– Так печально закончился наш эксперимент, – говорит Платон, машинально поглаживая шрам на подбородке. – Наши опыты неопровержимо доказали, что резко возросшее магнитное поле может вызвать любые нарушения в работе электроприборов ракеты вплоть… – он замялся на секунду и, справившись с волнением, твердо закончил: – вплоть до катастрофы…
Впервые произнесенное страшное слово повисло в напряженной тишине зала.
– Была разработана программа автоматического изменения курса ракеты и возвращения ее на Землю, – продолжает Платон. – Были приняты, казалось, все меры предосторожности. Кроме одной…
– Какой? – строго спрашивает председатель.
Платой подымает голову.
– Лететь должен был я. Я электронник. Я сам разрабатывал программу, я мог раньше заметить опасность и предотвратить ее. Повторяю: лететь должен был я. И моя вина в том, что я не настоял на этом.
– Простите, товарищ Рубцов, – перебивает его один из членов совета. – Но ведь командира корабля утверждал совет…
– Да. Совет признал нас обоих полностью отвечающими требованиям этого полета. Нам было оказано доверие – самим решить, кому лететь. Я не имел права передоверять такое решение случаю, я должен был настаивать, требовать…
– Товарищ Рубцов, – спрашивает председатель, – вы сказали – «передоверять случаю». При чем здесь случай?
– Мы… бросили жребий…
Лаборатория
Входят Платон, Олег и Валя. Все трое молчаливы и сосредоточенны.
– Здесь? – спрашивает Валя.
– Пусть здесь, – говорит Платон.
Батанов согласно кивает. Валя присаживается к столу. Разрывает пополам листок бумаги.
Платон и Олег в противоположном конце комнаты. Оба взволнованны, хотя и скрывают это. Платон что‑то фальшиво мурлычет. Батанов никак не может раскурить сигарету.
Валя медлит.
– Да не тяни ты! – не выдерживает Платон. – Давай!..
Валя, вздрогнув, придвигает листки. Размашистым «докторским» почерком пишет на одном «лететь», на другом – «оставаться».
Поискав глазами подходящий предмет, берет фарфоровую ступку. Свернув, опускает туда обе записки. Несколько раз встряхивает, потом опускает за спиной руку в ступку.
– Кому? – спрашивает она.
Оба претендента молчат.
– Кому? – повторяет Валя.
Олег молчит.
– Ему… – выдавливает Платон.
Валя вынимает записку. Медленно развертывает ее. Платон, не отрываясь, следит за ней. Батанов занят все еще не раскурившейся сигаретой.
Валя на секунду задерживает взгляд на его лице. Развертывает записку.
– Лететь!..
Зал заседания Астронавтического совета
– …Так решился наш спор, – глухо заканчивает Платон. – Мы доверились случаю… Я не имел права этого делать…
Платон опускается на место. Какой‑то человек, сидящий рядом, участливо пожимает ему руку.
– Не будем сейчас искать виновников… – говорит председатель, но останавливается, обеспокоенный необычно взволнованным видом Вали. – Не будем… – Нет, лицо Вали все‑таки привлекает его внимание. – Валентина Сергеевна, – мягко говорит он, – вы хотите что‑то сказать?
– Да! – Валя поднимается. – Я хочу сказать… Во всем виновата я…
И снова пролетевший по рядам ропот сменяется напряженной тишиной.
– Чтобы все как следует объяснить, я должна рассказать очень много, – говорит Валя. – Может, даже о нес‑скольких годах жизни… Сейчас не время, я понимаю. Расскажу о том, что произошло а последние дни перед отлетом Батанова. Может быть, кому‑нибудь все это покажется несерьезным, но для меня это было очень важно…
Квартира Рубцовых
Воскресное утро. С мерно жужжащим пылесосом в руках Валя проходит по комнате.
Из‑за обитой двери кабинета высовывается голова Платона.
– Валя, мешает…
Валя выключает пылесос.
– Итак, Платон Степанович, – слышится чей‑то голос из кабинета, – первый вопрос: как вы расцениваете…
Валя выходит в переднюю. Вытаскивает из распахнутого стенного шкафа залежавшиеся там вещи. Среди помятых шляп, поломанных зонтиков и картонок ей попадается потертый, видавший виды рюкзак. Валя развертывает его, встряхивает. Сбоку видна полустертая надпись чернильным карандашом: «В. Коновалова». Валя осторожно проводит по ней рукой, вспоминая что‑то… И вдруг, радостно улыбнувшись, бросается в комнату. У дверей кабинета ее останавливает размеренный голос Платона.
– …Настоящий ученый не может носиться с беспочвенными фантазиями, – четко, как будто диктуя, говорит Платон. – Мы руководствуемся объективными показаниями приборов, а не эмоциями…
Валя, прислонившись к неплотно прикрытой двери, слушает голос мужа.
– …Я лично лечу в космос не открывать поселения марсиан, а собирать достоверные данные об одной из ближайших к нам планет. Должен сказать, что львиную долю работы берут на себя автоматы.
В кабинете перед Платоном корреспондент с портативным магнитофоном. Платон уверенно говорит в микрофон:
– Современные автоматы способны принимать гораздо более разумные решения, чем люди. И я предпочту трезвый расчет электронной машины любой самой заманчивой, но не покоящейся на точно проверенных фактах гипотезе…
Валя плотно прикрывает дверь. Идет в переднюю, бросает рюкзак в угол, устало опускается на стул.
Дверь кабинета раскрывается. Рубцов провожает корреспондента. У порога Платон цепляется ногой за рюкзак и едва не падает.
– Черт знает что! Потрясающая способность у женщин хранить всякую рухлядь!
Носком ботинка отбрасывает рюкзак в сторону.
* * *
ГОЛОС ВАЛИ. Накануне решающего заседания совета я уходила из института очень поздно…
В саду перед зданием института густой полумрак весенней ночи. Только в стороне мерцает одинокий огонек папиросы. Валя вглядывается в силуэт человека, сидящего на скамейке.
– Олег?!
Человек подымается. Это Батанов.
– Ты здесь?! Ты давно должен спать!
– Можно, я провожу тебя? – спрашивает Батанов. – Давай пройдемся немного.
Неторопливо идут по ночной улице Олег и Валя.
– «…И раздался гром, – медленно, нараспев говорит Батанов, глядя на звезды. – И взлетел к небу столб пламени, и на расстоянии трехдневных переходов пали ниц люди и закрыли они глаза, дабы не ослепнуть, а когда вновь открыли их – огненный след умчался к далеким звездам…»
Валя в изумлении смотрит на Батанова.
– Что это?!
– Попробуй догадаться сама.
– Похоже на описание старта космического корабля.
– Верно…
– Только почему такой странный стиль?
– Видишь ли – это описание родилось несколько тысячелетий назад… Тогда все ученые были поэтами…
Изумление Вали сменяется почти тревогой. Батанов сегодня не такой, как всегда. Она не узнает этого обычно сухого, строгого человека.
– Это легенда древних майя, – продолжает Батанов.
Олег умолкает.
– Мы пришли…
– У тебя темно… – говорит он. – Все спят… Спит Платон… Его сердце отсчитывает положенные шестьдесят четыре удара в минуту…
– Да… У него очень спокойное сердце…
В голосе Вали звучит чуть заметная горечь.
– До свидания… – говорит Батанов. – Извини, тебе давно пора спать…
– Нет, нет! – протестует Валя. – Знаешь… Я тебя провожу немного…
– Ты?
– Да. Идем…
ВАЛЯ и Олег Батанов идут по ночной Москве.
– …В одной нашей Галактике можно предположить по крайней мере миллион планет, похожих на Землю и населенных разумными существами. Мы все дальше углубляемся в космос. А почему же они не могли когда‑нибудь посещать Землю? Или запустить вокруг Марса искусственные спутники? А я уверен, что они искусственные! – говорит Батанов.
– И давно у тебя эта идея? – спрашивает Валя.
– Давненько… Помнишь? На первом курсе мы возвращались с собрания: ты, Платон и я…
– Помню! – восклицает Валя. – Здесь, у этого столба, нам Платон впервые рассказал тогда о Тунгусском метеорите и Марсе…
– Да… Я еще удивился: электронник – и вдруг Марс, гипотеза писателя Казанцева… Космические корабли… Полет воображения… Удивительно страстно он говорил!..
Валя огляделась вокруг.
– Как это было давно… – задумчиво произносит она. – Как все изменилось… И дома и…
Она поворачивается к Батанову.
– Последние годы мы стали реже видеться… Как‑то дальше друг от друга… Ты давно не отдыхал с нами… Ездил в какой‑то особенный санаторий…
Батанов, улыбнувшись, покачал головой.
– Последние два лета я провел в Сибири…
Он вынимает из кармана какой‑то небольшой темный предмет.
– Помнишь?
У него на ладони – причудливый, свитый в спираль камень. Чья‑то рука нанесла на его поверхность зубцы, похожие на чешую, и тонкую замысловатую резьбу.
Валя осторожно проводит рукой по кольцам каменной змеи, ощупывая тончайшую резьбу. Долгая пауза.
– Олег!.. Я никогда не знала, что ты… – она ищет слово, – ты поэт!
– Нет, – усмехается Батанов, – я физик.
Он пристально смотрит на звездное небо, где ярко горит над горизонтом голубоватая Венера.
– Древние майя утверждали, будто их мудрый вождь пернатый змей – Кетцалкоатль, простившись со своим народом, умчался на небо, и его сердце превратилось в утреннюю звезду…
– В Венеру?
– Да.
– И ты считаешь, что древние индейцы ошиблись? Спутали планеты?
– Это исключено, они были удивительными астрономами…
– Тогда при чем же здесь Марс? Твоя гипотеза…
– По всем расчетам, в 1906 году никакой космический корабль не мог прилететь с Марса. Взаимное расположение планет совершенно исключает это. А в то же время, как ты знаешь, экспедиция Волкова не обнаружила на Венере никаких следов цивилизации…
– Откуда же они прилетали?
– Вот это загадка, которую я хочу разгадать!
Зал заседания совета
Валя продолжает свой рассказ:
– На следующий день совет предложил Батанову и Рубцову самим решить, кто из них поведет корабль. Как вы знаете, они решили бросить жребий. Но было это не совсем так, как рассказал Платон. На самолете лететь должен был Рубцов… Я подменила жребий…
– Что?! – кричит вскочивший со своего места Платон. – Ты подменила жребий?!
* * *
В зале шум. Валя молчит.
– Невероятно! – восклицает Платон. – Поставить под удар важнейшую экспедицию! Это не ребячество!.. Это…
– Погоди, Платон, – останавливает Рубцова выкрик из задних рядов. – Валя права! Лететь должен был Батанов! Это его право!
Журналист Суровцев, размахивая блокнотом, торопливо идет по проходу, не очень связно говоря на ходу:
– Разрешите… Я должен рассказать… Все это не случайно…
– Товарищ Суровцев, – строго произносит председатель, – вы хотите…
– Да… Я хочу… Я должен… Все мы друзья еще по университету. И я должен рассказать сейчас о том, что было ровно десять лет назад.
Зал постепенно успокаивается. Председатель не прерывает журналиста.
– Помните 1961 год? Первый прорыв человека в космос… Подвиг Юрия Гагарина… Весь мир тогда говорил о космических путешествиях… Летом шестьдесят первого года мы вчетвером: Рубцов, Батанов, Валя – тогда она была еще Коновалова – и я отправились в Сибирь на поиски Тунгусского метеорита… Затеял все это Платон, в то время он был яростным сторонником гипотезы писателя Казанцева. Утверждал, что таинственный метеорит был космическим кораблем марсиан… Однако пыла Рубцова хватило ненадолго. Мы не нашли никаких прямых подтверждений этой гипотезы, и через месяц Платон стал ее убежденным противником. Я хочу напомнить о находке Батанова в день нашего отъезда из тайги. Вместе с геологическими образцами Олег притащил тогда в палатку удивительный предмет…
* * *
Перед нами возникает протекшая от дождя парусиновая палатка. В ней четверо друзей. Все они на десять лет моложе. Столпившись вокруг Батанова, они с изумлением рассматривают причудливо свитый в спираль камень. Это та самая статуэтка, которую мы видели в ночном разговоре Батанова и Вали.
– Что это? – тихо спрашивает Валя.
– Не знаю, – говорит Олег. – Я нашел это в корнях вывороченной лиственницы у северо‑восточного вывала…
Суровцев бережно очищает камень от приставших комочков земли.
– Странно… – бормочет он. – Очень странно, но… Нет, это, конечно, невероятно… Мне кажется, что я точно такой же камень однажды видел..
– Где? – спрашивает Валя.
– В Москве.
– На мостовой? – усмехается Платон.
Но Женя не принимает его иронии. Он слишком взволнован.
– Нет… На мексиканской выставке…
– Что?!
– Да, да… Тем было много… всех размеров… Это…
– Ну? – не выдерживает Валя.
– Я боюсь ошибиться, но, по‑моему, это Кетцалкоатль – священный пернатый змей древних индейцев майя!
На мгновение в палатке становится очень тихо. Валя осторожно, как завороженная, проводит рукой по камню, ощупывая тончайшую резьбу.
Первым приходит в себя Платон.
– Какая чепуха! – он отбрасывает статуэтку Олегу. – Возьми свой булыжник…
И снова становится тихо. Олег медленно поднимается, сжимает кулаки.
– Платон! – кидается Валя. – Ребята!.. Вы с ума сошли!
Батанов, тяжело дыша, отступает.
– Извини, Олег… – смущенно говорит Платон. – Я не хотел тебя обидеть. В конце концов все эти статуэтки чепуха… На них не построишь гипотезы.
– Да? А мне казалось, что тебе это легко удается, – бросает Батанов.
– Ну, брось, Олег, – примирительно говорит Платон.
– Мне тоже обидно, что наша экспедиция кончилась ничем!
– А тебе не кажется, – подчеркнуто спокойно произносит Батанов, – что она только начинается?
– Ребята! – кричит Суровцев. – Ребя…
* * *
В зале заседаний совета, прервав свой рассказ на полуслове, стоит Суровцев.
Так же как и все, он смотрит в сторону председателя, пытаясь понять, что сообщает появившийся в зале молодой научный сотрудник.
Академик торопливо встает:
– Товарищи! Только что удалось установить связь. Батанова очень плохо слышно. Сейчас пленку с записью после усиления переключат сюда, на этот зал…
Вскочила Валя.
Подавшись вперед, повернулся к динамику Платон.
Торопливо раскрывает блокнот Суровцев.
Все, притаив дыхание, не отрывают глаз от динамика.
Доносятся треск и шорох космических разрядов… И далекий голос Батанова:
– Земля! Земля! Я – Сокол! Докладываю коротко о событиях с момента перерыва связи…
Кабина ракеты
В ней астронавты примерно в тех же позах, в каких мы видели их перед перерывом связи.
Хэнь сосредоточенно смотрит на пульт, где под стеклянными колпаками судорожно дергаются стрелки приборов.
– Запишите, – отрывисто бросает он Сташевскому. – Девятнадцать часов восемнадцать минут. Напряжение магнитного поля возросло в пять раз…
Батанов устало снимает наушники.
– Земля нас не слышит…
На приборной доске автоматы вычерчивают на ползущих лентах лихорадочные зигзаги.
– Автоматика начинает дурить, – тихо говорит инженер.
– Похоже на историю М‑4 и М‑5, – задумчиво произносит Хэнь. – Сначала там тоже прервалась связь… – он не доканчивает фразы.
– Там были автоматы, – вставляет Сташевский, – а здесь…
И тоже умолкает.
Батанов, внимательно взглянув на молодого инженера, твердо заканчивает:
– Вот именно: тем были автоматы, а здесь мы, люди!
* * *
В черном небе, приближаясь к яркому диску Марса, двигается серебристая точка ракеты…
Кабина ракеты
Бешено пляшут стрелки приборов.
По напряженным лицам астронавтов мечутся блики света от непрерывно мигающих сигнальных лампочек.
– Автоматика на пределе, – говорит Сташевский, тревожно бросая взгляд не командира.
Батанов молчит, не отрывая глаз от приборов.
– Согласно инструкции… – продолжает инженер.
– Не подсказывайте мне, Сташевский, – отзывается Батанов. – Мне хорошо известно, что согласно инструкции в этих условиях я обязан прекратить полет.
– Что?! – вскидывается Хэнь. – Прекратить полет?! Когда я только начал исследования! Никогда в жизни… Это как один глоток умирающему от жажды…
– Так гласит инструкция, – хмуро говорит Батанов. – Если мы не повернем корабль…
– То это сделают автоматы! – заканчивает инженер.
– Да… Автоматика не может работать в таких условиях, – говорит Батанов. – Вы знаете это не хуже меня, профессор… Через несколько минут защитные устройства механически положат нас на обратный, точно рассчитанный курс.
– Олег Александрович, – тревожно восклицает инженер, – на локаторе появился дополнительный импульс!
– Где? – встрепенулся Батанов.
Все трое пристально всматриваются в экран локатора.
На экране пляшут беспорядочные искорки магнитных возмущений. Но время от времени среди них проскакивает яркая вспышка.
– Периодический импульс! – восклицает профессор.
– Он повторяется через каждые две секунды!
– Что же это? – спрашивает Сташевский.
Батанов не отвечает, напряженно вглядываясь в экран.
По экрану локатора снова пробегает загадочная вспышка. И в тот же момент из динамика раздается мелодичный, протяжный звук.
Затаив дыхание астронавты слушают, как из межпланетных далей к ним снова и снова доносится манящий, хрустальный звук, упрямо прорывающийся сквозь треск разрядов.
– Маяк! – радостно вскрикивает Сташевский. – Это же радиомаяк, товарищи! Нас ищут! Это Земля!
– Это не Земля… – медленно произносит Батанов, прислушиваясь к загадочным позывным.
– Как нет? Кто‑то подает сигналы!
– Вот именно… Кто‑то… – негромко отзывается Хэнь.
– Как?! – шепотом произносит опешивший инженер.
Ему никто не отвечает. Все молчат. Только снова и снова звучит сигнал маяка. Батанов вопросительно смотрит на Хэня.
– Это Деймос… – уверенно говорит тот. – Сигналы идут, несомненно, оттуда.
– Очевидно, нас приглашают в гости.
– И причем любезно показывают дорогу, – в тон ему говорит Хэнь, – по вьетнамским обычаям в таком случае отказываться большой грех…
– По русским тоже…
– По польским также, – восклицает Сташевский. – Но автоматы… С минуты на минуту они повернут нас!
Это напоминание заставляет всех опять стать серьезными.
– Есть выход… – наконец говорит командир. – Программу автоматики разрабатывал мой друг, Платон Рубцов. А он всегда был чересчур предусмотрителен.
– Вы полагаете, он мог передать это достойное уважения качество своему детищу? – подхватывает Хэнь.
– Возможно, – соглашается Батанов. – У меня даже есть основания полагать, что это именно так.
Он переводит взгляд на приборы, неистовствующие под влиянием магнитного поля.
– Принимаю такое решение, – говорит Батанов. – Мы выключаем автоматику наведения корабля. Идем на посадку на Деймос. Диаметр его всего восемь километров. Сила тяжести на нем фактически отсутствует. Для обратного взлета нам потребуется гораздо меньше энергии, чем для взлета с Марса, если бы мы стали садиться на эту планету. А резерв энергии нам очень пригодится, – когда придется на обратном пути пробивать этот проклятый магнитный пояс. Так? Возражений нет?
– Нет, – первым торопливо отвечает инженер.
– Инженер Сташевский, – командует Батанов, – контроль за двигателями. Профессор Хэнь! Подготовьте расчетные данные.
– Есть! – неожиданно строго отзывается профессор.
Он уступает Батанову свое место. Олег садится перед пультом.
– Выключить автоматику наведения, – спокойно произносит он.
Астронавты снова, как при старте, лежат в креслах с откинутыми спинками.
Безжизненно замерли стрелки отключенных приборов.
По экрану локатора продолжают проскальзывать импульсы маяка.
– Внимание! – командует Батанов. – Даю торможение!..
Все возрастающая сила тяжести вдавливает голову профессора Хэня в губчатую подушку кресла.
Медленно, с большими усилиями протянув руку, Батанов поворачивает небольшой штурвал на пульте.
Диск Марса на экране начинает медленно смещаться влево, а справа у края экрана возникает мигающее импульсами маяка пятнышко Деймоса.
На маленьком экране высотомера с негромким звонком выскакивают цифры: 2 000 километров.
– Отлично, Олег! – с трудом выговаривает Хэнь. – Мы выходим… точно… на орбиту Деймоса…
До крови закусив губы, Батанов продолжает поворачивать рукоятки на пульте.
На экране бокового локатора в разрывах сверкающих туч мелькает поверхность Марса.
– Третьего круга… я не выдержу, – еле произносит Батанов. – Владик… переключаю управление на вас… Не теряйте маяк.
– Есть! – отвечает Сташевский и начинает подтягиваться к пульту.
На альтиметре меняются цифры: 600… 500…
Батанов лежит, откинув голову. Глаза у него закрыты, только вздрагивают от напряжения веки.
Сташевский пытается повернуть штурвал. Рука у него срывается.
На высотомере – 300 километров…
Батанов пытается дотянуться до штурвала.
На циферблате – 200 километров.
– Поле исчезло! – вскрикивает Хэнь, широко открыв удивленные глаза. – Они сняли магнитное поле! Включаю автоматику!
Ожили стрелки приборов на пульте. Облегченно вздыхает Батанов.
Обессиленный инженер отпускает штурвал и откидывается в кресле.
Стремительно приближающийся диск Деймоса занимает уже почти весь экран локатора…
Темнота
Раздается металлический скрежет, потом наступает тишина.
Слабый свет аварийной лампочки освещает каюту ракеты. Все трое астронавтов, приподнявшись в своих креслах насколько позволяют ремни, осматриваются вокруг.
– Авария? – спрашивает профессор Хэнь.
– Нет, – говорит Батанов. – Просто автомат отключил основную сеть на случай пожара. Сейчас проверим.
Он нажимает кнопку, и загораются все лампы.
– Мы приземлились? – слышится голос Сташевского.
– Кажется, – отзывается Хэнь, – если это слово подходит к спутнику Марса.
– Сейчас осмотримся, – говорит Батанов, отстегивая часть ремней и придвигаясь к пульту управления.
– Смотрите, поле опять возникло! – восклицает Хэнь, показывая на далеко отклонившуюся вправо на шкале стрелку магнитометра.
Хэнь и Батанов переглядываются.
– Поле, несомненно, искусственного происхождения, – говорит Батанов. – «Они» выключили его, чтобы не мешать нашей посадке, а теперь включили вновь. Очевидно, это какой‑то особый вид маяка для наводки кораблей.
Кажется, что экран очень долго не загорается. Но вот на нем проступает небо, усыпанное звездами, и уходящая вдаль темная равнина. Она совершенно пустынна и плоска, как доска стола. Горизонт непривычно близок. Шарообразность этой странной планеты, так сказать, ощутима взглядом.
– Идеально ровная поверхность, – говорит Батанов.
– И никаких следов почвы. Как бильярдный шар…
Они снова впиваются глазами в мерцающий экран. Повинуясь повороту штурвала на пульте, камера медленно панорамирует.
Невольно издав какие‑то односложные восклицания, все трое подаются к экрану.
На фоне звездного неба отчетливо виден силуэт какого‑то странного ажурного сооружения.
– Надо выходить, – решительно говорит Батанов. – Деймос явно искусственный спутник. Он построен чело… разумными руками, – поправляется он.
– Но всем покидать ракету нельзя, – тихо произносит Хэнь.
Они обмениваются внимательными, вопрошающими взглядами.
– Сначала пойдем мы с вами, – решает командир.
* * *
В ярких лучах солнца на фоне черного неба сверкает борт ракеты. Многомиллионный путь сквозь космические просторы оставил на нем шрамы и багровые потеки окалины.
Медленно открывается люк, из него выглядывает Батанов.
Не легко решиться шагнуть в пустоту, прямо в черное небо, все усеянное звездами. Мы видим эту удивительную картину, как бы выглядывая вместе с Хэнем из‑за плеча Батанова.
Но вот, преодолев минутное колебание, Батанов решительно отталкивается от стенки ракеты и, отлетев на некоторое расстояние от нее, повисает в пустоте. Тонкий трос связывает человека с ракетой, но висит свободно, не натягиваясь – ведь в этом мире тяжести не существует.
В одной руке Батанов держит какой‑то большой шар. Прикинув взглядом расстояние, Батанов неожиданно резким движением отбрасывает шар в сторону, а сам отлетает в противоположную – прямо к поверхности Деймоса.
* * *
В опустевшей кабине одиноко сидит перед экраном Сташевский. Пальцы его крепко вцепились в подлокотник кресла.
Возле ажурной вышки на экране появляются два силуэта людей в знакомых круглых шлемах – сначала один, потом второй.
Вот они уже стоят рядом и смотрят в сторону ракеты.
Инженер облегченно вздыхает и откидывается в кресле. На миг он закрывает уставшие глаза, потом снова придвигается к экрану.
* * *
Батанов и его спутник стоят на небольшой площадке, огражденной невысокими перилами. Батанов пытается понять, из какого материала сделано это сооружение. Скорее всего какой‑то неизвестный вид пластмассы.
Пологая лесенка ведет на другую площадку, повисшую над звездной бездной. Переглянувшись, Батанов и Хэнь начинают осторожно спускаться по этой лесенке…
* * *
Они входят в просторную комнату, всю переднюю стену которой занимает громадный серебристый экран.
И в тот же миг мягким светом озаряется экран, на фоне которого чернеют застывшие силуэты наших героев.
Экран приближается, занимая весь кадр, и на нем под звуки непривычной, странной для нашего уха, но мелодичной музыки возникает картина звездного неба.
– Наша Галактика, но только взята немножко под другим углом, – произносит Хэнь.
Одна из звездочек на экране начинает мигать, то загораясь, то угасая. Возле нее возникает коротенькая надпись какими‑то загадочными значками. Видимо, это названия планет на языке неведомых нам существ, построивших этот искусственный спутник.
Потом от звездочки отделяется крошечная светящаяся стрелка и медленно плывет по схеме, вытягивая за собой светящуюся пунктирную линию. Линия тянется в тот уголок схемы, где мы узнаем знакомую картину десяти планет.
– Они летят к нам! – восклицает Батанов. – Вот Солнце, Земля, Марс…
Схема нашей солнечной системы увеличивается, занимая весь экран.
– 1908 год! – взволнованно говорит Батанов. – Именно таким было положение планет летом 1908 года, когда произошла катастрофа в тунгусской тайге! Я столько раз рисовал эту схему! Но откуда они полетят? С Марса в тот год прилететь было невозможно!
Светящийся пунктир прокладывает на схеме трассу с Деймоса на Венеру, а потом от Венеры к Земле.
– Вот оно, недостающее звено! – восклицает Батанов. – Они залетали на Венеру!
Шар, изображающий нашу планету, стремительно приближается. Рядом с ним на экране знакомая нам статуэтка Кетцалкоатля и какое‑то слово, изображенное уже не загадочными, а причудливыми буквами‑рисунками на языке древних майя.
– Земля! – восклицает Батанов. – Это название Земли на языке древних майя!
Изображение на экране исчезает. Мягкий свет снова заливает комнату.
– Да, прав был Андерсен, когда сказал, что нет сказок лучше тех, что придумывает сама жизнь… – задумчиво произносит Хэнь. – Статуэтка, несомненно, та самая… ваш талисман… Значит, «они» прилетали на Землю и раньше. Это может объяснить многие загадки древних цивилизаций.
– Да! И больше того, вероятно, «они» увезли с собой несколько индейцев племени майя, встреченных в месте посадки! – возбужденно подхватывает Батанов. – Иначе как же объяснить эти надписи на языке древних майя?
– Возможно… Потомки людей сохранили в чужом мире свой родной язык, память о далекой родине… И, быть может, в 1908 году кто‑то из потомков землян и вел этот корабль. Посетив Венеру, он не удержался и решил заглянуть на Землю, подчиняясь властному зову…
– Зов Земли… – тихо произносит Батанов.
Минуту космонавты молчат, поглощенные своими думами. Наконец Хэнь нарушает молчание:
– Но откуда они прилетали? Где родина неведомых космонавтов?
– Узнаем! Теперь узнаем! – весело отзывается Батанов. – Достаточно только расшифровать надписи и разобраться в схемах. Во всяком случае, уже ясно: Деймос они построили как своеобразную базу для изучения нашей солнечной системы. Теперь…
– Теперь меня особенно интересует Деймос. Что там внутри?
Хэнь подходит к одной из дверей и пытается ее открыть. Она не поддается. Хэнь снимает с плеча портативный электрорезак.
– Что вы собираетесь делать? – настораживается Батанов.
– Попробовать разобраться в источнике магнитного поля… И потом там могут быть какие‑то документы, карты, книги…
Батанов задумывается.
– Это трудная задача, профессор, – произносит он наконец. – Мы ничего не знаем о внутреннем устройстве Деймоса. Перед нами открываются только те двери, которые создатели Деймоса пожелали открыть. А что будет, если полезем внутрь этой сложнейшей планеты‑автомата?
– Но рискнуть стоит! – настойчиво говорит Хэнь. – Ведь рискнули «они», – профессор кивает в сторону потухшего экрана, – шестьдесят лет назад! Разве можем мы вернуться на Землю, не узнав, как устроено это изумительное сооружение?
Он подносит к двери лезвие резака, включает напряжение…
Из‑под раскаленного лезвия падают тяжелые капли расплавленной пластмассы и металла…
Напряженные лица астронавтов…
Батанов толкает дверь, потом еще раз, посильнее…
Ее створки распахиваются… За дверью темно, но тут же автоматически включаются сильные лампы, спрятанные где‑то под потолком…
* * *
И вместе с нашими героями мы видим громадный зал, похожий на машинный зал большой электростанции или современного завода‑автомата. Мы видим его сверху, с небольшой металлической площадки. От нее вниз спускается странная лестница без ступенек, но с перилами – вроде «горок», какие устраивают в детских парках. Ступеньки не нужны в этом мире без тяжести.
Переглянувшись с Батановым, профессор начинает осторожно, но решительно опускаться в зал.
* * *
Опять падают раскаленные капли из‑под лезвия резака.
* * *
Батанов и Хэнь осторожно пробираются среди каких‑то исполинских масляных выключателей и трансформаторов. Невесомость то и дело заставляет их путаться в паутине проводов.
На стенде при этом начинают тревожно мигать сигнальные лампочки.
– Осторожно! – говорит Хэнь, хватая Батанова за плечо.
* * *
Другой зал с громадными непонятными аппаратами и приборами.
Батанов тщательно составляет его план в блокноте, где схематически изображен весь их путь с Хэнем в загадочных недрах Деймоса.
* * *
Оставив Батанова одного, Хэнь проходит в соседнюю комнату.
Батанов по‑прежнему занят пометками в блокноте.
И вдруг… все скрывает из глаз слепящая вспышка и наступившая вслед за ней полная, непроницаемая тьма…
– Хэнь! Хэнь! – кричит в темноте Батанов.
Тишина.
Дрожащий, прыгающий из стороны в сторону яркий луч прожектора в руках Батанова прорезает тьму. Батанов бежит в ту сторону, куда ушел Хэнь. Луч света вырывает из темноты исковерканные взрывом остатки машин, скрюченные стальные балки, оборванные провода…
А на стене – навеки отпечатавшуюся тень Хэня, протянувшего руку к Неведомому…
Кабина ракеты
У пульта сидит Батанов. Его лицо осунулось, постарело. Невидящим взглядом он смотрит на лежащую перед ним фотографию: на ней Хэнь и две девочки в пестрых саронгах.
Сзади уронил голову на стол Сташевский. Его плечи вздрагивают.
– Возьмите себя в руки, Владик, – не оборачиваясь, говорит командир. – Надо немедленно передать сообщение на Землю.
– Хорошо, – безучастно отзывается инженер.
Батанов поворачивается, пристально смотрит на товарища.
– Чтобы пробить магнитный пояс, – медленно произносит он, – нам придется израсходовать всю энергию двигателей…
Сташевский подымает голову.
– Но… Но тогда….
– Тогда, – неумолимо заканчивает Батанов, – мы останемся здесь…
– На Деймосе?
– Да.
– Почему?! Ведь мы вернемся и сами все расскажем… Пусть на Земле узнают на несколько месяцев позже…
Батанов подымается. Мягко кладет руку на плечо товарища.
– Отправляясь в этот полет, каждый из нас хорошо понимал, что его ожидает. Все может быть на обратном пути: столкновение с метеоритом, отклонение от правильного курса из‑за неполадки приборов, неудачная посадка…
– Как это случилось с их кораблем в сибирской тайге, – тихо добавляет Сташевский.
– Да. Рисковать мы не имеем права, – твердо произносит Батанов, глядя на фотографию Хэня. – Мы обязаны сообщить на Землю о нашем открытии. Даже… даже ценой космического плена. Давайте решать.
– Все ясно, что решать! – отвечает инженер.
Батанов останавливает его:
– Не надо спешить, Владик. Подумайте… Здесь я не могу приказывать…
И опять наступает тишина.
Задумчивы лица космонавтов.
И мы как бы видим на миг, о чем вспоминает в эту решающую минуту каждый из них…
* * *
Олегу Батанову вспоминается маленькая палатка на таежной опушке… Скалистый берег моря, в который бьет волна, вздымая тучу сверкающих брызг… Березка на вершине холма – простые земные пейзажи.
А молодой инженер видит отражение тихого уголка парка на берегу какого‑то пруда, две неясные фигуры.
И явственно звучит в ушах родной голос:
– Мой коханый…
И снова фотография Хэня с дочерьми. Он как бы тоже принимает участие в этом решении…
Инженер кладет руку на штурвал запуска двигателей.
– Я готов!
– Включайте! – помедлив, командует Батанов.
Инженер поворачивает штурвал.
На пульте перед Батановым загорается лампочка.
Подтянув к себе микрофон, Олег начинает вызывать:
– Земля, Земля! Я – Сокол! Я – Сокол. Я – Сокол!..
* * *
Голос Батанова звучит из мощного динамика в штабе перелета:
– …Все добытые материалы и схема внутренних переходов Деймоса будут храниться в пилотской кабине в сейфе Б. Принимаем меры, чтобы обезопасить пленку от магнитного воздействия… Запас энергии иссякает, передачу заканчиваю. Шлем привет всем людям Земли! Батанов…
И после короткой паузы, заполненной треском и шорохами космических разрядов, добавляет:
– До свидания, Земля!