Сквозь слюдяное окошечко палатки светило яркое солнце. В щелочку под парусиновой дверью виднелась голубая полоска неба. Солнце уже прогрело парусину.
День будет такой же, как вчера и позавчера, – безоблачный и жаркий.
Поэтому весь лагерь сегодня проснулся рано. И как только пропел горн, все мальчишки и девчонки выскочили из палаток и помчались умываться.
Вокруг умывальников царила веселая толкотня.
Витька с зубной щеткой в одной руке и полотенцем – в другой суетился тут же, смотрел, в чей бы зубной порошок окунуть щетку: свой он пожертвовал для того, чтобы намазаться той ночью, «когда выли». Вид у него был высокомерный и снисходительный.
Зато Колька выглядел растерянно и жалко – такой это был безвольный и непредприимчивый человек.
– Не раздумал? – толкнул его в бок Витька.
– Н‑нет… – промямлил Колька. – Только вот голова у меня не разбаливается. Старался, старался…
– Это ничего, – бодро сказал Витька. – Зато вид у тебя прямо как у какого‑нибудь тифозного.
Когда Колька разговаривал с Мариной, на него и вправду жалко было смотреть.
– Что же у тебя болит? – спрашивала Марина.
– Голова… – печально говорил Колька, держа руку у лба.
Витька, оказавшийся тут как тут, вмешался:
– Верно. Он всю ночь ворочался и кашлял, как какая‑нибудь овца!
Забеспокоилась Марина:
– И кашлял? Надо тебя немедленно к врачу! Колька испуганно взглянул на товарища:
– Нет‑нет! Не кашлял я вовсе!
– Верно. Это я спутал. Это я сам кашлял. А он не кашлял, а стонал, потому что за ужином манной каши объелся. Две тарелки съел, я даже удивился. Ну, думаю, примется он теперь хворать!.. Но вы за него не беспокойтесь: он полежит, и все пройдет…
Марина подозрительно посмотрела на Витьку:
– А ты чего здесь стараешься? Опять выдумал что‑нибудь?
– Ничего я не выдумал… И всегда вы, Марина, во всем меня подозреваете!.. Как будто я какой‑нибудь хулиган. Я за товарищей всегда стараюсь…
– Иди в палатку и ляг! – сказала Марина Кольке. – Через час придет врач, обязательно сходи к нему.
И вот наконец все ушли в поход! Кроме Кольки и Витьки, в лагере остался еще один больной – Сорока. У него от вчерашнего купания заболело горло, и он лежал в палатке.
– Айда за мной! – скомандовал Витька, когда стихли голоса ребят. – Чтоб никто не видел.
Он нырнул в кусты и пополз бесшумно, как пантера. Колька послушно пополз следом.
Кусты были густые и колючие, будто кто нарочно посадил шиповник и переплел его колючей ежевикой, а рядом росла мощная крапива, валялись острые сучки, колючки и камушки, только и дожидавшиеся, как бы побольше воткнуться в руку или в коленку.
Витька полз, раздвигая шиповник, ежевику, и бесстрашно подминал крапиву. Колька пыхтел и шепотом ойкал сзади…
Наконец мальчишки выбрались в лощинку, где тек ручей.
Там Витька сразу кувыркнулся в густую траву, покрытую студеной росой, и начал валяться по траве. Колька сделал то же самое….
Руки и ноги у них были сплошь покрыты красными волдырями.
– Здорово! Ты только глянь – теперь мы как лягушки или какие‑нибудь саламандры! – веселился Витька. – Ни у кого, наверно, не было такой пятнистой кожи!
Колька оглядывал себя без особой радости:
– Это похоже, как у меня в детстве была крапивная лихорадка. Теперь понятно, почему она так называется…
– Пойдем! – сказал Витька, вставая. – В путь!
– А куда?
– Пойдем по ручью. Будем смотреть, откуда этот ручей вытекает!
– Только и всего? – удивился Колька. – Э‑эх! Знал бы – лучше в поход пошел!
Витька окинул его взглядом, полным презрения:
– В поход? И шел бы! Чего же ты не идешь? Иди! Хоть сейчас! Только ты знаешь, зачем мы идем? Не знаешь, а говоришь! Может быть, мы там обнаружим какие‑нибудь полезные ископаемые. У ручьев, где они из‑под земли вытекают, бывают пещеры, а в них полно всяких полезных ископаемых. Мы это и по географии проходили: всякие сталактиты, сталагмиты. Понял?
– Понял… – нерешительно сказал Колька. – Только… И долго мы будем путешествовать до этой самой пещеры?
– Как дойдем. Может, день, может, год, а то и всю жизнь…
– Это долго, – сказал Колька, – зима настанет, мы и замерзнем…
– Ерунда! – сказал Витька. – Знаменитый путешественник Амундсен всю жизнь добирался до Северного полюса и добрался только к старости!..
– То Амундсен… А что мы есть будем?
– Продовольствие есть, – важно сказал Витька. – Идем!..
Подойдя к дуплистой липе, Витька залез на нее и вынул принесенный вчера Коськой и Котькой сверток. Колька с удивлением и недоверием потрогал сушеных щурят:
– Это… что?
– Продовольствие!
– Ну и продовольствие! – рассмеялся Колька. – Надо бы хоть по бутерброду от завтрака спрятать!
– Бутерброды! Эх ты, бутерброд! – разозлился Витька. – Ты, может, еще суп с собой в кастрюле понесешь? Не хочешь идти – не надо! А то он с ребятами лучше в поход пойдет, то ему продовольствие не нравится! А какое бывает продовольствие, не знаешь!
– Какое? – испуганно спросил Колька.
– Такое! Очень обыкновенное. Книжки надо читать! Всегда у путешественников сухари бывают и рыба сушеная. Бывает еще пеммикан, но его взять негде, потому что он делается из бизонов, а бизоны у нас не водятся. Понял?
– Понял… Это правда, – я тоже читал…
– То‑то… – сразу успокоился Витька. – «Бутерброды»!
Потом он достал из кустов вчерашнюю железку и заткнул ее за пояс.
– Оружие, – пояснил он. Колька ничего не сказал, боясь, как бы Витька опять не уличил его в незнании каких‑нибудь необходимых для путешествия правил.