169Я назывался Гвидо Гвиничелли7
И уже очищаюсь от грехов,
Покаявшись до смерти. Ты же цели
172Теперь достиг, узнал, кто я таков».
Лишь я узнал, что говорит со мной
Отец мой8, для поэта дорогой,
175Когда узнал другие имена я
Великих, человеческих светил,
Которых звуки, часто повторяя,
178Я в глубине сердечной затаил,
То радости скрывать я был не в силах;
Я точно ту же радость ощутил,
181Которая явилась в детях милых,
Нашедших вновь свою родную мать,
Гонимую Ликургом9. Созерцать
184Тень эту дорогую продолжая,
Ей клятву поспешил я тотчас дать,
Что до могилы самой рад всегда я
187Его желанья в мире исполнять,
Какие бы то ни были желанья.
И поспешил мне призрак отвечать:
190«Поверь, что о тебе воспоминанье
И ласковый и нежный твой привет,
И в Лете самой я не в состоянье
193Теперь забыть. Но если ты сказал
Мне истину, ту клятву изрекая,
То от тебя узнать бы я желал
196Пред нашею разлукою, какая
Причина этой нежности твоей».
И призраку ответствовал тогда я:
199«Пока живет на родине моей
Ее язык, которым говорим мы,
Стихи твои народом будут чтимы,
202В которых буква каждая для нас
Останется надолго драгоценна,
Как самый лучший перл или алмаз».
205И отвечал мне Гвидо вдохновенно:
«О, брат мой. Посмотри теперь сюда
(И тихо руку поднял он тогда),
208На эту тень10: он лучшим был поэтом
В своем краю – в романах и стихах.
И как же мог, прибавил он при этом,
211Позволить ты глупцам в своих словах
Предпочитать ему певца другого,
Поэта Лимузэна11? Бестолково
214Глупцы того привыкли уважать,
Который больше шуму производит,
И истины не могут распознать,
217И шарлатан скорей почет находит,
Чем истинный, талантливый поэт.
Такого ж мненья некогда был свет
220И о певце Гвиттоне12; постоянно
Его превозносили крикуны,
Но истина всплыла наверх нежданно,
223И мненьям лучшим верить мы должны:
В вопросах о явлениях великих
Те мненья не основаны на криках.
226О, смертный, если ты идешь туда,
Где вечное блаженство обитает,
Где горе, слезы, всякая вражда
229И всякое сомненье исчезают,
Устрой, пускай молитву «Отче наш»
Там за меня пред Богом прочитает
232Небесный дух иль Рая светлый страж.
Одно: «Нас не введи во искушенье»
Мне говорить не нужно, без сомненья:
235В Чистилище здесь искушенья нет13».
Чтоб место дать для нового виденья,
Исчез в огне в минуту ту поэт,
238Как рыба исчезает в речке. В то мгновенье
Я с призраком другим заговорил14
И как особой милости просил,
241Чтоб он сказал мне имя. Поспешила
Тогда мне тень любезно отвечать15:
«В твоих словах особая есть сила,
244И имени я не хочу скрывать.
Меня зовут Арно, и я, рыдая,
С толпою душ здесь осужден блуждать.
247Недвижный воздух пеньем оглашая,
Свои грехи оплакиваю я,
Одну надежду в сердце сохраняя,
250Что доживу до радостного дня.
Тебя же заклинаю я той силой,
Которая наверх тебя влечет,
253Припомнить о душе моей унылой
Среди святых, таинственных высот».
Звук этих слов едва вблизи раздался,
256Как бледный призрак двинулся вперед
И в пламени мгновенно потерялся.
Песня двадцать седьмая
Данте поднимается на более возвышенную часть горы, и Вергилий оставляет его одного на свободе поступать как ему угодно, переставая быть руководителем поэта.
1 Настал тот час, когда светило дня
С своим восходом первый луч бросало1
Туда, где, человечество храня,
4 Спаситель пролил кровь, и искупала
Та кровь от заблуждений грешных нас
И новый мир народам открывала;
7 На небесах настал тот самый час,
Когда струится Эбро лишь под знаком
Весов, на ярком солнце золотясь,
10И катит Ганг, подернув, словно лаком,
Полуденным сияньем массу вод.
Для нас же день кончался полумраком,
13Когда пред нами вдруг из‑за высот
Прекрасный ангел Божий показался2,
Сияющий, как солнечный восход.
16Вне пламени он тихо подвигался,
Той радости исполнен неземной,
Перед которой смертный умилялся.
19Он громко пел, сильней, чем хор людской,
«Блаженны сердцем чистые…»3. Когда же
Он кончил петь, то с речью к нам такой
22Хранитель обратился и тогда же
К нам подошел: «До этого пути
Умевшие с усилием дойти,
25Святые души, дальше не ходите,
Пока вы не очиститесь в огне
И в это пламя тотчас же вступите;
28Когда же голос в этой тишине
Услышите, к нему не будьте глухи…
Без страха же покорствуйте вы мне…»
31Он замолчал, и мог быть слышен мухи
Тогда полет… Но от подобных слов
Оледенеть, казалось, в состоянье
34Тогда я был, как тело мертвеца,
Которого, свершивши отпеванье,
В могилу опускают. Близ певца,
37Я поднял руки, полный удивленья,
И с ужасом на тот огонь глядел,
Припоминая страшные мученья
40Страдальцев, обреченных на удел –
Ужаснейшей из всех смертей – сожженья.
Но я услышал слово утешенья
43Вергилия, который мне сказал:
«Мой милый сын!.. Оставь все опасенья,
Не бойся ты, чего не испытал.
46Здесь в пламени ты муку испытаешь,
Но не умрешь от этого огня.
О прошлом скоро ты позабываешь:
49На плечах Гериона4 близ меня
Остался ты живым и невредимым,
То как же здесь, близ Рая, уязвимым
52Ты можешь быть?» И продолжал поэт:
«Когда б в огне ты этом находился
Хоть тысячу, положим, долгих лет,
55То в пламени подобном не лишился
Единого б ты даже волоска,
И чтобы в этом сам ты убедился,
58Иди к огню и испытай слегка
Всю истину, раскрывши полу платья,
И подержи в огне ее: рука
61И платье будут целы. Сын мой, лгать я,
Поверь мне, не умею. Так оставь
Напрасный страх, стопы свои направь
64Вперед и проходи без опасенья».
Хоть были убедительны слова,
Но я стоял без всякого движенья:
67Так расходилась с сердцем голова.
Тогда певец как будто бы смутился,
Когда в моем упорстве убедился,
70И молвил мне: «Мой сын, между тобой
И Беатриче только лишь осталась
Одна стена: она за той стеной».
73Как ожил вдруг Пирам полуживой,
Лишь Тисбы имя близко прозвучало
И он раскрыл глаза под пышною листвой,
76Которая с тех пор произрастала
Одни кроваво‑черные плоды5,
Так точно я, утешенный немало
79Учителя словами в час беды,
Как будто бы от грезы пробудился
И, полный умиленья, обратился
82К учителю, когда он произнес
Велико имя дорогое,
Которое в груди своей я нес,
85К нему питая чувство неземное.
Тогда, качая тихо головой,
Не нарушая строгого покоя,
88Проговорил путеводитель мой:
«Теперь ты здесь не хочешь оставаться?»
И улыбнулся кротко: над дитей,
91Осилившем невольное желанье
При виде благовонного плода,
Так люди улыбались иногда.
94И далее пошли мы так: учитель
Пошел вперед, чтоб первому в огне
Ему гореть и быть примером мне,
97А Стаций, мой другой путеводитель,
Передо мною шедший впереди,
В то время очутился назади.
100Когда меня вдруг обнял страшный пламень,
Который был жесток так и силен,
Что лопнул бы от жара даже камень,
103В минуту ту, жестоко опален,
Я был готов скорее окунуться
В плавильный горн, чтоб в горне освежиться.
106Чтоб мне в то время мужество придать,
Вергилий даже в пламени со мною
О Беатриче начал рассуждать
109С обычною своею добротою,
И говорил, что видит блеск очей
Священной девы. Нас среди огней
112Руководил поющий чей‑то голос,
Чтоб в путниках сомненье не боролось,
Когда же из огня мы вышли вон,
115То перед нами всход опять открылся,
Но более уж не было препон.
Вдруг издали, где странный свет явился,
118Раздался голос; громко несся он:
«Отцом благословенные, придите»6,
И дальше раздавался он: «Спешите!
121Уж солнце совершило путь дневной,
И темный вечер уже наступает;
Так пусть же каждый путь свой ускоряет:
124Пока еще не лег на землю мрак,
Пусть каждый за дорогой наблюдает,
Чтоб путника был верен каждый шаг».
127Дорога наша кверху поднималась,
Я шел, и тень моя передо мной
Шла впереди, по ступеням ломалась.
130Но не прошло минуты и одной,
Как стали мы по лестнице взбираться,
Как всюду лег глубокий мрак ночной
133И солнце скрылось с страшной быстротой:
Повсюду тени ночи опустились…
Тогда‑то мы окончили путь свой,
136И на ступенях все расположились
Не потому, что сильно утомились,
Но более по крутизне горы,
139Куда мы восходить уж не решились
Во время темной сумрачной поры.
Как козы, что на верх горы стремились,
142И начали пастись под тенью скал,
Верхи которых солнцем раскалились,
А их пастух и день и ночь не спал,
145Чтоб охранять рассеянное стадо
От хищности прожорливых зверей,
Так точно мы, склонясь у ступеней,
148Высокими окружены стенами,
Являлись в ту минуту, я козой,
А спутники – моими пастухами.
151С усилием большим сквозь мрак ночной
Нам небо разглядеть было возможно,
Но звезды, что сверкали надо мной,
154Когда я их рассматривал тревожно,
Казались вдвое ярче мне тогда
И даже ближе, если то не ложно,
157Чем в ночь иную каждая звезда.
Пока я размышленьям предавался,
Рассматривая небо, я тогда
160Все более и больше забывался
И наконец уснул тем вещим сном,
Который говорит порой о том,
163Что не было, но что должно случиться.
В тот час, когда, горя любви огнем,
Как всякий в этом может убедиться,
166Венера над горою появиться
Успела7, то тогда казалось мне,
Что увидал в своем я вещем сне
169Красавицу, которая срывала
Цветы в лугу и пела в тишине:
«Ни от кого еще я не скрывала,
172Что Лией8 называюсь я и рву
Цветы, чтоб нежными руками
Гирлянды вить… Во сне и наяву
175Я украшаюсь дивными цветами,
Любуяся всегда сама собой…
И потому не сходна я с судьбой
178Своей сестры Рахили: постоянно
В свое глядится зеркало она
И думает о чем‑то неустанно…
181Для действия на свет я рождена,
Она же рождена для созерцанья
Глубокого, всегда ему верна».
184На небесах заря уже явилась,
Которую так любит пилигрим,
Идущий к берегам своим родным,
187Когда мое видение сокрылось:
И мрак прошел и миновал мой сон,
И вновь во мне желание родилось
190Путь продолжать, взглянув на небосклон,
Но спутники меня предупредили:
Они уже стояли и следили
193За мной. Тогда Вергилий мне сказал:
«Еще никто доныне не вкушал
Плода такого сладкого на свете,
196К которому все тянутся, как дети.
Как сладкий и божественный тот плод,
Которым, продолжая путь вперед,
199Сегодня утолишь ты голод…»9 Без сомненья,
Дороже всех подарков оценил
Слова певца я, полный умиленья.
202И так вперед я, все вперед спешил,
Как будто бы имел я сзади крылья,
И все‑таки путь очень медлен был,
205Казалось мне, напрягши все усилья,
Когда же мы всю лестницу прошли,
Свой взгляд на мне остановил Вергилий,
208И так сказал: «О, смертный, сын земли!
Прошел ты чрез Чистилище и пламя
И наконец, сопутствуемый нами,
211Дошел ты до предела. Тот предел
Переходить я не могу с тобою,
Таков уже положен мне удел.
214Тебя я вел таинственной тропою
Сюда, мой сын, всей силою ума
И знания, мне данного судьбою.
217А далее – твоя судьба сама
Руководить должна тебя и воля,
Которая не в состоянье боле
220Обманывать или тебе мешать.
Прошел ты ряд тяжелых испытаний
И можешь сам собою управлять.
223Смотри на лучезарное сиянье
Светила дня и на цветы смотри.
Что льют вокруг тебя благоуханье
226При свете вечно розовой зари.
Пока перед тобою не предстанет
Прекрасный образ скорби и любви,
229Который приказал мне – сын мой знает –
К тебе прийти, ты можешь отдыхать
Среди цветов иль в зелени гулять,
232Но более услуг моих не требуй,
Моих советов больше не ищи.
Живи своею волей и потребой
235Рассудка своего: его лучи
Сияют светом истины отныне,
И ты не заблудишься и в пустыне.
238Иди же! Просветлен теперь твой ум.
Чело твое высокое венчаю
Короной я и митрой высших дум,
241Которые в тебе я обретаю».
Песня двадцать восьмая
Данте, находясь в земном раю, хочет приблизиться к большому лесу; река Лета мешает ему туда проникнуть. На ее берегу он видит Матильду, поющую и срывающую цветы. Эта женщина, спрошенная поэтом, разъясняет некоторые из его сомнений.
1 Желая отыскать свободный путь
К Божественному лесу, где сплетались
Роскошные растенья, и вдохнуть,
4 Тянули аромат свой и являлись
Во всем величье райской красоты,
Я шел вперед, но всюду замедлялись
7 Мои шаги при взгляде на цветы.
Я увидал пленительное поле
С благоуханьем вечным. Трав листы
10От ветра колебались, и все боле
Их разливался сладкий аромат,
Мне никогда неведомый дотоле.
13Таинственный как будто ожил сад
От ласки тиховейного зефира,
Но тот зефир, не ведая преград,
16Был нежен так, что, не наруша мира
И тишины, чело мое ласкал
И не смущал торжественного клира,
19Которому в эдеме я внимал:
С деревьев раздавалось птичек пенье,
Их хор как бы молитву воссылал
22К Творцу миров в то самое мгновенье,
Благословляя в звонких голосах
Зари румяной раннее явленье,
25Когда она зарделась в небесах
И, пенья птиц заслушавшись, дрожали
Зеленые листы на деревах
28И словно им в ответ благоухали.
Такой же точно шум порой идет,
В лесу Киаси1, где мы все слыхали
31Эола гул, когда, летя с высот,
Сирокко на свободу он пускает,
Который мчится дальше и вперед
34И ропот свой везде распространяет…
Хотя я подвигался медленно в пути –
В дороге удивленье утомляет,
37Но к лесу мог уж ближе подойти,
Хотя не знал, где мне проникнуть можно
В Священный лес, и стал я осторожно,
40С сомнением оглядываться вкруг,
Чтоб выхода желанного добиться.
И увидал перед собой я вдруг
43Дорогу; чрез нее перебегая,
Скользил чистейший, искристый поток.
Который, левый берег орошая,
46Растение любое и цветок
Лишь нежил благодатными струями,
Каких на свете видеть я не мог.
49Все воды с их прозрачными волнами,
Какие лишь возможны на земле,
По чистоте сравнились бы едва ли
52С потоком тем, где, словно в хрустале,
Дно видеть можно было постоянно,
Хоть тень над ним носилась беспрестанно
55И он снаружи темен вечно был,
Все под собою ясно отражая,
Но солнце и луну не допустил
58Заглядывать на дно свое… Блуждая,
Я за поток вниманье перенес
И увидал, что там, благоухая
61Куреньями эдемских, чудных роз,
Зеленые деревья возвышались,
Каких нигде мне видеть не пришлось.
64На берегу, где волны чуть касались
Душистых трав, в тот миг я увидал
Тень женщины. Уныло раздавались
67Напевы этой тени между скал,
И женщина свой гибкий стан склоняла
И с муравы, где рой цветов блистал,
70Их стебельки роскошные срывала.
Увидевши ту тень перед собой,
Унынием ее смущен немало,
73Я произнес с склоненной головой:
«Ты, дева, как сама любовь, прекрасна,
И я, смотря на чистый образ твой,
76В твоих чертах теперь читаю ясно
Всю девственность души твоей святой.
Прошу тебя: на просьбу будь согласна
79И странника вниманья удостой
И ближе стань на берегу потока,
Чтоб слышать мог я сладкий голос твой,
82Мне в душу проникающий глубоко.
Напомнила ты Прозерпину мне2,
И мать ее, когда она, жестоко
85Напугана, оплакивала дочь
Пропавшую, а дочь ее лишилась,
Не в силах больше горя превозмочь,
88Красы своей, которою гордилась…»
Я замолчал; тогда ко мне она
С той грацией особой обратилась,
91С которою танцовщица должна
Пред театральной публикой являться,
Легка, воздушна, девственно‑стройна…
94Между цветами стала подвигаться
Ко мне та тень, склонив глаза к земле,
И начала к потоку приближаться
97С печалью непонятной на челе.
Она была так близко, что свободно
Мог слышать я все то, что ей угодно
100Мне отвечать. Когда на берегу,
Где воды зелень луга орошали,
Явилась тень – то, право, я не лгу –
103Увидел, как глаза ее блистали,
Я за подарок принял дивный взгляд…
Глаза Венеры менее сверкали,
106Когда лукавый сын ее был рад
Венеру ранить меткою стрелою,
Которую без цели он навряд
109В кого пускал3. С улыбкой неземною
Тень с берега смотрела на меня,
И продолжала рвать она рукою
112Цветы: их Небо вечное, храня,
В Эдеме том родило без посева.
Хоть от меня таинственная дева
115Не более была, как в трех шагах,
Но Геллеспонт, где прежде Ксеркс являлся4,
Ксеркс, наводящий общий страх,
118Не столь неодолимым показался
Для бедного Леандра5, что спешил
В волнах погибнуть, как мне представлялся
121Непроходимым тот поток, что был
Меж мною и тем призраком прекрасным,
Что за рекой к себе меня манил.
124Томим в тот час желанием напрасным,
На женщину смотрел я, и тогда
Она сказала тоном сладкогласным:
127«Вы, путники, пришедшие сюда,
Смотря на то, как я вам улыбаюсь,
Не думайте, прошу вас, никогда,
130Что я теперь над вами насмехаюсь…
В моей улыбке – радость видеть вас,
И я псалом припомню вам сейчас,
133Где сказано: «Утешили меня вы»6.
Сейчас спадет завеса с ваших глаз,
И вы в сомненьях будете не правы.
136Пусть тот из вас, что речь завел со мной,
Объявит мне о том, чего желает,
И не скрывает мысли ни одной…
139Что хочет знать, он от меня узнает.
Доволен будь пока и этим ты…»
И деве, полной дивной красоты,
142Я отвечал: «Увидя эти воды,
Услыша шум, что по лесу идет,
В виду совсем безвестной мне природы
145Теряюсь я, исполненный забот,
И все, что пред собою я увидел,
Мне странно, и того я не предвидел;
148Мне говорили вовсе не о том…»7
И дева в ту минуту отвечала:
«Я вижу, чужестранец, что умом
151Твоим сомненье править стало,
Но я рассею тот тяжелый мрак,
Который помешал тебе немало
154В познанье светлой истины. Так знай:
Верховное блаженство постоянно
В себе находит собственный свой Рай
157И только с тем мирится неустанно,
Что на него похоже. Человек
Им создан так, чтоб жить мог целый век
160Невинным и блаженным, и ему‑то
Залогом мирной жизни, без тревог,
Без горя, дух терзающего люто,
163Назначило вот этот уголок
Для вечного на свете наслажденья,
Но человек остаться здесь не мог,
166Под тяжестью земного заблужденья8;
Он в жалобы и море горьких слез
Переменил мир счастья, умиленья…
169Чтоб в этот сад бессмертных, чистых роз
Врываться не могли те испаренья,
Которые взлетали, как куренья,
172От зноя солнца, – эта вот гора
Воздвигнута по воле Провиденья,
И атмосфер различная игра
175Не действует в священном этом месте,
До тех ворот, куда ты сам вошел
И не один, а с странниками вместе.
178Но воздух тот крылатый, тот эол,
Что в высоте над всей горой летает,
И где его ничто не изменяет,
181Приводится в движенье силой той,
Которая была до мирозданья,
А потому, где царствует покой,
184Ты можешь видеть леса колебанье9.
Лес этот густ; от трепета ветвей
Является и ветра здесь роптанье…
187Здесь мир другой. Там на земле людей
Леса, цветы, с роскошными плодами,
Во всей красе пленительной своей,
190Не могут без семян родиться сами.
Но здесь закон царит совсем другой,
И вам казаться может чудесами,
193Что этот сад роскошно‑дорогой
Плодами изобилует такими,
Которые не сеяны рукой.
196Ты должен знать теперь, любуясь ими,
Что на равнине этой круглый год
Из века в век деревьев ряд растет,
199Но их плодов ты на земле не встретишь.
Река, что возле ног твоих бежит,
Хоть свойств ее ты вовсе не заметишь,
202В Раю совсем иной имеет вид…
Она от испарений не зависит,
В парах искать поддержки не спешит,
205Но вечное берет свое начало
Из вечного источника и, вдруг,
Стремясь в одном русле своем сначала,
208Бежит двумя потоками. Мой друг,
Один источник память отнимает,
Чтоб человек все позабыл вокруг,
211И всех грехов прошедших след теряет, –
Другой же ключ ту память возвращает,
Чтоб помнить о достойных всех делах
214Могли сюда попавшие. В струях
Они таят различие такое,
И не забудь об этих ты реках:
217Одна из них есть Лета10, и Евное11 –
Река другая. Действие тех рек
Тогда познает только человек,
220Когда из них обеих вод напьется.
Их вкус я не могу ни с чем сравнить,
Но в нем вся сладость Рая познается.
223Хотя я слишком много, может быть,
С тобою говорила, и мне надо
Давно беседу нашу прекратить,
226Но все ж еще одно сказать я рада,
Чтоб оценить ты, странник, мог вполне
Мои слова и, думаю, что мне
229Не сделаешь за это ты упрека,
Что я была внимательна к тебе.
Так слушай же, не опуская ока:
232Певцы всех стран, описывая нам
Век золотой, всегда предполагали,
Дав ложный путь догадкам и умам,
235Что эти реки место занимали
На той горе, которую зовут
Парнасом, – но поэты эти лгали:
238Те реки благодатные текут –
Здесь, в этом месте самом, где когда‑то
Жил первый человек, познавший тут
241Жизнь без забот, без горя и разврата.
Здесь люди первобытные нашли
Весну, цветы и волны аромата
244С плодами, о которых не могли
И помышлять там, на земле народы.
Знай наконец, что видимые воды
247Есть нектар, столь прославленный людьми…»
При тех словах к певцам я обратился
И увидал, что не могли они
250Улыбки скрыть, чему я удивился,
И снова на пленительную тень
Мой взгляд с большим вниманьем устремился.
Песня двадцать девятая
Дальнейшее шествие поэта, который по берегу реки идет в сопровождении призраков. Тень Матильды просит его обратить внимание на новое видение.
1 Тень кончила торжественное пенье,
И женщины пленительной черты
Имели неземное выраженье.
4 Исполнена высокой красоты,
Свой гимн она закончила словами:
«Блаженны все, кому средь суеты
7 Проступки все прощаются с грехами…»1
Как нимфы, что скрываются в лесах,
Чтоб солнца избежать с его лучами,
10Так эта тень, отражена в волнах,
По берегу скользила, увлекая
Меня вперед, и я, ей подражая,
13Шел тихими шагами по другой
Береговой отлогости. И скоро
Та женщина, замедливши шаг свой,
16Сказала мне: «Не развлекая взора
Ничем другим, смотри вперед, мой брат».
Внезапный свет прорезал чащу бора,
19И я решил в то время наугад,
Что предо мною молния сверкнула,
Но эту мысль отбросил я назад:
22Будь молния – она бы вдруг блеснула
И в тот же миг потухла, а меж тем
Сиянье продолжалось. Тих и нем,
25Подумал я: что это за явленье?
Мелодия сладчайшая кругом
Неслась, Бог весть откуда, в то мгновенье,
28И не подумать я не мог о том,
Что Ева заслужила наказанье,
Искушена пленительным плодом2.
31В том месте, где с начала мирозданья
Земля и небо слушались Творца,
Та женщина, венец Его созданья,
34Не уважала тайны до конца
И с тайны той ее покров сорвала…
О, если бы она не изменяла
37Веления Создателя, я мог
Здесь дольше и покойней наслаждаться
Вдали от всех волнений и тревог…
40Когда я снова начал подвигаться,
Смущенный всем, что находил в Раю,
И душу потрясенную мою
43Одной надеждой сладкою лелеял,
Что наслажденье вечное вкусить
Мне самому придется, может быть, –
46Казалось мне, что воздух пламенеет,
Который прорывался сквозь ветвей,
И словно вся природа рая млеет.