Александре Михайловне Громцовой было двадцать три года. Родилась она на севере, в Олонецкой губернии. Окончив в 1927 году педагогический техникум, она не побоялась работы в глуши и вернулась на родину, чтобы здесь применить свои знания. Она учительствовала в деревне Конза-Наволок, что лежит на небольшом островке озера, невдалеке oт Белого моря. В феврале 1929 года Громцова отправилась в городок Пудож на учительскую конференцию. Путь далёкий - девяносто километров на лошадях по безлюдным, заметённым снегом лесом. Стужа лютая, а остановиться и обогреться негде. В Пудож Громцова доехала благополучно, но на обратном пути её застигла пурга. Ветром намело огромные сугробы, и лошадь, уставшая за долгий путь, едва тащила сани с Громцовой и девочкой-ямщиком. На землю спускалась ночь. Лес окончился. Во тьме смутно вырисовывался крутой спуск к озеру. Впереди расстилалась огромная снежная пустыня. На крутом извилистом скате дороги возница не сумела сдержать лошадь, и сани на полном ходу въехали в огромную полынью, черневшую у берега. По счастью, здесь было неглубоко. Лошадь вытащила сани на лёд. На Громцовой не осталось сухой нитки. После вынужденного ледяного купанья её сразу обдало морозным, студёным ветром, разыгравшимся на ровной поверхности озера. Занемели руки и ноги, одежда с каждой минутой твердела - её сковывал мороз. Учительница с беспокойством оглянулась назад - не вернуться ли? Ещё недавно в лесу виднелись огоньки глухой деревеньки, но сейчас ничего не видно. Берег скрылся в серой пелене пурги. Оставалось только одно: ехать вперёд, через озеро. Ветер усиливался. Лошадёнка, утопая в снегу, едва тащила сани. Громцова чувствовала мучительную боль во всём теле. Она начинала замерзать: то засыпала, то вновь просыпалась. В одно из мгновений, когда учительнице удалось вырваться из забытья, она вдруг обнаружила, что возницы в санях нет, а лошадь стоит, почти заметённая снегом. Скоро около саней замаячила маленькая серая фигурка.
- Сбились с пути! - прокричала девочка, стараясь перекричать пургу.
Громцева кое-как слезла с саней. Замёрзшее платье хрустело и ломалось. Она пошатнулась и, увязая в снегу, исчезла в пурге. Откуда-то издалека до девочки донесся заглушенный воем пурги голос Громцовой:
- Пойду искать до-ро-гу!..
Теперь одна осталась девочка. Она сидела в санях, сжавшись в комок от холода и страха. Но учительница не возвращалась. Девочка не могла больше вынести этого одиночества. Бросив лошадь, едва передвигая ноги в глубоком снегу, девочка направилась в ту сторону, где, по её расчётам, должна быть деревня. Много времени прошло с тех пор, пока по ёлкам-вешкам она узнала дорогу. Обессиленная девочка упала в снег. Из последних сил она боролась с предательским сном, когда её поднял проезжавший крестьянин. Через несколько минут она уже была в родной деревне. Крестьяне Канза-Наволок, узнав, что их учительница заблудилась, зажгли берестяные факелы и вышли на озеро искать Громцову. Но пурга усилилась, и они вынуждены были вернуться ни с чем. А Громцова в это время лежала в снегу, и ей чудилось, что где-то неподалеку идут люди. Она видела много огней, хотела крикнуть, но не могла. Огоньки начали удаляться, всё тише и тише в вое пурги звучали голоса крестьян. Только в восемь часов утра, когда пурга утихла, крестьяне после долгих поисков нашли Громцову. Она примерзла ко льду, но была ещё в сознании. Учительницу привезли в деревню. Платье примерзло к её посиневшему телу, и его с трудом сорвали. Местный фельдшер оказал первую помощь, а на другой день её отвезли в пудожскую больницу. Здесь врач заявил, что необходимо сделать сложную операцию, но в местной больнице её сделать нельзя. Без этой операции Громцову ждала смерть. Уездный отдел союза работников просвещения обратился в Москву с просьбой прислать самолёт для перевозки Громцовой в Ленинград. Центральный комитет работников просвещения, руководители Осоавиахима, Управление военно-воздушных сил и общество "Добролёт" откликнулись на эту просьбу. Лучшие специалисты приготовили карты полёта. В местности, над которыми должен был лететь самолёт, были посланы телеграммы. Всюду были подготовлены бензиновые базы. 13 февраля металлический самолёт "Ф-13" под управлением Михеева вылетел в ответственный опасный рейс для спасения жизни учительницы. В десять часов утра сестра Громцовой стояла на крыле самолёта. Она собиралась лететь из Москвы за своей сестрой Александрой. Но неожиданно раздумала и сошла на снег. Михеева это нисколько не удивило, он не раз видел, как нервные люди иногда перед самым отлётом покидали пассажирскую кабину. Михеев дал сигнал мотористу, тот переключил краны бензинопровода на главный бак и через минуту самолёт оторвался от земли. Они пронеслись на высоте двухсот метров над Савеловским вокзалом, Марьиной рощей и, взяв курс по компасу, пошли на выручку Громцовой. За станцией Сходня Октябрьской железной дороги Михееву пришлось снизиться до ста метров. Низкие облака и зимний туман закрывали линию железной дороги, мешали ориентироваться. Около станции Подсолнечной самолёт вошёл в снегопад. Снежинки, такие мягкие на земле, здесь; наверху, при двухсоткилометровой скорости самолёта, сильно били по козырьку самолёта. Под Клином снегопад стал гуще. С тревогой смотрел Михеев вперёд. Он видел только белую полосу снега. Ни железной дороги, ни рельс! А между тем самолёт шёл на опасной высоте - всего лишь пятьдесят метров от земли. Боясь зацепиться за трубы фабрик, Михеев "прыгнул" через Калинин на высоте ста метров. Город внизу рисовался смутным пятном. Дальше к снегопаду прибавился туман. Земля почти совершенно исчезла из глаз. Самолёт Михеева шел низко, в каких-нибудь десяти-пятнадцати метрах над землёй. Перед лётчиком то и дело вставали очертания высоких зданий, и в сотую врезаться в возникающие из тумана препятствия. Механик, понимал опасность. Он сунул Михееву записку: "Так летать вредно для здоровья". Но у Михеева не было времени для шуток. Он напряжённо смотрел вперёд. Три часа промчались незаметно: зрение, слух, осязание - все чувства Михеева были напряжены до крайности. Вот впереди показалось чёрное дымовое пятно - Ленинград. Туман закрывал землю, и Михеев лишь по компасу нащупывал правильный курс. Выскочить из тумана удалось западнее Ленинграда - над взморьем. Блеснуло солнце. Под ними искрилась, ослепляя, белоснежная пустыня. Пришлось снова нырнуть в туман и на высоте в несколько метров от земли отыскивать Октябрьскую железную дорогу. С большим трудом, не раз рискуя собой и машиной, Михеев нашел полустанок Фарфоровый пост и увидел вдали голубую нить Октябрьского проспекта.
Увидел и cpaзy же потерял: впереди встала непроницаемая стена тумана. Но скорость сделала своё: через несколько минут самолет вынырнул над Октябрьским вокзалом. Октябрьский проспект, ярко освещенный электрическими фонарями, вырастал из серой мглы. Он ослеплял Михеева голубоватыми молниями трамвая. Рассматривая с тридцатиметровой высоты расстилавшийся внизу город, лётчик несся над ним, "перепрыгивал" через высокие трубы фабрик и заводов. Вот и аэродром. Утром Михеев и механик Гладкий погрузили на самолёт шестьсот килограммов бензина, тридцать два килограмма масла и полетели в город Пудож Через Ладожское озеро проходит финская граница, охраняемая пограничными заставами. Зимой, в пурге и туманах, самолёт легко мог сбиться с правильного курса и попасть в Финляндию. Поэтому Михеев нарочно удлинил свой путь, пытаясь обойти все пограничные заставы. Самолёт должен был идти вдоль южного берега Ладожского озера, потом по линии Лодейное Поле - Вытегра, а оттуда на север вдоль восточного берега Онежского озера. Лететь приходилось над малонаселённой местностью. Там редко встречаются жилые пункты и совсем нет железных дорог. Ленинград скоро скрылся в тумане, но вскоре туман рассеялся, и через сорок пять минут справа показался Волховстрой. Среди чёрных лесов высилось огромное серое здание. Рядом с разбросанными здесь и там маленькими домиками оно казалось величественным. Обогнув озеро, самолет взял курс на северо-восток, к Лодейному Полю. Горизонт скрывался в однообразной, серой мути. Начиналась зона тумана - самого зловещего врага лётчика. Туман прижал самолет к верхушкам деревьев, к верхушкам частых холмов. Полет с каждой минутой становился опасней. Внизу, под самолётом, мелькнули домики городка Лодейное Поле. Дальше, за рекой Свирью, стояла стена густого тумана. Резкий поворот - и Михеев с чувством досады сел на реку прямо на лёд. Самолёт подруливал к городу. Но что это? Навстречу самолёту бегут красноармейцы с винтовками наперевес. Они окружили самолёт и подозрительно осматривают лётчиков. Вероятно, здесь не получена телеграмма о полёте и их принимают за финнов. Михеев вылез из пилотской рубки на крыло и предъявил документы. Начальник пограничного отряда не удовлетворился этим: он осмотрел бортовые книги и весь самолёт - близость границы требовала особенной осторожности. Удостоверившись, что это не чужой, а свой, советский самолёт, начальник отряда пригласил лётчиков к себе. Через два часа Михеев улетел. Его провожало почти всё население города. Перед отлётом начальник пограничного отряда произнёс речь, в которой разъяснил провожающим цель совершаемого перелёта.
- За границей, - говорил он, - самолёт или только средство войны, или средство передвижения богатых людей. У нас, в Советском Союзе, где высоко ценится жизнь каждого рядового работника, государство не останавливается перед огромными затратами и посылает самолёт ради спасения рядовой учительницы глухой деревни.
Самолёт взял курс на Вытегру и снова понёсся к своей далёкой цели. Он должен быть там сегодня, чего бы это ни стоило. Но в районе Ван-озера Михеев снова встретил такой сильный туман, что пришлось сделать посадку. С огромным трудом, лавируя среди холмов, там и здесь выглядывавших из тумана, он посадил самолёт в лесу, на небольшой поляне. В тишине, среди запушённых снегом сосен, на крыле металлической птицы неподвижно стояли два человека. Непривычная тишина давила их, сковывала мысли и движения. Расстилавшийся вокруг туман, казалось, покрыл своей непроницаемой пеленой весь мир. Прошёл час, но туман не рассеивался. Лётчики молчали. Они привыкли к грохоту мотора, привыкли к движению. Бездеятельная тишина была невыносима. Михеев решил лететь, несмотря на туман. Взлёт - прыжок в неизвестность. Самолёт накренился, чуть не коснувшись верхушек елей. Мотор взревел. Кругом ничего не видно. Серо-молочная муть закрывала и небо и землю. Михеев ведёт самолёт только по приборам. Около получаса продолжается этот, требующий чрезвычайного напряжения полёт.
Но вот в тумане что-то блеснуло. Внизу зачернели редкие деревни. На высоте пятидесяти метров самолёт стал выходить из тумана и облаков в ясную зону к Онежскому озеру. Ещё несколько минут - и с высоты двухсот метров заблестело, заискрилось в ярких солнечных лучах огромное снежное поле. Туман побежден. Но этот блеск почти ослепил Михеева. Пришлось повернуть на юг и пойти вдоль южного берега озера. Над лесом стало лететь легче, но карта отчаянно врала. На карте лес, а на самом деле его нет: на карте маленькая деревушка, а внизу огромное село. Руководствоваться такой картой было почти невозможно. Выйдя по компасу севернее города Вытегры, на восточный берег Онежского озера, Михеев взял курс на Пудож. По расчётам механика до цели осталось двадцать минут пути. Услышав шум мотора, всё население Пудожа бросилось к месту посадки, устроенному только вчера. Михеев видел сверху, как люди на лыжах спешили к маленькому островку на реке Водла. Островок крутыми скатами выпирал над снежной поверхностью реки. Он совершенно не годился для посадки громоздкого самолета "Ф-13". Но кругом был лес, спуститься больше было негде, и волей-неволей пришлось заняться рискованной акробатикой. В первый раз посадка не удалась. Вторая попытка была более удачна, и самолёт, рискуя прыгнуть в реку, остановился всего в двух метрах от края обрыва. После кратких приветствий представители местной власти предложили Михееву отдохнуть; он отказался. Несмотря на усталость, он, вместе с Гладким, сейчас же принялся за работу. Устроили носилки и установили их в пассажирской кабинке. Потом внимательно осмотрели мотор и заправили самолёт к завтрашнему полёту. Совсем стемнело, когда они укрыли мотор тёплыми шубами и отправились к в Дом крестьянина. Здесь было чисто и уютно. Лётчики хорошо отдохнули, напились чаю. Затем Михеев пошёл в больницу, чтобы узнать у врача о здоровье Громцовой. Врач рассказал, что Громцова всё время ждала их и очень обрадовалась, узнав, что они прилетели.
- У неё сложный случай гангрены нужна немедленная операция. Оперировать здесь нельзя - нет необходимых для этого условий. Лететь нужно завтра же. Промедление грозит ей смертью.
15 февраля, несмотря на туман и сильный мороз, Михеев решил лететь. Первая попытка взлёта была неудачна. Самолёт плохо скользил по глубокому снегу и не мог развить достаточной для подъёма скорости. С большим трудом он оторвался от земли. Но в самый опасный момент в моторе вырвало свечу, и он стал стрелять огнем. Чуть не цепляясь за деревья, Михеев вернулся обратно. Сели. Громцова крепилась, чтобы не стонать от боли, и тихо говорила о чём-то с матерью, которая сидела рядом с её носилками в кресле самолёта. Наконец ремонт мотора был закончен, и ровно в двенадцать часов самолёт снова взвился в воздух. Михеев решил идти по компасу почти по прямой линии в Ленинград. Механик протестовал. Он не надеялся на мотор и настаивал, чтобы они довезли больную только до железной дороги. Михеев весь отдался полёту и, пробираясь в тумане, упорно шёл на юго-запад, по заранее вычисленному курсу. Густой туман совершенно закрыл земную поверхность. Но курс был верен, и ровно в пять часов вечера показались огни Ленинграда. Сесть оказалось не так просто. Самолёт три раза подлетал к месту посадки и три раза уходил обратно к огням Ленинграда, потому что не мог в тумане найти аэродром. Только на четвёртый раз Михееву удалось, наконец, совершить посадку. На аэродроме Громцову уже ждал автомобиль скорой помощи. Её немедленно перевезли в клинику. Жизнь молодой учительницы была спасена. На другой день Михеев привёл самолёт "Ф-13" обратно в Москву. За четырнадцать лётных часов он прошёл две тысячи пятьсот километров в пурге, в тумане, над безлюдьем, при морозе в 20-25.
НА ЛИНИИ МОСКВА-БЕРЛИН
Ровно в восемь часов утра открывается контора воздушной линии Москва - Берлин. В светлой комнате, напоминающей чистотой операционную хирурга, развешаны пёстрые плакаты международных воздушных линий. В одном углу - автоматические весы для взвешивания пассажиров, в другом - уютные кресла. На столике газеты, журналы, и путеводители. За окном виден огромный самолёт "АНТ-9", что "повезёт" нас на Запад. За двадцать минут до девяти часов утра светло-жёлтый автобус с надписью "Дерулюфт" привозит пассажиров. Среди них несколько иностранцев. Ровно за пять минут до отлёта в дверях комнаты показывается знакомая фигура. Это Михеев. С 1930 года он летает на линии Москва - Берлин. На нём синий костюм с крыльями на правой стороне груди, пальто, перекинутое через руку, и чёрная с золотыми крыльями фуражка - форма лётчиков этой линии.
Гут морген (доброе утро), - произносит он и садится за карту погоды. Он не хмур, но и не улыбчив. Свои улыбки дарит он только детям. Это им приносил он в 1919 году, возвращаясь с аэродрома, кусочки замусоленного сахара. Это они кричали ему у калитки старого домика в Петровском парке:
- Дядя Ваня идет!.. Добрый вечер, дядя Ваня!
Сейчас он кажется предельно сосредоточенным человеком. "Это аккумулятор, бережно и экономно тратящий свою огромную силу", думаю я. Это лётчик перед полётом. Настоящий лётчик, понимающий свою ответственность за человеческие жизни, доверенные ему. Вёз двух минут девять, закончив просмотр карт, он встаёт. Это знак. Начальник бюро приглашает пассажиров к самолёту. Занимаем комфортабельные кресла кабины. Посредине кабины - проход, кончающийся дверью, ведущей в пилотскую рубку. Над дверью окно - иллюминатор. Крылья этого трехмоторного самолёта расположены высоко: в сплошные окна, идущие в стенках кабинки, прекрасно видна земная поверхность. Я вижу через окно, как последний раз обходит свою машину бортовой механик Сергей Федорович Матвеенко. Вот он усаживается в пилотской рубке на кресле с правой стороны от Михеева. Взлет - и поплыла внизу плоская, опрятная земля. Велика скорость машины: через восемнадцать минут я уже различаю купол Истринского городского музея. Мы уже в шестидесяти километрах от Москвы. А левое колесо самолёта (очевидно, получившее удар при взлёте) всё ещё вращается, создавая иллюзию поездки по невидимым рельсам. Мы идём на высоте шестисот-семисот метров. Под нами редкие перелески, холмы. Неожиданно впереди, на незамеченном ранее экране, у двери, ведущей в пилотскую рубку, зажигается надпись: ВНИМАНИЕ: СЕЙЧАС БУДЕТ ВИДНА РЕКА ВОЛГА И ГОРОД РЖЕВ. Это Матвеенко сообщает пассажирам о том, где сейчас находится самолёт. Справа показывается рассыпанный над Волгой город. Это Ржев - половина пути до Великих Лук. Впереди всё гуще и гуще леса. Сегодня утром они закрыты белыми клочьями тумана. Над лесами - ниже самолёта - убегают на север тучки, похожие на шелковисто-белые болотные цветки. Тучки всё чаще и чаще. Их стена всё выше и выше. Машина лезет вверх. На высоте в полтора километра Михеев ведёт машину среди облаков. Облака рядом с нами. Изредка, словно в страшном ущелье, внизу показывается земная поверхность. Мы - над облаками. Тень нашего самолёта, окружённая ореолом радуги, перескакивает с одного облака на другое. Вдруг замирает сердце. Утихает звук моторов. Мы несёмся вниз к огромному, покрытому рябью волн озеру. Это Жижицкое озеро, неподалеку от города Великие Луки - промежуточного аэропорта этой линии. Внизу серый холодный день. С высоты в шестьсот метров мы ясно видим леса, реки, запруженные плотами. Через минуту самолёт касается аэродрома. Мы потратили на это путешествие два с половиной часа.
В Великих Луках тридцатиминутная стоянка. Ко мне подходит механик Матвеенко. Этот высокий худощавый человек - лучший механик международной воздушной линии. Он украинец из села Яблоньки, что на Харьковщине. Вместе с ним в 1916 году, мечтая о переводе в авиацию, мы ездили по Москве на военном грузовике. Лишь в 1917 году была осуществлена мечта: Серёжа был послан во Францию на курсы старших авиамехаников. Со смехом вспоминаем мы различные веселые эпизоды наших поездок по Москве и грязные нары казармы первой автомобильной роты. К нам подходит Иван Васильевич:
- Ну, вы остаетесь здесь?.. Послезавтра могу захватить до Москвы.
Он обращает наше внимание на быстроту и точность работы аэродромной бригады. Весело, с любовью работает советская молодежь.
- Еще бы! Здесь идёт не объявленное официально соревнование с немцами, - говорит Михеев. - Половина лётчиков, механиков и мотористов - советские граждане, половина - немцы. И наши ребята не уступают. Они активнее. Казалось бы, зачем мотористу немецкий язык, а все они довольно сносно научились говорить на нём. А у немцев - слова на русском не вытащишь, дескать: "к чему это нам?" Здешние ребята не уступят кенигсбергским!
- И темпельгофским - вставляет Матвеенко. - Во сколько минут там нас заправили позавчера?
- Кажется, в двадцать три.
- Так. Посмотрим, как быстро заправят эти. Михеев смотрит на часы:
- Уже десять минут прошло.
Через девять минут бригадир докладывает Матвеенко:
- Готово, товарищ механик!
- Готово?.. Молодцы!
Линейный рекорд за вами. Поочерёдно взревели все три мотора самолёта. Михеев жмёт на прощание руку и произносит, улыбаясь:
- Ауфвидерзеен, геноссе, юберморген! (До свидания, товарищ, до послезавтра.)
- Ауфвидерзе-е-н!
Самолёт исчезает на западе. Через три часа (я знаю это) он пересечёт полноводный Неман и прибудет в столицу Литвы - город Каунас. После недолгой стоянки он поднимется и возьмёт курс на Кенигсберг. Развернувшись над старинным замком, самолёт сядет в аэропорте Кенигсберга - Девау. Здесь обед и маленький отдых. Но хлопотливый Сергей, не доверяя бригаде немцев, будет неутомимо холить моторы. Через час самолёт снова в. воздухе. Над взморьем перед Данцигом будет сильно болтать. Увянут, словно цветы без воды, пассажиры, но по-прежнему будет свежа и бодра команда...Показывается освещённый заходящим солнцем Данциг. Тысячи окон сияют плавленым золотом. Мрачная Мариенкирхе (церковь Марии) уходит назад.
Узкие извивы тесных улиц старинного городка сверху кажутся темными коридорами. Снова небольшой отдых. Чашка кофе, скупой (по-немецки) бутерброд. И снова полёт. Мерно работают моторы. Спокойно лицо пилота. Пассажиры, откинувшись па кресла, мечтают. Начинает смеркаться. Тьма поднимается снизу от горизонта. Лишь в зените, над самолётом, светлеет кусочек неба. Тускло мерцают звезды. Частые взмахи вращающихся прожекторов указывают путь самолёту. Матвеенко оборачивается назад и, видя силуэты пассажиров, включает свет. Вверху на потолке кабинки вспыхивают лампочки в матовых колпачках. На экране вспыхивает надпись: ВНИМАНИЕ! СЕЙЧАС БУДУТ ВИДНЫОГНИ БЕРЛИНА. Пассажиры собирают разбросанные на столиках и сетках шарфы, книжки, газеты, укладывают чемоданы. На горизонте показывается огромное пятно света. Это Берлин. Внизу мелькают пригороды. Справа растянулось Ванзее (озеро), показалась пёстро иллюминованная игла Науэнской радиостанции. Прильнувшие к окнам пассажиры видят яркие магистрали Вильгельм- и Фридрихштрассе. Михеев замечает, как на юге вспыхивает огнями Темпельгофское поле. На экране загорается последняя в этом полёте надпись: ВНИМАНИЕ! СЕЙЧАС БЕРЛИН - ПОСАДКА. ПРИКРЕПИТЕСЬ РЕМНЯМИ К КРЕСЛАМ. Навстречу самолёту мчатся освещённые здания аэропорта Темпельгоф, и колёса советской машины касаются германской земли. Полёт окончен. Пассажиры идут к автобусу, что увезёт их в город. Долго осматривают машину пилоты! Закончив осмотр, они дают детальные указания обслуживающему линию инженеру, советуются с ним, ещё раз втроём осматривают самолёт и только тогда уезжают в общежитие советских лётчиков. Завтра у них свободный день, но и завтра утром они приедут на аэродром лично проверить работу мотористов, поэтому их машина всегда готова к вылету, всегда в образцовом состоянии.
Два года летал Иван Васильевич на международной линии, изредка отрываясь от этой работы для совершения какого-нибудь сложного полёта по специальному заданию. Лучшие лётчики Советского союза и Германии работали на этой линии. Но можно смело сказать, что наилучшей парой экипажа были Михеев и Матвеенко. В любую погоду пробивался их самолёт, они работали, как часы, всегда готовые к полёту, само собой разумеется - без поломок и аварий. Они работали уверенно и смело, ибо эта уверенность являлась итогом хорошего знания машины и большой подготовительной работы перед каждым полетом. Достаточно было взглянуть на фигуру Михеева перед полетом, на его неторопливые, спокойные движения, чтобы заразиться этим спокойствием. Он являлся подлинным "люфт-капитэном" (капитаном воздуха), как зовут немцы старых, испытанных пилотов. Он действительно был "пилотом для всякой погоды", как прозвали Михеева они же. Работа на хорошо оборудованной линии многое дала Михееву. Встречаясь за границей с иностранными лётчиками, беседуя с ними, он познакомился с лучшими образцами овладения авиационной техникой.
Его последний полёт на север (в Обдорск) на тяжелой трехмоторной машине "АНТ-9" обратил на себя внимание. Этим полётом он показал всем нашим гражданским лётчикам, что можно летать везде и всегда. Надо только быть осмотрительным и осторожным. Перед каждым полётом Михеев обычно вызывал на социалистическое соревнование все экипажи самолётов - участников экспедиции. И он побеждал в этом соревновании! В числе "побеждённых" были наши лучшие пилоты. Он доказал, что хороший лётчик может летать хорошо и на линии, оборудованной маяками, посадочными площадками и аэропортами, и над глухими пустынями севера, где селение от селения отдалено на сотни километров. На глазах Ивана Васильевича, пришедшего в 1917 году на пустой аэродром, вырос наш воздушный флот. Он помнил, как над аэродромом поднялся первый металлический самолёт "АНТ-2. Им управлял Громов с которым Михеев летал в Китай и которого встречал в Токио. Затем на самолёте "АНТ-3" Громов слетал в Европу.
Посетив целый ряд столиц, он затратил на весь перелёт только тридцать четыре часа. На этом же самолёте лётчик Шестаков слетал из Москвы в Японию и обратно. Этот же лётчик на новом двухмоторном гиганте "АНТ-4" - "Страна советов" - побывал в Америке, покрыв более двадцати пяти тысяч километров над Сибирью и Тихим океаном. На трёхмоторном самолёте "АНТ-9" немало полетал Михеев и выучил летать на нем сотни других лётчиков.
В 1931 году советская авиапромышленность создала гигантский воздушный корабль "АНТ-14". Это был пятимоторный самолёт, небывалый в мире по величине. Его испытал в воздухе лётчик Громов, испытывавший почти все новые самолёты ЦАГИ... Но кому доверить новый гигант для повседневной работы? Кто самый осмотрительный, самый умелый и самый надёжный пролетарский лётчик? Его имя: Иван Васильевич Михеев. Именно ему оказало высокое доверие правительство нашей страны, поручив свой лучший самолёт - "АНТ-14" Летом 1931 года в разговоре со мной Иван Васильевич как-то мельком бросил замечание:
- Вот, вы бывали в Темпельгофе. Видели, как работает там экскурсионное бюро аэропорта? Почему бы и нам не устроить такое же.
Идея Михеева оказалась жизнеспособной. Через несколько дней бюро было утверждено заместителем начальника Аэрофлота Апвельтом и начало работать. Ежедневно сотни экскурсантов посещали московский аэропорт. Среди экскурсантов были и москвичи, были и приезжающие со всех концов Союза рабочие, служащие, колхозники. Лучшие пилоты и механики сопровождали экскурсантов. В числе лекторов были такие люди, как сам Михеев, Михаил Сергеевич Бабушкин, Николай Семенович Журов, Михаил Васильевич Водопьянов. Весёлые, вызывающие, дружные раскаты смеха рассказы Водопьянова, спокойные сообщения Бабушкина, серьёзные доклады Журова обогащали экскурсантов Аэрофлота - трудящихся нашей страны - новыми, интересными знаниями об авиации.
- Спасите от ваших экскурсантов, - взмолился однажды Михеев, - сил нет, мешают работать. Надо как-то ограничить время приёма экскурсий и выделить только два-три самолёта для осмотров.
- А ваш "АНТ-14"?
- Его пореже показывайте.
- Главный интерес проявляется именно к вашему самолёту.
В это время к зданию аэровокзала подъехала огромная "калоша" - открытый автобус интуристов. Они почти бегут па аэродром. Переводчица и экскурсовод тщетно стараются сдержать их. Эти экскурсанты - друзья Советского союза - английские архитекторы, приехавшие посмотреть нашу страну и помочь в нашем строительстве. Они предупреждают меня, что их интересует только пятимоторный самолёт. Я спрашиваю разрешения у Михеева. Улыбаясь, он разводит руками:
- Только поскорее: готовим машину к полёту.
Наших гостей вряд ли чем можно удивить. Они уже видели образцовый европейский аэропорт в Кройдоне (около Лондона), видели крупнейший английский самолёт "Хенлей Педж". И всё же было видно, что наша машина поразила их.
Огромный размах её крыльев толщиной в рост человека, особая комфортабельность сорокаместной кабины - все это произвело сильное впечатление. Показывал машину механик Павлов. Направо от входа в огромную кабину, равную по величине трамваю, - две уборные и комната для переодевания. Вдоль кабины ряд больших окон. В середине - люк и лестница наверх. "В трюм", пояснил нам товарищ Павлов.
- Там, вверху, - сказал он, - расположено "машинное" отделение.
Впереди, за дверью, ведущей в пилотскую рубку, рули для двух пилотов и место для радиста. Мы поднимаемся по лестнице вверх и через люк проходим во второй этаж самолёта его "трюм", находящийся в толще крыльев. Вначале тут трудно разобраться в бесконечной путанице разноцветных трубок, идущих к пяти моторам самолёта, в лабиринте кранов, регуляторов и рычагов. Но постепенно вырисовывается стройная система управления всеми пятью моторами, сосредоточенная на особом щите, находящемся перед креслом главного механика самолёта Матросова.
- Все очень просто, - говорил он туристам. - Командир по телефону спрашивает, готов ли я, и подает команду. Я пускаю моторы. Во время полёта я могу наблюдать через окно за всеми пятью моторами, а мои помощники имеют возможность подойти к ним.
В заключение Матросов сообщил, как говорят техники, "данные" о воздушном корабле "АНТ-14": длина самолёта - 26,6 метра, размах крыльев - 40,6 метра, общий вес - 17 тонн, радиус действия (расстояние, которое самолёт может пролететь без пополнения горючим) - более двух тысяч километров. Почти ежедневно на аэродром приходили ученики московских школ. Я познакомился со многими из них и часто приезжал к ним в школу, читал им свои книги об авиации. Больше всего заинтересовала ребят маленькая книжка о том, как Михеев научился летать. Школьников не удовлетворяло то, что было написано в книжке. Они всякий раз засыпали меня вопросами, заставляли выкладывать всё, что знаю о Михееве. Во время этих бесед они не раз мысленно проделывали вместе с этим замечательным лётчиком все его сколько-нибудь значительные перелёты. В конце концов и это перестало удовлетворять их. Они хотели во что бы то ни стало познакомиться с самим Михеевым, увидеть его, говорить с ним. Весной 1932 года, перед окончанием учебного года, школьники избрали делегацию из лучших ударников учёбы и поручили ей приветствовать Ивана Васильевича.
- Давайте, ребята, - предложил я, - попросим у начальника Аэрофлота несколько бесплатных билетов на полёт с Михеевым.
Это предложение вызвало энтузиазм. Через несколько дней двое пионеров поднимались по лестнице управления Аэрофлота. Их принял товарищ Малюга - старый авиатор, летавший ещё в 1911 году. Он внимательно выслушал ребят и позвонил по телефону к заместителю начальника Аэрофлота Анвельту.
- Ну, ребята, желаю успеха. Начальник ждёт вас.
Ласково принял пионеров товарищ Анвельт. Он расспросил об учёбе, об их первых шагах в авиацию - постройке моделей. Ребята выразили горячее желание "познакомиться с Михеевым и полетать с ним".
- Почему именно с Михеевым? Откуда вы его знаете? - удивился товарищ Анвельт.
Ребята рассказали о том, что много читали о Михееве. Ну, а полетать с ним им хочется потому, что "он самый лучший лётчик и у него самый большой самолёт". Здесь делегация передала товарищу Анвельту заготовленную заранее бумажку с просьбой разрешить бесплатный полёт на "АНТ-14" пяти лучшим ударникам учёбы.
- Сколько же у вас всего лучших ударников учебы? - спросил товарищ Анвельт, читая наивную просьбу ребят
- Человек тридцать, товарищ начальник.
- Ну вот, а вы просите разрешить полёт только пятерым... - И он принялся что-то писать.
Прощаясь с делегацией, товарищ Анвельт просил передать всем школьникам его пожелание: лучше учиться, лучше отдыхать и больше заниматься физкультурой. "Иначе вы никогда не сможете стать лётчиками", улыбаясь, закончил он.
Не помня себя от радости, побежали ребята к товарищу Малюге.
- Разрешил! На пять человек разрешил! - громко заявили они.
Малюга взял у них бумажку и прочитал вслух:
- "Выдать тридцать билетов бесплатно. Ян Анвельт".
На другой день лучшие ударники учёбы были на аэродроме. Но им не повезло. Они не полетали и не увидели Михеева. Озабоченный плохой работой одного из моторов лётчик отменил полёты и целый день провёл около своего самолёта. Огорченные ребята, понурив головы, ушли с аэродрома. Но прошло несколько дней, мотор исправили, и они были вознаграждены: дольше других пассажиров они парили над Москвой. Иван Васильевич "провёз" их над Воробьёвыми горами и Парком культуры и отдыха, сделал круг над их родным Фрунзенским районом. После полёта ребята целиком завладели Михеевым. Усевшись с ним на траве аэродрома в тени, падавшей от гигантского крыла самолёта, они долго слушали увлекательные рассказы лётчика. В заключение Михеев сказал им:
- Все вы говорите, что хотите быть лётчиками. Ты вот, например, хочешь? - внезапно обернулся он к веснушчатому весёлому пареньку.
- Конечно хочу, товарищ Михеев!
- А ведь ты вчера на буфере ехал. Я видел...
Как смеялись ребята, когда веснущатый мальчик признался, что он действительно вчера охал на "колбасе"!
- Вы же знаете, ребята, что это опасно, что это хулиганство, а хулиганам нет места в авиации. Запомните это на всю жизнь. Если вы хотите быть лётчиками - будьте примерными молодыми людьми. Ну, прощайте, ребята, мне пора.
Михеев встал и, ещё раз пожелав ребятам хорошо учиться, направился к своему самолёту. Неохотно уходили ребята с аэродрома. Почти целый день они провели здесь, а им казалось, что всего несколько минут.
Долго испытывал свою гигантскую машину Иван Васильевич, прежде чем отправился на ней в первый дальний перелет. Десятки раз он вылетал на ней с московского аэродрома и кружился в окрестностях Москвы. Во время одного из полётов, когда самолёт находился в районе станции Химки, средний мотор (в то время на самолёте стояли английские моторы "юпитер") развалился в воздухе. Самолёт как ни в чем не бывало, продолжал полёт. Но так показалось только пассажирам. Немало волнений пережил в эти несколько минут Михеев, ведя самолёт к Москве. В это время мы стояли на крыше аэровокзала. Увидев показавшийся вдали самолёт, я сказал своему соседу:
- Сейчас полетите и вы!
Но через несколько минут я заметил отсутствие одного из моторов и лёгкий след дыма, тянущийся за самолетом. На наших глазах закопченный с одной стороны самолёт мягко сел на аэродром... Это было последнее испытание. Построенная по чертежам советского конструктора на советских заводах, из советских материалов огромная металлическая птица показала прекрасные лётные качества. За всё время длительных испытаний, проведённых внимательным и требовательным специалистом - именно таким был Михеев, - в ней не было обнаружено ни одного сколько-нибудь существенного недочёта. Сдал мотор. Но моторы - единственное на самолёте, что было сделано за границей. Вскоре после окончания испытаний была организована агитационная эскадрилья имени Горького. Самолёт "АНТ-14 N 1001" вошёл в нее флагманским кораблем, получив название "Правда". Эту эскадрилью создала наша печать во главе с центральным органом партии - газетой "Правда". Самолёты эскадрильи за короткое время побывали во всех отдалённых местах Советского Союза. Работники печати вылетали к своим читателям, укрепляя связь с ними. Они помогали на местах строительству и росту колхозов, МТС, совхозов. Главным пилотом этой эскадрильи - шеф-пилотом - был назначен Иван Васильевич Михеев. Под его управлением флагманский корабль "Правда" совершил два больших перелёта в Харьков и Ленинград. В ответ на эти посещения трудящиеся этих городов и всего Союза решили создать еще больший, небывалый в мире, самолёт "Максим Горький"....17 октября 1933 года Ивана Васильевича Михеева принял в Кремле всесоюзный староста Михаил Иванович Калинин. Постановлением правительства пилот Михеев был награждён орденом Ленина. По-прежнему простой и скромный, он продолжал своё дело, порученное ему родиной. По-прежнему, повинуясь его чёткой и мужественной руке, реял в воздухе самолёт "Правда". Десятки тысяч трудящихся нашей страны получили на нём своё "воздушное, крещение".
ПОСЛЕДНИЙ ПОЛЁТ
18 мая 1935 года па московском аэродроме был особо оживлённый день. Сотни ударников московских предприятий приехали полетать на самолёте-гиганте. По трапу, спущенному на землю, Михеев поднялся па воздушный корабль. Проходя через различные помещения, расположенные в гигантском фюзеляже машины, он здоровался с командой. Озабоченный, со складкой, перерезавшей лоб, осматривал Иван Васильевич доверенный ему правительством <