сад и примостив специально заготовленную дощечку на бордюр, ровно полтора часа, пока спала Настя, писал партитуры и «поголосники»…
Старшая группа детского хора конкурирующей организации, то есть музыкальной школы, закончила своё выступление. Настала очередь Андрея выводить своих воспитанников на большую и по своим акустическим характеристикам почти «глухую» сцену. Дети, чувствуя ответственность выступления и преодолевая вполне естественный страх, быстро и, как никогда, организованно выстроились в два ряда. Улыбнувшись ученикам, хормейстер дал первый ауфтакт. Не желая подвести учителя, новоиспечённые хористы старательно выводили мелодии исполняемых песенок. Правда, старательно не всегда означает правильно. Слишком мало ещё ребятишки «варились» в хоровом котле, оставаясь всё ещё хористиками, а не певцами хора. Понимая, что выступление явно проваливалось, Соболев, тем не менее, «делал хорошую мину», компенсируя яркими дирижёрскими жестами неважную интонацию своих учеников. Концертмейстер хора Ирина Александровна, словно пулемётчик при преодолении проходов в минных полях, тоже старалась «прикрыть» детскую фальшь, выжимая из чешского пианино с русской фамилией всю возможную мощь.
Наконец выступление закончилось. Улыбаясь неживой сценической улыбкой, Соболев проводил учеников за кулисы. На освободившуюся сцену ринулся младший хор ДМШ. «Ребята, всё было хорошо! Вы очень старались. Всем спасибо!» - сказал учитель окружившим его детям. «Можете тихонько спуститься в зал и слушать остальные выступления» - продолжил Андрей и устало присел на очень кстати подвернувшийся за сценой стул.
Конкурс катился к завершению. Особенность данного творческого состязания заключалась в том, что хоровые коллективы боролись за право отправить видеозапись своего выступления на заключительный этап в окружную столицу. Именно там и решалось, кто займёт призовые места. Естественно, что соболевским детям не светило даже участие в финале. Сам бы он никогда не выставил, вернее не подставил своих учеников на первом году обучения, но директор школы – «люциферово семя», будучи женщиной амбициозной и болезненно самолюбивой, вынудила только приступившего к настоящей хоровой работе учителя, к этому прилюдному унижению. Да и не мог Андрей ей отказать. Взяв на работу двух «хохлов» без российского гражданства, Кира Лазаревна Старченко очень рисковала. И, так или иначе, проявить неблагодарность, означало для семьи Соболевых «потерю лица». В общем, положение было безвыходным. А если изнасилование неизбежно, как говаривала одна из однокурсниц, переживающего сегодня хоровой крах учителя, то нечего терять силы на сопротивление – расслабься и кайфуй! Андрей и стал кайфовать, тем более что Фомин, как Председатель жюри, сказав полагающиеся в таких случаях слова, вывел на сцену свой детский хор. Это был настоящий подарок! И репертуар коллектива, учитывая окончание Страстной седмицы, был мудро составлен исключительно из песнопений Великого Четверга и Великой субботы. Этот концерт стал настоящей компенсацией и за вынужденное унижение и за усталость перед пасхальной ночью…
Всё закончилось в полдесятого вечера. Организаторы конкурса, часть педагогов-участников и несколько членов жюри по давно установившейся ещё с советских времён традиции отправились «вспрыснуть» проведённое мероприятие. Соболев же, к большому неудовольствию директора, игнорировал «сабантуй». Без четверти одиннадцать Андрей должен был собирать певчих в храме. Позже можно было просто не пройти внутрь, так как прихожане и просто любопытствующие заполняли внутреннее и околоцерковное пространство с плотностью, превышающей четыре человека на один квадратный метр. Времени для отдыха не оставалось. Не снимая концертного костюма, взяв с собой необходимые ноты, прихваченные накануне пюпитры и «пасхальный набор» продуктов для освящения, регент отправился в храм. Следом спешила на службу и жена Иришка – одна из певчих альтовой партии.
IV
В церкви царило торжественно-тихое ожидание Светлого Праздника. Ещё не нахлынула толпа «захожан» и зевак, поэтому никто не шумел, и пройти на клирос можно было, не работая локтями. Храм в городе строился в основном на бюджетные деньги. Строительство двигалось рывками и к Пасхе девяносто девятого года оставались ещё не выполненными отделочные работы. Богослужения по этому проводились в малом храме – приспособленном помещении на окраине, но на Рождество и Пасху православные перемещались в недостроенную церковь, находящуюся в центре города. Сняв старую, служившую ещё с Якутского Севера, подбитую цигейкой куртку и собрав прихваченные в школе пюпитры, Андрей принялся раскладывать по партиям ноты. Сверяясь со специально подготовленной схемой, он быстро выкладывал в обратном порядке весь пасхальный обиход. Это были в основном рукописные ноты, привезённые сюда на Ямал в прямом смысле «на горбу», то есть в большом рюкзаке. Поскольку вес этого багажа достигал почти тридцати пяти килограмм, Андрей, шутя, говорил, что внёс весомый вклад в становление церковного пения в Западной Сибири.
По исписанным нотными иероглифами листкам и тетрадочкам с песнопениями можно было составить творческую биографию регента Соболева. Здесь были и написанные в девяносто втором году, уже пожелтевшие, стихиры Пасхи, и относительно новые, но уже основательно затёртые тропари «Христос воскресе», и, конечно же, пасхальный канон, распечатанный на древних огромных, как вымершие динозавры, копировальных агрегатах черниговского Центра научно-технической информации (ЦНТИ). Андрею казалось, что из старых нот до сих пор не выветрился запах краски, с которым ассоциировалось начало его регентского пути. Да, именно краской, а не благовонным ладаном пахло на первых службах в возвращённом и в рекордные сроки восстановленном черниговском Свято-Казанском храме. Там, в приснопамятном девяносто втором, и началось воплощение давней мечты – самостоятельного создания церковного хора. И не просто хора, а своеобразной творческой лаборатории. Каким же нужно было быть идеалистом, возмечтав о таком! Правда, жизнь быстро внесла свои коррективы, заставляя решать в основном тактические, а не стратегические проблемы…
Храм, освящённый в честь Казанской иконы Божьей Матери, на самом деле был небольшой церквушкой по соседству с музеем украинского писателя-интеллигента Михаила Коцюбинского, находящегося в старом, одноэтажно-деревянном районе Чернигова. Сотрудники музея, чем могли, помогали новому городскому приходу, как бы замаливая грехи. Дело в том, что пятьдесят лет они доказывали, что Коцюбинский на итальянском острове Капри встречался с Лениным, а теперь, в новых исторических реалиях с неменьшим жаром начали доказывать обратное. Доказывать-то они доказывали, но музейная совесть не дремала и многие из научных сотрудников музея были частыми гостями в церкви и помогали в благоустройстве территории вокруг. Казанский храм в Чернигове поэтапно прошёл все круги воинственно-атеистического ада, успев побывать и складом, и филармоническим общежитием, и, даже, дискотекой. Владыка Антоний благословил на приход молодого, энергичного, недавно рукоположенного священника. Был отец Николай в прошлом спортсменом, стать имел богатырскую, и происходил из большого села Вишенки – родового имения графа Румянцева-Задунайского. Видимо не одна дивчина пользовалась расположением красавца графа, героя русско-турецкой кампании, потому что жители Вишенок и на излёте двадцатого столетия были как-то невообразимо куртуазно красивы, словно вельможи с парадных портретов екатерининской эпохи. Отец Николай тоже был чудо как хорош собой…
Любая стройка, особенно церковная, требует немалых денег. Пришлось молодому настоятелю освоить роль униженного просителя. Нужно сказать, что красавцу-священнику не было равных в этом амплуа. Многих потенциальных спонсоров-дарителей очаровал отец Николай, располагая к себе кого импозантной внешностью, кого задушевной беседой, а кого и любовью к творчеству популярного певца и автора многих остросоциальных песен Игоря Талькова. В помощники батюшке был определён диакон Анатолий – личность в черниговской епархии легендарная. Он являл собой тип праведника, без которого, как известно, село на Руси не стоит. Как всякий человек беззаветно преданный Правде, диакон одно время был гоним и даже запрещён в служении. Потом тучи над головой правдолюбца рассеялись, а интриганы, чьими «молитвами» священнослужитель попал в немилость, были посрамлены. В церковных кругах Черниговщины эта история имела, как говорится, большой резонанс и наложила на округлое, обрамлённое светлой лёгкой бородкой лицо диакона неизгладимую печать сурового ожидания неприятностей и готовности пострадать за Правду. А ещё был отец Анатолий настоящим художником и мастером на все руки. Расписанные им храмы, можно было найти не только в Чернигове и области, но и далеко за её пределами. Да, не ошибся правящий архиерей с назначениями - храм возрождался прямо на глазах. Освятить престол решили на Вербное Воскресенье девяносто второго года и для полного «боевого комплекта» недоставало только хора. Так уж вышло, что именно Андрея Соболева, благодаря рекомендации старого приятеля, просил настоятель «Казанки» решить эту проблему и собрать хор «не только из поющих, но и из верующих людей». Непременным условием отца Николая было обязательное венчание семейных хористов и, конечно же, полное воцерковление. Андрей начал с себя и спустя месяц обвенчался с женой.
Да, непростой это был месяц. Ссоры в любой семье неизбежны, особенно, как говориться, на начальном этапе совместной жизни. Что греха таить, ссорились и Андрей с Ириной. Размолвки были не частыми, но от души. Примирение приходило мучительно, с трудом. В диком якутском крае было всё проще. «Закон – тайга, медведь – хозяин» - попробуй-ка демонстративно хлопнуть дверью, когда до всепонимающей мамы или близкой подруги восемь тысяч километров, а на улице минус пятьдесят! А поскольку с мебелью в северных регионах СССР была «напряжёнка», то к ночи поссорившиеся супруги неминуемо оказывались в одной постели, и примирение было просто «делом техники». Другое дело в Чернигове. Тут уж пришлось заключать своеобразный пакт о непокидании семьи…
Так что был у Соболевых опыт преодоления трудностей совместной жизни, но в течении месяца, предшествовавшего венчанию, эти накопленные знания о выстраивании отношений оказались мизерными. Создавалось впечатление, что кто-то специально сеял семена раздражения, бесконечных претензий и злости в сердцах Ирины и Андрея. Семейные отношения выяснялись, чуть ли не каждый день. Само венчание уже было под вопросом, но характер у супругов оказался твёрдым и, как полагается, поговев, Андрей и Ирина стали под венцы. Венчание словно омыло их брак освящённой водой, очистив от бесконечной борьбы за лидерство. Отношения приобрели новое качество, и ранее порывистый, словно факел на ветру, и порой обжигающий огонь любви стал сиять мощно и ровно. Следом за Андреем и Ириной через таинство брака прошли и хорошие друзья семьи, бывшие однокурсники Соболева, тенор и альт будущего хора - Санечка и Манечка Тарабукины.
Вообще-то собрать пусть и небольшой хор в городе, где уже есть три действующих храма, было нелегко. Все профессионалы были при деле, и рассчитывать можно было лишь на просто музыкально грамотных людей, обучая их премудростям вокальной техники буквально на ходу. Сопрано, тенор, альт и бас – вот те четыре колеса, без которых не двинется с места хоровой экипаж. В басовой партии, начиная с музучилищного хора, пел сам новоиспечённый регент, теноровую и альтовую партии по планам Андрея должны были исполнять бывшие однокурсники, получившие, правда, образование, как инструменталисты-народники. В сопрановую партию отец Анатолий определил своё духовное чадо – десятиклассницу Верочку, мечтающую о поступлении в регентский класс Черниговского духовного училища. Она недавно окончила музыкальную школу, обладала прекрасным музыкальным слухом и лихо читала с листа довольно сложные партии. Конечно же, четыре человека ещё не хор, но Андрей надеялся, что этот костяк постепенно обрастёт вокально-хоровыми мышцами. А пока, не дожидаясь, как говорят спортсмены, «набора массы», приступили к репетициям. Собирались на спевки в квартире Верочки, благо дом, где жила она с матерью и младшим братишкой, был послевоенной, сталинской постройки с большими комнатами, толстыми стенами и высоченными потолками. Мать юной певчей, вслед за недоумевающими соседями шутя, называла собиравшихся через день по вечерам хористов «подпольщиками». Действительно, что-то было в этом «хоровом подполье» похожее на ситуации из книг серии «Пламенные революционеры». Сходства добавляло и то обстоятельство, что на своих собраниях «подпольщики» пели. Ну, прямо кадры из фильма «Собачье сердце»! Шутки шутками, но работа велась весьма серьёзная. Учились чистейшему горизонтально-вертикальному хоровому интонированию, по полчаса исполняя фирменные одесские упражнения, освоенные Андреем в консерватории. Занимались фразировкой и осваивали премудрости церковно-славянского языка. Руководитель небольшого коллектива включал обаяние на всю катушку, изображая дирижёра-интеллектуала, и, что примечательно, согласно методу Станиславского, действительно становился им. Это позже, с началом богослужебной практики, появится в его взгляде и жестах, столь необходимая хормейстеру, жёсткость и воля, сами собой придут хлёсткие словечки, словно кнут, заставляющие певчих с утроенным вниманием следить за порядком песнопений на службе. А пока, людей необходимо было очаровать, сплотив в «коллектив единомышленников», готовый идти за регентом на преодоление любых трудностей. И с божьей помощью всё получалось! Как говорится, глаза боялись, а руки делали…
V
«На Бога надейся, а сам не плошай!». В мудрости этой русской пословицы Андрей убеждался не раз. Всевышний – это не джин из сказки. Он никогда не делает работу вместо человека, но всегда помогает в делах праведных. Как бы не просил Андрей небесного покровительства, помощь свыше приходила только с началом самостоятельной работы. Стоило начать труды, и сразу же ощущалась божественная поддержка, действительно чудом решавшая проблемы, устраивавшая нужные встречи и приносящая успех в богоугодных начинаниях. Здесь, на Севере, церковный хор собрался подобно апостолам в день Пятидесятницы - чудом. Действительно, в один год в небольшой нефтяной городок приехали в поисках заработка сразу несколько не только профессионально поющих, но и имеющих опыт церковного служения музыкантов. Были они все «одного призыва», то есть попали в город на Ямале по приглашению директора только открывшейся школы искусств.
Кира Лазаревна Старченко организовывала уже не первую школу в Нефтеозёрске. Пятнадцать лет назад, когда город ещё только-только строился, она смогла в буквальном смысле дать жизнь детской музыкальной школе. ДМШ появилась действительно на пустом месте. Не было ничего – ни музыкальных инструментов, ни учебников. Однако времена были удивительные, когда все проблемы, словно по волшебству, могли быть устранены даже не советской властью, а нефтяниками, которые и были в эпоху промышленного освоения Западной Сибири настоящими властителями судеб в этом краю. Вновь назначенный директор ещё пока несуществующей школы буквально выплакала в приёмных всемогущих нефтяных начальников первые пианино и помещение для занятий. С этого «мала ключика» и выросла «музыкалка» - гордость и боль Киры Лазаревны. Поводов для гордости было предостаточно. Очень скоро и здание, и материальная база, и штатное расписание были, вполне «на уровне». А ещё смогли преподаватели собраться в настоящий творческий коллектив – оркестр русских народных инструментов, организованный педагогом-баянистом выпускником Гнесинского института. Оркестром Старченко особенно гордилась. Она считала его своим детищем. Но по иронии судьбы именно отрада директорского сердца и стала болью души опытного руководителя. Там, в оркестре, под управлением дирижёра и созрела идея дворцового переворота. Нужно сказать, что Кира Лазаревна, при внешней мягкости и демократичности стиля управления, была настоящим тираном. Неплохой психолог, она легко находила у каждого подчинённого слабые места и болевые точки, что и позволяло ей безнаказанно манипулировать людьми и судьбами. Однако любой тиран должен понимать, что власть его, в глазах подданных, хоть и неизбежна, но ненавистна. Видимо этого понимания у Старченко и не было. А недовольство в коллективе зрело давно. Когда же начался в стране «разгул демократии», недовольные быстро организовались и на альтернативной основе избрали нового директора. Им, разумеется, стал дирижёр и художественный руководитель оркестра русских народных инструментов. Думал ли Ельцин, что его предвыборный бренд «Берите независимости столько, сколько сможете» возьмут на вооружение не только в мятежной Чечне, но и в малых и больших педагогических коллективах?
Оставшись без трона, Кира Лазаревна не стала бороться с фрондой, а избрала другой путь. Она сумела доказать руководству города, что одной музыкальной школы недостаточно для творческого всеобуча юных нефтеозёрцев. И, о чудо! Было принято решение об открытии в городе школы искусств. Немного поколебавшись, руководство поручило возглавить новое учебное заведение именно низверженному директору. Вот и появились в управлении культуры свободные педагогические вакансии, которые не смогли полностью заполнить примкнувшие к непотопляемой Кире Лазаревне немногочисленные соратники из ДМШ.
Создавая новый коллектив, Старченко не только решала тактические задачи, но и выстраивала стратегическую перспективу. Если творческой «фишкой» музыкальной школы был педагогический оркестр, то сейчас она задумала собрать в ДШИ хор учителей. Руководителем должен был стать Андрей Соболев. Приехав в Нефтеозёрск, он в течении двух неполных недель смог собрать смешанный вокальный ансамбль (по идее директора – основу будущего хора). Эта новорожденная творческая единица сходу вписалась в культурную жизнь городка, радуя многочисленных зрителей в День нефтяника выступлениями на трёх сценических площадках. Однако, воплощая в жизнь директорские планы, Андрей конечный результат видел несколько иначе. Не зря же он тащил за три тысячи километров многокиллограмовый богослужебно-обиходный нотный груз. Главной целью Соболева было создание не педагогического, а церковного хора. Нет, если при этом можно было собрать певческий коллектив учителей, то, как говориться, «ради Бога, не вижу препятствий»! Однако в дальнейшем время показало, что цели директора и приезжего хормейстера кардинально не совпадали. А пока, как уже говорилось, чудом, в одной школе оказались и лирическое сопрано Ольга Мальцева – новая скрипачка, и баритон-тенор Дима Дун – молодой преподаватель эстрадного фортепиано, и роскошное, правда, прошедшее мимо нотной грамоты, меццо-сопрано Ира Якубовская – будущий руководитель ещё не существующего театрального отделения. Присоединив к ним музыканта-теоретика Нелли Николаевну, свою жену и недавно приехавшего духовика Александра Файзулловича Абдуллина, Андрей быстро выучил с вновь созданным коллективом два разнохарактерных произведения и, в сопровождении, написанных Димой, фонограмм - «минусовок», ансамбль ринулся покорять главную сцену города в ДК «Украина». В течении месяца репертуар вырос до пяти песен и романсов. Тогда уже ребята «засветились» не только на большой сцене, но и на руководящих банкетах, как бы убеждая Главу города и его замов в правильности и своевременности создания школы искусств именно под руководством нынешнего директора – наимудрейшей Киры Лазаревны.
Спустя некоторое время новая творческая единица стала чем-то привычным и само собой разумеющимся. Положенных процентов за деятельность непредусмотренную должностными обязанностями почему-то ребятам не платили, и Андрей начал «перековку» эстрадного ансамбля в церковный хор. Не сразу, но неотвратимо новое амплуа ансамбля отсеяло людей равнодушных к Вере. Саша Абдуллин объяснил, что ещё не определился с конфессией, а Нелли Николаевна сослалась на нехватку свободного времени. Зато стала ходить на спевки Света Шишкина. Именно она, скромный лаборант первой средней школы, несколько лет тому назад взвалила на свои плечи неподъёмную тяжесть и ответственность богослужебного пения в Нефтеозёрске. Пели женщины из общины – нефтяники, юристы и медработники. Музыкальной грамотой владела только Светлана и по этому вынуждена была «натаскивать» своих певчих с голоса. Каторжный труд! Понимая, какое облегчение ей несёт создание нового хора, в буквальном смысле замученная регентской работой молодая женщина с радостью влилась в альтовую партию. Андрея это обстоятельство очень обрадовало. У новой певчей было хоть и неоконченное, но специальное хоровое образование, а так же наличествовал нелёгкий, но драгоценный опыт богослужебного пения. Находка, а не человек!
Репетиции, как и в Чернигове, носили полуподпольный характер. Собирались по вечерам в школе, плотно прикрыв двери класса. Что-то заставляло руководителя не афишировать эту свою деятельность. Шестое чувство, что ли? Видимо уже тогда смог Андрей почувствовать главную черту в характере Старченко – ревность к успехам своих подчинённых на «чужом поле». По этому и скрывал «переквалификацию» ансамбля.
VI
За подготовкой к службе время пролетело незаметно. Когда все ноты были разложены, стрелки, специально поставленного на подоконник, будильника показывали без четверти одиннадцать. Стали собираться певчие, проявляя удивительную, объяснимую только серьёзностью момента, дисциплинированность. Настроение у всех было приподнятое, но регент знал - праздник в церковном хоре наступает только с окончанием богослужения. Это Андрей за годы работы усвоил очень хорошо. Усвоил, как говорится, набивая шишки. Игнорируя возвышенно-вдохновенные приветствия своих хористов, руководитель начал инструктаж – какие тетради убираем сразу, какие просто откладываем на время, сколько раз в том или ином случае поём тропарь Пасхи и так далее. Времени давать «