Мне представляется, что бесспорным или, точнее, неоспоримым является индивидуальное (или личное) начало человеческой деятельности и работы. В краткой форме, пусть даже несколько гротескной, я мог бы выразить это так: я не могу сказать больше того, что я знаю и чувствую. И это не только моя позиция: ничего бóльшего не может сделать никто другой. Поэтому единственное, с чего я могу начинать свою беседу с другими людьми или свою деятельность, это совокупность моих представлений и знаний. Именно они, эти представления и знания, образуют и задают то, что мы могли бы называть «моей действительностью». Я не стремлюсь сейчас определить понятие действительности – тогда мне нужно было бы проделывать иную работу. Я лишь пользуюсь уже готовым понятием действительности, как я его знаю, и характеризую с его помощью то, что я назвал «моей действительностью», действительностью моих представлений и знаний.
В одном пункте я не могу согласиться с очень интересными трактовками этого вопроса в докладе Генисаретского. Он тоже начинал с характеристики действительности, но вводил и трактовал ее как всеобщую и внеличностную. В отличие от него, употребляя слово действительность в этом контексте, я имею всегда в виду мою действительность, нечто связанное с моей деятельностью и с моею личностью.
Еще одно замечание в сторону. По-моему надо отличать вопрос об основаниях и, в частности, вопрос о «моей действительности», взятой как основание для моих суждений и действий, от вопроса об источниках моей деятельности, моих знаний и моей действительности. Сказанное означает, что я с самого начала хочу жестко разделить две группы вопросов: одна касается эволюции каких-либо образований, их филогенетического или онтогенетического развития, другая – действий и действований, в частности общения. Определение оснований нужно мне сейчас для того, чтобы я мог установить некоторый общий плацдарм или общее поле, на базе которого я мог бы общаться с другими и строить с ними совместную деятельность.
Для этого, т.е. чтобы установить взаимопонимание, я должен рассказать им, как я представляю себе свою действительность, я должен объяснить им, какие принципы и какие ценности там действуют. В таком контексте и в связи с указанными мной задачами не имеет смысла спрашивать, на каком основании я получил эту действительность. Все вопросы, откуда она взялась или что служит для меня основанием утверждать, что эта действительность именно такая, а не другая, все эти вопросы, повторяю, переводят нас в план совершенно иной, нежели тот, который я выбрал для своего движения. Образно говоря, они переводят нас из пространства моей планируемой и программируемой деятельности в пространство моей личной истории, моего развития. Именно там, в этом втором пространстве, можно выяснить откуда я все это взял и чем именно определена и обусловлена моя деятельность. Но если мы не захватываем пространство моей эволюции, а обсуждаем лишь вопрос об основаниях моей деятельности и моего способа общения с вами, то спрашивать, почему моя деятельность такая, а не иная, нельзя: этот вопрос не имеет смысла.
Другой момент, который я хотел бы здесь отметить, фиксирует множество тех знаний и представлений, которые мы кладем в основание нашей деятельности или, иначе говоря, которые служат основаниями нашей деятельности. Это значит, что я исхожу из возможной и актуальной плюралистичности оснований человеческой деятельности. Я прекрасно понимаю это и исхожу из этого в своих рассуждениях и построениях. Я прекрасно понимаю, что у Генисаретского одна действительность, у В.Кенделя – другая, у меня – третья, и каждый из здесь собравшихся имеет перед собой особую действительность, которая, хотим мы того или нет, является основанием деятельности каждого из нас. Чтобы действовать и при этом эффективно организовать общение между нами и совместную деятельность, я должен все время учитывать это различие действительностей, их плюрализм, я должен из этого исходить, с этим считаться и, по-видимому, чтобы построить совместную деятельность, должен как-то это преодолевать.
Для этого, среди прочего, мне нужна некоторая типология этих оснований, некоторая типология действительности, которая может существовать у других людей, с которым я буду вместе работать. Вместе с тем мне, очевидно, нужна отчетливая характеристика, а следовательно, и самоосознание моей собственной действительности.
Подспорьем в обсуждении и решении этого вопроса для меня служит деление всех оснований, т.е. картин действительности, на онтические (слово, придуманное, по-видимому, Генисаретским, означает «объектное» или, еще точнее, «ориентированное на объект») и деятельностные.
Сами эти типы – онтический и деятельностный – могут рассматриваться как полярные «идеальные типы» (в смысле М.Вебера), но нередко сама реальность непосредственно соответствует этим полярным случаям, хотя, наверное, наиболее частыми будут случаи, когда и то и другое представление действительности комбинируются и образуют сложную агломерацию из объектной, онтической, и деятельностной действительности. Тем не менее главным является не то, что они комбинируются, а само их различие, и в дальнейшем я многие из моих утверждений буду строить на основании различения этих двух типов действительности. Значение этого разделения нетрудно понять, если попытаться представить себе, как будет меняться сама действительность в зависимости от того, какое из этих оснований я выберу.
Я могу двигаться в действительности деятельности и все проблемы, вопросы и задачи соотносить с теми действиями, которые я должен выполнить, c действиями, которых я должен избежать и т.д. и т.п. Такую организацию действительности я называю деятельностной. Но точно также я могу исходить из фиксации определенных объектных условий моей жизни и деятельности. В этом случае я буду говорить: таковы объекты моей деятельности, таковы условия моей деятельности. И тогда я буду планировать мою деятельность не в действительности деятельности, а в действительности тех объектов и условий, c которыми я имею дело. Функционирование одной действительности устанавливает связь моей деятельности с миром объектов, функционирование другой действительности, наоборот, устанавливает связь моей деятельности с миром деятельностей. Во втором случае я буду по сути дела привязан к деятельности и буду считать себя обязанным осуществлять деятельность, а в первом случае такая привязка к деятельности будет не только очевидной, но может даже вообще отрицаться и человек может считать себя не обязанным осуществлять деятельность.
Таким образом, пока я указал на неоднородный характер представлений действительности, разделил их на два как бы ортогональных типа. А затем, естественно, я должен каким-то образом определить их вес и иерархию, я должен ответить на вопрос, чему я отдаю предпочтение или может быть считаю их равноправными.
Для себя я устанавливаю принцип первичности или верховенства деятельностной действительности. Я запрещаю, во всяком случае себе, первичную ориентацию на онтическую действительность, и наоборот, устанавливаю принцип первичной ориентации на деятельностную действительность. Это не значит, что совершенно и целиком исключаю онтическую действительность. Я буду ее потом вводить, но как подчиненную и в контексте деятельностной действительности.
Но все это касается меня самого и моей собственной позиции. Что касается чужих позиций, то там я вынужден считаться с тем, что очень часто встречается примат и верховенство онтической действительности. Я должен это во всяком случае учитывать, хотя вместе с тем остается открытым вопрос о том, как я должен и буду к этому относиться. Выбрав – причем я делаю это сознательно – деятельностную действительность в качестве основания для организации своей деятельности, я тем самым выбираю свою основную жизненную позицию, я определяю свое место, причем не относительно мира объектов, а относительно мира деятельности, я вместе с тем в неявном виде определяю тип моего действования, ибо сами действия будут разными в зависимости от того, относительно какой действительности они строятся.
Здесь, как мне кажется, возникает ряд интересных проблем. Они касаются отношений к Делу, Людям, Ценностям и т.д., хотя, как вы могли заметить, целый ряд ценностей я уже выбрал.
_ Свобода
Первое, что я здесь должен подчеркнуть и выразить предельно резко, это принцип крайнего индивидуализма, а вместе с тем принцип отсутствия общности. На мой взгляд, это является одновременно крайним выражением принципа свободы. Это означает – и именно этот момент мне важно подчеркнуть, – что я могу осуществлять и соответственно выбирать любую деятельность и любой способ действования. Но какую бы деятельность я ни выбрал, ее еще нужно организовать. Именно в этом – в выборе и в организации деятельности, моей собственной деятельности – и состоит для меня основная мировоззренческая, а во многом и методологическая проблема и задача.
Но принцип индивидуализма, трактуемый таким образом, является лишь исходным пунктом. На этот принцип нужно наложить еще массу ограничений и, в частности, таких, которые бы сняли сам принцип индивидуализма. Мой индивидуализм может быть определен в частности, как максимальное стремление к коллективизму. Именно в этом я могу видеть свою индивидуальную целевую установку. Но мне важно подчеркнуть, что даже такая установка – слиться с коллективом и осуществлять только коллективные действия – является лишь одним из вариантов моей индивидуалистической позиции, одним из вариантов крайнего индивидуализма. Это происходит потому, что я все равно вынужден определять и строить свою индивидуальную позицию, и никуда не могу уйти от этой обязанности. Вместе с тем я хочу таким образом пояснить, что принцип индивидуализма, как я его трактую, не может противопоставляться принципу коллективизма («коллективистической позиции»). Наоборот, принцип индивидуализма как принцип индивидуального социального действия и индивидуальной ответственности является для меня тем абсолютным основанием, из которого я обязан исходить и который вместе с тем может привести меня к выбору любой позиции, в частности – к принципу крайнего коллективизма. Такая позиция дает мне возможность либо остаться в одиночестве, порвав с любым ныне существующим коллективом или даже со всей прошлой культурой и историей, либо же, наоборот, войти в любую социальную общность и принять любую культурную традицию.
Таким образом, принцип индивидуализма содержит в себе также право отказаться от любой культуры и право принять любую культуру он содержит в себе таким образом принцип независимости от культуры. Другими словами, я утверждаю, что вся прошлая культура и вся прошлая история может стать для меня ценностью, если я приму решение, что они должны быть ценностью, но они могут и не стать такими ценностями, если я буду считать, что я могу отказаться от них, но это значит, что они не являются для меня ценностями и я свободен сделать их таковыми. Короче говоря, я оставляю за собой право порвать с любой культурой, если у меня будут необходимые и достаточные основания для того, чтобы решить, что это нужно сделать.
Таким образом, в качестве исходного основания я задаю свое частное индивидуальное существование, но я могу вводить дополнительные принципы, которые сделают мою индивидуальную позицию групповой, стратовой или даже общечеловеческой. Среди этих принципов я выбираю в качестве следующего и важнейшего принцип общности с другими людьми относительно действия. И это второе ограничение определяет мою целевую установку. Моя цель состоит в том, чтобы добиться общности с другими людьми не относительно уже существующей культуры, а относительно действий или действия. Именно это является для меня основной целью.
Здесь возникает интересный вопрос о том, как принципы относятся или могут относиться к моей реальной практике. Наверное, принципы тоже могут рассматриваться с точки зрения оппозиции «абстрактное-конкретное». Это значит, что формулируемые мною в начале принципы не должны непосредственно соотноситься с практикой моей работы. Они нужны прежде всего для того, чтобы из них или на основе их можно было бы развить другие принципы, снимающие первые. Это означает, что мои положения о независимости от культуры должны пониматься совсем особым образом. Ведь очевидно, что не может существовать никаких действий, которые были бы реально независимы от культуры, которые строились бы не на чем. Но мне важно установить иерархию самих принципов. Подобно иерархии нравственных принципов она должна определять порядок предпочтения тех или иных принципов в ситуации разрыва. Задавая принцип примата действий и деятельности над культурой и ее нормами, я по сути дела утверждаю лишь то, что если существующая культура вступает в противоречие с задачами социального действия и, в частности, с задачами установления общности с другими людьми относительно выбранных мною действий, то я могу и имею право пренебречь этой культурой в пользу действия. Другое дело, что нам еще нужно будет дополнительно оценивать цели и этическую сторону самих этих действий. Но это другой вопрос, а здесь, устанавливая иерархию принципов, я по сути дела, предрешаю, что именно и как я буду выбирать в ситуации разрыва или конфликта. Если не будет разрыва или конфликта, то не будет ситуации выбора, а вместе с тем будет не нужна сама эта оппозиция. И реально мы никогда не имеем такой ситуации, чтобы осуществление действия требовало бы от нас отказа от всей культуры. Но это реальность, а нас должна интересовать чистая идея. И в плане идеи я хочу подчеркнуть, что меня не будет удерживать ни один культурный принцип, если он будет противоречить действию, которое как показывает анализ, должно быть совершено.
На сформулированные выше мною принципы накладывается ряд ограничений. Я не физик и не химик, хотя некоторое время учился физике и мое университетское начальство думало и надеялось, что я буду заниматься теоретической физикой; я философ, методолог и социолог – и это является делом моей индивидуальной судьбы, во многом делом случая – и эти обстоятельства во многом предопределяют направление моей деятельности и мою дальнейшую судьбу. Конечно, многое здесь зависело от моей свободной воли. Когда я оставил физику и стал заниматься философией и методологией, то я свободно и волевым образом выбирал тот тип общности, в котором я буду жить и действовать; вместе с тем я выбрал и предопределил ту культурную традицию и тот социальный тип общности, с которым я в дальнейшем всегда буду связан. И чем дальше я иду по этому пути, тем больше я в него погружаюсь и тем больше связываю себя самого, свою личность с этим особым способом жизни и деятельности. Все это накладывает определенные ограничения на характер моей возможной деятельности и действий. То же самое происходит у каждого. Поэтому интеграция моих действий с другими людьми или, наоборот, мои расхождения с ними и мое выделение как личности профессионала может происходить и будет происходить, вероятнее, именно в этих, заранее предопределенных рамках. Поэтому, хотя я и признаю возможность полной свободы, не связываемой никакими рамками, но для меня самого в плане практическом, это в общем-то не имеет смысла. Иначе говоря, любая реальная деятельность и любые реальные действия всегда ограничены их условиями. Эти условия я делю на три типа.
А. Условия, не зависящие от моего выбора. Это те условия, которые я неволен и не в силах изменить; они определяют мои цели, мои средства деятельности, а вместе с тем и все мои действия.
Б. Условия, которые я могу менять. На практике не так уже легко отделить эти условия от предыдущих. Мы хорошо знаем, что сами условия деятельности изменяются вместе с развитием деятельности. Можно сказать, что грань между первыми и вторыми, во-первых, весьма условна, а во-вторых, зависит от преемственности и траектории развития самой деятельности. Это обстоятельство заставляет меня выделять в особую группу третий тип условий.
В. Условия, зависящие от развития моей деятельности. Можно сказать, что третий тип как бы объединяет и связывает первый и второй, а еще точнее – он определяет ту относительную границу, которая их разделяет.
Нетрудно заметить, что эти три типа условий выделены мною не по одному основанию. Но тем не менее, отчетливо понимая это, я выделяю именно эти три группы. И в особенности здесь важен третий тип. Именно из него вытекает, с одной стороны, связанность и преемственность всех моих действий, а с другой стороны, возможность неограниченного изменения целей, средств и предметов моей деятельности, по сути дела – неограниченность моего действия. Выделяя третью группу я по сути подчеркиваю, что все, что мне нужно, все, чего мне не хватает, создается моей собственной деятельностью и по мере развития моей деятельности я перехожу к постановке и решению таких задач, которые я не мог ставить и решать раньше. Вместе с тем своей собственной деятельностью я могу создавать такие условия и такую среду для деятельности, которых не было до моей деятельности. Другими словами, деятельность создает такие возможности выбора, которых не было раньше до деятельности.
Если мы еще внимательнее приглядимся к этим трем типам, то увидим, что различие первого и второго фиксируется из позиции деятеля и каждый раз – для данной, исторически ограниченной, деятельности. А третий тип фиксирует и выражает то, что может быть обнаружено только в рефлексивной или внешне исследовательской позиции. Различие первого и второго типа проводит грань между тем, что доступно данному действию, и тем, что ему недоступно, а третий принцип выражает то, что видит человек, смотрящий на развивающуюся деятельность как бы со стороны.
Напомню вам основную линию моих рассуждений. Сначала я говорил о принципе полной индивидуальной свободы. Но это было некоторое абстрактное знание. Теперь же я утверждаю, что свобода деятельности должна пониматься как нечто реально осуществимое не только в плане абстрактного принципа, но также, как и реально осуществимое, хотя и сейчас не говорится, в каких именно пространственных и временных рамках; другими словами, это – реальная осуществимость свободы деятельности, но трактуемой пока безотносительно ко времени и пространству. Хотя, как мы хорошо знаем, любая деятельность ограничена своими условиями, но я утверждаю в противовес этому, что все и любые условия мы можем поменять с помощью и посредством нашей деятельности. В этом и состоит конкретная сущность принципа свободы.
Здесь есть один интересный момент, который требует специального обсуждения. Если условия деятельности сами порождаются деятельностью, то порождение их и реальное достижение свободы является ничем иным как реализацией уже существующих структур деятельности, их самоограничением и окукливанием. В этом плане деятельность оказывается открыто-закрытой системой: она ассимилирует любой извне поступающий материал, любые внешние воздействия, превращая их в то, что порождается и развертывается самой деятельностью. Таким образом, уже в самой деятельности заложен принцип свободы или, другими словами, принцип деятельности и принцип свободы суть одно и то же. Таким образом я утверждаю, что оппозиции внешнего и внутреннего, ограниченного и неограниченного свободного и несвободного и др. не могут применяться в деятельности с сохранением их исходного смысла; и наоборот, если мы применяем их к деятельности, то получаем утверждения вроде тех, которые я выше сформулировал, а именно, что деятельность и свободна и не свободна, ограничена и не ограничена и т.д.
Теперь я могу несколько пояснить мотивы, которые заставили меня говорить все это. Мне кажется, если только я правильно понял основной смысл сообщений Генисаретского, что все это не скрытая, а открытая полемика с тем, что он говорил. Меня несколько раз спрашивали: существует уже социология или, я думаю, она "уже" не существует?
Подоплека этого вопроса состояла в том, что если социология уже существует, то я не должен и не имею права ставить все вопросы заново и обсуждать вопрос о том, какой должна быть социология, а должен исходить из того, что она уже есть, брать поставленные ею проблемы и решать их. Всякую другую работу, насколько я понимаю, Олег Генисаретский хочет объявить не социологической, а псевдо-социологической, доморощенной, и поэтому не имеющей прáва на существование. Я понимаю, известные основания такой позиции, понимаю, что она может возникнуть и может быть противопоставлена моей позиции и поэтому я и формулирую свои исходные мировоззренческие и методологические принципы, утверждая что я могу быть свободным относительно любой культурной традиции, в том числе и традиции социологической, даже если она была вполне оправдана прошлой историей и стоявшими там проблемами. Я могу строить совершенно новую социологию и я могу настаивать на том, что это будет социология, а не псевдосоциология.
Другое дело, сумею ли я убедить в этом людей, но здесь для аргументации и доказательства требуется уже нечто иное, например, анализ истории социологии и тех практических вопросов и задач, которые ее породили. Но это я уже делал, в частности, в своих лекциях в Ярском, хотя, наверное, и не лучшим образом. Поэтому сейчас я не стал повторять всего этого, а постарался изложить и объяснить мои основные мировоззренческие и методологические принципы, показывающие допустимость такой постановки вопроса в самом абстрактном виде. Коротко, суть моей аргументации состоит в том, что существующая ныне социология есть ни что иное, как продукт деятельности людей, продукт, определенный весьма специфическими историческими условиями, и поэтому мы не можем относиться к ней как к чему-то естественному и необходимому, а должны исходить из потребностей и условий нашей с вами сегодняшней деятельности, наших с вами условий включения в те или иные человеческие общности. И если эти условия требуют отказа от традиции и преодоления ее, в частности, отказа от социологической традиции, то мы имеем право и, даже более того, должны от нее отказаться и найти в себе силы ее преодолеть. Коротко говоря, я утверждаю, что хотя мы и зависим от среды, но еще в большей мере среда зависит от нас и нашей деятельности. Именно в этом смысле я говорю, что человек безгранично свободен. Вместе с тем этим утверждается полная искусственность человеческого существования. Человек может построить самого себя и человек может построить для себя и по своему плану среду своего существования и своей деятельности. В какой мере все это (с космологической точки зрения) реальность, а в какой иллюзия?.. – такой вопрос я сейчас не обсуждаю.
Другими словами, я утверждаю, что меня сейчас не интересуют никакие внешние позиции, меня не интересует, как мое поведение и моя деятельность будут выглядеть со стороны, ибо я понимаю, что это будут чужие точки зрения, чужие мнения, и даже если я не буду трактовать их чисто субъективно, все равно они будут выражением лишь некоторой частной культурной традиции. А я пока не вижу преимуществ другой культурной традиции перед той, которую принял я сам. Точно так же я не вижу, что эти другие позиции поднялись выше моей в плане смелости и беспощадности мысли, хотя в этом плане я готов обсуждать любую чужую позицию и любую новую мысль. Но только в этом плане, а не в плане ссылок на какую-либо существующую традицию.
Наверное можно сказать с этой точки зрения, что моя позиция является антисоциетальной и антикультурной. В каком-то смысле она даже антисоциологическая, ибо я признаю единственным критерием и мерилом справедливости и истинности той или иной позиции только мысль. Но это антисоциологизм такого типа, который снимает в себе социологическую точку зрения, т.е. учитывает ее и поднимает на более высокую ступень.
Указанный сейчас момент – очень интересная тема. Но она касается уже оценки существующих социологических подходов и социологии. Чтобы обсуждать ее детально и всесторонне, нужно касаться сейчас того, что я бы назвал сейчас вульгарным и поверхностным социологизмом. Но это должна быть особая тема, и я только намекнул на нее.
_ Человек
Если мы примем все указанные выше принципы и в первую очередь принцип индивидуализма, то сможем, исходя из него определить то в мире, что нас не устраивает, и затем (сделав это) постараться так построить социальное действие, чтобы перестроить и устранить все это нас не устраивающее. Именно это я и считаю основным принципом жизни. Другими словами, для меня в этом и состоит смысл человеческого существования. Человек должен стремиться к тому, чтобы изменить условия, не устраивающие его. Что именно человек объявит не устраивающим его – это каждый раз будет разным. И точно также разными будут средства и пути, на которых и с помощью которых он будет искать выхода из того положения, в котором он находится. Следовательно, и здесь я очень последовательно стремлюсь провести принцип плюрализма. Показателем развития любой человеческой системы я считаю многообразие тех форм отношений, которые созданы и существуют в ней. Поэтому все мои действия и те действия, которые я буду одобрять, должны быть направлены на увеличение этого многообразия. А так как весь мир замкнут на человека и его деятельность, то я считаю, что все и любые знания являются знаниями о человеке и вокруг человека.
Это значит, что физические, химические и иные, подобные им знания, ставятся на последнее место. Но и они трактуются как знания, фиксирующие уровень развития человека и человеческой деятельности. И физика, и химия, и география, все они получают свой смысл и свою ценность благодаря отношению их к человеку и человеческой деятельности.
Выяснив общее направление работы всякого индивида, как я ее представляю, я хочу теперь ответить на вопрос, что же именно меня не устраивает и что именно я хочу изменить. Меня не устраивают формы человеческих взаимоотношений, как они сейчас существуют; более конкретно – формы общения людей друг с другом. Иными словами, меня не устраивают возможности осуществления той функции, которую я назвал главной и определяющей для существования человека. Я полагаю, что подобные формы общения между людьми не создают необходимых условий для развития самого человека.
Теперь вы можете спросить, почему меня все это не устраивает? Здесь начинается одно из самых тонких мест и вместе с тем появляется возможность для очень веских и обоснованных возражений. В частности, меня могут спросить, почему меня не устраивает то или иное реальное положение дел? Меня могут спросить, не осуществляю ли я здесь сопоставления реального положения дел с какими-то общекультурными идеалами, стандартами и ценностями?.. мне скажут, что именно эти общекультурные идеалы и нормы и являются подлинным и единственным основанием моей неудовлетворенности существующим положением дел...
На это я отвечу, что это, конечно, верно, что все именно так и обстоит. Именно культурные нормы, уже накопленные формы общения и общежития задают мне тот образец, относительно которого я оцениваю свою сегодняшнюю жизнь. И именно из всех этих образцов вытекают цели моей деятельности, характер и тип моих требований, этим определяются направления, в которых я строю свою деятельность. Но ведь кроме того, существуют потенции моей собственной деятельности. У моей деятельности, наконец, есть своя собственная история и все то, что создано ею в прошлом, есть продукты моей деятельности и вместе с тем условия и движущие силы моей будущей, предстоящей деятельности. В этом плане я могу утверждать, что моя деятельность по своей природе такова, как и деятельность всякого другого человека, – что она выходит и вышла за пределы всякой культурной традиции. Деятельность в принципе такова, что она содержит в себе потенции быть за пределами культурных традиций. Ведь те, кто возражает против моей деятельности от имени уже сложившейся культуры всегда предполагают, что моя деятельность находится среди культурных норм, созданных прошлыми деятелями, будь то Спиноза, Конт, Дюркгейм, Макс Вебер или Талкотт Парсонс.
Но ведь в моей деятельности может быть заложено то (и я утверждаю, что в принципе это заложено во всякой деятельности), что ставит ее впереди любой культурной традиции. Моя деятельность может оказаться впереди или совсем в другом направлении, нежели все существующие культурные традиции. Это значит, что в моей деятельности заложены мои специфические требования и потребности, нечто, ставящее ее впереди или, во всяком случае, вне всех существующих культурных традиций. Конечно, все зависит от того, насколько я лично сумел продвинуться в развитии тех форм многообразия, которые характеризуют развитую человеческую деятельность.
Поэтому, в принципе, меня не интересует, что именно заставляет меня быть неудовлетворенным существующим положением дел. Важно, что такая неудовлетворенность есть и она должна быть зафиксирована. Я должен сказать, что именно меня не устраивает, и из этого будут вытекать определенные требования моей деятельности. Но если то, что меня не удовлетворяет, зафиксировано, то дальше я должен так строить свою деятельность, чтобы иметь возможность это, неудовлетворяющее меня, устранить. Но я это должен сделать не для того, чтобы потом удовлетвориться, а для того, чтобы опять быть неудовлетворенным.
Но чтобы добиться преобразования окружающих меня условий, я должен организовать свою жизнь и деятельность особым образом, по крайней мере в двух планах. Я должен организовать это, во-первых, в плане моей собственной жизни, а, во-вторых, я должен организовать все это в плане культуры. Но все это зависит уже от способа моего специфического существования как ученого и философа. Поскольку из всех существующих в мире коридорчиков, я выбрал коридор философии, методологии и социологии, постольку я должен работать на уровне культуры, соответствующей этим коридорам. Обычно в роли этой культуры выступают совокупности знаний, то я должен иметь возможность производить эти знания, подобно тому как это делают все другие люди, выбравшие тот же способ жизни и деятельности. Попросту говоря, чтобы осуществить свой идеал жизни, я должен работать на переднем крае философии, методологии и социологии.
_ Самооценка
В этом месте у меня появляются два критерия, с точки зрения которых я начинаю оценивать мою жизнь и мое поведение. Во-первых, это тот критерий, который обычно называется критерий подлинно человеческого существования. Он включает в себя возможность выйти на верхний уровень мировой культуры. Во-вторых, это критерий собственно существования или того, что может быть названо организацией моего социального быта. Это те социальные взаимоотношения, в которых я непосредственно существую; это мои отношения с книгами, произведениями искусства, мои отношения с людьми и учреждениями – одним словом, совсем «человеческим» со всеми формами выражения человека, которые необходимы мне для существования.
В дополнение ко всему этому я ввожу еще принцип рационализма в его крайнем и рафинированном виде. Я мог бы сказать, что я существую, поскольку я мыслю. Для меня мысль есть важнейший момент человеческого существования и я не могу представить своей жизни без мысли. Более того, для меня каждое другое проявление осмысленно и представляет ценность, поскольку существует мысль, объясняющая и обосновывающая это проявление.
Таким образом, мои идеалы и мои ценности специфицируются как цели личной жизни и деятельности и как задачи. Поскольку меня не устраивает существующая сфера человеческого общения, постольку она, как мне кажется, не соответствует выработанным человеческим идеалам, то я должен, находясь в выбранном мною профессиональном коридорчике работать таким образом, чтобы создать условия для изменения этих неустраивающих меня моментов реальной жизни.
Именно в этом плане я начинаю анализировать саму социологию, те требования, которые предъявляет к ней сейчас общество, и ту работу, которую общество проделывает, разрабатывая и развивая социологию дальше. И из этого же непосредственно следует программа моих действий в сфере социологии. Более узко это специфицируется непосредственно в контексте той работы, которую мы сейчас проделываем и выступает как совокупность определенных требований к той работе, которую мы сейчас проделываем. Нам нужно выработать такую программу работ в области социологии, которая могла бы стать основанием для консолидации большого количества людей на базе единой научной работы. Еще более практично, нужна такая программа, которая привела бы к созданию коллектива людей, в котором я мог бы раствориться и работа которого включила бы и поглотила мою собственную работу. Это должен быть такой коллектив, в котором я мог бы продуктивно и с удовольствием работать.
Но именно для того, чтобы создать такой коллектив людей, нужна программа работ и сам коллектив может оформиться только на базе определенной программы работы. Это означает, что мои личные цели жизни и деятельности должны перестать быть только моими целями, а должны стать целями определенной группы людей, каждого человека из этой группы. Такое обобществление целей является обязательным и непременным условием консолидации определенной группы людей.
Здесь не имеет смысла обсуждать вопрос, в какой мере мои индивидуальные цели и задачи являются действительно моими и только моими. Конечно, я сам вместе с моими индивидуальными целями могу выступать лишь как агент определенных сфер и типов деятельности. Тогда деятельность будет действовать через меня, а я буду ее проявлением. Все это возможно и предполагается. Но эти моменты не устраняют того, что я существую и что определенные цели и задачи являются моими целями и задачами, целями и задачами моей индивидуальной деятельности. Другими словами, как бы мы ни объясняли происхождение моих целей, мы должны признать их принадлежность моей личности, тот факт, что это мои цели. Если мы признаем это и из этого исходим, то затем встает вторая проблема, каким образом мои цели и задачи распространяются, навязываются другим людям или принимаются ими, каким образом они становятся целями и задачами определенных социальных групп и культурных страт. Именно этот второй момент я сейчас и обсуждаю, отвлекаясь от вопроса, каким образом сложились мои индивидуальные цели и в какой мере они являются общественными, т.е. социальными и культурными.
Но я не только отвлекся от этих моментов; я утверждаю нечто большее, а именно, что мы обязательно должны отвлечься от этих моментов при обсуждении принципов, определяющих мою жизнь и деятельность. Мне представляется, что только начиная с принципа индивидуализма, мы можем правильно определить цели жизни и личную ответственность человека.
Обычно, когда возражают против этого принципа – и этот момент в полной мере проявился в наших дискуссиях, – спрашивают: а не боюсь ли я остаться в одиночестве? Я отвечаю на этот вопрос двояко: во-первых, я не боюсь остаться в одиночестве, ибо убежден, что этот принцип соответствует истине, т.е. такому положению человека, которое обеспечивает его развитие. Поэтому, если я и останусь в одиночестве, то это значит, что я избавлюсь от плохого коллектива. Есть хорошая восточная поговорка: лучше пить в одиночестве, чем пить с кем попало. Я предпочитаю ей следовать. Во-вторых, я убежден, что именно такой выбор принципов обеспечивает реальное вхождение человека в коллектив и его жизнь в коллективе, т.е. именно это обеспечивает связь человека с другими людьми. Другими словами, я уверен, что не останусь в одиночестве, если буду придерживаться этих принципов и, наоборот, боюсь остаться в одиночестве, если я им изменю. Но и одиночество, повторяю, меня не пугает, хотя это не то, к чему я стремлюсь.
Сформулированные выше положения представляются мне настолько важными в плане определения общего мировоззрения, что я рискну еще раз проиграть все это с другой стороны и в несколько иных словах. Все, что было изложено вы