В доставшемся нам научном наследии имеются два фундаментальных вопроса, на которые нашим предшественникам не удалось найти ответ. Один из них — вопрос об отношении хаоса и порядка. Знаменитый закон возрастания энтропии описывает мир как непрестанно эволюционирующий от порядка к хаосу. Вместе с тем, как показывает биологическая или социальная эволюция, сложное возникает из простого. Как такое может быть? Каким образом из хаоса может возникнуть структура? В ответе на этот вопрос ныне удалось продвинуться довольно далеко. Теперь нам известно, что неравновесность — поток вещества или энергии — может быть источником порядка.
Но существует и другой, еще более фундаментальный вопрос. Классическая или квантовая физика описывает мир как обратимый, статичный. В их описании нет места эволюции ни к порядку, ни к хаосу. Информация, извлекаемая из динамики, остается постоянной во времени. Налицо явное противоречие между статической картиной динамики и эволюционной парадигмой термодинамики. Что такое необратимость? Что такое энтропия? Вряд ли найдутся другие вопросы, которые бы столь часто обсуждались в ходе развития науки. Лишь теперь мы начинаем достигать той степени понимания и того уровня знаний, которые позволяют в той или иной мере ответить на эти вопросы. Порядок и хаос — сложные понятия. Единицы, используемые в статическом описании, которое дает динамика, отличаются от единиц, которые понадобились для создания эволюционной парадигмы, выражаемой ростом энтропии. Переход от одних единиц к другим приводит к новому понятию материи. Материя становится «активной»: она порождает необратимые процессы, а необратимые процессы организуют материю.
Какой смысл вкладывают авторы в понятие «детерминированных процессов»?
Какой фактор функционирования сложных систем способствует формированию порядка из хаоса?
Теоретическое и эмпирическое как предмет философско-методологического анализа в работе В. С. Швырева «Теоретическое и эмпирическое в научном познании»
В чем различие, согласно В.С. Швыреву, между эмпирическим исследованием и эмпирическим познанием?
Приведите примеры идеализированных объектов науки, которые рассматривает автор.
Закон Бойля-Мариотта является эмпирическим или теоретическим законом?
Чем отличается метод мысленного эксперимента от формально-дедуктивного способа рассуждения?
Швырев В. С. «Теоретическое и эмпирическое в научном познании». М., 1978. Гл. 3. С. 247–252, 283–285, 306–310, 32–328, 334–342, 362–373.
Дополнительная литература
Философы России XIX – XX столетий. Биографии, идеи, труды. М., 1995. С. 656–57.
Черняк В. С. Теоретическое и эмпирическое в историко-научном исследовании //Вопр. философии. 1976. № 6.
В. С. Швырев
Теоретическое и эмпирическое в научном познании.
<М., 1978. С. 367--370>
Сформулируем вкратце некоторые основные положения относительно понимания категорий теоретического и эмпирического в научном познании, которые мы стремились выдвинуть и обосновать. Исходные представления о теоретическом и эмпирическом исследовании как о двух необходимых, взаимно обусловленных и взаимно предполагающих друг друга сторонах научно-теоретического мышления задается уже на основе выявления деятельности, направленной на совершенствование понятийных средств науки, и деятельности, направленной на применение концептуального аппарата для ассимиляции и идеализации в понятийных схемах внешнего по отношению к этим схемам материала, доставляемого «живым созерцанием». Деятельность последнего типа, лежащая в основе эмпирического исследования, является для научного мышления в целом необходимым условием и средством деятельности первого типа. Развитие научного познания, с методологической точки зрения, можно охарактеризовать как процесс теоретизации науки, совершенствования и конкретизации ее понятийного аппарата, который необходимо, однако, связан с эмпирическим исследованием. Между эмпирическим исследованием, направленным на освоение в понятийных схемах науки данных «живого созерцания», добываемых в результате наблюдения и эксперимента, и теоретическим исследованием, связанным с совершенствованием и развитием концептуального аппарата науки, построением «теоретического мира», существуют разнонаправленные, но необходимые связи. Эмпирическое исследование открывает новые факты, расширяет горизонт видения научного мышления и ставит перед теоретическим исследованием новые задачи. С другой стороны, теоретическое исследование, развивая и конкретизируя теоретическое содержание науки, открывает новые перспективы объяснения и предвидения фактов, ориентирует и направляет эмпирическое исследование, прежде всего целенаправленный эксперимент.
Подчеркивание функциональной роли эмпирического исследования в научном познании в целом как своего рода «оселка» концептуально-теоретического аппарата науки не означает отрицания самостоятельной роли эмпирического исследования и основанного на нем установления эмпирических знаний об объекте, которые могут существовать в относительной самостоятельности от теории, представляя собой в конечном счете проверочную базу для формирующихся теоретических гипотез и конструкций.
Конкретизация понимания теоретического и эмпирического в научном познании связана, прежде всего, с различением теоретической и эмпирической стадий в развитии науки в целом и теоретического и эмпирического исследования как двух необходимых компонентов научного познания на каждой из этих стадий.
Таким образом, говоря об эмпирическом и теоретическом в научном познании, необходимо различать, с одной стороны, фазы, стадии в развитии науки, характеризующиеся большей или меньшей теоретизацией, и взаимосвязанные и взаимопредполагающие типы познавательной деятельности, направленной соответственно на развитие концептуального аппарата и на его апробирование, испытание в эмпирическом исследовании. Эмпиричность в научном познании может поэтому пониматься двояко: как необходимый момент всякого научного познания, связанный с функцией испытания концептуального аппарата в его применении к данным наблюдения и эксперимента, и как исторически преходящая фаза науки, связанная с недостаточным развитием концептуального аппарата, описательностью и пр. Эту двузначность термина «эмпирическое» надо принимать во внимание и при рассмотрении проблемы эмпирического и теоретического языка науки, эмпирических и теоретических терминов. По нашему мнению, следует говорить о «языке науки», учитывая существование и взаимодействие в научном знании различных генетических слоев, отражающих различные стадии его теоретизации. Дихотомическое деление «языка науки» на «теоретический» и «эмпирический», если оно имеет целью различение развитого языка науки и неразвитого, непосредственно связанного своим происхождением с донаучным обыденным языком, слишком грубо, так как оно не учитывает градации, многообразия генетических фаз, соответствующих различным стадиям теоретизации науки.
Иначе говоря, представление о некоем едином теоретическом языке, противопоставляемом языку наблюдения или эмпирическому языку, должно быть замещено понятием о различных уровнях «теоретизации» языка науки, его специализации, обусловливаемых развитием выраженного им концептуального содержания науки. Мысль о необходимости более дифференцированной типологии языка науки, чем дихотомия теоретического и эмпирического языка, выдвигалась многими авторами. Важно, однако, выдвинуть некоторый общий принцип основания такой типологии. На наш взгляд, таким основанием должен служить критерий развитости концептуального содержания.
Таким образом, вопрос о том, является ли данный термин или данное предложение теоретическим или нет, должен быть замещен вопросом о том, к какому типу, уровню теоретизации языка относится данное выражение — заимствовано ли оно просто из семантических ресурсов обыденного языка, и какую при этом прошло теоретическую «обработку» (если вообще ее прошло), является ли оно каким-либо «конструктом» эмпирической стадии науки или относится к промежуточной фазе между эмпирической и теоретической стадиями, выступает ли элементом языка, в котором формулируется развитая теоретическая система, служит ли элементом эмпирической интерпретации теоретического аппарата соответствующего типа и пр.
В чем заключается двузначность термина «эмпирическое»?
Каковы основные задачи эмпирического и теоретического исследования?
Эволюция типов научной рациональности
в концепции В. С. Степина
Какие компоненты включаются в основания науки, и что означает их перестройка?
Каковы причины перестройки оснований науки?
Какие глобальные революции можно выделить в истории науки?
Как связаны между собой стадии исторического развития науки и типы научной рациональности?
Степин В. С. Теоретическое знание. М., 2000. С. 610 – 636.
Дополнительная литература
Философия. Наука, Цивилизация. М., 1999.
Касавин И. Т. Теория как образ и понятие //Вопр. философии. 2001. № 3.
«Круглый стол» журналов «Вопр. философии» и «Науковедение», посвященный обсуждению книги В. С.Степина «Теоретическое знание» //Вопр. Философии. 2001. №1.
В. С. Степин
Теоретическое знание.
<М., Прогресс-Традиция. 2000. С. 619, 632--635>
Глобальные научные революции: от классической к постнеклассической науке
В развитии науки можно выделить такие периоды, когда преобразовывались все компоненты ее оснований. Смена научных картин мира сопровождалась коренным изменением нормативных структур исследования, а также философских оснований науки. Эти периоды правомерно рассматривать как глобальные революции, которые могут приводить к изменению типа научной рациональности…
Три крупные стадии исторического развития науки, каждую из которых открывает глобальная научная революция, можно охарактеризовать как три исторических типа научной рациональности, сменявших друг друга в истории техногенной цивилизации. Это — классическая рациональность (соответствующая классической науке в двух ее состояниях – дисциплинарном и дисциплинарно – организованном); неклассическая рациональность (соответствующая неклассической науке) и постнеклассическая рациональность. Между ними как этапами развития науки существуют своеобразные «перекрытия», причем появление каждого нового типа рациональности не отбрасывало предшествующего, а только ограничивало сферу его действия, определяя его применимость только к определенным типам проблем и задач.
Каждый этап характеризуется особым состоянием научной деятельности, направленной на постоянный рост объективно-истинного знания. Если схематично представить эту деятельность как отношения «субъект-средства-объект» (включая в понимание субъекта ценностно-целевые структуры деятельности, знания и навыки применения методов и средств), то описанные этапы эволюции науки, выступающие в качестве разных типов научной рациональности, характеризуются различной глубиной рефлексии по отношению к самой научной деятельности.
Классический тип научной рациональности, центрируя внимание на объекте, стремится при теоретическом объяснении и описании элиминировать все, что относится к субъекту, средствам и операциям его деятельности. Такая элиминация рассматривается как необходимое условие получения объективно-истинного знания о мире. Цели и ценности науки, определяющие стратегии исследования и способы фрагментации мира, на этом этапе, как и на всех остальных, детерминированы доминирующими в культуре мировоззренческими установками и ценностными ориентациями. Но классическая наука не осмысливает этих детерминаций.
Схематично этот тип научной деятельности может быть представлен следующим образом:
 |
Неклассический тип научной рациональности учитывает связи между знаниями об объекте и характером средств и операций деятельности. Экспликация этих связей рассматривается в качестве условий объективно-истинного описания и объяснения мира. Но связи между внутринаучными и социальными ценностями и целями по-прежнему не являются предметом научной рефлексии, хотя имплицитно они определяют характер знаний (определяют, что именно и каким способом мы выделяем и осмысливаем в мире).
Этот тип научной деятельности схематично можно изобразить так:
 |
Постнеклассический тип научной рациональности расширяет поле рефлексии над деятельностью. Он учитывает соотнесенность получаемых знаний об объекте не только с особенностью средств и операций деятельности, но и с ценностно-целевыми структурами. Причем эксплицируется связь внутринаучных целей с вненаучными, социальными ценностями и целями.
Этот тип научного познания можно изобразить посредством следующей схемы:
 |
Каждый новый тип научной рациональности характеризуется особыми, свойственными ему основаниями науки, которые позволяют выделить в мире и исследовать соответствующие типы системных объектов (простые, сложные, саморазвивающиеся системы). При этом возникновение нового типа рациональности и нового образа науки не следует понимать упрощенно в том смысле, что каждый новый этап приводит к полному исчезновению представлений и методологических установок предшествующего периода. Напротив, между ними существует преемственность. Неклассическая наука вовсе не уничтожила классическую рациональность, а только ограничила сферу ее действия. При решении ряда задач неклассические представления о мире и познании оказывались избыточными, и исследователь мог ориентироваться на традиционно классические образцы (например, при решении ряда задач небесной механики не требовалось привлекать нормы квантово-релятивистского описания, а достаточно было ограничиться классическими нормативами исследования). Точно так же становление постнеклассической науки не приводит к уничтожению всех представлений и познавательных установок неклассического и классического исследования. Они будут использоваться в некоторых познавательных ситуациях, но только утратят статус доминирующих и определяющих облик науки.
В чем заключаются особенности классического, неклассического и постнеклассического типов рациональности?
Существует ли преемственность между типами научной рациональности?
Философско-методологические проблемы естествознания
И. ПРИГОЖИН О НОВОМ ВЗГЛЯДЕ НА ВРЕМЯ В РАБОТЕ
«ПОРЯДОК ИЗ ХАОСА. ПЕРЕОТКРЫТИЕ ВРЕМЕНИ»
О каких подходах к пониманию времени говорит И. Пригожин? В чем их суть и принципиальные различия?
Какое значение для понимания мироздания имеет открытие универсальных постоянных?
Чем определяется объективность описания? Как трактуется объективность в классической и неклассической физиках?
В чем состоит основная идея квантовой механики? Что нового вносит квантовая механика в картину мира?
Каково познавательное значение принципа дополнительности?
См.: Пригожин И. Переоткрытие времени. – Пригожин И., Стенгерс Э. Порядок из хаоса. Гл. 7. Переоткрытие времени. – М., 1986. С. 275 – 297.
ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА
Молчанов Ю.Б. Сверхсветовые скорости, принцип причинности и направление времени //Вопросы философии. 1998. № 8.
Хокинг С. Стрелы времени //Природа. 1990. № 1.
И. Пригожин «Переоткрытие времени. Неравновесная Вселенная» // Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. – М., 1986. С. 295 – 297.
Две научные революции … начались с попыток включить в общую схему классической механики универсальные постоянные c и h. Это повлекло за собой далеко идущие последствия… Вместе с тем нельзя не отметить, что другие аспекты теории относительности и квантовой механики свидетельствуют об их принадлежности к мировоззрению, лежащему в основе ньютоновской механики. В особенности это относится к роли и значению времени. Коль скоро в квантовой механике волновая функция известна в нулевой момент времени, ее значение ψ(t) определено в любой момент времени t, как в прошлом, так и в будущем. Аналогичным образом в теории относительности статический, геометрический характер времени часто подчеркивается использованием четырехмерных обозначений (трех пространственных измерений и одного временного). Как точно заметил Минковский в 1908 г., «отныне пространство само по себе и время само по себе должны обратиться в фикции и лишь некоторый вид соединения обоих должен еще сохранить самостоятельность».
Но за последние пятьдесят лет ситуация резко изменилась. Квантовая теория стала основным средством при рассмотрении элементарных частиц и их превращений. Описание фантастического многообразия элементарных частиц, обнаруженных за последние годы, увело бы нас далеко в сторону от нашей основной темы.
… Опираясь на квантовую механику и теорию относительности, Дирак предсказал существование античастиц: каждой частице с массой m и зарядом е соответствует античастица с массой т и зарядом противоположного знака. Предвидение Дирака подтвердилось: к настоящему времени на ускорителях высоких энергий получены позитроны (античастицы электронов), антипротоны. Антиматерия стала обычным предметом исследования в физике элементарных частиц. При столкновении частицы и античастицы аннигилируют с выделением фотонов – безмассовых частиц света. Уравнения квантовой теории симметричны относительно замены частицы – античастицы или, точнее, относительно более слабого требования, известного под названием СРТ-симметрии. Несмотря на СРТ-симметрию, между частицами и античастицами в окружающем нас мире существует замечательная дисимметрия. Мы состоим из частиц ()электронов, протонов). Что же касается античастиц, то они остаются своего рода лабораторными «раритетами». Если бы частицы и античастицы сосуществовали в равных количествах, то все вещество аннигилировало бы. Имеются веские основания полагать, что в нашей Галактике антиматерия не существует, но не исключено, что она существует в других галактиках. Можно представить себе, что во Вселенной действует некий механизм, разделяющий частицы и античастицы и «прячущий» последние где-то далеко от нас. Однако более вероятно, что мы живем в несимметричной Вселенной, в которой материя преобладает над антиматерией.
Как такое возможно? Модель, объясняющая наблюдаемую ситуацию, была предложена А.Д. Сахаровым в 1966 г. В настоящее время проблема отсутствия симметрии в распределении материи и антиматерии усиленно разрабатывается. Существенным элементом современного подхода является утверждение о том, что в момент образования материи Вселенная должна была находиться в неравновесных условиях, поскольку в состоянии равновесия из закона действия масс … следовало бы количественное равенство материи и антиматерии.
В этой связи мы хотели бы подчеркнуть, что неравновесность обретает ныне новое, космологическое измерение. Без неравновесности и связанных с ней необратимых процессов Вселенная имела бы совершенно иную структуру. Материя нигде не встречалась бы в заметных количествах. Повсюду наблюдались бы лишь флуктуации, приводящие к локальным избыткам то материи, то антиматерии.
Из механической теории, модифицированной с учетом существования универсальной постоянной h, квантовая теория превратилась в теорию взаимопревращения элементарных частиц. В ходе предпринятых в последнее время попыток построить единую теорию элементарных частиц высказывалась гипотеза о том, что все элементарные частицы материи, включая протон, нестабильны (правда, время жизни протона достигает колоссальной величины – 1030 лет). Механика, наука о движении, вместо того чтобы соответствовать фундаментальному уровню описания, низводится до роли приближения, годного лишь вследствие огромного времени жизни таких элементарных частиц, как протоны.
Аналогичным трансформациям подверглась и теория относительности. …Теория относительности начинала как геометрическая теория, сильно акцентировавшая свой безвременной характер. Ныне теория относительности является основным инструментом исследования тепловой истории Вселенной, позволяющим раскрыть те механизмы, которые привели к наблюдаемой ныне структуре Вселенной. Тем самым обрела новой значение проблема времени, необратимости. Из области инженерии, прикладной химии, где она была сформулирована впервые, проблема необратимости распространилась на всю физику – от теории элементарных частиц до космологии.
Если к оценке квантовой механики подходить, имея в виду главную тему нашей книги, то основной заслугой ее следует считать введение вероятности в физику микромира. Вероятность, о которой идет речь, не следует путать со стохастическими процессами, описывающими химические реакции… В квантовой механике волновая функция эволюционирует во времени детерминистическим образом, за исключением тех моментов, когда над квантовой системой производится измерение.
Мы видим, что за пятьдесят лет, прошедших со времени создания квантовой механики, исследования неравновесных процессов показали, что флуктуация, стохастические элементы важны даже в микроскопическом масштабе. …Продолжающееся ныне концептуальное перевооружение физики ведет от детерминистических обратимых процессов к процессам стохастическим и необратимым. Мы считаем, что в этом процессе квантовая механика занимает своего рода промежуточную позицию: она вводит вероятность, но не необратимость. Мы ожидаем, … что следующим шагом будет введение фундаментальной необратимости на микроскопическом уровне. В отличие от попыток восстановить классическую ортодоксальность с помощью скрытых переменных мы считаем, что необходимо еще дальше отойти от детерминистических описаний и принять статистическое, стохастическое описание.
Какое значение имеет квантовая механика в изучении неравновесных процессов? Как изменился облик физики в связи с переходом к изучению неравновесности?
ОБОСНОВАНИЕ КОНВЕНЦИАЛИЗМА В НАУКЕ А. ПУАНКАРЕ
Является ли характерная для научной теории гармония отражением гармонии в природе?
Какое направление в философии А. Пуанкаре характеризует как номинализм?
Какой ответ дает А. Пуанкаре на вопрос «Проистекает ли геометрия из опыта?».
Пуанкаре А. О науке. М., 1983 (Наука и гипотеза. С.7--9, 41, 89--90; Ценность науки. С. 155--158, 180, 258).
Дополнительная литература
Панов М. И., Тяпкин А. А Анри Пуанкаре и наука начала XX века. М., 1990.
Панов М.И., Тяпкин А. А., Шибанов А. С. Анри Пуанкаре и наука начала XX века // Пуанкаре А. О науке. М., 1983. С. 521–558.
А. Пуанкаре
О науке.
<М., 1983. С. 7–9, 180>
Для поверхностного наблюдателя научная истина не оставляет места никаким сомнениям: логика науки непогрешима, и если ученые иногда ошибаются, то это потому, что они забывают логические правила <…>
Но, вдумавшись, заметили, что математик, а тем более экспериментатор не могут обойтись без гипотезы. Тогда возник вопрос, достаточно ли прочны все эти построения, и явилась мысль, что при малейшем дуновении они могут рухнуть. Быть скептиком такого рода значит быть только поверхностным. Сомневаться во всем, верить всему — два решения, одинаково удобные: и то и другое избавляют нас от необходимости размышлять.
Итак, вместо того чтобы произносить огульный приговор, мы должны тщательно исследовать роль гипотезы; мы узнаем тогда, что она не только необходима, но чаще всего и законна. Мы увидим также, что есть гипотезы разного рода: одни допускают проверку и, подтвержденные опытом, становятся плодотворными истинами; другие, не приводя нас к ошибкам, могут быть полезными, фиксируя нашу мысль, наконец, есть гипотезы, только кажущиеся таковыми, но сводящиеся к определениям или к замаскированным соглашениям.
Последние встречаются главным образом в науках математических и соприкасающихся с ними. Отсюда именно и проистекает точность этих наук; эти условные положения представляют собой продукт свободной деятельности нашего ума, который в этой области не знает препятствий. Здесь наш ум может утверждать, так как он здесь предписывает; но его предписания налагаются на нашу науку, которая без них была бы невозможна, они не налагаются на природу. Однако произвольны ли эти предписания? Нет; иначе они были бы бесплодны. Опыт предоставляет нам свободный выбор, но при этом он руководит нами, помогая выбрать путь, наиболее удобный. Наши предписания, следовательно, подобны предписаниям абсолютного, но мудрого правителя, который советуется со своим государственным советом.
Некоторые были поражены этим характером свободного соглашения, который выступает в некоторых основных началах наук. Они предались неумеренному обобщению и к тому же забыли, что свобода не есть произвол. Таким образом, они пришли к тому, что называется номинализмом, и пред ними возник вопрос, не одурачен ли ученый своими определениями и не является ли весь мир, который он думает открыть, простым созданием его прихоти. При таких условиях наука была бы достоверна, но она была бы лишена значения. <…>
Какова природа умозаключения в математике? Действительно ли она дедуктивна, как думают обыкновенно? Более глубокий анализ показывает нам, что это не так, — что в известной мере ей свойственна природа индуктивного умозаключения и потому-то она столь плодотворна. Но от этого она не теряет своего характера абсолютной строгости, что прежде всего мы и покажем.
Познакомившись ближе с одним из орудий, которые математика дает в руки естествоиспытателя, мы обратимся к анализу другого основного понятия — понятия математической величины. Находим ли мы ее в природе или сами вносим ее в природу? И в последнем случае не подвергаемся ли мы риску все извращать? Сличая грубые данные наших чувств и то крайне сложное и тонкое понятие, которое математики называют величиной, мы вынуждены признать их различие; следовательно, эту раму, в которую мы хотим заключить все, создали мы сами, но мы создали ее не наобум, мы создали ее, так сказать, по размеру и потому-то мы можем заключать в нее явления, не искажая в существенном их природы.
Другая рама, которую мы налагаем на мир, — это пространство. Откуда происходят первоначальные принципы геометрии? Предписываются ли они логикой? Лобачевский, создав неевклидовы геометрии, показал, что нет. Не открываем ли мы пространства при помощи наших чувств? Тоже нет, так как то пространство, которому могут научить нас наши чувства, абсолютно отлично от пространства геометра. Проистекает ли вообще геометрия из опыта? Глубокое исследование покажет нам, что нет. Мы заключим отсюда, что эти принципы суть положения условные; но они не произвольны, и если бы мы были перенесены в другой мир (я называю его неевклидовым миром и стараюсь изобразить его), то мы остановились бы на других положениях.
В механике мы придем к аналогичным заключениям и увидим, что принципы этой науки, хотя и более непосредственно опираются на опыт, все-таки еще разделяют условный характер геометрических постулатов. До сих пор преобладает номинализм; но вот мы приходим к физическим наукам в собственном смысле. Здесь картина меняется; мы встречаем гипотезы иного рода и видим всю их плодотворность. Без сомнения, они с первого взгляда кажутся нам хрупкими, и история науки показывает нам, что они недолговечны; но они не умирают целиком, и от каждой из них нечто остается. Это нечто и надо стараться распознать, потому что здесь, и только здесь, лежит истинная реальность. <…>
Пора сделать выводы.
Мы не обладаем непосредственно ни интуицией одновременности, ни интуицией равенства двух промежутков времени. Если мы думаем, что имеем эту интуицию, то это иллюзия. Мы заменяем ее некоторыми правилами, которые применяем, почти никогда не отдавая себе в том отчета. Но какова природа этих правил? Нет правила общего, нет правила строгого; есть множество ограниченных правил, которые применяются в каждом отдельном случае. Эти правила не предписаны нам и можно было бы позабавиться, изобретая другие; однако невозможно было бы уклониться от них, не усложнив сильно формулировку законов физики, механики и астрономии. Следовательно, мы выбираем эти правила не потому, что они истинны, а потому, что они наиболее удобны…
Какова роль гипотезы в научном познании? Какие виды гипотез выделяет А. Пуанкаре?
Имеет ли для науки значение удобность использования знания?
В. Гейзенберг о роли традиций в развитии науки
В чем проявляется влияние традиций на научно-исследовательскую деятельность?
Кто из античных мыслителей, по мнению В.Гейзенберга, открыл значение математических пропорций в природных явлениях?
Говоря о будущем науки, какие три ее области В. Гейзенберг считает наиболее актуальными?
Гейзенберг В. Традиция в науке //Гейзенберг В. Шаги за горизонт. М., 1987. С. 226-240.
Дополнительная литература
Овчинников Н. Ф. Ученый-мыслитель.XX века // Гейзенберг В. Шаги за горизонт. М., 1987. С. 5-22.
Клайн Б. В поисках. Физика и квантовая теория. М., 1971. С. 132--154.