Уборка квартиры вырастает в целый проект, но Кейс не унывает: монотонный физический труд поможет душе найти дорогу домой. У Дэмиена в гостиной распаковывали камеры; весь пол засыпан мусором. Абстрактные пенопластовые фигуры, мелкое белое зерно, разорванные пакеты, гарантийные талоны и буклеты инструкций. Как будто капризный ребенок нетерпеливо открывал дорогие подарки. В общем, так оно и было, с улыбкой думает Кейс, вспоминая Дэмиена.
Пивные бутылки, блюдце в роли импровизированной пепельницы, переполненное окурками «Мальборо» со следами губной помады, грязная посуда, объедки тандури, парочка очень дорогих женских трусиков, которые Кейс радостно бросает в урну, вслед за остатками не менее дорогой косметики. Поменять постельное белье, расправить на кровати гигантскую рукавицу для духовки, вытереть пыль. В заключение пройтись по ковру ярко-красным немецким пылесосом, которым ни разу еще не пользовались. Теперь подняться на второй этаж, посмотреть, что здесь нуждается в уборке. Но тут физическое изнеможение бьет по голове, как огромная мультипликационная кувалда, и Кейс падает на услужливо разложенный диван.
Проснувшись, она слышит, как внизу звонит телефон. Свет снаружи изменился. Клон «Кассио» показывает время: прошло восемь часов.
Телефон замолкает, потом опять начинает звонить.
Кейс спускается вниз, поднимает трубку. Это Магда — предлагает вместе поужинать.
Подходя к станции, Кейс ожидает увидеть только Магду, однако обнаруживает также Войтека и бритоголового негра. Все трое выглядят на удивление беззаботно — сразу видно, что им не приходится думать о временной разнице и прочих осложнениях, какими с недавнего времени изобилует жизнь Кейс. Нгеми сияет ярче остальных: огромная куртка из черной искусственной кожи застегнута под горло, широченная улыбка не сходит с лица. По пути к греческому ресторану, расположенному за станцией, Кейс узнает причину этой радости.
Нгеми наконец-то продал арифмометры, которые она видела во время прогулки в Портобелло. Их купил тот самый коллекционер из Японии, причем за весьма круглую сумму. Сейчас Нгеми похож на человека, который вдруг узнал, что дело, считавшееся проигранным, закончено в его пользу. На секунду, правда, его радость омрачается.
— Теперь надо ехать в Ливерпуль, забирать арифмометры у Хоббса, — вздыхает он.
Кейс вспоминает несимпатичного типа на старой грязной машине.
— Не люблю его! — без обиняков заявляет Магда, обращаясь главным образом к Войтеку.
— Он гениальный человек, — отвечает тот, пожимая плечами.
— Мерзкий, пьяный старый шпион!
Услышав слово «шпион», Кейс начинает о чем-то думать, но вскоре забывает мысль.
Выбранный ими ресторан оставляет впечатление тихого, уютного греческого местечка, открывшегося задолго до «крестового похода детей». Белизной стен, голубым эгейским орнаментом и традиционным антуражем, рассчитанным на туристов, он почему-то напоминает Кейс один китайский ресторанчик в Роануке, штат Виржиния.
— Классная у вас прическа, — с искреннем восхищением замечает Магда, пока официант разливает по бокалам рецину [23]. — Это вас в Токио так подстригли?
— Спасибо. Да, в Токио.
— Но вы ведь там были всего ничего.
— Да, по делам. — Кейс прикрывает зевок, который взялся невесть откуда. — Извините.
— Наверное, все еще живете по их времени? Представляю, как это трудно.
— Я уже, кажется, живу в своем собственном часовом поясе, — отвечает Кейс. — Не знаю, правда, сколько там времени.
Нгеми заводит речь о девальвации йены и о том, как это может повлиять на его бизнес; потом разговор переходит на школьного друга Магды, который недавно получил должность дизайнера одежды в крупной японской фирме, разрабатывающей видеоигры. Войтек и Нгеми выражают удивление, но Кейс убеждает их, что это нормальное явление: модельный бизнес постепенно проникает и на этот рынок.
— Жаль, что аниме-персонажи не носят шляпок! — Магда доливает себе смолистого желтого вина, отпивает и морщится от горечи. — У них просто непокрытые головы. И прически — прямо как у вас!
Магда затянута в кожаный корсаж голубого цвета. Этот цвет называется «турбо-блю»; на крупных заводах в него красят электрическое оборудование. Тени на ее веках подобраны в тон.
— Жизнь совсем нелегка у серьезного художника, — замечает Войтек, который держится угрюмее, чем обычно. — Время — это деньги. Но и деньги — это деньги.
— Да не переживай ты из-за этого каркаса, — утешает Магда. — Все будет хорошо, придумаем что-нибудь.
Она объясняет, что Войтек уже собрал где-то около трехсот экземпляров «Зи-Экс 81», и теперь перед ним стоит мучительная задача: приделать к каждому компьютеру специальный переходник и объединить их в подобие сети на основе оригинального протокола «Синклер». Войтек слушает очень внимательно, явно наслаждаясь тем, как его сестра описывает препоны на пути серьезного художника.
Насколько Кейс понимает, он хочет создать собирательный образ рудиментарной логической машины. Войтек рисует схему на салфетке: трехмерный несущий каркас, составленный из старых строительных лесов, которые Нгеми нашел где-то в Бермондси. Наблюдая, как синие чернила расплываются на рыхлой бумаге, Кейс вспоминает Таки и маленький бар в Роппонджи.
Нгеми уверяет, что леса исключительно старые и ржавые — как раз то, что нужно для придания инсталляции нужной текстуры. Однако если каждый компьютер модифицировать вручную, потребуются недели, если не месяцы, работы. Леса, конечно, стоят недорого, но все же не бесплатно, и потом их надо перевезти, отмерить, распилить, собрать, потом снова разобрать и сложить куда-нибудь до тех пор, пока не найдется выставочный зал.
— В общем, без спонсора не обойтись, — заключает Войтек.
Кейс думает о Билли Прайоне, но удерживается от упоминания, что видела его в Токио, в новом рекламном проекте.
— Перед тем, как мы с вами познакомились, — говорит Нгеми, — Войтек уже почти решил проблемы с деньгами. К сожалению, этот план не сложился.
— А что случилось? — спрашивает Кейс, догадываясь, что сейчас ее начнут разводить на роль спонсора.
— Ни у меня, ни у Хоббса по отдельности нет ничего, что могло бы заинтересовать этого японца. Но если объединить наши запасы, то можно сыграть на «синдроме оптовой партии». Покупатели на это клюют. По-немецки оптовая партия называется konvolut. Хорошее слово. Коллекционеры влипают в такие сделки, как в паутину; им кажется, что они наткнулись на клад. — Нгеми улыбается; пламя свечей отражается в его зеркально выбритой голове. — Я собирался дать Войтеку деньги на леса, если сделка с японцем состоится.
— Вы же сказали, что все прошло удачно, — говорит Кейс. — Вы продали арифмометры.
— Да, верно, — подтверждает Нгеми с тихой гордостью. — Но я уже веду переговоры, чтобы купить «инструмент» Стивена Кинга.
Кейс изумленно поднимает глаза.
— Подлинность не вызывает сомнений, — заверяет Нгеми в ответ на ее взгляд. — Цена высокая, но разумная. Это здоровенная штуковина, одна из первых электронных пишущих машинок. Одна только доставка обойдется дороже, чем эти леса.
Кейс кивает.
— Теперь мне придется иметь дело с Хоббсом Барановым, — продолжает Нгеми, — а он сейчас в дурном настроении.
Если тогда в Портобелло он был в хорошем настроении, думает Кейс, то я не хотела бы увидеть его в дурном.
— На деньги от продажи «Куртов» Хоббс хотел купить очень редкий экземпляр, на аукционе в Ден-Хааге в прошлую среду. Это фабричный прототип одной из ранних моделей «Курта» — с необычной, даже уникальной конструкцией механизма. Но его перехватил дилер с Бонд-стрит, причем по очень низкой цене. Так что Хоббс теперь, мягко говоря, не в духе.
— Но вы продали и его арифмометры, он же заработал.
— Бесполезно: если вещь попала на Бонд-стрит, то простым смертным она не достанется. И даже не простым, вроде Хоббса Баранова. Слишком дорого.
Магда, которая с самого начала налегала на рецину более целеустремленно, чем остальные, строит недовольную гримасу.
— Омерзительный тип. С ним вообще лучше не знаться. Если все американские шпионы такие же уроды, то чем они лучше русских, которые им проиграли?
— Хоббс никогда не был шпионом, — мрачно возражает Нгеми, опуская бокал. — Он просто шифровальщик, хороший математик. Если бы американцы действительно были такими бездушными прагматиками, какими их обычно рисуют, они не оставили бы этого беднягу спиваться в ржавом прохудившемся трейлере.
Кейс, которая никогда не считала себя особенно прагматичной или бездушной, интересуется:
— А что бы они тогда сделали?
Нгеми замирает, не донеся до рта вилку с кальмарами.
— Наверное, — говорит он, — они бы его убили. Детство Кейс прошло за призрачным и в то же время, судя по ощущениям, очень банальным экраном, которым отгораживались от мира люди, так или иначе связанные с американскими спецслужбами. Поэтому когда речь заходит о таких вещах, у нее есть свой набор понятий насчет того, что принято, а что нет. Сам Уин никогда не занимался оперативной работой, но у него были друзья-оперативники, которых он очень любил. У всех этих людей было одинаковое нравственное ядро, сформированное спецификой секретного мира и его невидимых войн. Кейс мало знает о законах этого мира, однако всякий раз, когда в ее присутствии люди, знающие еще меньше, начинают на эту тему рассуждать, она воспринимает их слова как пустое фантазирование.
— На самом деле, — говорит Кейс, — это своего рода традиция — оставлять их спиваться.
Что-то в ее голосе заставляет всех замолчать, хотя она этого не добивалась.
— Почему вы сказали «в трейлере», Нгеми? — спрашивает она, чтобы прервать молчание.
За свою жизнь Уин похоронил немало коллег, которых погубило не что иное, как стресс и чрезмерная работа, да еще, может быть, особый вид депрессии, вызванной слишком долгим и пристальным наблюдением за человеческими душами под определенным углом — предсказуемым и, в общем, довольно неестественным.
— Потому что Хоббс в нем живет, — объясняет Нгеми. — Там у них целый трейлерный поселок. Практически это сквот [24]— недалеко от Ливерпуля.
— Но у него же пенсия от ЦРУ! — возмущается Магда. — Никогда не поверю в сказки насчет ржавого трейлера. И потом, он покупает «Курты», которые стоят кучу денег. Как хотите, а этот тип явно что-то скрывает! — Она делает большой глоток рецины.
— Не ЦРУ, а АНБ, — поправляет Нгеми. — Да, есть какое-то пособие по инвалидности, хотя впрямую я не спрашивал. В общей сложности у него около десяти тысяч фунтов. Большая часть, как правило, вложена в арифмометры. Не так уж много. И даже эти деньги он не может себе позволить просто хранить. Как коллекционер он хочет покупать, но как бедный человек вынужден продавать. — Нгеми вздыхает. — Это удел многих людей. Даже мой, в какой-то степени.
Магда не унимается:
— Да он шпион, говорю вам! Продает секреты за большие деньги. Мне Войтек рассказывал.
Войтек нервно переводит взгляд с Кейс на Нгеми.
— Не шпион, нет! Не секреты. Нельзя так говорить, Магда!
— Что же он продает? — спрашивает Кейс.
— Иногда, — Войтек понижает голос, — он находит для людей информацию.
— Я и говорю — шпион! — радостно заключает Магда. Войтек морщится.
— Наверное, он просто сохранил старые связи, — предполагает Нгеми, — и поэтому имеет доступ к определенным вещам. Думаю, в городе есть люди, которые… — Он умолкает, морщит черный широкий лоб. — В общем, ничего незаконного тут нет. Обычные связи с бывшими коллегами. И никто не задает лишних вопросов.
— А, вспомнила! — торжествующе восклицает Магда. — Радиоэлектронная разведка! Войтек сказал, что Хоббс продает данные радиоэлектронной разведки.
Войтек мрачно разглядывает свой бокал. Радиоэлектронная разведка. Кейс знает этот термин. Она решает сменить тему разговора. Сейчас надо расслабиться, а мысли о таких вещах только портят вечер.
После ресторана они заходят в переполненный бар рядом со станцией. Памятуя, что рецина плохо сочетается с другими видами алкоголя, Кейс заказывает кружку шанди [25], к которому почти не притрагивается.
Она чувствует, что развод на спонсора сейчас начнется в полную силу, и решает нанести упреждающий удар.
— Я надеюсь, ты найдешь покровителя, Войтек. У тебя обязательно получится, это интересный проект. Если бы у меня были такие деньги, я бы сама в нем поучаствовала.
Как она и ожидала, все трое переглядываются и затихают. Наконец Нгеми решает попробовать:
— Может, ваш работодатель заинтересуется…
— Я не могу обращаться с просьбой. Мой контракт только начался.
Говоря это, она думает не о Бигенде, а о кредитной карте, лежащей у нее в кошельке. Она легко могла бы купить Войтеку груду ржавых лесов. Да, так она и сделает, если ничего лучшего они не найдут. И пускай русские киприоты, в которых она не очень-то верит, поломают над этим головы.
ИСТИННЫЙ ЭНТУЗИАСТ
Поднимаясь по ступенькам, Кейс отмечает, что ритуал Джеймса Бонда ее больше не интересует.
Никаких волосинок и плевков, никакой пудры. Это скорее фатализм, чем вера в надежность немецких замков. Если уж они смогли забраться в кабинет Кэтрин Мак-Нелли на Пятой авеню и незаметно похитить записи психотерапевтических сессий, то никакие замки их не остановят. А действительно, как им это удалось? Какой-нибудь человек, одетый в черное трико, прокрался в ночи мимо журнального столика, где лежат стопки журналов «Тайм» и «Космополитен» трехлетней давности…
Она открывает дверь и видит, что забыла оставить свет включенным.
— Козлы! — кричит она в темноту.
Дотянуться до выключателя, зажечь свет, запереть дверь. Подняться для проверки на второй этаж.
На часовом поясе «Кейс Поллард» сейчас, судя по всему, белый день. О сне не может быть и речи.
Включив «Кубик», Кейс запускает «Нетскейп» и открывает Ф:Ф:Ф, отмечая каждое прикосновение к клавиатуре. Если Доротея не врет, то поклонники азиатских шлюх установили здесь программу, которая регистрирует нажатия клавиш. Записанная последовательность может быть скачана через какой-нибудь «черный ход». Интересно, регистрирует ли программа движения мыши? Если да, то как они узнают, где находится курсор? Скорее всего они видят только нажатия клавиш и адреса страниц в браузере.
После относительно долгого перерыва Ф:Ф:Ф выглядит каким-то незнакомым. Многих авторов Кейс вообще встречает впервые. Капюшончик рассказывал, что в новостях недавно пустили сюжет, породивший волну новичков. Может, это и есть незнакомые имена? Бегло просмотрев заголовки постов в нескольких разделах, она видит, что номер 135 все еще остается популярной темой, наряду с историей о бразильских фрагментщиках-сатанистах.
Кейс смотрит на экран, положив руки на колени (клавиатура ее теперь пугает), и представляет, как в полутемном компьютерном зале, где высвечена эта же страница Ф:Ф:Ф, сидят зловещие фигуры, одетые, как герои шпионских сериалов, и ждут, когда она откроет какой-нибудь пост.
Помедлив несколько минут, чтобы потрепать им нервы, она закрывает «Нетскейп» и выключает компьютер.
В несколько отработанных движений она присоединяет «Айбук» к мобильному телефону и выходит в интернет. Если Бун не ошибся при проверке, то лэптоп ничего не посылает злодеям, сидящим в полутемном компьютерном зале. Правда, они могли залезть в квартиру, пока она была в греческом ресторане, думает Кейс, открывая «Хотмэйл». И тогда…
— Ну и черт с ним! — говорит она вслух, обращаясь к Дэмиеновым кибердевочкам.
Так жить просто невозможно. Она отказывается так жить.
Три новых письма. Первое от Буна.
Привет из Ла-Гуардии, аэропорта повышенной безопасности! Вылетаю в Коламбус с минуты на минуту. Договорился о встрече с интересующей нас фирмой. Придется ориентироваться на месте. Как у тебя дела? Дай знать.
Да, Бун, думает она, ты не самый красноречивый из моих корреспондентов. Впрочем, чего она ожидала? Эссе в шекспировском стиле за минуту до посадки в самолет?
И тебе привет. Пишу на лэптопе, согласно инструкции. Обстановка спокойная, новых донесений нет.
Следующее письмо от Капюшончика начинается словами:
Боже милостивый! (Моя мать, при всех ее отклонениях, была очень религиозной женщиной. Я тебе, кажется, уже рассказывал. Очевидно, именно поэтому манифестация моих страхов всегда сопровождается богохульством.) Деррил разрешил Джуди быть Кейко, согласившись с твоим утверждением, что другого выхода у нас нет. Она практически переехала к Деррилу на квартиру и уже две ночи подряд не выходит на работу, ссылаясь на плохое самочувствие. Ее буквально потрясла сила (или, как она выражается, «пронзительная чистота»)стра-сти Таки, и смягчить это потрясение не могут ни посредничество Деррила, который в обе стороны переводит их переписку, ни даже тот факт, что Таки считает ее миниатюрной японской школьницей. Деррил признался, что при переводе пытается по мере сил притушить огонь желания в ее письмах — вплоть до ссылок на недостаточное знание японского альковного жаргона (ложь). По его словам, Джуди почти все время плачет и сквозь слезы признается, что о такой любви мечтала всю свою жизнь. Честно говоря, это одна из самых странных вещей, которые я когда-либо видел. Ситуацию можно было бы даже назвать смешной, если бы мы не пытались добиться… Кстати, а чего мы пытаемся добиться? Теперь, когда в роли Кейко выступает Джуди, мы утратили контроль над единственным каналом, по которому поступала информация от группы «Мистика». Не говоря уже о том, что Таки может просто помереть — от приапизма.
Твой К.
Последний имэйл — от Айви, основательницы и хозяйки Ф:Ф:Ф. Кейс не получала от нее писем с тех пор, как уехала из Нью-Йорка.
Здравствуйте, Кейс! Что-то вас давно не видно на форуме. Вы сейчас в Японии? Я по-прежнему в Сеуле, в доме с большой цифрой.
Айви как-то послала ей фотографию своего дома: серый прямоугольный небоскреб с нарисованной на фасаде огромной — высотой в десять этажей — цифрой «4». Сзади угадывались точно такие же здания, помеченные соответственно цифрами «5» и «6».
Мама Анархия обычно не балует меня письмами. Я, в общем, и не в претензии: не секрет, что я ее недолюбливаю.
Кейс и Айви несколько раз приходилось объединять усилия и растаскивать по углам сцепившихся Капюшончика и Маму Анархию, перебранка которых могла запрудить весь форум.
Чувствуя холод под сердцем, Кейс перечитывает первые строки.
Вы сейчас в Японии?
Происходит что-то жуткое и необъяснимое. Единственный, кто мог ей рассказать, — это Капюшончик, что практически невозможно, учитывая обстоятельства.
Сегодня я получила от нее очень странное письмо. Очень доброжелательное. Сначала идут выражения благодарности за Ф:Ф:Ф и все такое. А потом она спрашивает о вас — так, словно вы ее старинная подруга. И между прочим упоминает, что вы сейчас в Токио. В общем, подозрительное какое-то письмо. Вот выдержка, где говорится о вас. Если хотите, я могу послать вам полный текст.
«А как дела у КейсП? Давненько она не заходила на форум. Вы ведь помните, что я не сразу начала постить, а поначалу была просто пассивным читателем. Но посты КейсП, искрящиеся свежими идеями, показали, каким должен быть истинный энтузиаст. Особенно меня поразило ее предположение, что автор фрагментов может пользоваться финансовой поддержкой русской мафии, или какой-либо другой, столь же секретной организации. Вы помните тот пост? Надеюсь, мне удастся встретиться с ней лично, когда она вернется из Токио».
Кейс злобно смотрит на экран. Ей хочется запустить лэптоп в голову ближайшей кибердевочки. Это уже нечестно. Чем она заслужила?
Ну ладно. Допустим, Мама Анархия как-то связана с недавними событиями. Но зачем ей так бездарно раскрывать карты? Специально, чтобы напугать Кейс? Или…
Или Мама Анархия просто допустила ошибку. Типичная фрейдистская оговорка: хотела написать «Лондон», а написала «Токио». Такие вещи, по утверждению Уина, чрезвычайно тяжело контролировать, на этом многие засыпались.
Мама Анархия ей вовсе не подруга, об этом даже подумать смешно.
За все это время они в лучшем случае обменялись двумя-тремя сухими имэйлами. Всему форуму отлично известно, что Кейс дружит с Капюшончиком, а его ненависть к Маме Анархии проявляется во всем, начиная с критики за чрезмерную склонность к цитированию французских философов и кончая откровенно грубыми дразнилками, звучащими тем более абсурдно, что он понятия не имеет, как она в действительности выглядит. Понятно, что письмо к Айви — попытка что-то разнюхать, причем весьма неуклюжая. Хотя, по идее, Мама Анархия не должна знать о дружбе Кейс и Айви и уж тем более о том, что они постоянно обсуждают поведение самых активных участников форума.
Чертовщина. Кейс делает глубокий вдох.
— Он получил утку в лицо на скорости двести пятьдесят узлов.
Механически, словно неудачник, дергающий рычаг игрового автомата в надежде на лучший расклад, Кейс еще раз проверяет почту — и обнаруживает, что за это время пришло еще одно письмо.
Марго, австралийская подруга из Нью-Йорка, бывшая любовница Бигенда, которой поручено присматривать за квартирой в отсутствие Кейс.
Салют, подружка! У нас тут происходят разные странности. Сегодня я, как обычно, зашла к тебе. Твой комендант подметал крыльцо и выглядел, как ни странно, чуть ли не добродушно. Впрочем, речь не об этой аномалии. А о другой, более серьезной. На самом деле я до конца не уверена, но мне кажется, что в твоей квартире кто-то недавно побывал. Об этом говорят две вещи. Во-первых, протекал бачок в унитазе. В прошлый приход я спустила воду, но он все продолжал течь. Тогда я сняла крышку, пошебуршила эту штучку в середине, и он перестал. А сегодня гляжу — снова течет. Я даже не сразу обратила внимание. Понимаешь, все остальное в идеальном порядке, разложено по полочкам (как тебе это удается?), и только бачок опять протекает. Бр-рр, мороз по коже. Правда, сантехнику у тебя не меняли со времен Бурской войны, так что бачок, вполне возможно, сам начал течь, от старости. Ну я, естественно, начинаю все осматривать, в смысле, ничего ли не пропало; и конечно, всего не упомнишь, но у тебя так мало вещей, и они так аккуратно расставлены, и я вижу, что все вроде бы на месте. А день такой ясный, знаешь, солнечный, и свет падает прямо на письменный стол, потому что белые занавески чуть-чуть раздвинуты. И вот я стою и смотрю — стопка почты лежит рядом с компьютером. И я пытаюсь вспомнить, там ли она лежит, где я ее положила позавчера. А сегодня, кстати, почты вообще не было. Ну в общем, в солнечном свете видно, до чего все пыльно, и я думаю, надо сделать Кейс одолжение, вытереть пыль, — и тут замечаю на столе темный прямоугольник! Как раз там, где раньше лежала почта. Которая теперь лежит в стороне. Понимаешь? А на темном прямоугольнике даже чуть-чуть пыль видна, накопилась за два дня. Может, еще у кого-то есть ключи? Может, твой пьяный комендант приходил, чтобы починить унитаз? Скажи, я могу что-нибудь сделать, предпринять какие-то шаги? Когда ты возвращаешься? Я думала, ты уехала ненадолго. Как у тебя дела? Довелось ли повидать этого подонка? Нет, лучше не говори, не хочу огорчаться.
Марго.
Кейс закрывает глаза и видит свою берлогу с голубыми полами, чистую квартирку на Сто одиннадцатой улице, за фиксированные 1200 долларов в месяц, безраздельно перешедшую к ней, когда сосед, с которым она снимала в складчину, переехал в Сан-Франциско. Ее дом. Кто туда приходил? Уж точно не комендант. Разве что его подкупили.
Как же она все это ненавидит! Насколько эти знаки кажутся мелкими, едва различимыми — и в то же время насколько они серьезны! Как невидимый груз, лежащий на жизни; словно пытаешься уснуть под серебристым Дэмиеновым покрывалом, похожим на рукавицу для духовки…
И вдруг она чувствует, что смертельно устала. Время на часовом поясе «Кейс Поллард» разом перепрыгнуло на несколько часов вперед. Тело буквально дрожит от усталости, хотя это еще не значит, что удастся заснуть. Выключить «Айбук», отсоединить мобильник, проверить замки. Поискать мелатонин в ванной. Увы, он уехал в Россию. Как и следовало ожидать.
Кейс чувствует, что готова расплакаться — просто так, без причины. Странность назойливо лезет в ее мир, а она даже не знает почему.
Погасив свет, она раздевается и ложится в кровать, радуясь, что избавилась от серебристой печной рукавицы…
И практически мгновенно оказывается на Западном Бродвее, посреди пустой заснеженной улицы; вокруг тишина, глухая ночь, выхолощенный час, когда не спится одиноким людям. Кейс тоже одна: ни машин, ни прохожих, и окна в домах темные, и даже фонари не горят, но видно все равно хорошо, потому что в снегу отражается мерцание неба. На белой девственной поверхности нет ни одной помарки и даже ее собственных следов. Справа нависает темный фасад гостиницы «Сохо Гранд». Слева — бистро, где она однажды обедала с Донни. И тут впереди, на перекрестке, она замечает его. Черный плащ, то ли кожаный, то ли нет. Характерно поднятый воротник. Силуэт, знакомый по бесчисленным просмотрам ста тридцати пяти фрагментов.
Кейс хочет окликнуть его, однако в груди что-то мешает. Она собирается с силами и делает мучительный шаг, потом еще и еще — оставляя следы на нетронутом снегу, переходя постепенно на бег, и фалды расстегнутого «Баз Риксона» хлопают на ветру, как черные крылья, но расстояние между ними не сокращается, сколько ни беги, а вокруг уже лабиринт Чайна-тауна, и занесенные улицы все так же пустынны… И тут она теряет его из виду. Возле магазина с выбитой витриной. Задыхаясь от бега.
Она поднимает голову и видит впереди два параллельных луча, которые бьют вертикально вверх — неяркие, будто северное сияние, но с четко очерченными границами. Она запрокидывает лицо: на головокружительной высоте лучи сходятся в одну точку, как рельсы у горизонта.
— Спроси у него, — произносит отец.
Повернувшись, Кейс видит, что отец стоит рядом, одетый точь-в-точь как в то утро — в распахнутое пальто поверх серого костюма. В протянутой руке он держит черный цилиндр — арифмометр «Курт».
— Мертвые тебе не помогут, а от мальчишки толку нет, — говорит он.
Стальные глаза с золотистым ободком: бледнеют, растворяются на фоне серого неба.
— Папа…
Кейс произносит это вслух и просыпается, облепленная паутиной страха и жалости. И чувствует, что решение принято — хотя неясно, как и какое. И вообще, хватит ли у нее смелости…
Она зажигает свет, чтобы убедиться, что это квартира Дэмиена. Ей хочется, чтобы Дэмиен был здесь. Чтобы хоть кто-то был здесь.
В ПОХОД ЗА ПРАВДОЙ
Привет, Войтек.
Когда Негеми собирается поехать к Баранову? Мне надо поговорить с Барановым.
Отправить.
Кейс отсоединяет принтерный кабель от «Кубика» и подключает его к «Айбуку», надеясь, что нужный драйвер установлен. Да, установлен. Она следит, как из принтера выползает глянцевая бумага с изображением города «Т». Карта может пригодиться. Подробнее она думать не хочет.
Проверить почту.
Новых сообщений нет.
Сон больше не актуален.
Кейс разглядывает распечатку: площади и авеню, занесенные красной метелью номеров.
Проверить почту. Одно письмо.
Кейси, он едет сегодня утром, поезд от Ватерлоо до Борнмута в 8.10. Имя пишется Нгеми. Там один друг даст ему машину, чтоб доехать до Баранова. Почему вы не спите! Войтек.
Часы в правом верхнем углу экрана: четыре тридцать три.
Почему ты сам не спишь? Спроси, пожалуйста, Нгеми, могу ли я поехать с ним? Это очень важно.
Ответ приходит практически мгновенно.
Работаю над проектом «Зи-Экс 81». Нгеми встает рано. Я позвоню сначала ему, потом вам.
Кейс отсылает короткий ответ: благодарность за помощь и номер мобильного телефона. Принять душ. Отключить мысли.
Вокзал Ватерлоо, семь пятнадцать. Архаичные эскалаторы выносят Кейс в зал ожидания. Вверху парочка голубей и четырехгранные викторианские часы. Внизу пестрые табло и пассажиры, катящие черный обтекаемый пластик к поездам через Ла-Манш. Кто-то из них едет в Бельгию, на родину Бигенда.
Нгеми должен ждать ее под часами, но еще слишком рано, и Кейс покупает таблоид, бутерброд с беконом и бутылку «Фанты». Кофе противопоказано: в поезде она надеется поспать.
Стоять под часами, жевать бутерброд. Наблюдать плавную круговерть воскресного вокзала. Гулкие голоса гремят и клокочут над толпой, словно пытаясь протолкнуть важную информацию сквозь пыльную жесть столетних громкоговорителей.
У «Фанты» противный синтетический привкус. Зачем она ее купила? Таблоид ничуть не лучше — его страницы пропитаны яростью вперемешку со стыдом. Авторы упрямо теребят некий воспаленный национальный подтекст, надеясь, что это принесет временное облегчение.
Кейс бросает обе покупки в урну, заметив приближающегося Нгеми — большого, черного, застегнутого в неизменную кожаную куртку. В руке у него саквояж с африканским узором.
— Доброе утро! — Он выглядит слегка озадаченным. — Войтек сказал, что вы хотите повидать Баранова.