центральная подвеска ожерелья (273 знака) и ее отдела;
центральная зона (90);
конец с большим числом знаков (99);
конец с меньшим числом знаков (84).
Трудно сказать, почему это произошло. Быть может, причина в том, что ожерелье было предназначено не для живого, а умершего или даже насильственно умерщвленного, иначе говоря, принесенного в жертву ребенка при осуществлении обряда, связанного, положим, с моментом основания поселения родо‑племенной группы охотников в Мальте, строительством какого‑то особо важного сакрального объекта (храма?) на его территории или при свершении церемониальных таинств, приуроченных к определенному календарному празднику. Единственное, о чем можно говорить с определенностью, заключается в маловероятности того, что столь яркая особенность, как некратность трем количества знаков на всех, кроме центральной подвески, предметах искусства из мальтинского погребения, могла получиться при случайной расстановке лунок и сквозных отверстий на их поверхностях.
Знаковая система предметов искусства из мальтинской гробницы (1–4 – кулон; 5–6 – куколкообразные подвески; 7 – пластина, покрытая змеевидными линиями, 8 – летящий лебедь).
А если предположить, что концентрические овалы, спирали, прямые и змеевидно‑волнистые линии, составленные из определенным образом рассредоточенных лунок, здесь не простые орнаментальные мотивы, но строго продуманная математическая система? В сущности, она (и это весьма примечательно) близка математической системе ачинской скульптуры, макроуровень которой тоже характеризуется некратностью трем количества лунок в подавляющем большинстве строк, составляющих каждую из лент двух спиралей орнамента скульптуры (в 23 строках было некратное трем количество лунок и лишь в 2 – кратное). Это заключение тем более кажется оправданным, что как в ачинской скульптуре некратность количества лунок в строчках числу 3 сопровождалась краткостью общего количества их в каждой из лент спиралей, так и некратность количества лунок и сквозных отверстий в большинстве подвесок ожерелья, а также иных предметов искусства из погребения сопровождается кратностью трем общего их количества:
273 + (10 + 11 + 14) + (11 + 13 + 14) + 19 + 1 = 366.
В связи с этим уместно поставить вопрос о возможной неслучайности также и того обстоятельства, что за пределами центральной подвески, на поверхности которой было размещено наибольшее количество знаков, оказались все иные группы знаков с некратным их числом. Исключение таковых из числовой структуры центральной подвески, быть может, как раз и обусловливалось стремлением избежать нарушения именно в ней принципа непременной кратности трем общей суммы знаков, равной 273.
Какова могла быть реальная семантическая значимость приуроченности кратного трем количества знаков на центральной подвеске и некратного трем числа их на иных объектах, предстояло решить. Пока же замеченного, кажется, достаточно для подтверждения мысли о том, что в количестве, лунок и сквозных отверстий в самом деле прослеживается некая, очевидно, строго продуманная математическая система. Календарный характер ее представляется возможным. На это уже чисто внешне намекала символика составленных из лунок концентрических кругов, спиралевидных фигур и змеевидно‑волнистых линий, образующих орнаментальный фон каждого из «предметов искусства». Семантико‑образная значимость их в общем плане была ясна в свете принципов расшифровки узоров, предложенных в свое время К. Хентце (как знаки смены фаз Луны). К тому же кратность трем общего количества знаков на центральной подвеске ожерелья (273) и в целом на всех предметах искусства, связанных с погребением (366), тоже поневоле заставляла вспомнить афористично ёмкую реплику К. Хентце, суть которой сводится к тому, что число 3 (как и голова быка) есть не что иное, как выраженная в самой концентрированной форме символика Луны, числовая и образно‑художественная.
Предположим, что как и в случае с ачинским лунно‑солнечным календарем, знаковые композиции в орнаментах Мальты тоже связаны с календарными циклами эволюций движения Луны и Солнца. При дальнейшей расшифровке показалось примечательным количество знаков на поверхности центральной подвески ожерелья – 273. Такой календарный блок, близкий по продолжительности 10 сидерическим или дракони‑ческим лунным месяцам (273 или 272 дня), фигурирует в структуре трехлетнего лунного цикла счисления времени ачинской скульптуры.
Теперь обратимся к выявлению календарного характера чисел, выражающих количество лунок и сквозных отверстий на куколкообразных подвесках ожерелья:
10 → 11 → 14; 11→ 13 → 14.
Связь количества лунок и сквозных отверстий в каждой из куколкообразных подвесок с определенным фазовым состоянием Луны, которое наступает через определенное количество суток, возможна. Но все же нельзя не признать, что сопоставимость здесь не выглядит достаточно ясной. Более календарно значимо общее количество знаков во всех шести подвесках:
10 + 11 + 14 = 35,
11 + 13 + 14 = 38, 35 + 38 = 73.
В самом деле, число 73 соответствует продолжительности в сутках 2 1/2 синодических лунных месяцев. И все же недостаточная убедительность подобного рода дробных раскладок и сопоставлений заставляла искать иные, более весомые аргументы для доказательства продуманности подбора количества знаков на куколкообразных подвесках. Календарный характер их нашел решающее подтверждение при суммировании их со знаками на центральной скульптуре, то есть при учете всех знаков, связанных со всеми подвесками ожерелья:
273 + (10 + 11 + 14) + (11 + 13 + 14) = 346!
Близость этого количества знаков продолжительности одного из самых важных календарных периодов, а именно драконического года (346, 62), не может не поразить воображение любого календариста, учитывая определяющую роль этого цикла для предсказания (ожидания?) момента затмения. Исключительное значение такого факта в случае его неслучайности трудно переоценить, ибо знаковая система структур ожерелья позволяет убедительнее, чем с помощью счетно‑календарных структур ачинской скульптуры, доказать знание палеолитическим человеком Сибири продолжительности в сутках драконического года со всеми вытекающими отсюда выводами об истинном уровне их астрономических познаний, тонкости календарных разработок, а также целенаправленности астрономических наблюдений. Ясно, что не менее фундаментальные по значимости заключения могут затем последовать при интерпретировании семантики предметов искусства, с которыми оказалась связанной драконическая календарная запись.
Дополнительные соображения, подтверждающие принципиальную возможность постановки подобного рода проблемы, появились уже при анализе календарной значимости числа знаков на вытянуто‑овальной пластине (18 змеевидно‑волнистых линий и сквозное отверстие, как бы разрывающее, пополам одну из них). Количество их в плане календарной значимости весьма знаменательно.
Во‑первых, число 18+1 (сквозное отверстие) в структуре синодического лунного месяца близко продолжительности той части его длительности от момента последнего серпа или новолуния до очень примечательных в жизни ночного светила суток, когда на 17‑й день, после трех ночей полной Луны, глаз человека впервые замечает признак начала ущерба диска. Момент начала «умирания» светила в культовых обрядах и мифологических сюжетах первобытного человека занимал, как известно, особое место, что отразилось, в частности, на отношении к числу 17. Можно, правда, возразить, что на вытянуто‑овальной пластине знаков больше – 19. Однако надо учитывать два обстоятельства: а) согласно результатам исследований А. Маршака, палеолитический человек часто предпочитал начинать счисление не с новолуния и не с первого серпа, а с последнего серпа предшествующего месяца и б) возможно, сквозное отверстие в пластине подключалось к счету лишь один раз в четыре года, когда этот год был високосным.
Во‑вторых, число 18 + 1 (или без учета 1) близко половине длительности в сутках временного цикла, известного в астрономий как период затмений. Он связан как раз с драконическим годом и включает в себя сутки, в течение которых за 17 дней до приближения Солнца к лунному узлу и в течение 17 дней после прохождения его через лунный узел может произойти затмение. А если знаки на подвесках ожерелья действительно определяли календарный период, равный продолжительности в сутках драконического года, то становится понятным, почему на поверхности пластины было выгравировано именно 18 змеевидно‑волнистых линий, к которым чаще не добавлялось, чем добавлялось, как счетный знак сквозное отверстие. Каждая «змейка» могла символизировать сутки, когда после прохождения Солнца через лунный увел на 346‑й день драконического года в течение 17 последующих суток в периоды полнолуния и новолуния можно было ожидать лунное или солнечное затмение. Что касается предшествующих вхождению Солнца в лунный узел 17 суток периода затмений, то они, естественно, приходились на соответствующую часть лунок и сквозных отверстий тех, куколкообразных подвесок, на которых завершалось счисление времени по знаковой системе ожерелья.
В‑третьих, поскольку змеевидно‑волнистые линии на пластине подразделяются сквозным отверстием на два блока с неравным количеством знаков в каждом из них (8 и 10), то возникает два возможных варианта суммирования. При одном из них, когда вначале к общей сумме знаков на подвесках ожерелья прибавляется 8, становится очевидным, что тем самым автоматически определяется точная временная граница продолжительности в сутках лунного года:
346 + 8 =354.
Близкое 354 количество суток (с разницей в трое или одни сутки) оказалось и в двух из трех лунных лет ачинской скульптуры – последнем и первом (351 и 355).
Это, однако, не означает, что суммирование следует производить только в таком порядке – 346 + 8. Ведь если суммировать 346 и 10 змеевидно‑волнистых линий, с учетов или без учета сквозного отверстия, то полученное число
346 + 10 (или 11) = 356 (или 357)
совпадет или окажется близким продолжительности в сутках второго лунного года календарной системы ачинской скульптуры – 357.
Отсюда следует, что в годичном лунном календаре, выраженном знаками подвесок ожерелья, можно «проигрывать» варианты лунных лет, близкие по продолжительности записанным на ачинской скульптуре. Для этого необходимо только последовательно, при смене лет, чередовать дополнение к драконическому году, продолжительность которого отражена в сумме знаков на подвесках ожерелья, прибавляя к ней то 8, то 10 (или 11):
1‑й вариант
346 + 8=354
2‑й вариант
346 + 10 (или 11)= 356 (или 357).
Таким образом, в мальтинском и ачинском вариантах фиксируется близкая продолжительность лунных лет и одинаково строгий порядок их смены. Это позволяет говорить о существовании в Сибири в эпоху палеолита единой календарной традиции. И, очевидно, не случайно количество знаков на подвесках ожерелья и объектах, размещенных вне его, точно соответствовало числу суток в годичном тропическом календаре.
Чтобы это предположение стало по‑настоящему обоснованным, следует далее (решив предварительно вопрос о начальной точке отсчета времени по Солнцу, а затем направлении и очередности записи хода светила по лункам и змеевидно‑волнистым линиям) провести совмещение всех этих знаков с конкретным астрономическим календарем. В случае если уже оправдавший себя методический прием столь жесткого контроля опять даст удовлетворительные результаты, то предварительный этап расшифровки знаковой системы ожерелья следует считать завершенным. Правомерность такой интерпретации следует (для пущей убедительности) закрепить определением смыслового значения как орнаментальных композиций в целом, так и отдельных их структур, То есть речь идет о попытке предложить допустимый вариант прочтения палеолитического мифа, зафиксированного в знаковой системе и образах первобытного художественного творчества, и уяснить возможный характер связанных с ним ритуалов или обрядов.
Как показали затем многократные (и в разных вариантах) наложения современных астрономических календарей на знаковую систему подвесок ожерелья и других «украшений», начинать счисление времени рациональнее всего с лунок центральной подвески. Дело тут даже не столько в рациональности (она может быть объявлена категорией субъективной), сколько в жесткой обусловленности, не допускающей «проигрыша» разных вариаций ходов решения проблемы. Ведь знаки размещены по отделам (средняя зона скульптуры и концы) так, что количество их, соответствуя примечательным календарным блокам, позволяет предположить только один вариант определения исходного момента счета времени по Солнцу, а также установления порядка прохода его по структурам того, что обычно воспринимается как орнаментальная композиция на предметах искусства. Это генеральное по значимости обстоятельство, предопределяющее недопустимость какого‑либо иного выбора направления счета времени, обусловливается характерной числовой комбинаторикой количества лунок на поверхности подвески;
90 → 99 → 84.
Начинать, очевидно, следовало с центрального отдела, где количество лунок близко соответствует числу суток в 1/4 тропического года, что при начале и окончании счисления времени но знакам позволит относительно точно зафиксировать моменты одного из равноденствий и следующего за ним солнцестояния. Они‑то как раз и ограничат календарный блок продолжительностью в 90 суток. Ясно, что такой цели нельзя достичь, начиная счисление с блока 84 (будет значительная недостача) или с блока 99 (будет значительный излишек), отчего границы календарного периода останутся неопределенными.
Выбирая порядок счисления, следует обратить внимание и на то важное обстоятельство, что сумма лунок, размещенных в пределах центрального отдела и одного из концов скульптуры, близка знаменательному календарному периоду – продолжительности в сутках времени от момента весеннего до момента осеннего равноденствия:
90 + 99 = 189.
Если учесть, что астрономы определяют продолжительность этого календарного блока как примерно равный 187 суткам, то близость числа, полученного в результате суммирования количества лунок центрального отдела скульптуры, к 99 оказывается очевидной. Результат же другого сочетания при суммировании лунок не отличается желанной близостью к известным календарным блокам. В самом деле, сумма лунок центрального отдела и другого конца скульптуры
90 + 84 = 174
значительно менее точно отражает период от осеннего до весеннего равноденствия (астрономы определяют его как примерно равный 178 суткам). Поскольку, судя по календарной структуре ачинской скульптуры, палеолитическому человеку Сибири была известна разница в количестве суток, составляющих календарные блоки от весеннего равноденствия до осеннего (187) и наоборот (177), то, принимая за данность стремление к точному счислению времени в древнекаменном веке, не остается иного выхода, как приурочить отсчет к моменту весеннего равноденствия, а порядок прохода по лункам отделов подвески принять такой;
90 → 99 → 84.
Совместим, к примеру, 22 марта 1932 года со сквозным отверстием кулона и просчитаем время по всем знакам центральной воны его. Счисление это закончится близко к дням летнего солнцестояния – 19 июня.
Схема наложения астрономического календаря от 22 марта 1932 года по 21 марта 1933 года на знаковую систему подвесок ожерелья, пластины с волнистыми линиями и летящего лебедя.
Продолжим счисление по 99 лункам соответствующего конца подвески. По‑видимому, оно велось сначала но группам, где их размещалось меньше. Рациональность такого предположения определяется следующими соображениями: а) такое значительное событие, как момент накануне летнего солнцестояния, оказался бы связанным с одиночной лункой на конце скульптуры (ostium urethrae externum фаллоса, при восприятии подвески в такой ипостаси); 5) следующие семь лунок могли бы определять примечательный астрономический период, когда Солнце «стояло», то есть восходило и заходило примерно в одних и тех же точках горизонта на востоке и западе, а в полдень поднималось на юге на максимальную высоту; в) период в 11 суток, который выражался лунками овала на противоположном крае этого же конца подвески, слишком велик для явления солнцестояния, чтобы начинать счисление отсюда. Поэтому если предложенное приемлемо, то счисление на этом конце подвески начиналось с одиночной лунки, и она в таком случае определяла день накануне солнцестояния – 20 июня, когда Солнце достигало максимума могущества перед знаменательной в его жизни «остановкой» в дни летнего солнцестояния. Далее проход по лункам осуществлялся в такой последовательности:
7 → 8 → 9 → 10 → 10 → 10 → 11 → 11 → 11 → 11.
Итак, счисление времени на этом конце подвески начиналось 20 июня, в день, близкий периоду солнцестояния, а заканчивалось через 99 суток 26 сентября. Этот день, близкий моменту осеннего равноденствия, весьма наглядно символизировал собой начало периода предзимнего увядания природы перед астрономическим поворотом календаря от лета к зиме.
Не менее значим в календарном плане также и переход или, можно даже сказать, скачок от лунок центрального отдела подвески к концу ее, на котором размещено 99 лунок. Эта очередность подключения отделов при счислении времени, сопровождаемая «скачками», есть также не что иное, как информационный код, сигнализирующий о коренных по значимости событиях, связанных со сменой сезонных циклов. В данном случае скачок в счислении от средней части подвески к концу ее знаменует астрономический поворот от летнего сезона к зимнему. Что касается бросающегося в глаза выхода счисления за пределы тех суток, которые определяют истинный момент осеннего равноденствия (22 или 23 сентября), то этот «перебор» мог быть сделан палеолитическим календаристом преднамеренно и потому, что такой рубеж по‑настоящему устанавливался не столько по Солнцу, что сделать сложно, сколько по более четкому знаку – восходу особо яркой звезды или примечательного созвездия.
Счисление, времени по знаковой системе центральной подвески завершилось после очередного скачка проходом 84 лунок, размещенных на втором её конце. Возникает, однако, вопрос – откуда оно начиналось?
Предлагается вариант, обратный направлению счисления на конце 99, то есть от овала из девяти лунок, примыкающего к среднему отделу скульптуры, и далее к приостренному конусовидному концу с единичной лункой:
9 → 10 → 10 → 10 → 11 → 10 → 8 → 8 → 7 → 1.
Такое решение обусловливается следующим соображением: проход Солнцем момента осеннего, как, впрочем, и весеннего, равноденствия не связан со «стоянием» светила, и потому нет оснований отражать в календаре смену скорости смещения его примечательным уменьшением количества лунок в овалах. Поэтому после завершения счисления по овалам конца 99 (…11 → 11 → 11) будет естественным переход к близким по количеству знаков овалам конца 84 (9 → 10 → 10…). Такое направление счисления позволит объяснить сокращение количества знаков в следующих овалах (…10 → 8 → 8 → 7) стремлением отразить ускорение движения Солнца при приближении к моменту зимнего солнцестояния, а выделение одиночной лунки – желанием подчеркнуть значимость суток, близких зимнему солнцестоянию.
Если предложенный вариант направления счисления по знакам конца 84 приемлем, то оно начиналось 27 сентября (эта дата совмещается с одной из лунок овала 9), а завершалось 19 декабря на единичной лунке за три дня до момента зимнего солнцестояния.
Завершив соотнесение моментов движения светил с лунками центральной подвески, попробуем определить, на какие из структурных подразделений комплекса украшений, связанных с погребением, следует наложить последующие сутки астрономического календаря. Логично предположить, что они, определяя очередной переход (скачок) от одного календарного (сезонного) периода к другому, должны быть связаны прежде всего с лунками и сквозными отверстиями куколкообразных подвесок ожерелья. Но в связи с этим возникает вопрос очередности подключения их к астрономическому календарю. Проблему выбора одного из двух возможных вариантов помогает решить следующее соображение: с помощью знаков первой в ряду 10 → 11 → 14 подвески 10 можно выйти на период завершения зимнего солнцестояния, а также, что, быть может, не менее важно с точки зрения содержания мифа, «записанного» лунками и сквозными отверстиями, на десятимесячный календарь беременности женщины:
273 + 10 = 283.
С выводами, которые могут следовать из такого факта, следует чуть повременить, а пока лишь отметим, что при завершении счета времени на знаках трех, расположенных левее кулона подвесок астрономический календарь должен затем накладываться на знаки подвесок, размещенных правее. По аналогии с принятым в первом случае порядком целесообразно счет здесь вести в такой последовательности:
11 → 13 → 14.
В итоге выясняется, что первая из расположенных левее кулона подвесок определит своими знаками календарный блок от 20 до 29 декабря 1932 года. От начала счисления времени 22 марта это как раз и составляло весьма знаменательный период продолжительностью в 283 дня, то есть точный десятимесячный лунный календарь беременности женщины. Вторая подвеска определяла далее календарный блок от 30 декабря до 9 января 1933 года. От начала счисления это составляло 294 дня. Третья подвеска определяла календарный блок от 10 до 23 января. От начала счисления это составляло 308 суток.
Далее счисление продолжалось по лункам и сквозным отверстиям подвесок, расположенных справа от центральной, в порядке возрастания в них количества знаков, то есть от левой к правой:
11 → 13 → 14.
Знаки на четвертой подвеске соотносятся с календарным блоком с 24 января по 3 февраля (от начала счисления это составляет 319 суток). Пятая подвеска определяла календарный блок от 4 до 16 февраля (от начала счисления это составляет 332 дня), шестая подвеска от 17 февраля до 2 марта (это составляет 346 суток). Следовательно, последний знак этой подвески определял рубеж продолжительности драконического года. Увязывание драконического года со знаковыми элементами только ожерелья – факт замечательный. Для последующих семантических интерпретаций его композиционных частей как некоего целого это обстоятельство должно учитываться и, быть может, играть решающую роль.
Осуществляя затем очередной календарный скачок, продолжим наложение астрономического календаря на знаковые системы других обнаруженных в погребении «предметов искусства»: совместим очередные сутки со змеевидно‑волнистыми линиями вытянуто‑овальной пластины, а именно с восьмью:
346 + 8 = 354.
Эти знаки определяют календарный блок с 3 по 10 марта. Короткая змеевидно‑волнистая линия, следующая за сквозным отверстием, которое в данном случае не учитывалось, поскольку 1933‑й год невисокосный, а также 10 линий, расположенных по другую сторону его, определяют календарный блок с 11 по 20 марта.
Наложение завершается на сквозном отверстии скульптурного изображения летящего лебедя. На этот знак пришлось 21 марта.
Таким образом, операция с наложением астрономического календаря подтверждает оправданность идеи фиксации в лунках, а также в иных знаках, нанесенных на поверхности предметов искусства из мальтинского погребения, лунно‑солнечной календарной системы, которая оказалась в общем сходной по характеру с системой счета времени, представленной орнаментальными структурами ачинской скульптуры. Нельзя, однако, не заметить примечательной специфики мальтинского календаря, отразившейся в начале счисления времени с момента не летнего солнцестояния, а весеннего равноденствия.
В годовом тропическом календаре, зафиксированном знаками на предметах искусства мальтинского погребения, значительно яснее отражена нацеленность на выделение драконических рубежей, что позволяло со скрупулезной точностью следить по ходу лет за смещением лунных узлов. Выделение в годовом календаре очень дробных подразделений, в сущности, беспрецедентное по тщательности разработки для древнейшей эпохи истории человечества, свидетельствует, помимо прочего, о решении палеолитическими календаристами Сибири проблемы предсказания (ожидания?) лунных и солнечных затмений. Ясно, что эти грозные явления, как и цикличность чередования сезонов умирания и возрождения природы, находили отражение в сюжетах мифов людей древнекаменного века Северной Азии. Поэтому не случайным выглядит факт связи отмеченной специфики календаря именно с умершим или насильственно умерщвленным ребенком. Это был, очевидно, календарь жизни, смерти и возрождения.
Очередную, особо сложную тему семантики образов, которые просматриваются в том, что составляет инвентарь погребения, следует предварить выяснением вопроса о возможном отражении в структурах комплекса украшений циклов внутриутробного развития человека и животных. Речь идет о попытке отыскать убедительные доводы, которые подтвердили бы наличие в тех же самых календарно‑астрономических блоках орнамента календарей беременности, то есть произвести специфическое «расслаивание» двух совмещенных календарей – природно‑астрономического и биологического.
Временной период от весеннего равноденствия до зимнего солнцестояния по своей продолжительности в 273 дня близко соответствует циклу беременности женщины. Он в наборе подвесок оказался выраженным числом лунок, размещенных на поверхности лишь одного структурного подразделения ожерелья – центрального. Выделение в орнаментальных структурах ачинской скульптуры периода в 273 дня как цикла беременности женщины выглядело (вне совмещения с женским образом) довольно проблематично. В случае же с ожерельем подобные проблемы снимаются, ибо календарный блок длительностью в 273 дня связан в нем только с одной, и при том четко определенной структурной частью комплекса так называемых украшений, что само по себе полностью исключает сомнения в реальности выделения его палеолитическим календаристом Мальты.
Но особого внимания заслуживает то, что этот блок оказался «наложенным» на поверхность «предмета искусства», который вне каких‑либо сомнений выражал образ беременной женщины. Учитывая исключительную значимость такого факта, чуть отвлечемся от строгой последовательности повествования и задумаемся на мгновение: ведь это же прямо‑таки редкостная по силе в наглядности демонстрация основополагающего художественно‑эстетического принципа пифагорейцев об отражении числом живого объекта природы! В самом деле, Пифагор и его последователи, согласно Аристотелю, не только «все Небо устраивают из чисел», но и вообще число принимают «за начало и в качестве материи для вещей». Логика рассуждений была тут такова: пространственные объекты составляют числа, поскольку они, обладая определенной величиной, сами мыслятся занимающими пространство. Речь здесь шла отнюдь не о том, чтобы посредством обычной геометрической фигуры изобразить то или иное число. Суть в том, что оно само представлялось пифагорейцами пространственно, из чего и следовал озадачивающий многих вывод: тела состоят или складываются из чисел. Аристотель так пояснял этот постулат: «Они говорят, что числа – это вещи; по крайней мере, математические положения они прилагают к телам, как будто тела состоят из этих чисел».
Подобные представления составляли основу так называемой геометрической арифметики самых ранних страниц истории античной математики (первая половина I тысячелетия до нашей эры). Этот, как его определяют историки математики, полуарифметический – полугеометрический способ операций с числами предполагал использование круглых и квадратных камешков одинаковой величины, из которых выкладывались фигуры. Так поступал, согласно Аристотелю, пифагореец Эврит, ученик знаменитого Филолая, составляя из «чисел» не треугольники или четырехугольники, как делали другие, а «формы животных и растений». Изображения их выкладывались камешками, и Эврит определял, какое конкретно число соответствовало, положим, человеку, а какое лошади.
Центральная подвеска ожерелья из погребения Мальты – стилизованный образ беременной женщины и связанное с ним четко определенное число знаков – лунок впервые позволяет представить в реальности существо пифагорейской идеи. На последующих страницах еще предстоит решить, кто была эта женщина – простое земное существо или небесная мифическая богиня, прародительница Вселенной. Но и без этого ясно, что о пифагореизме как специфическом мировоззрении и своеобразной ступени в научном познании мира стоит постоянно помнить при интерпретационном анализе предметов искусства палеолита с наложенными на них числовыми текстами, подлежащими расшифровке.
В связи со всем этим интересно проверить справедливость идеи об отражении в календарном блоке продолжительностью в 273 дня не просто примечательного астрономического периода от весеннего равновесия до зимнего солнцестояния, а и цикл беременности женщины. И нанесенный на центральную подвеску текст в виде знаков должен, по логике вещей, раскрывать ее образно‑семантический смысл.
Отметим, что календарный блок в 273 дня лишь приблизительно соответствует десятимесячному лунному циклу беременности женщины, поскольку он в действительности (согласно современным медицинским справочникам) на целую фазу Луны, то есть на восемь – девять дней, продолжительнее и составляет около 281–282 суток. Но близкий период и выделяется при совмещении количества лунок скульптурного изображения женщины с лунками и отверстием непосредственно соседствующей с нею слева подвески, по знакам которой непременно должен продолжаться счет времени после завершения счисления его по знакам центрального кулона:
273 + 10 = 283.
Небезынтересно в связи с этим обратить внимание и на то, какими фазами Луны и каким «состоянием» Солнца определялся в конце декабря 1932 года этот завершающий период цикла беременности женщины. Он начинался в фазе, близкой к последней четверти, и после «смерти» ночного светила заканчивался сутками, близкими первому серпу народившегося месяца. Солнце в начале этого же периода было накануне своей наибольшей «слабости» перед зимним солнцестоянием, а в конце – «обновленным» или заново «рожденным» дневным светилом начала нового календарного года, когда после нескольких дней «стояния» происходил астрономический поворот от зимы к лету.
Если в принципе верна высказанная выше идея об отражении знаковой системой скульптуры беременной женщины цикла, предшествующего этапу разрешения от бремени, то трудно вообразить более емкое по содержательности, остроумию и изяществу отражение ее в стилизованных образцах искусства. Подвеска 10 предельно экономно и выразительно символизирует то дитя, которое, подобно серпу молодой Луны или обновленного Солнца, появляется из материнского лона в строго предопределенное природой время – через 281–283 дня. Не случайно поэтому сама эта подвеска куколкообразна. В антропоморфных очертаниях ее угадывается, в частности, фигура новорожденного младенца. Это и есть младенец, зачатый в полнолуние, то есть при астрально‑космическом половом акте противопоставленных друг другу в небе Луны и Солнца в знаменательный день весеннего равноденствия, и появившийся на свет, когда на небосклоне в десятый раз по прошествии того события засветился серебристый рог Луны. Она теперь находилась в непосредственной близости от как бы породившего ее «омоложенного» Солнца.
Есть, однако, в антропоморфной фигуре подвески 10, как и в других боковых подвесках ожерелья, деталь, которая со всей очевидностью намекает и на иную, звериную, сущность новорожденного. Речь идет о знаковой системе из лунок и сквозных отверстий, образующих вместе на поверхностях подвесок фигуры в виде двойных спиралей. Они символизировали собой извивающихся змей, возможно – воплощение душ появившихся на свет.
Если, однако, оправдано предположение, что ку‑колкообразная подвеска 10 есть в самом деле рожденное дитя, то, чтобы быть последовательным, следует и остальные подвески ожерелья, как, впрочем, и «предметы искусства», выведенные за пределы его структур, воспринимать в качестве существ, появление на свет которых связано с фактом разрешения от бремени той же женщины, чей образ воплощен в центральной подвеске. Если пока ограничить разговор только ожерельем, то выходит, что женщина порождала шесть существ, воплощенных в предметах искусства в виде куколкообразных подвесок. В этой связи нельзя не обратить внимание на то обстоятельство, что и на ачинской скульптуре лента с 273 знаками тоже сопровождается шестью иными, со значительно меньшим количеством знаков лентами, спирально, в виде змей, извивающимися на поверхности фаллической скульптуры. Таким образом, каким бы ни был календарь мальтинской культуры – близким годовому (ожерелье) или трехлетним лунным, – структуру его обязательно составляли семь элементов – центральный, воплощавший, судя по всему, порождающее начало, и шесть дополнительных, которые символизировали порождаемое.
При решении вопроса, кто были эти порождаемые змеевидные или антропоморфно‑змеевидные существа, возможны по крайней мере два варианта ответа:
1. Это могли быть, судя по числу подвесок, шесть близнецов. Но количество знаков, а следовательно, суток, связанных с куколкообразными подвесками (73), не позволяет допустить, что все они представляли детей человеческого облика. Последних, очевидно, не могло быть более четырех, если исходить из суммарного количества знаков на подвесках 10, 11, 14, расположенных слева от кулона, и подвески 11, расположенной справа. В самом деле, наиболее продолжительный период беременности женщины составляет 320 суток, то есть превосходит цикл в 273 дня приблизительно на 46 суток:
273 + (10 + 11 + 14) + 11 = 319.
Поскольку продолжительность внутриутробного развития у отдельных животных превосходит продолжительность самого длительного периода беременности женщины, подвески 13 и 14 следует считать воплощениями детенышей зверей.
Представление о рождении женщиной не только дитя человеческого, но и детенышей животных не должно удивлять любого, кто знаком с мифологическими сюжетами. И если высказанное предположение о подвесках как символах порождаемых Magna Mater существ человеческих и звериных справедливо, то, может быть, удастся показать, что в реальности питало эту самую, пожалуй, грандиозную из идей первобытных мифов.
Другие подвески из погребения тоже могли символизировать рожденные женщиной существа. В частности, пластина, на знаках которой завершалось счисление двух вариантов лунных лет и срока, близкого продолжительности в сутках тропического года (недостает всего одних суток), могла символизировать рождение Magna Mater таких животных, как лошадь и бизон (продолжительность их внутриутробного развития близка этим периодам). Обращаясь, однако, к скульптуре летящего лебедя, которой завершается комплекс украшений погребенного в Мальте ребенка, можно отклонить такое направление общей интерпретации предметов искусства. В самом деле, разве период выведения птенцов лебедем, на выступах скульптурного изображения которого завершается счисление тропического года, равен 365–366 суткам? Отрицательный ответ предопределен, но он‑то как раз и позволяет обратиться ко второму варианту интерпретации сути образов, которые в скульптурных подвесках воплощали тех, кого рожала Magna Mater.
2. Боковые подвески ожерелья, а также прочие «украшения» воплощали в антропо‑ и зооантропоморфных образах небесные светила. Принципиальная возможность рождения их в физиологически прямом смысле именно таким существом, как Magna Mater, может быть без труда подтвержден