Акрополь — большой продолговатый холм, возвышающийся над городом и венчающий его храмами, посвященными покровительнице города Афине — богине мудрости и труда. Как всякая истинная архитектура, комплекс Акрополя органически связан с окружающим ландшафтом. Египетские пирамиды хороши именно в пустыне. Афинский Акрополь прекрасен в сочетании с простором Средиземного моря и голубыми силуэтами гор архипелага.
Построенный заново в эпоху Перикла, то есть уже после окончания греко-персидских войн, Акрополь был и святилищем, и укреплением, и общественным центром; здесь хранилась государственная казна, помещалась библиотека и картинная галерея. На празднествах в честь Афины (так называемые Великие Панафинеи) после конных и гимнастических состязаний, после соревнований певцов и музыкантов наступал самый торжественный момент — всенародное шествие на Акрополь.
Двигались всадники на конях, шли государственные мужи, шли воины в доспехах и молодые атлеты.Девушки и юноши вели жертвенных животных, везли с собой модель священного панафинейского корабля с прикрепленным к его мачте роскошным пеплосом — покрывалом, предназначенным в дар Афине. Празднество заканчивалось всеобщим пиром наАкрополе.
Какие же картины развертывались перед глазами идущих? Процессия поднималась по каменистой тропе к главному западному входу в Акрополь — Пропилеям. По сторонам шестиколонного портика Пропилей располагались два боковых крыла: одно — более массивное с глухими стенами (здесь помещалась Пинакотека), другое — в виде выступающего вперед высокого постамента, увенчанного маленьким изящным храмиком Ники Аптерос — Бескрылой Победы. Ника — крылатая дева, олицетворяющая победу,— считалась одним из атрибутов Афины; здесь афиняне пожелали изобразить ее бескрылой, чтобы она не могла улететь из их города. Пройдя через Пропилеи, процессия оказывалась на большой площади, тут перед ней высилась восьмиметровая статуя Афины-воительницы из бронзы, отлитая знаменитым скульптором Фидием. Она была центром всего ансамбля, блеск ее копья, отражавшего солнечные лучи, виднелся издалека с моря и был первым приветственным сигналом кораблям, приближавшимся к афинскому порту. В глубине справа входящие на площадь видели Парфенон — главное и самое большое сооружение Акрополя, посвященное Афине Парфенос — Афине Деве. История сохранила имена его зодчих — Иктин и Калликрат, они выстроили Парфенон в 447—438 гг. до н. э. Весь из светлого мрамора, в «оперении» сорока шести дорийских колонн, Парфенон действительно предстает воплощением девственной чистоты и строгости. От Пропилей он виден с угла, так что сразу же воспринимается не фасадно, а как объемное пластическое целое; видны две его стороны — короткая, увенчанная фронтоном со скульптурами, изображающими спор Посейдона и Афины, и длинная, уходящая наискось, увлекающая зрителей дальше, к восточному входу в храм, где находился алтарь Афины. Процессия двигалась вдоль длинной стены Парфенона и сквозь его колоннаду видела такую же процессию на рельефе фриза, там так же скакали всадники, шли девушки, несущие дары. Этот фриз, как и фронтоны и статуи, как все скульптурное убранство Акрополя, исполнялся по замыслу Фидия им самим и его учениками.
Приближаясь к главному святилищу, шествие проходило вокруг Эрехтейона — другого храма, стоящего ближе к северному склону холма (Парфенон стоит на южной его части). Эрехтейон строился позже, уже в последней четверти 5 века до н. э., но в согласии с общим замыслом и планировкой. Это единственное в своем роде произведение греческого зодчества, совершенно оригинальное по художественному решению. По контрасту с простым и строгим Парфеноном Эрехтейон выглядит почти причудливым. Каждый из четырех его фасадов оформлен по-разному. На западном фасаде шесть тонких, стройных ионических полуколонн стоят на высоком цоколе. Северный портик выдается далеко вперед, так что виден в профиль одновременно с западным, его колонны стоят прямо на земле. Длинная южная стена храма, гладкая, сложенная из мраморных квадров, служит фоном для маленького, сдвинутого к западу, портика кариатид, где роль колонн выполняют женские фигуры. И наконец, восточный фасад — портик обычного типа с колоннами на трехступенчатом постаменте. Таким образом, различные типы решения ионийского портика объединяются в Эрехтейоне в очень своеобразное целое. По мере обхода участники шествия видели Эрехтейон в разных аспектах. То они видели четкие очертания колонн на фоне неба, то колонны как бы уходили в стену, то превращались в женщин, то на месте сквозных колоннад возникала спокойная гладь стены, которая вела опять к новой, ритмически расчлененной колоннами композиции восточного входа.
Апофеозом шествия было вступление в главный алтарь Афины. Над восточным входом вПарфенон, где помещался алтарь, скульптурная группа фронтона изображала рождение Афины из головы Зевса. Эта сцена трактовалась Фидием как грандиозное космическое событие; его созерцают божества солнца и ночи и богини судьбы — Мойры (или Оры — богини времен года). Прекрасная группа мойр довольно хорошо сохранилась, но головы отбиты. Все фигуры были решены как круглые статуи, хотя располагались на плоском фоне фронтона.
Открывалась дверь восточного входа, и солнечный свет, проникнув в полумрак храма, озарял большую статую Афины Парфенос, сделанную из слоновой кости и золота,— шедевр Фидия. Афина опиралась на круглый щит, покрытый рельефами, изображавшими борьбу греков с амазонками. Одному из сражающихся воинов Фидий придал сходство с Периклом, а в другом запечатлел свой автопортрет.
Кроме названных, Акрополь был населен еще множеством скульптур, уподобляясь мраморному Олимпу. На метопах Парфенона развертывались героические сцены — битвы богов с гигантами, лапифов с кентаврами. На балюстраде храма Ники Аптерос — рельефы другого характера: здесь девушки, торжествуя победу, ликуя, совершают жертвоприношения и водружают трофеи. Движения их гибких фигур вольны и грациозны, складки полупрозрачных покрывал свободно изгибаются, следуя ритму движущегося тела, сквозь покровы мягко обрисовываются округлости плеч, бедер, коленей. Эти рельефы исполнены уже в конце 5 столетия до н. э. Лучший из них — Ника, склонившаяся, чтобы развязать завязку сандалии.
Общий ансамбль Акрополя — пример греческого классического искусства, в нем, как в законченной модели, выражены его главные черты. Сама планировка Акрополя на первый взгляд совершенно непринужденна. Зодчие избегали фронтальности, симметрии, параллелизма. Но в этой свободной живописной планировке все продумано и выверено, простая симметричность заменена более сложными принципами ритма и равновесия. В самом деле, справа от Пропилей - миниатюрный храм-беседка Ники Аптерос, а слева — приземистое, массивное и гораздо большее по размерам помещение Пинакотеки. Казалось бы, где же здесь равновесие? Но посмотрим, как располагаются постройки дальше, на самой площади. Там обратное расположение: справа — величественный Парфенон, слева — небольшой и изысканный Эрехтейон. Так обе стороны ансамбля в конечном счете уравновешиваются и вводится перекрестный ритм: Эрехтейон созвучен храму Ники, а Парфенон — зданию Пинакотеки.
Теперь присмотримся к зданию Парфенона. Он как будто бы элементарно геометричен — прямоугольник в плане, по восемь колонн на коротких сторонах, по семнадцать на длинных, простая двускатная кровля. Вместе с тем он производит впечатление одушевленного организма. Кажется, что он не выстроен на основе чертежа с помощью линейки и циркуля, а рожден самой землей Греции, вырос на вершине ее холма. Откуда же это ощущение живой телесности здания?
Оказывается, геометрическая правильность Парфенона на каждом шагу сопровождается легкими отклонениями от правильности. Колонны по углам поставлены теснее, чем в середине, промежутки между ними не равны. Благодаря этому «шествие» колонн вокруг целлы (основной массив храма) напоминает шествие людей: ведь как бы ни была размеренна процессия, расстояния между идущими колеблются. Глубокие каннелюры стволов колонн напоминают складки ниспадающей одежды. Примечательна форма стволов колонн: кверху они сужаются, но сужение нарастает неравномерно, они имеют легкое утолщение посередине, то есть, как бы напрягаются, неся антаблемент и кровлю, подобно тому, как напрягаются бицепсы у человека, держащего тяжесть на поднятых руках. Это ощущение мускульного напряжения есть и в эхине (нижней части капители) дорийской колонны: его очертания не прямолинейны, а слегка выгнуты, он имеет вид упругой подушки, которая под давлением груза раздается в стороны, пружинит. Горизонтальные линии Парфенона тоже не строго горизонтальны, они имеют некоторую кривизну, волнообразно приподымаясь к центру и понижаясь по сторонам.
Такого рода отступления от геометрической правильности и уподобляют здание организму — конструктивному, но чуждому абстракции и схемы. Здесь, как и в планировке, как вообще во всем греческом искусстве, мы находим соединение тонкого интеллектуального расчета и чувственного жизнеподобия.
Живой ритм и единство в многообразии царят в скульптурных композициях. Многообразие обеспечивается неистощимой множественностью пластических мотивов движения. Они нигде не повторяются в точности. Посмотрим хотя бы на ту часть фриза Парфенона, где изображается процессия всадников. И люди там принадлежат к немногим обобщенным типам молодого атлета, и кони, в общем, похожи один на другого, однако ни одна группа, ни одно движение не дублирует другую группу, другое движение. В каждой группе положение ног скачущих коней иное, посадка всадников, их жесты иные. Всякий раз дается новый вариант главного пластического мотива. А какое разнообразие и какая музыкальность в сближениях, разъединениях, касаниях движущихся фигур! …Можно долго вслушиваться в музыку линий этого рисунка, будут замечаться все новые ассонансы, на которых он построен. Не настолько замаскированные, чтобы зритель их не мог увидеть, но и не настолько явные, чтобы нарушить впечатление непринужденности группы! Как и в комплексе Акрополя, тонкая и точная мера построенности и естественности. Греческие художники постигали ее, изучая человеческое тело. В его устройстве, в его движениях они открывали и ритм, и закономерность пропорций, и равновесие, возникающее в бесчисленных вариациях свободно, без насилия над природой. Для греков человек был олицетворением всего сущего, прообразом всего созданного и создаваемого. «Много в природе дивных сил, но сильней человека нет»,— поет хор в трагедии Софокла «Антигона», Человеческий облик, возведенный к прекрасной норме, был не только преобладающей, но, по существу, единственной темой пластических искусств.
Фрагмент из книги
Н.А. Дмитриева, Л.И.Акимова Античное искусство:
Очерки. М.: Детская литература, 1988. 256 с.