В начале марта, прохладным воскресным днем, Джессика стояла перед воротами Восточного некрополя, оценивая посетителей, собравшихся у главного входа на западной стороне. Группа была ничем не примечательная: американская пара в устрашающих кроссовках, вооруженная серьезными фотокамерами; скромный лысеющий человек с биноклем; трое молодых японцев в бейсболках и мешковатых джинсах; мамаша с коляской обтекаемой формы и толстяк с необъятным рюкзаком за спиной, пружинисто и энергично вышагивавший туда‑обратно.
По Суэйнз‑лейн пронесся черный фургон. На борту золотыми буквами, как на цирковых афишах, было написано одно слово: «БЕЗРАССУДСТВО».
«Вот уж действительно», – подумала Джессика и посмотрела на часы. Без четверти три. Она оглянулась на свою добровольную помощницу, милую пухленькую американку Кейт, беседующую с владельцами могил о недавнем ремонте стены Восточного некрополя. Снова переведя взгляд на группу, собравшуюся у входа, Джессика заметила, что к экскурсантам присоединились две девушки, одетые во все белое. Взявшись за руки, они стояли поодаль. На них были белые фуфайки с меховой опушкой по капюшонам, белые мини‑юбки, леггингсы и сапожки. Белые вязаные шапочки почти сливались с волосами. Девушки стояли к Джессике спиной, но ей и не требовалось видеть лица, чтобы распознать в них близнецов. «Какие душеньки». У нее сразу возникли вопросы: не смутит ли их кладбищенская слякоть и сколько им лет – уж не меньше ли шестнадцати?
Стоя у ворот, Джулия и Валентина переминались с ноги на ногу и дрожали от холода. Джулия не понимала, куда все запропастились: поблизости не наблюдалось никакого движения. За сторожевой будкой виднелся широкий двор, обнесенный полукругом колоннады. Кто‑то невидимый говорил по радиотелефону. По другую сторону дороги находилась вторая половина кладбища, с могилой Карла Маркса, – более открытая, больше похожая на типичное американское кладбище. В путеводителе говорилось, что Западный некрополь интереснее, но туда пускают только с экскурсией. Окна квартиры близнецов как раз выходили на Западный некрополь.
Джессика перешла на другую сторону Суэйнз‑лейн, прошагала сквозь группу собравшихся и отперла массивные ворота. Ее одежда была выдержана в фиолетовых и розовато‑лиловых тонах, а на голове красовалось пленившее Валентину фетровое сооружение с широкими полями и развесистым черным пером, прихваченным лентой. Валентина и Джулия поначалу решили, что перед ними титулованная особа, возможно, какая‑нибудь герцогиня, которая прибыла на кладбище для торжественного разрезания ленточки или посещения родственной могилы, но задержалась, чтобы оказать добровольную помощь. Это впечатление не сразу развеялось и после того, как она заговорила.
– Входите же, дорогие мои. Все прочли объявление? Хорошо. Весь багаж оставьте, пожалуйста, в конторе. К величайшему сожалению, дети младше восьмилетнего возраста на территорию Западного некрополя не допускаются. Фотосъемка разрешена только для личных целей. Сюда, пожалуйста; будьте любезны занять места перед Памятником жертвам Второй мировой войны, который находится вон там, в дальнем конце двора, и мы тотчас же к вам присоединимся.
Близнецы послушно уселись на скамейку и стали ждать.
Роберт вышел из конторы с билетным ящичком, мысленно пытаясь разгадать одно слово из кроссворда, к которому только что привлек его Джеймс. Он присоединился к Джессике, и они вместе прошли через двор. При виде близнецов у него подвело живот. Ощущение это напомнило ему страх сцены; впрочем, он быстро понял, что это чувство вины.
– С них плату не бери, – сказал он Джессике.
– Это еще почему?
– У них здесь родственная могила.
– Быть такого не мо… Ой, – спохватилась она, присмотревшись внимательнее. – Понимаю. – Они шли не останавливаясь. – А ты‑то как, справишься? Или попросим Кейт взять эту группу?
– Ни в коем случае. Рано или поздно мне все равно придется с ними познакомиться.
Близнецы следили за их приближением. Джулия толкнула локтем Валентину.
– Это не тот ли хмырь, который к тебе приставал в метро? – шепнула она.
Валентина кивнула. Она смотрела, как Роберт отрывает билеты, а Джессика получает по пять фунтов с человека. Близнецы сидели с краю, в конце шеренги скамеек. Рассчитавшись с четой американцев, Джессика закрыла ящичек и подмигнула близнецам. Джулия протянула ей десять фунтов, но Джессика с улыбкой покачала головой. Американка бросила в их сторону неприязненный взгляд. Джулия сжала Валентине руку.
– Добро пожаловать на Хайгейтское кладбище, – провозгласила Джессика. – Роберт будет вашим гидом. Он – из когорты самых знающих экскурсоводов, специалист по Викторианской эпохе; в настоящее время пишет диссертацию об этом кладбище. Вся наша работа проводится на основе добровольного участия: ежегодно мы должны собирать более трехсот пятидесяти тысяч фунтов, просто чтобы не закрывать кладбище. – Джессика флиртовала со слушателями, поигрывая зеленой коробкой. – По окончании экскурсии вы увидите у ворот нашего волонтера с этой коробочкой, и любая оказанная вами помощь будет неоценимой.
Роберт увидел, что экскурсанты неловко заерзали. Пожелав им приятной экскурсии, Джессика удалилась в контору. Ее охватил взволнованный трепет. С чего бы это? Стоя у окна конторы, она наблюдала за тем, как Роберт собирает группу перед лестницей Колоннады. Он поднялся на две ступени и обратился к экскурсантам, глядя сверху вниз и выразительно жестикулируя. С того места, где находилась группа, можно было видеть только зеленые заросли и эту лестницу. «Девчушки как две капли воды похожи на Элспет. Поразительная штука – жизнь. Надеюсь, Роберт не ударит в грязь лицом. Он, правда, слегка побледнел».
Роберт старался отогнать ненужные мысли. Ему казалось, он наблюдает за собой со стороны, как бы разделившись на двух Робертов, один из которых преспокойно ведет экскурсию, а второй немеет от нервного напряжения, не в силах сообразить, что сказать близнецам. «Черт побери, тебе же не семнадцать лет. Ты ведь не обязан с ними заговаривать. Они сами заговорят с тобой. Жди».
– В начале девятнадцатого века, – начал Роберт, – лондонские кладбища были неимоверно переполнены. Обычай кладбищенского захоронения существовал сотни лет. В город стекались люди: шла промышленная революция, заводам и фабрикам требовалась рабочая сила. Хоронить покойных было уже негде, но люди все равно умирали. На рубеже девятнадцатого века население Лондона достигло миллиона человек, а к середине столетия превысило два миллиона. Церковные погосты не могли угнаться за неумолимой поступью смерти. Кроме того, от них исходила угроза здоровью людей. Грунтовые воды подвергались заражению, вспыхивали эпидемии тифа и холеры. Из‑за плотности захоронений приходилось даже извлекать трупы, чтобы освобождать место для новых могил. Если вы читали в школе Диккенса, то поймете, о чем я говорю: из земли торчали локти, а расхитители могил воровали покойников для продажи медицинским училищам. Это было вопиюще. В тысяча восемьсот тридцать втором году парламент принял закон об учреждении частных, коммерческих кладбищ. В течение последующих девяти лет было открыто семь кладбищ, расположенных кольцом по тогдашней периферии города. Их прозвали «великолепной семеркой»: Кензал‑Грин, Уэст‑Норвуд, Хайгейт, Нанхед, Бромптон, Эбни‑Парк и Тауэр‑Хэмлетс. Кладбище Хайгейт было открыто в тысяча восемьсот тридцать девятом году и стало самым желанным местом захоронения в Лондоне. Давайте поднимемся по лестнице, и вы увидите этому подтверждение.
Близнецы, державшиеся сзади, при подъеме видели только чужие ноги. Когда они оказались наверху, Роберт уже стоял в окружении группы. Им открылось плотное скопление больших покосившихся надгробий, на которые наступали деревья и кустарники. На Валентину вдруг нахлынуло отчетливое чувство узнавания. «Я здесь бывала!.. Но не взаправду; может, во сне видела?» Над их головами покружила ворона, которая, устремившись через двор, опустилась на конек крыши двух часовен. Валентина подумала: «Каково это – по‑хозяйски летать над кладбищем; какие мысли закрадываются в воронью голову? Странно ведь – мало того, что людей закапывают в землю, так еще и каменной плитой сверху придавливают». Ей пришло в голову, что не каждому хочется быть зарытым вместе с другими.
Роберт продолжал:
– Мы стоим на вершине Колоннады. Посмотрите, пожалуйста, в сторону часовен, вот туда, откуда мы пришли: там две часовни – англиканская и диссентерская, уникальным образом соединенные в одном здании. Мы с вами находимся в Западном некрополе, первоначальной части Хайгейтского кладбища. Он занимает семнадцать акров, два из которых отведены диссентерам, то есть баптистам, пресвитерианцам, сандеманианцам и другим протестантским сектам. К тысяча восемьсот пятьдесят четвертому году Хайгейтское кладбище приобрело такую популярность, что потребовалось его расширить, поэтому Лондонская похоронная компания купила двадцать акров земли по другую сторону Суэйнз‑лейн для создания Восточного некрополя. В связи с этим возникла одна трудность. Каким образом после отпевания в англиканской часовне можно было доставить гроб в Восточный некрополь, не выходя за пределы освященной территории? Освятить Суэйнз‑лейн было невозможно, поэтому на помощь пришла типично викторианская изобретательность: под улицей прорыли подземный ход. В конце службы пневматический лифт опускал гроб в туннель, там его принимали носильщики и доставляли на другую сторону, где он возносился на поверхность в восточной части кладбища, трогательным образом наводя на мысль о Воскресении Христовом.
Джулия подумала: «Лопается от самодовольства, как будто сам все это изобрел». Поежившись от какого‑то уныния, холода и сырости, она скосила глаза на Валентину: та с восторгом внимала каждому слову гида.
Роберт обвел взглядом экскурсантов. Многие уже нацелили фотоаппараты и хотели двигаться дальше. Он поймал на себе взгляд Валентины и повернулся к ближайшей могиле.
– Здесь покоится Джеймс Уильям Селби, который в свое время был знаменитым извозчиком. Он любил ездить с ветерком и не боялся непогоды. Кнут и рожок – символы его профессии, а перевернутые подковы говорят нам, что удача не вечна. В тысяча восемьдесят восьмом году Селби принял пари, что доедет от Лондона до Брайтона менее чем за восемь часов. Доехал за семь часов пятьдесят минут, сменив семь упряжек лошадей. Он выиграл тысячу фунтов, но через пять месяцев скончался. Мы полагаем, что выигрыш его, возможно, и был истрачен на создание этого прекрасного памятника. Будьте осторожны на аллее – она сегодня в скверном состоянии.
Роберт повернулся и стал подниматься в горку. Ему было слышно, как следом тянутся экскурсанты. Каменистую аллею порядком развезло, изрыло корягами и выбоинами. Фотоаппараты щелкали у него за спиной, как насекомые в компьютерной игре. Желудок у него крутило, как маслобойкой. «Что, если я оставлю их всех в зоне отдыха, а сам отойду в кусты и суну два пальца в рот?» Но Роберт мужественно шагал дальше. Он показал им могилу в готическом стиле с пустым каменным стулом, означающим, что хозяин ушел и никогда больше не вернется. Потом они подошли к гробнице сэра Лофтуса Отвея,[62]огромному семейному мавзолею, некогда имевшему большие окна верхнего света:
– …Через них можно было посмотреть вниз и увидеть фобы. Эти стекла, подчеркну, использовались не для того, чтобы подглядывать: в Викторианскую эпоху многие люди не допускали мысли, что их закопают на шесть футов, поэтому здесь можно увидеть большое количество наземных захоронений…
Он рассказал им о добровольной организации «Друзья Хайгейтского кладбища», усилиями которой был спасен Хайгейт.
– Перед Первой мировой войной в штате кладбища состояло двадцать восемь садовников. Здесь было чисто, просторно и благостно. Но все дееспособные мужчины ушли на войну, и прошлого было уже не вернуть. Территория стала зарастать, места для новых могил не осталось, финансирование было прекращено… и в семьдесят пятом году Западный некрополь закрыли для посещения, оставив его фактически на откуп сатанистам, безумцам, вандалам, Джонни Роттену…
– А кто это? – поинтересовался один из молодых японцев.
– Вокалист Sex Pistols, жил когда‑то неподалеку, в районе Финчли‑Парк. Итак, вы, очевидно, заметили, что кладбище окружено, так сказать, шикарными районами; их население не могло мириться с осквернением могил и наплывом нежелательных элементов. Местные жители объединились и выкупили кладбище Хайгейт за пятьдесят фунтов. Затем они постарались привести его в надлежащий вид. С этой целью была разработана система, которую сами они назвали «управляемое запустение». Этот термин надо понимать в прямом смысле: здесь не пытались наводить полный порядок и воссоздавать то, что было сделано в правление королевы Виктории. Те, кто ухаживает за кладбищем, не скрывают разрушительного воздействия времени и природы, но и не дают этому процессу заходить так далеко, чтобы он стал опасным. В каком‑то смысле это музей, но одновременно и действующее христианское кладбище.
Роберт взглянул на часы. Нужно было как‑то поторопить группу – Джессика только вчера прочла ему нотацию на тему: «Своевременное завершение экскурсии».
– Сюда, пожалуйста.
Он повел их в более быстром темпе в зону отдыха, затем начал рассказывать историю Элизабет Сиддал Россетти. Как всегда, Роберту пришлось бороться с искушением рассказать группе все, что известно ему самому; на это потребовались бы не одни сутки, туристы свалились бы с ног от усталости и голода. «Они хотят получить общее впечатление. Не утомляй их лишними подробностями». Роберт подвел группу к одному из своих любимых мест: к надгробью с барельефом, изображающим плакальщицу – женщину, сидящую ночью у гроба.
– До изобретения современного медицинского оборудования людям нелегко было определить, действительно ли человек мертв. Казалось бы, смерть – штука явная, но история знает немало случаев, когда покойник привставал, садился и возвращался к жизни, так что многие викторианцы просто содрогались при мысли, что их могут заживо похоронить. Будучи людьми практичными, они пытались найти решение этой проблемы. Для этого было придумано устройство с колокольчиками на шнурах, которые уходили под землю, в гроб, чтобы в случае пробуждения погребенный мог дергать за шнур, призывая на помощь. Правда, у нас нет сведений, что кого‑то спасли благодаря такому приспособлению. Зато в завещаниях встречались странные пункты: например, чтобы покойника обезглавили во избежание нежелательного возвращения к жизни.
– А как насчет вампиров?
– Что насчет вампиров?
– Говорят, на этом кладбище жил вампир.
– Нет. Была кучка жаждущих внимания глупцов, которые утверждали, будто видели вампира. Впрочем, существует мнение, что писателя Брэма Стокера[63]вдохновила на создание Дракулы эксгумация, проведенная здесь, в Хайгейте.
Валентина и Джулия тянулись в хвосте группы. Они воспринимали происходящее совершенно по‑разному. Джулии хотелось оставить группу и побродить без понукания. Она терпеть не могла лекций и лекторов, а Роберт раздражал ее до зуда. «Тебе лишь бы молоть языком. Валяй дальше!» Валентина слушала рассказ Роберта вполуха, потому что с той минуты, когда он был представлен экскурсантам, у нее в голове крутилось: «Ты – Роберт Фэншоу, любовник Элспет. Вот почему ты нас узнал». Ей становилось не по себе при мысли о том, что он, скорее всего, наблюдал за ними и раньше, без их ведома. «Нужно сказать Джулии. – Валентина мельком посмотрела на Джулию. – Нет, лучше потом. Она не в духе».
Свернув на боковую дорожку, Роберт повел их дальше, вверх по склону, остановился у входа на Египетскую аллею. Там он подождал, пока подтянется американская пара: они то и дело отставали, потому что пытались сфотографировать абсолютно все. «Не получится, ребята: здесь пятьдесят две тысячи могил». Один из японцев сказал: «Вау!» Он растянул это слово, так что получилось «вааауууу». Роберту нравилась театральность Египетской аллеи: она напоминала декорации для оперы «Аида».
– Кладбище Хайгейт не только выполняло функции христианского кладбища, но и являлось деловым предприятием. Для того чтобы оставаться подобающим последним приютом для видных усопших викторианцев, ему необходимо было иметь то, без чего не бывает престижного района: красивый вид. В конце тридцатых годов, когда открылось кладбище Хайгейт, в обществе существовала мода на все египетское, поэтому здесь и возникла Египетская аллея. Ее вход оформлен в подражание луксорскому храму.[64]Первоначально он был цветным, да и сама аллея не была такой темной и мрачной. Она была открыта небу, над ней не нависали, как сейчас, кроны деревьев… В склепах на этой аллее помещаются от восьми до десяти покойных. Внутри устроены полки для фобов. Обратите внимание на опущенные вниз факелы; замочные скважины тоже перевернуты. В нижней части дверей сделаны отверстия для выхода газов.
– Газов? – переспросил тихий мужчина с биноклем.
– При разложении трупов выделяются газы. Раньше внутрь ставили свечи, чтобы газы выгорали. Ночью это выглядело, наверное, жутковато.
Они прошли всю Египетскую аллею и остановились на другом конце; близнецы даже на ярком солнце прижимались друг к другу, чтобы согреться. Роберт посмотрел на них и вдруг вспомнил, как почти на том же месте стояла Элспет, запрокинув голову и подставив лицо солнцу. «Эх вы…» Он запнулся. Все ждали, когда он продолжит рассказ. «Не смотри на них. Не думай о ней». Роберт на какой‑то миг уставился в землю, а потом взял себя в руки.
– Мы стоим в Ливанском круге. Это был самый привилегированный участок на всем кладбище. Он получил свое название от огромного ливанского кедра, который высится над мавзолеями. Сейчас дереву примерно триста лет, но даже во время основания Хайгейта оно, наверное, выглядело внушительно. Земля эта первоначально находилась во владении епископа Лондонского. Когда начали обустраивать Ливанский круг, вокруг этого дерева была произведена вырубка; кедр стоит на тогдашнем нулевом уровне. Только представьте, чего стоило срыть такой слой земли с помощью техники тысяча восемьсот тридцатого года. Вначале сделали внутренний круг, и он оказался столь популярен, что двадцать лет спустя начали строить внешний. Здесь можно проследить, как менялась мода в архитектуре: от египетского стиля до неоготики.
Роберт провел их сквозь круг. «Легче не становится». Он посмотрел на часы и решил пропустить несколько могил.
– Это мавзолей Мейбел‑Вероники Бэттен[65]и ее возлюбленной, Рэдклифф‑Холл… Здесь у нас колумбарий. Название происходит от латинского columba, что означает «голубка»: первоначально так назывались ячейки, где держали голубей. Пройдите, пожалуйста, за мной вверх по ступеням… Сюда. Вот могила Джорджа Вумвелла,[66]хозяина знаменитого зверинца. Вначале у него были только два удава, приобретенные у некоего матроса…
Роберт пропустил миссис Генри Вуд,[67]псевдоегипетскую гробницу семьи Картеров[68]и могилу Адама Ворта[69]и провел посетителей по вершине Круга, чтобы они могли полюбоваться видом церкви Святого Михаила. Потом он попросил их остановиться между Террасными катакомбами и огромной гробницей семейства Бир. Близнецы поняли, что перед ними тот самый мавзолей, который виден из окна их спальни. Они отошли назад, чтобы посмотреть поверх Катакомб, но смогли увидеть только окна Мартина – их собственные были не видны.
– Юлиус Бир был немецкий еврей, который приехал в Лондон без гроша в кармане и сделал состояние на фондовой бирже…
Валентине пришло в голову, что она никогда по‑настоящему не думала о смерти. Дома, в Лейк‑Форесте, было просторное и аккуратное кладбище. Там, на скромном участке под одинаковыми плитами из розового гранита, покоились родители Джека. Близнецы никогда не видели своих дедушек и бабушек. «Мы вообще не знали никого, кто умер. Трудно представить, что меня – или Джулии – может не быть на свете». Горло сдавил спазм: то ли от одиночества, то ли от тоски по дому. Валентина наблюдала за Робертом. Он ее игнорировал, намеренно уделяя все свое внимание мужчине с биноклем. «Он знал Элспет. Жил с ней. Он мог бы нам о ней рассказать».
– … Юлиусу Биру не удалось обеспечить себе положение в высшем свете, поскольку он был не только иностранцем и евреем, но и нуворишем, а не наследником фамильного состояния. Поэтому он возвел этот огромный мавзолей на самом видном месте. Если вам случится прогуливаться по крыше Террасных катакомб, что любили делать в воскресные дни викторианские дамы, то мавзолей Бира будет загораживать панораму.
Валентине пришла на ум зеленая дверь у них на заднем дворике. Она вообразила, как они с Джулией, в кринолинах, дефилируют над сотнями гниющих тел, лежащих в темных, жутких катакомбах. «Эти викторианцы, конечно, умели придумывать себе развлечения».
Роберт провел их по дорожкам мимо участка диссентеров; он показал им могилу Томаса Сейерса, на которой терпеливо несет вахту его каменный пес Лев, но пропустил сэра Роуленда Хилла, создателя Единой пенниевой почты.[70]Мимо семейного мавзолея Ноблинов он прошел без комментариев. А через пятьдесят метров, повернувшись к экскурсантам, чтобы продолжить рассказ, увидел, что потерял Джулию и Валентину. Взявшись под руки, они совещались перед Ноблинами. Роберт оставил группу у могилы Томаса Чарльза Дрюса[71]и поспешил назад, к близнецам.
– Хэлло, – выдавил он.
Они замерли, как кролики перед удавом.
– Вы Роберт Фэншоу, верно?
Джулия не поверила своим ушам. «Что?»
У Роберта засосало под ложечкой.
– Да. Совершенно правильно.
Валентина и Роберт обменялись взглядами, смысл которых остался для Джулии загадкой.
– Давайте поговорим после экскурсии, хорошо? – сказал он, повел их назад, к группе, и занял место перед экскурсантами.
Он скомкал рассказ об эксгумации Томаса Чарльза Дрюса, ни словом не упомянул Элизу Бэрроу, жертву убийства,[72]и даже Чарльза Крафта и его знаменитого собачьего шоу.[73]Дойдя до Элизабет Джексон[74]и Стефана Гири,[75]он уже взял себя в руки, после чего стал подгонять группу к выходу по Черенковой аллее. У ворот их ожидала Джессика с зеленой коробкой в руках.
– Я сейчас пройду назад с близнецами – покажу им могилу, – сказал ей Роберт.
Он втайне надеялся, что Джессика не разрешит, но она лишь улыбнулась и махнула рукой в сторону захоронений.
– Не задерживайся, – сказала Джессика. – Ты же знаешь, мы сегодня не в полном составе.
Когда Роберт шел к Валентине и Джулии, он увидел их в обрамлении арки над ступенями Колоннады, – две белые статуи, светящиеся на темном фоне. Ему показалось неслучайным, что он встречается с ними именно здесь.
– Ну, что ж, пошли, – сказал он.
С настороженным любопытством они последовали за ним. Ведя их по ступеням и дорожкам, он чувствовал на себе их взгляды. Близнецы испытывали все большую неловкость: во время экскурсии Роберт Фэншоу казался говорливым и услужливым, а сейчас будто язык проглотил. Молчание нарушали звуки самого кладбища: скрежет гравия у них под сапожками, шепот и завывание ветра в кронах деревьев. Птицы, машины. У Роберта хлопали фалды пальто, и Валентина вспомнила удаляющуюся фигуру, которую видела тогда, у канала. Ей стало страшно. «Никто не знает, что мы здесь». Потом она вспомнила герцогиню, оставшуюся у ворот, и успокоилась. Они подошли к мавзолею Ноблинов.
– Итак, – заговорил Роберт и тут же узрел в этом нелепую пародию на самого себя, экскурсовода по Хайгейтскому кладбищу, – это фамильный склеп. Он принадлежит вам, и вы можете приходить сюда, когда пожелаете, в часы работы кладбища. Мы оформим для вас пропуск как для родственников. Ключ найдете в столе у Элспет.
– Ключ от чего? – спросила Джулия.
– От этой двери. Кроме того, у вас есть ключ от двери между нашим задним двориком и кладбищем – правда, администрация кладбища просит ею не пользоваться.
– А вы пользуетесь?
– Нет. – У него екнуло сердце.
– Мы о вас все время думали, – сказала Валентина. – Удивлялись, почему нам никак не встретиться. Решили, что вы, наверное, в отъезде или…
– Мартин сказал, что это не так, – вклинилась Джулия.
– Поэтому мы растерялись: ведь мистер Рош говорил, что вы нам поможете…
Валентина подняла взгляд на Роберта, но тот, уставившись под ноги, долго молчал.
– Простите, – только и сказал он.
Он не мог заставить себя посмотреть в глаза двойняшкам, и они прониклись к нему жалостью, хотя обе затруднились бы объяснить причину. Джулия была поражена, что этот человек – совсем недавно сверх меры многословный, жаждущий рассказать им о кладбище столько, сколько никому никогда не понадобится, – сделался вдруг безмолвным и несчастным. Волосы упали ему на лицо, весь он как‑то сжался. А Валентина подумала: «Он просто очень застенчивый – робеет перед нами». Поскольку Валентина и сама была застенчива, да еще постоянно терпела насмешки бойкой сестры; поскольку она никогда не видела, чтобы внешне обычный человек вдруг проявил такую неуверенность в себе; поскольку в этом зрелище было что‑то глубоко личное и, наконец, поскольку присутствие Джулии придавало ей смелости, Валентина шагнула к Роберту и положила руку ему на локоть. Роберт посмотрел на нее поверх очков.
– Ничего страшного, – сказала она.
Он безотчетно почувствовал, что к нему вернулось нечто утраченное.
– Спасибо, – ответил он.
Произнес он это тихо, но с таким напряжением всех чувств, что Валентина тотчас влюбилась, хотя сама того не понимала, потому что ей не с чем было сравнивать. Они могли бы стоять так до бесконечности, но Джулия сказала:
– А‑а… может, пойдем назад?
И Роберт ответил:
– Да‑да, я обещал Джессике не задерживаться.
Валентине показалось, что мир на мгновение остановился. Теперь вращение Земли продолжилось, и они пошли бок о бок по Колоннадной аллее.
Джулия задала Роберту вопрос о его диссертации, и ответ растянулся на весь путь до кладбищенских ворот. Когда они проходили мимо конторы, из дверей выпорхнула Джессика – Роберт догадался, что она их поджидала. Взяв близняшек за руки, она произнесла:
– Элспет была нам всем очень дорога. Чудесно, что мы наконец с вами познакомились. Надеюсь, вы часто будете сюда приходить.
– Обязательно, – сказала Джулия.
Ее привлекала возможность побывать за кулисами, посмотреть, что делается на кладбище после ухода экскурсантов. Валентина встретилась глазами с Джессикой и улыбнулась. Роберт, стоя чуть позади Джессики, не сводил с них глаз.
– До свидания, – сказала Валентина, когда они с Джулией выскользнули за ворота.
На лице Валентины Роберт прочитал нечто, вызвавшее у него тревогу: отражение его собственных чувств. Он понял это, но предпочел не углубляться.
– До свидания, дорогие мои, – сказала Джессика.
Повернув ключ в замке, она стала смотреть вслед близнецам, идущим по Суэйнз‑лейн. «К чему так волноваться? – упрекнула она себя. – Они прелестные девочки». Роберт скрылся в конторе. Она застала его за подсчетом мелочи, которую он складывал в пластиковые мешочки.
– Как прошло? – спросила она его.
– Все отлично, – сказал он, не глядя на Джессику.
Она собиралась расспросить его подробнее, но в это время по радиотелефону прохрипел запрос Кейт: у Восточного входа закончились билеты. Джессика схватила книжечку билетов и оставила Роберта наедине с его мыслями. Остаток того воскресного дня вобрал в себя потоки экскурсантов с гидами, подсчет корешков билетов и закрытие конторы. О Роберте она не вспоминала до тех пор, пока не столкнулась с ним у Западных ворот, которые нужно было запереть.
Фил и некоторые из гидов помоложе направлялись вверх по холму, чтобы выпить по пинте пива в баре «Гейт‑хаус».
– Может, присоединишься? – спросил Фил у Роберта.
– Нет, – ответил Роберт.
Пиво было бы очень кстати, но поддерживать беседу не было желания. Ему хотелось прокрутить в голове вторую половину дня, пережить ее заново, совсем по‑другому, и прийти к каким‑то иным выводам.
– Нет, мне что‑то нездоровится. – Он повернулся и зашагал прочь, встревожив остальных своим внезапным уходом.
– Что его гложет? – спросила Кейт у Джессики.
Джессика покачала головой.
– У нашего Роберта никогда толком не узнаешь, – ответила она. – Возможно, это из‑за Элспет.
Все согласились, что да, возможно, из‑за Элспет. Они поднялись в горку, зашли в «Гейтхаус» и немного посудачили о Роберте, но вскоре эта тема себя исчерпала и разговор перешел к вещам более злободневным: какие странности наблюдались у сегодняшних экскурсантов и кто больше знает малоизвестных кладбищенских историй. Кейт предложила подбросить Джессику домой, и они единодушно решили, что с Робертом определенно не все в порядке и что причиной всему Элспет. Поставив на этом точку, они обсудили назначенные на понедельник похороны.
Роберт пришел домой и, прихватив стакан, бутылку виски и ключ от зеленой двери, вернулся на кладбище. Далеко он не пошел, а просто сел под стеной и налил себе виски. Так он просидел до темноты, безучастно глядя на вершину мавзолея Бира. Потом нетвердым шагом вернулся к себе и лег спать.
ДЫХАНИЕ
Шли дни, но ничего не происходило. Джулия с Валентиной пытались приручить кошечку, соблазняя ее вкусной едой и шариками из алюминиевой фольги, и подолгу беседовали с ней, пока она скептически глядела из‑под стула. Когда близнецы уходили гулять или отправлялись в постель, Элспет с нею играла, радуясь хоть какой‑то компании, даром что это был злобный белый котенок. Со временем дикарка успокоилась, и ее стали выпускать в другие комнаты. Изредка она разрешала себя погладить. К негодованию Элспет, острые коготки изодрали переплет «хогартовского» издания «К маяку»[76]и спинку кожаного дивана. Валентина была в восторге от успехов своей подопечной и ожидала, что вскоре наступит, как она сказала Джулии, «полное кошачье блаженство».
Роберта близнецы так и не увидели, хотя нередко слышали, как он принимает душ или смотрит телевизор. Он окопался у себя в квартире и корпел над главой, посвященной Хайгейтскому кладбищу как природному заповеднику. Правда, на кладбище он бывал ежедневно и записывал поучительные сведения о флоре и фауне, почерпнутые от Джессики и Молли. Они таскали его по аллеям, тыкали пальцами в скромные полевые цветы, которые упорно не желали расцветать, сыпали латинскими терминами, сокрушались над засильем сорняков, предавались воспоминаниям о былой ухоженности кладбища и умилялись при виде редких паучков. Теряясь от своего невежества, Роберт едва поспевал за своими престарелыми наставницами, когда те устремлялись в самые нехоженые уголки. Любой его осмысленный вопрос они встречали одобрительными улыбками. Благодаря этим изнурительным прогулкам он отвлекался от мыслей о двойняшках и даже стал лучше спать.
Джулия как‑то заглянула к Мартину, но тот вежливо попросил ее зайти через недельку, отговорившись срочной работой. Закрыв за ней дверь, он тут же вернулся в ванную, где драил одну из кафельных плиток пола зубной щеткой с неразбавленным отбеливателем. До дня рождения Марики оставались считаные дни; Мартин ломал голову, как бы до нее дозвониться и на какой адрес отправить подарок. Этими раздумьями он терзался не первый день, но все без толку. Ответ могло подсказать только наведение чистоты.
Элспет прекратила – во всяком случае, на время – донимать близнецов и теперь держалась в стороне. Если тебя невзлюбили, зачем навязываться и доказывать, что ты есть, коль скоро девочки не скрывали своего скептического (Джулия) и враждебного (Валентина) отношения. Элспет замкнулась в себе, но не бросала своих упражнений и выжидала. От этого Валентина испытала внезапное чувство свободы. Роберт больше не ходил за ними по пятам, и на улице Валентина перестала ощущать страх преследования: она успокоилась и снова полюбила пешие прогулки.
Близнецы любили ходить по магазинам, но покупки делали редко. Элспет обеспечила их всем необходимым, и ее квартира стала для них не то местом археологических раскопок, не то шляпой фокусника: при желании там, казалось, можно было найти любую нужную вещь. Они жили тем, что осталось от жизни Элспет, как черные археологи на развалинах Трои.
Сегодня их путь лежал в «Харви Николс». Продавщицы мгновенно распознали в них праздных зевак и обслуживали еле‑еле, но тем не менее близнецы с полным удовольствием перемерили все коллекции Прада и Стеллы Маккартни. В примерочной Валентина выворачивала каждую вещь наизнанку, изучая обработку швов и фактуру тканей. Джулия смотрела на нее и радовалась ее радости. У Валентины давно зрела одна задумка (даже не задумка, а потребность), и позднее, когда они поднялись в кафе, чтобы выпить чаю, она призналась Джулии:
– Хочу поступить в колледж «Сентрал Сент‑Мартинс».
– В колледж? Это еще зачем?
– Чтобы выучиться на модельера. – Валентина попыталась изобразить самоуверенную улыбку, как будто преподносила сестре драгоценный подарок. – Там учился сам Александр Маккуин.
– Ха. А мне куда деваться?
– Не знаю.
Валентина помолчала. А про себя добавила: «И знать не хочу. Сама думай». Она сомневалась, что имеет право снять деньги с их счета без согласия Джулии. Консультацию мог дать мистер Рош. Ей не хотелось идти на конфликт, поэтому она предложила:
– Может, станешь моим менеджером?
Джулия надулась:
– Тоска смертная.
– Не хочешь – не надо.
Они замолчали, глядя в разные стороны. Под высокими потолками кафе сидели бесчисленные мамаши с колясками, мирно позвякивали столовые приборы, то тут, то там слышался женский смех. Валентина подумала, что наконец‑то бросила перчатку – прямо так и представила: тяжелая рыцарская перчатка упала между ними на столик среди чайных принадлежностей. «Я всегда шла на попятный – хватит». Вслух она выговорила:
– Все равно рано или поздно придется что‑то делать. Ты же обещала, что мы здесь пойдем учиться, как только обживемся.
Джулия испепелила ее взглядом, но ничего не ответила.
Официант принес счет. Джулия расплатилась.
– Вернемся домой – найдем в интернете Университет искусств, – сказала Валентина. – Наверняка и для тебя что‑нибудь подберем.
Джулия пожала плечами. Они молча прошли через магазин и оказались на тротуаре Найтсбриджа. Валентине казалось, метро будет сразу налево, но Джулия стремительно зашагала направо. Они приблизились к станции «Гайд‑парк корнер». Валентина сказала: «Вот же метро», но Джулия пропустила это мимо ушей. Они пересекли Мейфэр и стали плутать немыслимыми зигзагами – Джулия впереди, Валентина, едва поспевая, сзади. Валентина знала: так будет продолжаться до тех пор, покуда Джулия не соизволит заговорить, а до этого они будут нестись наобум, как угорелые.
В час пик улицы были запружены. Погода стояла ясная, хотя и прохладная. Валентина узнавала какие‑то магазины, площади, названия улиц, но у нее в голове не было ни карты Лондона, ни каких‑либо ориентиров – в отличие от Джулии, она не делала зарубок на память. На Валентину накатил страх. Ей захотелось улизнуть и сесть в метро на первой попавшейся станции – в центре Лондона они попадаются на каждом шагу. «Надо ее бросить и ехать к дому». На такую меру – повернуться к Джулии спиной в разгар ссоры – Валентина не отваживалась ни разу в жизни. От мысли, что ей придется ехать на метро одной, Валентина содрогнулась: она никогда не заходила в подземку без Джулии.
Тут ей на глаза попалась знакомая красно‑бело‑синяя вывеска: «Оксфорд‑серкус».
Перейдя Риджент‑стрит, близнецы угодили в давку перед входом в метро. Толпа бурлила водоворотами, и поначалу близнецы пытались бороться с течением. Джулию поразили каменные лица: как будто эти люди ежедневно давились на этом самом месте в половине седьмого; очевидно, так оно и было. Валентина держалась сзади: Джулия слышала ее затрудненное дыхание. Она протянула руку за спину, и Валентина ух<