Так начиналась вторая оборона Севастополя.
Началась героическая оборона Севастополя 30 октября 1941 года. Первой вступила в бой с врагом расположенная в районе д. Николаевка четырехорудийная 102-мм батарея береговой обороны Черноморского флота № 54 (командир лейтенант И. И. Заика, военком политрук С. П. Муляр). В 16 ч 35 мин батарея открыла огонь по мотопехоте и танкам бригады Вернера Циглера, прорвавшимся из района г. Саки вдоль морского побережья. За несколько часов батарея выпустила по направлению врага 62 снаряда, чем был нанесен значительный урон его технике и личному составу. Через два часа батарея вновь открыла огонь по новой колонне, состоящей из автомашин, бронетранспортеров и бронемашин.
Так в самом начале план взятия Севастополя сходу, коротким ударом, затрещал по швам. Четыре дня немецкие вояки вместо “победоносного” наступления боролась с батареей, которая появилась накануне штурма на плохо оборудованной позиции. Да и вооружена батарея была четырьмя списанными орудиями 102 мм Б-2, находившихся почти три года в утилизации артзавода г. Севастополя, ранее стоявших на крейсере «Красный Кавказ». Орудия располагались на расстоянии 80 метров друг от друга, и были сооружены на деревянных площадках. В виду небольшого калибра основных орудий батареи, главной ее задачей было противостоять высадке десантных войск наступающего противника. Гарнизон батареи состоял из 150 человек личного состава, это в основном были молодые парни в возрасте до 22 лет. Основной состав батареи составляли курсанты младших курсов Севастопольского училища береговой обороны им. ЛКСМУ.
По разным данным за три дня боев на открытой огневой позиции, без надлежащего пехотного прикрытия, выпустив около 1 200 снарядов по противнику, 54-я батарея, по советским данным, уничтожила 15 средних немецких танков, тяжелый танк с 76 мм орудием, 7 автомашин с пехотой, трактор с орудием, автоцистерну и до 700 солдат противника.
Провал первого штурма, который предполагал взятие Главной военно-морской базы Черноморского флота сходу, настолько был ошеломляющим для немецкого командования, что командующий немецкой армии Э. фон Манштейн в своих мемуарах утверждает, что немецкой армией было осуществлено два штурма, а первый штурм был всего лишь попыткой захвата города сходу. Очень не хотелось ему, чтобы провал его планов под Севастополем, испортил общую картину вполне успешной военной компании в Крыму. И в этом большая заслуга на начальном этапе 54-й батареи, а после 11 ноября 1941 года- 19-й.
Выписка
Из главы «Константиновский равелин»
Петра Сажина «Севастопольская хроника»
…29 октября 1941 года 11-я немецкая армия генерала Эриха фон Манштейна смяла нашу оборону в Крыму в районе Ишуни и вторглась на полуостров.
Сильная, отлично вооруженная, хмельная от предыдущих побед и предстоящих радостей (фюрер обещал наиболее отличившимся подарить виллы на Черноморском побережье), гитлеровская армия с беспечной наглостью, как вода, прорвавшая плотину, растекалась по крымским степям в двух направлениях: к Главной базе Черноморского флота – Севастополю и в сторону Керчи и Феодосии.
Гитлер приказал овладеть Севастополем 1 ноября, то есть через семьдесят два часа после вторжения 11-й армии в Крым.
Приказ этот не был выполнен. С другого генерала Гитлер, пожалуй, сорвал бы погоны, но фон Манштейн – герой французского похода, кавалер рыцарского креста, один из «виновников» торжества в Компьене.
Гитлер недоумевал.
Фон Манштейн тоже недоумевал, ведь здесь он действовал так же, как в сороковом году во Франции: «Танки рвут линию обороны противника, отсекают его живую силу и отдают на съедение пехоте. А сами – вперед! Только вперед!»
Операция была продумана с особым тщанием: для захвата Севастополя, причем молниеносного, был выделен лучший армейский корпус. Ему придана специализированная моторизованная бригада генерала Циглера, которая должна была выполнять роль тарана.
Прием, или, как говорят военные, тактика, уже проверенная: так действовали в Судетах, в Польше, во Франции и так начали войну против Советского Союза 22 июня 1941 года.
И дело шло вначале отлично. Прорвав наши позиции у Ишуни, гитлеровцы ринулись через степи Крыма
Впереди синели горы, над которыми плыли облака. Горы и облака манили к себе, ведь там, за этими горами, Южный берег, там их ждало «Дер герлихе Шварцзее кюстэ!».
Правда, сезон пляжей уже кончался. Но ничего, кожа у солдат закалена в походах, как слоновья шкура, – они еще покупаются в Шварцзее!
Манштейн бросил армейский корпус на Евпаторию, Саки и в долины Альмы и Качи – в Севастополь решил входить тем же путем, каким в 1854 году двигался французский главнокомандующий маршал Сент-Арно.
Немцы любят исторические аналогии и даты.
Здесь, в долине Альмы и Качи, высаживался англо-французский десант. Здесь было первое сражение севастопольской обороны 1854–1855 годов, сражение, вошедшее в историю как альминское, сражение, в котором был потерян «агреман» на звание полководца князем Меншиковым.
Значит, все было точно рассчитано и в историческом и в военном аспектах. Фон Манштейн мог бы заказывать молебен за успех.
Однако у Николаевки (это село лежит недалеко от места высадки англо-французов) моторизованная бригада генерала Циглера и следовавший за нею вплотную армейский корпус были остановлены орудийным выстрелом с батареи береговой обороны Главной базы Черноморского флота.
Человека, который остановил бригаду Циглера, звали Иваном Ивановичем Заикой.
Он задержал немцев не для минутного ошеломления: четыре дня батарея со штатом в сто двадцать человек вела смертельный бой с силами, превосходившими ее во много раз! Это произошло 30 октября 1941 года в 16 часов 35 минут – с этого времени и пошла героическая оборона Севастополя, длившаяся двести пятьдесят дней.
Гитлеровцы были взбешены этим неожиданным сопротивлением: по их разведданным, здесь никакой батареи не было. Откуда она взялась?
Но в конце концов вопрос о происхождении батареи не был главным – подавить ее было главной задачей бригады Циглера. И на батарею, которой командовал лейтенант Иван Иванович Заика, был обрушен огонь всех средств наступающего противника.
В отражении атак противника, почти не прекращавшихся ни днем, ни ночью, принимали участие и жены военнослужащих. А жена лейтенанта Заики, Валентина Герасимовна, работавшая до этого события на медпункте деревни Николаевка, была в эти дни и за хирурга, и за медсестру, и за санитарку.
Через четыре дня, расстреляв весь боезапас и лишившись связи, оставшиеся в живых артиллеристы покинули почти дотла разрушенную батарею и, укрываясь у местных жителей, рассредоточение пробирались к Севастополю.
Об артиллеристах 54-й батареи и об их командире Иване Ивановиче Заике не было никаких известий.
Связь с батареей оборвалась 2 ноября к исходу четвертого, последнего дня смертельной битвы артиллеристов 54-й батареи: в пять часов сорок пять минут вечера Заика передал в Севастополь:
«Связь кончаю! Батарея атакована и окружена! Прощайте!»
Эта радиограмма была как последний вздох умирающего. Напрасно «ювелиры эфира» – радисты-виртуозы из штабов береговой обороны, из штаба дивизиона, а также радисты 30-й и 35-й артиллерийских батарей береговой обороны скрупулезно обыскивали эфир: им не удалось поймать позывные Николая Дубецкого – радиста 54-й батареи!
Как впоследствии стало известно, через пятнадцать минут после этой радиограммы батарея была уже в руках у противника. Лишь на отдельных участках ее территории тяжелораненые и охваченные яростью краснофлотцы сражались до последней капли крови.
(Примечание. Сохранилось письмо, датированное 28.04.1989 года, написанное летчиком 2-й эскадрильи 18 штурмового авиаполка ВВС Черноморского флота Борисовым, в адрес Колотовой Э.В. - бывшей учительницы Николаевской общеобразовательной школы.
В письме летчик Борисов пишет следующее: «При обороне г. Севастополя, я был летчиком 2й эскадрильи 18-го штурмового авиаполка ВВС Черноморского флота (позже этот полк стал 8-м Гвардейским авиаполком). 2 ноября 1941 года наша 2-я эскадрилья получила задание штурмовым ударом по врагу поддержать в Николаевке 54 батарею. Когда мы на самолетах появились над 54 батареей то увидели с воздуха рукопашный бой батарейцев с фашистами и командир нашей эскадрильи решил не бомбить и не стрелять из пушек и пулеметов по врагу, так как при рукопашных боях будет убито и много наших батарейцев. Поэтому мы начали бомбить и стрелять из пушек и пулеметов по вражеским войскам, двигавшимся по дороге от села Ивановки к Симферополю».
Что же сталось с теми, кто ушел с батареи буквально под носом у фашистов? Какая судьба постигла Ивана Ивановича Заику, его жену Валентину Герасимовну, четверо суток не покидавшую землянку, в которой она, плача, перевязывала раненых и пыталась спасать умирающих?
Ответить на это никто не мог. Да и к тому же война с каждым днем не только разгоралась, но и расширялась: то у одного, то у другого рубежа вспыхивали кровавые бои, а в боях, как известно, не считают раны.
Будучи в Севастополе в сентябре и октябре 1941 года, я еще ничего не знал о лейтенанте Заике и его батарее – она в то время еще строилась.
В июне 1942 года в период третьего штурма Севастополя командующий сухопутными силами севастопольской обороны генерал-майор Иван Ефимович Петров познакомил меня на своем командном пункте, в Карантинной бухте, с комендантом береговой обороны Черноморского флота генерал-майором П. А. Моргуновым.
Я воспользовался благоприятным случаем и взял у генерала Моргунова интервью. Это на редкость интересный и интеллигентный человек. Артиллеристы шутливо называли его «Зевсом»-громовержцем, – генерал держал в своих руках всю береговую артиллерию на Черном море.
Вот тогда, тридцать лет тому назад, я впервые узнал о подвиге артиллериста 54-й батареи. Генерал очень тепло говорил о лейтенанте Заике, которого он сам назначил на эту батарею в июле 1941 года, когда она существовала лишь в приказе да «на кальке». Заике пришлось строить ее. И она была построена в немыслимо короткий срок – к пятнадцатому октября того же года! Через две недели после испытаний и пробных стрельб батарея первой (из береговых батарей, охранявших подступы к Главной базе) вступила в бой, и этот бой стал началом обороны Севастополя.
Больше о Заике я ничего не знал. Многие считали его погибшим, и в этом как будто не было ошибки – уйдя с батареи, он так и не появился в Севастополе. Некоторые летописцы обороны Севастополя сочли этот вариант единственным. Так ли было на самом деле?
…В тысяча девятьсот шестьдесят девятом году Севастополь праздновал двадцатипятилетие освобождения.
В город съехалось четыре тысячи гостей, и среди них сто двадцать Героев Советского Союза и двадцать Героев Социалистического Труда.
Вечером в Доме офицеров состоялось торжественное заседание. Рядом со мной оказался невысокий, плотный мужчина с супругой. Слева мой друг, севастопольский журналист. Заседание еще не начиналось, и гости переговаривались, вспоминая «битвы, где вместе рубились они».
В зале сидело много как будто виденных, но не узнаваемых людей – двадцать пять срок не малый: одни поседели, другие сильно огрузли и раздались.
Однако я легко узнал бывшего командира «СК-025» старшего лейтенанта Сивенко – экипаж его свершил героический подвиг и был награжден президентом США; не изменился почти контр-адмирал Оскар Жуковский – бывший начальник оперативного отдела штаба Черноморского флота и бывший член военного совета Черноморского флота, вице-адмирал, Герой Советского Союза Николай Михайлович Кулаков, человек, всегда легко находивший контакты и с матросами и с нашим братом – журналистами, тоже не поддался действию времени. Постарел и несколько усох бывший командующий Черноморским флотом адмирал Октябрьский, явившийся на это торжество, как говорится, при полном параде и с Золотой Звездой Героя Советского Союза…
Заседание вот-вот должно было начаться, когда мой друг неожиданно спросил:
– А ты знаком с Заикой?
– Нет, – машинально ответил я.
– Могу познакомить…
– То есть как познакомить? – Я сердито повернулся к нему и выговорил: – Не к месту шутки твои! Ты же знаешь, что он…
– Сидит рядом с тобой…
Я посмотрел вправо на невысокого мужчину. Тот, улыбаясь, сказал:
– Заика Иван Иванович…
…
Заика, как и всегда, когда ему удается попасть в Севастополь, ездил в Николаевку, где некогда стояла его батарея, – там дорогие могилы батарейцев. Время пока бессильно перед ним. Слушая его, я дивлюсь не столько тому, что перенес Иван Иванович за свою жизнь, а тому, каким образом в 1941 году двадцатидвухлетний лейтенант Заика сумел построить за два с небольшим месяца четырехорудийную батарею со всеми службами (башнями, погребами, кубриками, столовыми и т. д. и т. п.), необходимыми для жизни и боевых действий ста двадцати батарейцев!
Построить и провести пробные стрельбы по морским и наземным целям. Надо сказать, что и этим не ограничилось дело; перед батареей была еще оборудована и сухопутная оборона: вырыты противотанковые рвы, натянута колючая проволока, заминированы большие полосы земли, оборудованы ячейки для стрелков с глубокими нишами, для бутылок с горючей смесью, для гранат и боезапаса. И все это «хозяйство лейтенанта Заики» сверху было накрыто, чтобы не заметила воздушная разведка противника, рыбацкой сетью. А для того чтобы сбить противника со следа, на небольшом расстоянии от настоящей батареи была возведена ложная…
Принято исследование характера героя начинать с его детства. Таков опыт и закон логики. Кстати, биографии большинства героев Отечественной войны очень схожи, это либо дети, либо ровесники революции. И Заика родился в 1918 году на Днепре, в Кременчуге. Ему было всего три года, когда сыпной тиф унес отца – сотрудника местной Чека. В четырнадцать Ивану пришлось пойти на завод, где он становится слесарем-инструментальщиком.
1936 год оказался счастливым для многих комсомольцев – начался массовый призыв на флот. Получил путевку и Заика. Он попал в Севастопольское военно-морское училище береговой обороны имени ЛКСМУ.
Учился Заика с прилежанием, а практику – артиллерийскую стрельбу – любил какой-то ненасытной любовью.
Перед выпуском из училища ему, как самому прилежному и незаурядному воспитаннику, командование устроило серьезное и ответственное испытание: курсант Заика должен был провести показательные стрельбы по быстродвижущейся морской цели. Причем с применением новых правил. (Примечание-не исключено, что эти стрельбы Заика проводил на 19-й батарее).
Заика волновался, хотя на нем следов этого волнения не было видно – он умел держаться, но голос чуть-чуть присел. Поэтому, прежде чем подать команду, приходилось слегка прокашливаться.
Такое с ним было лишь на первых учебных стрельбах. Но тогда – понятно: «первый раз в первый класс»!
А теперь что заставило волноваться?
Условия.
Ему было предложено самому подготовить и самому провести стрельбы. И не простые, а показательные для артиллеристов береговой обороны Севастополя и для курсантов выпускного курса.
В добавление ко всему этому начальства прибыло – туча!
Стрельбы были проведены отлично: командование дало Заике высший балл: и за организацию, и за результаты стрельб.
После этого ответственного экзамена он единственный из всего курса был назначен прямо с училищной скамьи помощником командира на береговую батарею № 2.
Службой лейтенант Заика был доволен.
А когда началась оборона Одессы, на флоте разразилась «рапортная буря» – моряки с эскадры и береговых частей, не участвовавшие в боях, завалили штабы рапортами с просьбами отправить их на фронт.
Как-то в разговоре с дивизионным начальством и Заика обмолвился об этом: мол, нельзя ли отпустить его. И вдруг в конце июля неожиданный вызов к генералу Моргунову.
Лейтенант был смущен и взволнован, когда входил в кабинет к командующему артиллерией береговой обороны. Тот заметил это, улыбнулся и пригласил сесть, спросил о самочувствии, о службе. Заика был всем доволен и поэтому отвечал кратко, по-военному. О мечте же своей – попасть на фронт – не сказал ни слова: решил послушать, зачем его пригласили в этот кабинет.
Генерал ласково посмотрел на Заику: ему нравился этот крепыш, а вот правильно ли он делает, что назначает его командиром новой батареи? Не рано ли? По плечу ли ему будет: и строительство батареи, и одновременное формирование? Сам-то он знает, какое это нелегкое дело. Нелегкое в мирное время, когда людей сколько хочешь, а теперь уже второй месяц война идет… Одной земли сколько надо перелопатить!
Генерал загадывает – если лейтенант вспыхнет от радости, когда он объявит ему о назначении, значит, справится, а если…
Услышав о назначении его командиром новой батареи в районе Николаевки, Заика засиял.
Моргунов улыбнулся и пригласил командира новой батареи к карте и показал место, где будут ставиться четыре пушки калибром 102 мм. Затем спросил, все ли ясно и понятно. У Заики не было вопросов. Генерал пожелал успеха, сказал, что теперь надо явиться к командиру 1-го Отдельного артиллерийского дивизиона, где и будут даны ему все подробные указания.
Капитан Радовский – командир 1-го Отдельного артиллерийского дивизиона – знал Заику еще по показательным стрельбам. Разговор был обстоятельный и по всем вопросам строительства и формирования новой батареи. Командиру ее было указано, где надлежит получить все виды довольствия, боеприпасы, вооружение и личный состав. А также было наказано каждую субботу докладывать о ходе строительства и формирования.
Из-за военной обстановки сроки были донельзя коротки. Тут у командира с большим опытом и то голова кругом пошла бы, а что ж мог он – без году неделя в офицерском звании!
Заика понял, что если он сразу не составит железного графика, то ничего не добьется.
У него оказались энергичные командиры взводов, свеженькие как огурчики, только что выпущенные тем же училищем, что и он кончал, лейтенанты Яковлев и Лавров.
На батарею пришли и опытный фельдшер, младший сержант А. Портала, и обстрелянный в первые дни войны комиссар, политрук С. П. Муляр, начавший службу на флоте еще в 1927 году на береговых и зенитных батареях – опытный артиллерист и политработник. Они стали его деловыми и энергичными помощниками.
Строительство велось трудно: земляных работ – по горло, а людей…
Что делать? Писать слезницы? Просить? Но у кого и кого просить?
Война подбирала людей, как подбирается зерно в голодное время.
На совете с комиссаром решено было пойти в Николаевку и просить народ на помощь. В Николаевке жили потомки тех солдат, что селились здесь после первой обороны Севастополя. Кстати, и выросла-то Николаевка у того места, где высаживались в 1854 году англо-французские войска. И строили-то Николаевку участники первой обороны Севастополя!
Недалеко от Николаевки есть еще деревни – Ивановка и Михайловское. И там побывали Заика и Муляр. На следующий день к месту строительства батареи пришли все, кто мог держать в руках лопату, кирку и тачку. Пришли даже матери с грудными детьми, старики, опиравшиеся на бадики, и конечно же мальчишки.
Среди колхозников Николаевки оказалась и заведующая николаевским медпунктом Валентина Герасимовна Хохлова. Она была хороша собой, молода, сильна и очень деятельна. Хохлова только-только окончила Феодосийский медицинский техникум и получила направление в Николаевку.
Хохлова сразу приглянулась командиру батареи. Да и он ей тоже.
Казалось, до романов ли тут, когда лейтенант почти круглые сутки на ногах. Но как справедливо заметил Александр Пушкин: «Есть время для любви, для мудрости другое!»
Они потянулись Друг к Другу с той безотчетной и почти бездумной страстью, которая презирает все: молву, неудобства, последствия и даже угрозу смерти…
Когда батарея была готова, Валя Хохлова переехала к мужу на батарею.
Увы! Их медовый месяц был переполнен не сладостью семейного счастья, а горечью смертельной опасности.
Даже в августе 1941 года никто не мог предположить, что артиллеристам 54-й батареи придется не по морю палить, а останавливать специализированную моторизованную фашистскую бригаду, двигавшуюся впереди армейского стрелкового корпуса к Севастополю.
Начатая строительством, во время войны 54-я готовилась для отражения именно морского десанта!
Пятьдесят четвертая просуществовала не многим более двух недель и пала в неравном, смертельном бою, так и не выпустив в сторону моря ни одного снаряда…
…Двадцать девятого октября к вечеру в косом, мелком, секущем дожде один из секретов 54-й батареи, высланный для наблюдений в северном направлении, обнаружил вражеского разведчика на мотоцикле и задержал его.
На допросе немец держался нагло – он был пьян, на вопросы не отвечал.
Лейтенант Заика приказал выстроить артиллеристов и показать им гитлеровца. Тот держал себя еще наглее, чем в землянке командира: куражился, коверкал русские слова, размахивал руками.
Заика попросил комиссара показать краснофлотцам, что в карманах у него, и, когда тот вынул из отдувшихся карманов фашиста золотые кольца, часы, а затем фотографии виселиц, на которых висели русские, строй слегка дрогнул, и было видно, как десятки рук сжались в кулаки, как заиграли желваки на лицах. Только дисциплина удержала моряков от самосуда!
Комиссар поднял руку.
– Товарищи! – начал он. – Разве это солдат? Это – дикарь. Да что там – хуже!.. Он пришел к нам как завоеватель. Ему нужна наша земля и наши богатства. Богатства он уже успел награбить, а земля… может быть, дадим ее? Как вы?
– Дадим! – ответили артиллеристы.
То ли понял гитлеровец, что произойдет с ним, то ли ему был страшен вид моряков, он вдруг протрезвел и стал жалким.
Через несколько минут по решению всей батареи гитлеровец был расстрелян перед строем как мародер и палач.
В ночь на 30 октября лейтенант Яковлев, посланный на грузовой машине в разведку, обнаружил севернее города Саки передовые отряды 54-го немецкого армейского корпуса. Лейтенант тотчас примчался на батарею.
А уже днем гитлеровцы заняли Саки. Не встречая сопротивления, они двинулись дальше, к Севастополю. Их путь лежал мимо батареи лейтенанта Заики. Получив сообщение разведки, командир и комиссар созвали артиллеристов. Митинг был коротким.
– Только что враг занял Саки, – сказал Заика, – и двигается сюда. Как только корректировочный пост обнаружит противника, мы откроем огонь. Мы с вами стоим на пути к Севастополю. Стоим первыми и будем стоять, пока не выполним своего долга.
Не длиннее была и речь комиссара:
– У нас – четыре пушки. У нас – вы, славные моряки! Не посрамим же чести и боевой славы русского народа!
Стоять до конца! Драться до последней капли крови!
Об этом говорили все. Говорили кратко, моторизованные части противника могли с минуты на минуту появиться в зоне действия батареи.
Заика и Муляр обошли боевые посты и затем пригласили на командный пункт жен военнослужащих: Анну Портала, Евгению Заруцкую и Валентину Заику. Им было предложено в связи с изменением обстановки – приближением противника – эвакуироваться в Севастополь.
То ли по пути на командный пункт они сговорились, то ли безо всякого сговора, но все наотрез отказались покидать батарею.
Валентина Заика, глядя в глаза мужу, сказала:
– Никуда я не поеду, Ваня! Нашу судьбу разделим вместе – что тебе, то и мне! Здесь я принесу больше пользы.
В половине пятого с корректировочного поста поступило донесение о том, что севернее деревни Ивановки на юг движется крупная моторизованная колонна. Заика тут же позвонил в штаб дивизиона.
В ожидании, когда командир дивизиона капитан Радовский возьмет телефонную трубку, Заика подумал: «Вот и для меня наступил момент, когда надо на деле показать, чего я стою, – до сих пор были учебные стрельбы, а теперь первая боевая… Не оплошать бы!.. А почему должен оплошать? Дело свое знаю, материальная часть отлажена, как часы… А личный состав – надо еще поискать таких орлов!»
…А ведь было время, когда он завидовал артиллеристам береговых батарей, расположенных под Одессой, – думал, что война сюда не дойдет.
Батарею-то он построит, а в деле она так и не побывает. Да разве он один так думал? Многие думали, что война скоро кончится…
Капитан Радовский выслушал доклад Заики и дал «добро» на открытие огня.
(Примечание- Из воспоминаний И.И.Заики, которые не отражены в книге Петра Сажина, но приведены Неменко Александром Валериевичем в историческом исследовании «Севастополь. Хронология 2-й обороны часть 1»: “…После доклада о появлении частей противника, в чем только меня не обвиняли: и в пособничестве врагу, и в паникерстве, но я был уверен в том, что корректировщики не могли ошибиться, под конец после долгих телефонных переговоров трубке прозвучало: “ Если уж так уверены, открывайте огонь, но если это наши войска, пойдете под трибунал!”.
Я спросил Заику, что он чувствовал тогда, в момент подачи первой боевой команды об открытии огня по противнику. Иван Иванович пожал плечами – он не помнит. Но отчетливо помнится, что у него вспотели руки и что команду подал чуть громче, чем надо.
Запомнил слова и даже расчетные данные. Вот они:
«К бою! По фашистам, азимут 14–60, прицел 53, снаряд фугасный! Первому, один снаряд – огонь!»
Он пояснил:
Первому… Это значит первому орудию. А когда от лейтенанта Яковлева с корпоста поступила радиограмма о том, что снаряд взорвался прямо в колонне, я тут же скомандовал:
«Батареей, 15 снарядов беглым – огонь!..»
– По тому, как ахнули пушки, я понял, что этой команды давно ждали мои артиллеристы!
Когда корректировочный пост сообщил, что летят в воздух машины с пехотой, горят автоцистерны с горючим, выходят из строя танки врага и гибнут как мухи фашистские солдаты и офицеры, Заика почувствовал что-то похожее на легкое опьянение.
Противник был подавлен внезапным и на редкость точным огнем. Но надо отдать ему должное, быстро пришел в себя, вызвал авиацию. Она старательно и безжалостно обрабатывала участок земли, на котором была воздвигнута… ложная батарея…
Бросив разбитые машины, командир фашистской моторизованной колонны, довольный, что расправился с батареей красных, снова двинулся на юг – к Севастополю.
Лейтенант Яковлев впоследствии рассказывал, какой переполох поднялся, когда лейтенант Заика вторично, через какие-то полчаса после того, как гитлеровцы решили, что они покончили с русской батареей, начал бить по колонне…
Оставив на дороге горящие машины и танки, передовая часть моторизованной бригады генерала Циглера поняла: Севастополь с ходу не взять – и завернула назад.
По характеру отхода противника, по тем неуловимым признакам, которые умеют замечать лишь профессиональные военные, лейтенант Заика понял: волк ненадолго уползает в берлогу – залижет раны и снова ринется в бой.
Окинув взглядом свое хозяйство, командир заметил, что люди сильно устали. Но как бы они ни устали, а надо готовиться к новой встрече с врагом. Комиссар считал необходимым созвать артиллеристов. «Первый бой прошел, надо, – говорил он, – подвести итоги. Причем длинных речей не произносить, – поблагодарить и предупредить, что это, по сути, была лишь разведка, настоящие бои впереди…»
…Судя по оживленному разговору, бой распалил людей, у всех было ощущение, что они чуть-чуть недодрались… Еще бы разок-другой накрыть колонну Циглера – вот тогда все было бы в ажуре!
Комиссар объявил запись добровольцев в истребители фашистских танков, а после ужина, когда на землю легли сумерки, на поиск противника вышло несколько групп разведчиков.
Так завершился первый день обороны Севастополя.
Сон уже готов был побороть Заику, но тут в эфире появился лейтенант Яковлев. Брезжил рассвет. Немного оставалось до подъема.
Вовремя вышел на связь лейтенант! Без данных разведки командир батареи что без рук. И хотя он и считал, что ему в данных условиях не полагалось спать (как шутил лейтенант, он снял себя с этого вида довольствия!), а сон с этим вовсе не считался.
Лейтенант Яковлев, показавший себя как расторопный и сообразительный командир еще в первой встрече с противником, сообщил такое, что Заика тут же снял трубку и вызвал штаб дивизиона и доложил: разведчики батареи обнаружили в Булганаке штаб какого-то крупного соединения противника – у одного из домов скопилось много легковых машин и машин с сильными радиоустановками, а на окраине села склад боеприпасов и колонна бензовозов с горючим.
Заика просил разрешения открыть огонь по этим целям.
Разрешение было дано.
Батарея сделала несколько залпов, а о результатах стрельбы никаких данных от лейтенанта Яковлева по поступило. Правда, и без подтверждения с корректировочного поста по высоким столбам огня Заике было ясно, что снаряды ложатся в цель. Но ведь возможны и ложные огни!
Что же с Яковлевым?
У Заики изболелось сердце, и он уже стал думать, что корректировщики попали к немцам либо перебиты. Но где-то в глубинах души он не верил в это, потому что и сам Яковлев, и шофер Рыбаков, и пулеметчик Морозов первоклассные разведчики, они из любого положения найдут выход.
Его размышления были прерваны – явился Яковлев.
Оказалось, рация корпоста была запеленгована и отряд мотоциклистов едва не расправился с ними. Не расправился только потому, что за рулем был Рыбаков, а за пулеметом Морозов!
Штаб крупного фашистского соединения, обнаруженный Яковлевым в Булганаке, был обстрелян в 6 часов 35 минут, а через три часа батарея Заики стреляла по скоплениям войск в Ивановке, и еще через час огонь был открыт по колонне автомашин, следовавших в Контуган.
31.10.1941 г. немцы обнаружили батарею Заики и обстреляли из тяжелых орудий. Огонь был хотя и сильный, вреда не причинил никакого. Однако это обеспокоило Заику, и он, как только кончился обстрел, послал краснофлотца в Николаевку с заданием выследить батарею противника.
Посланному не удалось обнаружить место, где стояли вражеские пушки, хотя они вторично обстреляли батарею.
После второго обстрела на командный пункт поступило донесение с корректировочного поста, замаскировавшегося у деревни Контуган, что в сторону батареи движутся танки, танкетки и машины с пехотой.
Танки шли строем фронта. Танкетки на флангах, а позади на малой скорости двигались машины с пехотой.
Заика доложил в штаб.
Командир дивизиона приказал костьми лечь, но не пропустить танки.
Заика отрепетовал приказание и открыл огонь изо всех орудий.
Танкисты противника метко стреляли по батарее – на 54-й появились первые жертвы: убитые и раненые. Но раненые не покидали боевых постов, и если и уходили, то лишь на время перевязки – и снова возвращались в строй с забинтованными ранами.
В разгар боя позвонил командир дивизиона и передал приказ коменданта береговой обороны генерала Моргунова принять любые меры, но танки не пропустить. Стрелять до последнего снаряда!
Бой с танками шел почти в течение часа. Сначала артиллеристы 54-й не имели заметного успеха, но потом выстрелы стали точнее, и глядишь, то один танк, только что лихо маневрировавший под разрывами, завертелся на месте, то другой.
Когда кончился обстрел танковой колонны, к стволам пушек нельзя было прикоснуться – на них дымилась краска. За час 54-я выпустила 207 снарядов, уничтожила пять танков, тягач с пушкой и семь грузовых машин с пехотой. Немалыми оказались потери и на 54-й: повреждены два орудия, двадцать человек убито, более тридцати ранено, испорчены, а кое-где и засыпаны ходы сообщения.
Уставший Заика хриплым голосом докладывал в штаб по телефону.
Командир дивизиона от имени коменданта Береговой обороны поблагодарил лейтенанта за успешное отражение танковой атаки и приказал предать земле, с необходимыми воинскими почестями, погибших.
После ужина, когда Заика с комиссаром прикидывали план замещения убитых и тяжелораненых, его позвали к телефону из штаба дивизиона.
Начальник штаба дивизиона майор Платонов сообщил Заике о решении командования эвакуировать личный состав 54-й на шхунах в Севастополь. Шхуны, по его словам, уже вышли. С ними идет миноносец «Бодрый», в его задачу входит артиллерийская поддержка батареи.
Майор особо подчеркнул указание штаба: все, что нельзя взять с собой, непременно уничтожить. Телефонную связь держать до конца посадки на шхуны. А как только весь личный состав будет на судах, немедленно донести по радио.
Заканчивая разговор, майор Платонов спросил, все ли ясно или есть какие вопросы.
Заика ответил, что вопросов у него нет, но он хотел бы предупредить о том, что море в районе батареи штормит и шлюпкам не подойти к берегу.
Платонов на это заметил:
– Командирам шхун дано приказание снять вас непременно! Готовьтесь к посадке!
Закончив разговор, Заика тотчас же вызвал командиров постов и дал им указание подготовиться к эвакуации.
Эсминец «Бодрый» пришел раньше шхун, встал на рейде и высадил на шлюпке корректировочный пост и стал ждать. Он ждал долго, но никаких сигналов так и не дождался, снялся и ушел в Севастополь.
Ночью подгребли шхуны. К берегу они подойти не могли: Каламитский залив место для стоянок судов неудобное и опасное – тут тянутся подводные каменные гряды и банки, которые особенно опасны, когда дуют ветры. Одна из шхун все же пренебрегла опасностью и попыталась как можно ближе подойти к берегу. Эта попытка стоила ей жизни – высокой волной ее «обсушило», то есть выбросило на берег. Те шхуны, что стояли в море, снялись и ушли в Севастополь.
Так кончился второй день на батарее Заики. Лейтенант думал, что упадет от усталости, но отдыхать некогда. Требовалось восстановить два орудия и заново скомплектовать расчеты.
Всего лишь два часа было отведено на отдых личного состава.
Заика за эти дни лишь мельком видел жену, и она жила эти дни так же, как и он, без сна и отдыха – перевязывала раненых, делала операции, на которые в мирное время ни за что бы не решилась.
1 ноября батарея была поднята по тревоге с рассветом.
Шел дождь, холодный, густой. Противник, по-видимому, решил отдать батарею Заики «на съедение» своей тяжелой артиллерии и минометам, а моторизованная колонна, скорее всего, в эту драку не ввяжется – она двинется к главной цели – Севастополю.
Так это было или не так, конечно, у Заики точных данных на этот счет не имелось, но моторизованная колонна шла в сетке дождя из Ивановки на Дорт-Куль и на Булганак, пока, не ввязываясь в борьбу с батареей. 54-я не могла пропустить такую цель – открыла по колонне сильный огонь.
В 9 утра штаб дивизиона потребовал к телефону Заику. Капитан Радовский начал разговор с того, что командование гордится пятьдесят четвертой и им, ее командиром, а затем сообщил, что Заике в дальнейшем предоставляется право действовать самостоятельно. Пообещал при первой возможности выслать корабль. Заика в ответ заверил капитана: личный состав и он сам будут драться до последнего дыхания – и попросил помочь авиацией. Капитан обещал. В заключение он рекомендовал этот разговор довести до сведения командного состава 54-й. Затем пожелал удачи и повесил трубку.
Заика на миг задумался – справится ли он? Много убитых и раненых на батарее… да и разрушений хватает. Должен справиться! Обязательно должен справиться!
Приказал сигнальщику разыскать комиссара.
Заика изложил свой разговор с командиром дивизиона. Муляр сказал:
– Что ж, командир, справимся. Три дня бьем врага. Будем так держать и дал<