А. К. Толстой
История государства Российского
от Гостомысла до Тимашева
Именно такое название закрепилось у нас за стихотворением Алексея Константиновича Толстого, которое он написал в 1868 году. Стихотворение это — явно шуточное, сатирическое даже — в напористом стиле излагает основные факты российской истории и поэтому, вероятно, оно может послужить для нынешних школьников неоценимым пособием по предмету «История Отечества». Во всяком случае, сам я учил историю именно по стихотворению Толстого.
Между прочим, изучение истории — дело чрезвычайно полезное. Приведу лишь один довольно известный пример. Муж врывается в дом и с порога кричит жене: «Я всё знаю, такая ты и сякая!». И в ответ слышит невозмутимое: «Да? Ты всё знаешь? А вот когда была битва при Грюнвальде?». Скорее всего, после этого муж сразу поймёт, что он несколько погорячился.
Возвращаясь к стихотворению А. К. Толстого: вероятно, способность быть пособием по отечественной истории — это не единственное его достоинство, иначе трудно объяснить, почему вот уже почти полтора века оно пользуется огромной популярностью. И это при том, что от читателя всё же требуется известный уровень образованности: граф Толстой, дитя своего просвещённого века, совсем не стесняется в выборе языка, если ему бывает нужно что-то там зарифмовать. Поэтому никакое издание «Истории государства Российского» не обходится без комментариев. Время от времени и мы станем прерывать чтение, чтобы согласовать наше понимание подчёркнутых слов и выражений.
Итак, приступаем? Алексей Константинович Толстой, «История государства Российского от Гостомысла до Тимашева».
Вся земля наша велика и
обилна, а наряда в ней нет.
Нестор, летопись, cтр. 8
| Послушайте, ребята, Что вам расскажет дед. Земля наша богата, Порядка в ней лишь нет. A эту правду, детки, За тысячу уж лет Смекнули наши предки: Порядка-де, вишь, нет. И стали все под стягом, И молвят: «Как нам быть? Давай пошлём к варягам: Пускай придут княжить. Ведь немцы тороваты, Им ведом мрак и свет, Земля ж у нас богата, Порядка в ней лишь нет». Посланцы скорым шагом Отправились туда И говорят варягам: «Придите, господа! Мы вам отсыплем злата, Что киевских конфет; Земля у нас богата, Порядка в ней лишь нет». | Варягам стало жутко, Но думают: «Что ж тут? Попытка ведь не шутка — Пойдём, коли зовут!» И вот пришли три брата, Варяги средних лет, Глядят — земля богата, Порядка ж вовсе нет. «Hу, — думают, — команда! Здесь ногу сломит чёрт, Es ist ja eine Schande, Wir müssen wieder fort ». Но братец старший Рюрик «Постой, — сказал другим, — Fortgeh'n wär' ungebührlich, Vielleicht ist's nicht so schlimm. Хоть вшивая команда, Почти одна лишь шваль; Wir bringen's schon zustande, Versuchen wir einmal ». И стал княжить он сильно, Княжил семнадцать лет, Земля была обильна, Порядка ж нет как нет! |
В «Повести временных лет», во фрагменте за 862 год, читаем: «… И не было среди них правды, и была у них усобица, и стали воевать сами с собой. И сказали себе: «Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву…». Совет пригласить в Новгород Рюрика и других «варягов» исходил от знатного новгородца Гостомысла. Варяги у Толстого говорят между собой на современном и почему-то немецком языке, и говорят они следующее.
Es ist ja eine Schande, wir müssen wieder fort (эс ист йя айнэ шандэ, вир мюссен видэр форт) — какой позор: нам снова надо убираться прочь (нем.).
Fortgeh'n wär' ungebührlich, vielleicht ist's nicht so schlimm (фортгейн вэр унгебюрлих, фильляйхт истс нихт зо шлим) — если мы уйдём, то пойдут всякие разговоры… может быть, дела обстоят не так уж и плохо (нем.).
Wir bringen's schon zustande, versuchen wir einmal (вир брингенс шон цуштандэ, фэрзухэн вир айнмаль) — да справимся мы: не боги, чай, горшки обжигают (нем.).
| За ним княжил князь Игорь, А правил им Олег, Das war ein großer Krieger И умный человек. Потом княжила Ольга, А после Святослав; So ging die Reihenfolge Языческих держав. Когда ж вступил Владимир На свой отцовский трон, Da endigte für immer Die alte Religion. Он вдруг сказал народу: «Ведь наши боги дрянь, Пойдём креститься в воду!» И сделал нам Иордань. «Перун уж очень гадок! Когда его спихнём, Увидите, порядок Какой мы заведём!» | Послал он за попами В Афины и Царьград. Попы пришли толпами, Крестятся и кадят, Поют себе умильно И полнят свой кисет; Земля, как есть, обильна, Порядка только нет. Умре Владимир с горя, Порядка не создав. За ним княжить стал вскоре Великий Ярослав. Оно, пожалуй, с этим Порядок бы и был; Но из любви он к детям Всю землю разделил. Плоха была услуга, А дети, видя то, Давай тузить друг друга: Кто как и чем во что! |
Варяги потихонечку отговорили между собой, но автор — по инерции, видимо — продолжает активно использовать немецкие слова и выражения, рифмуя их с русскими. Делает он весьма непринуждённо.
Das war ein großer Krieger (дас вар айн гросэр кригэр) — это был выдающийся воин (нем.).
So ging die Reihenfolge (зо гинг ди райэнфольгэ) — вот в таком порядке и происходила смена (нем.).
Da endigte für immer die alte Religion (да эндигтэ фюр иммэр ди альтэ религйон) — тогда-то старая религия и закончилась навсегда (нем.).
Сделал нам Иордань — то есть, обратил язычников-киевлян в христианство, загнав их в воды Днепра. В реке Иордан, как известно, крестился сам Иисус Христос.
| Узнали то татары: «Ну, — думают, — не трусь!» Надели шаровары, Приехали на Русь. «От вашего, мол, спора Земля пошла вверх дном, Постойте ж, мы вам скоро Порядок заведём». Кричат: «Давайте дани!» (Хоть вон святых неси.) Тут много всякой дряни Настало на Руси. Что день, то брат на брата В орду несёт извет; Земля, кажись, богата — Порядка ж вовсе нет. Иван явился Третий; Он говорит: «Шалишь! Уж мы теперь не дети!» Послал татарам шиш. | И вот земля свободна От всяких зол и бед И очень хлебородна, А всё ж порядка нет. Настал Иван Четвёртый, Он Третьему был внук; Калач на царстве тёртый И многих жён супруг. Иван Васильич Грозный Ему был имярек За то, что был серьёзный, Солидный человек. Приёмами не сладок, Но разумом не хром; Такой завёл порядок, Хоть покати шаром! Жить можно бы беспечно При этаком царе; Но ах! ничто не вечно — И царь Иван умре! |
От колоритной сцены натягивающих свои шаровары татар и до первого (то есть, Третьего) Ивана Васильевича, пославшего татарам загадочный шиш, — два с половиной века промелькнули совершенно незаметно, не правда ли?
Имярек — то есть, по имени. Пародия Толстого на официальные бумаги, в которых слово «имярек» иногда служило заменителем реального имени: «такой-то».
| За ним царить стал Фёдор, Отцу живой контраст; Был разумом не бодор, Трезвонить лишь горазд. Борис же, царский шурин, Не в шутку был умён, Брюнет, лицом недурен, И сел на царский трон. При нём пошло всё гладко, Не стало прежних зол, Чуть-чуть было порядка В земле он не завёл. К несчастью, самозванец, Откуда ни возьмись, Такой задал нам танец, Что умер царь Борис. И, на Бориса место Взобравшись, сей нахал От радости с невестой Ногами заболтал. | Хоть был он парень бравый И даже не дурак, Но под его державой Стал бунтовать поляк. А то нам не по сердцу; И вот однажды в ночь Мы задали им перцу И всех прогнали прочь. Взошёл на трон Василий, Но вскоре всей землёй Его мы попросили, Чтоб он сошёл долой. Вернулися поляки, Казаков привели; Пошёл сумбур и драки: Поляки и казаки, Казаки и поляки Нас паки бьют и паки; Мы ж без царя как раки Горюем на мели. |
Смутное время… Нахал, болтавший ногами на троне, — это так называемый Лжедмитрий Первый, ставший русским царём в 1605 году и убитый заговорщиками в году следующем. Время то, действительно, было очень даже смутное. Никогда больше поляки не чувствовали себя у нас более уверенно, чем тогда. Один из бояр-заговорщиков, Василий Шуйский, сменил Лжедмитрия на московском престоле, но, как говорится, не справился с управлением, довёл дело ещё и до шведской интервенции, был свергнут и умёр в польском плену.
Старинное слово паки означает «опять», «снова».
| Прямые были страсти — Порядка ж ни на грош. Известно, что без власти Далёко не уйдёшь. Чтоб трон поправить царский И вновь царя избрать, Тут Минин и Пожарский Скорей собрали рать. И выгнала их сила Поляков снова вон, Земля же Михаила Взвела на русский трон. Свершилося то летом; Но был ли уговор — История об этом Молчит до этих пор. Варшава нам и Вильна Прислали свой привет; Земля была обильна — Порядка ж нет как нет. Сев Алексей на царство, Тогда роди Петра. Пришла для государства Тут новая пора. | Царь Пётр любил порядок, Почти как царь Иван, И так же был не сладок, Порой бывал и пьян. Он молвил: «Мне вас жалко, Вы сгинете вконец; Но у меня есть палка, И я вам всем отец!.. Не далее как к святкам Я вам порядок дам!» И тотчас за порядком Уехал в Амстердам. Вернувшися оттуда, Он гладко нас обрил, А к святкам, так что чудо, В голландцев нарядил. Но это, впрочем, в шутку, Петра я не виню: Больному дать желудку Полезно ревеню. Хотя силён уж очень Был, может быть, приём; А всё ж довольно прочен Порядок стал при нём. |
Но был ли уговор — несовершеннолетний Михаил был возведён на трон в 1613 году (он и стал основателем царской династии Романовых). По преданию, он якобы подписал какую-то бумагу, которая ограничивала его самодержавную власть.
«Но у меня есть палка, и я вам всем отец!..» — логика Петра выглядит в изложении А.К. Толстого необычайно убедительно. В следующем отрывке Россия получит ещё и мать — в лице Екатерины Второй.
| Но сон объял могильный Петра во цвете лет, Глядишь, земля обильна, Порядка ж снова нет. Тут кротко или строго Царило много лиц, Царей не слишком много, А более цариц. Бирон царил при Анне; Он сущий был жандарм, Сидели мы как в ванне При нём, daß Gott erbarm! Весёлая царица Была Елисавeт: Поёт и веселится, Порядка только нет. Какая ж тут причина И где же корень зла, Сама Екатерина Постигнуть не могла. «Madame, при вас на диво Порядок расцветёт, — Писали ей учтиво Вольтер и Дидерот, — | Лишь надобно народу, Которому вы мать, Скорее дать свободу, Скорей свободу дать». «Messieurs, — им возразила Она, — vous me comblez », — И тотчас прикрепила Украинцев к земле. За ней царить стал Павел, Мальтийский кавалер, Но не совсем он правил На рыцарский манер. Царь Александер Первый Настал ему взамен, В нём слабы были нервы, Но был он джентльмен. Когда на нас в азарте Стотысячную рать Надвинул Бонапарте, Он начал отступать. Казалося, ну, ниже Нельзя сидеть в дыре, Ан глядь: уж мы в Париже, С Louis le Désiré. |
При одном лишь упоминании о герцоге Курляндском Эрнсте Бироне, фактическом правителе в царствование племянницы Петра Великого Анны, Толстой не может удержаться от обращённого к Господу сокрушённого восклицания, опять же по-немецки: «… daß Gott erbarm!» (дас готт эрбарм) — «… спаси и помилуй!».
Рассказывая об Екатерине-матери, автор ограничивается, в основном, её учтивой перепиской с Вольтером и Дидро (Дидерот — Diderot по-французски). Madame (мадам) — так философы обращаются к Екатерине, вслед за чем следует немало приятных для неё слов. «Messieurs, vous me comblez (месьё, ву ме комле), «Господа, вы ко мне слишком добры» — ласково отвечает французам великая немка на русском троне.
Загадочное исчезновение в России «стотысячной рати азартного Бонапарте» (а ведь вначале казалось было, что уж ниже ей, России, ну никак «нельзя сидеть в дыре») настолько поразило Европу, что желание Александра Первого видеть во главе Франции немолодого Людовика (или Луи — Louis le Désiré (Луи ле дезирэ); désiré и означает по-французски «желанный») было с готовностью исполнено.
| В то время очень сильно Расцвёл России цвет, Земля была обильна, Порядка ж нет как нет. Последнее сказанье Я б написал моё, Но чаю наказанье, Боюсь monsieur Veillot. Ходить бывает склизко По камешкам иным, Итак, о том, что близко, Мы лучше умолчим. Оставим лучше троны, К министрам перейдём. Но что я слышу? стоны, И крики, и содом! | Что вижу я! Лишь в сказках Мы зрим такой наряд; На маленьких салазках Министры все катят. С горы со криком громким In corpore, сполна, Скользя, свои к потомкам Уносят имена. Се Норов, се Путятин, Се Панин, се Метлин, Се Брок, а се Замятнин, Се Корф, се Головнин. Их много, очень много, Припомнить всех нельзя, И вниз одной дорогой Летят они, скользя. |
«Ходить бывает склизко по камешкам иным». Эта мудрая мысль даёт Алексею Константиновичу Толстому прекрасную возможность покончить с историографией и перейти к перечислению более актуальных для его времени имён, но имён уже не из первого ряда. Упомянув monsieur Veillot (месье Вейо) (барон И. О. Велио с 1868 года руководил в МВД почтовым ведомством и был постоянной мишенью для насмешек со стороны А. К. Толстого), автор бегло, in corpore (ин корпорэ — по-латыни: в целом, в полном составе) перечисляет и других высокопоставленных чиновников. Среди них мы видим известных тогда людей: членов Государственного Совета, адмиралов, академиков и графов. В разные годы эти люди возглавляли министерство народного просвещения (А. С. Норов, Е. В. Путятин и А. В. Головнин), цензурный комитет (М. А. Корф), министерство юстиции (В. Н. Панин и Д. Н. Замятнин), а также министерство финансов (П. Ф. Брок).
| Я грешен: летописный Я позабыл свой слог; Картине живописной Противостать не мог. Лиризм, на всё способный, Знать, у меня в крови; О Нестор преподобный, Меня ты вдохнови. Поуспокой мне совесть, Моё усердье зря, И дай мою мне повесть Окончить не хитря. Итак, начавши снова, Столбец кончаю свой От рождества Христова В год шестьдесят восьмой. Увидя, что всё хуже Идут у нас дела, Зело изрядна мужа Господь нам ниcпосла. | На утешенье наше Нам, аки свет зари, Свой лик яви Тимашев — Порядок водвори. Что аз же многогрешный На бренных сих листах Не дописах поспешно Или переписах, То, спереди и сзади Читая во все дни, Исправи правды ради, Писанья ж не кляни. Составил от былинок Рассказ немудрый сей Худый смиренный инок, Раб Божий Алексей. 1868 год |
Ну и, наконец, концовка. Совсем «позабыв летописный свой слог», Толстой не забыл о той главной мысли, которая рефреном проходит через всё стихотворение. Имя этой мысли — Порядок. А Порядок — это, как известно, Министерство внутренних дел. Именно это ведомство с 1868 года воглавил Александр Егорович Тимашев, совсем не очень любимый в либеральных кругах. Но теперь, когда история государства Российского пополнилась со времён Толстого новыми полутора столетиями, кровавыми и великими, нас едва ли может всерьёз заинтересовать и сам Тимашев, и отношение к нему Толстого…
Написанная в 1868 году, «История государства Российского от Гостомысла до Тимашева» впервые увидела свет лишь 15 лет спустя, в 1883 году, уже после смерти А. К. Толстого. Интересно: сумей кто-нибудь достойно продолжить сейчас его «Историю» — от Тимашева до, скажем, Кудрина — что бы из этого получилось теперь?
Валентин Антонов, сентябрь 2008 года
Примечания
Сам Толстой, упоминая о своём произведении в письмах, каждый раз называл его иначе: «L’histoire de Russia», «L’histoire de Russie jusqu’a Тимашев», «История России», «Сокращённая русская история», «История государства Российского от Гостомысла до Тимашева». Почти все заглавия в письмах Толстого явно сокращённые, а потому мы остановились на последнем, в котором ощущается как фон «История Государства Российского» Карамзина. Весьма вероятно, что сатира не имела окончательно установленного поэтом заглавия. Существует, впрочем, другая точка зрения на этот счёт, которая основывается на свидетельстве В. М. Жемчужникова и согласно которой сатира должна быть озаглавлена «Сокращённая русская история от Гостомысла до Тимашева» (см.: А. Бабореко. Новые сведения о стихотворениях А. К. Толстого. — В журнале «Русская литература», 1959, № 3, с. 200—201).
Сразу после написания «История» стала распространяться в списках и приобрела большую популярность. Редактор журнала «Русская старина» М. И. Семевский хотел опубликовать её тотчас же после смерти Толстого, но натолкнулся на цензурные препятствия. Ему удалось это сделать лишь в 1883 году. Возможно, что замысел сатиры Толстого возник не без воздействия двух стихотворений, напечатанных в известном сборнике «Русская потаённая литература XIX столетия» (Лондон, 1861): «Сказка» и «Когда наш Новгород Великий…». Вот начало второго из них (до «Русской потаённой литературы» оно появилось в 4-й книжке «Голосов из России» — Лондон, 1857):
Когда наш Новгород Великий
Отправил за море послов,
Чтобы просить у них владыки
Для буйных вольницы голов,
Он с откровенностию странной
Велел сказать чужим князьям:
«Наш край богатый и пространный,
Да не дался порядок нам!»
Гостомысл — легендарный новгородский посадник (правитель города) или князь, по совету которого, как сообщает летопись, новгородцы пригласили якобы варяжских князей.