ВИЗАНТИЙСКАЯ КОСМОЛОГИЯ В XI ВЕКЕ

Византийская наука вообще и астрономические и кос­мологические взгляды этой эпохи, в частности, изучены еще крайне недостаточно, что не может не сказываться на обобщающих суждениях о судьбе научного наследия античности в средневековье и в новое время, о характере византийской культуры и образованности и их влиянии на древнерусскую и т. п. Последнее особенно важно в связи с тем, что вошедшая в 988 г. в семью христианских народов Древняя Русь стала деятельно усваивать новую для себя культуру именно через Византию. Что же могли предложить ей византийские ученые в области учения о мироздании?

Порой встречаются утверждения, будто «по сравнению с античной и в особенности александрийской наукой Византия... сделала шаг назад. «Христианская топогра­фия» Козьмы Индикоплова отвергла шарообразность Зем­ли; не было создано ни систем геометрии, сопоставимых с Евклидовой, ни сборников тщательных наблюдений, по­добных теофрастовским, ни научных центров типа Алек­сандрийского музея» [1, с. 388].

Подобные оценки появляются вследствие недостаточ­ного внимания к хотя и редким, но основательным ис­следованиям по византийской науке, содержащим надеж­ный материал для обобщений ¹).

Уже в первой половине VIII в. ответом на иконобор­ческое движение явилось создание энциклопедического

1) Из работ по астрономии и космологии можно назвать старин­ное издание И. Буллиалдом «Синопсиса» Георгия Хризококка [2], труды Г. Узенера [3], А. Делатта [4] и др.

328

труда Иоанна Дамаскина «Источник знания», дающего систематическое изложение философско-логических по­нятий, космологических, психологических и других све­дений на основе лучших сочинений античных и алексан­дрийских ученых. В IX в. «имели место, наряду с изуче­нием наследия классических авторов, и самостоятельные исследования в области естественнонаучных дисциплин (практической физики, механики и акустики, математики и наблюдательной астрономии)» [5, с. 365]. Фессалоникийский митрополит Лев Математик, руководивший Кон­стантинопольским университетом, углубленно занимался астрономией и астрологией, конструировал поющих ме­ханических птиц и рычащих львов, изумлявших иностран­цев (Альберт Великий достиг на подобном же поприще европейской славы лишь в XIII в.!). К IX в. относится не­сколько византийских списков сочинений Птолемея, Ев­клида, Диоскорида и других античных ученых. В это же время составляется первый библиографический труд сред­невековья — «Библиотека» патриарха Фотия, несколько позднее — знаменитый энциклопедический словарь, так называемый «Лексикон Свиды» [6, с. 358—360].

Нет никаких оснований преувеличивать значение той крайне наивной космологической схемы, которая была изложена в «Христианской топографии» Козьмы Индикоплова (VI в.). Ее не принимал во внимание Иоанн Дамаскин, а патриарх Фотий называл измышления Козьмы «не­лепостями» [7, кол. 69], считая шарообразность Земли не­опровержимо доказанной.

Учеником патриарха Фотия был Михаил Пселл (ок. 870 г.) — энциклопедически образованный ученый, про­исходивший из знатного рода, давшего в XI в. знамени­того писателя Михаила Пселла (1018—1097?). Последний возглавлял философский факультет Константинополь­ского университета, переживавшего во второй половине столетия пору расцвета. Именно на работах Михаила Пселла, по авторитетному мнению Г. Сартона, и должно сосредоточиваться изучение византийской мысли и циви­лизации XI в. [8, с. 750].

Михаила Пселла сравнивают с Шекспиром, Вольте­ром, Лейбницем, Спинозой, Достоевским [9, с. 3]. Дей­ствительно, по размаху философского и литературного дарования, широте эрудиции, огромной продуктивности

329
Пселл представляет собой исключительное явление; в ис­тории византийской культуры он оставил яркий след. Однако если его «Хронография» [10] изучена достаточно основательно, естественнонаучные работы ученого не привлекли еще должного внимания, а в современных об­зорах византийской астрономии ему уделяется не более нескольких строк [11, с. 209,223]¹). Между тем космоло­гические мотивы занимают далеко не последнее место в творчестве Пселла: помимо специальных астрономических и натурфилософских трудов можно назвать, например, стихотворение «О том, что движения души подобны дви­жениям неба» [12, кол. 1075—1076], подробное изложение космологии халдеев [12, кол. 1123—1153], комментарии к Платону.

Наряду с сочинениями Михаила Пселла помогают со­ставить представление о византийской космологии XI в. труды его современника, ученого-энциклопедиста Симео­на Сета (Сифа), расцвет творчества которого приходится на 1071 —1078 гг.— время правления императора Михаи­ла VII Дука; при дворе монарха Сет занимал почетную должность протовестиария ²). О разнообразии и значитель­ности литературной продукции Симеона Сета свидетель­ствуют, например, перевод на греческий знаменитого ро­мана «Калила и Димна», оригинальный трактат «О свой­ствах растений».

Натурфилософские сочинения Сета обнаруживают зна­чительную близость со взглядами Михаила Пселла, вплоть до совпадения некоторых деталей, что, по-видимому, способствовало атрибуции его текстов Пселлу: часть со­чинения Сета «О природе» долгое время издавалась в соста-

*) Отчасти здесь, по-видимому, сказалось мнение К. Крумбахера, так характеризующего занимающий нас период: «В XI сто­летии Михаил Пселл составил свою совершенно незначительную книгу о четырех математических дисциплинах. Еще хуже астроно­мический трактат Пселла «О движении времени, циклах Солнца и Луны, их затмениях и нахождении Пасхи» [13, с. 622]. Хотя позднее было показано, что первое из названных сочинений вряд ли принадлежит Пселлу [8, с. 750], обращает на себя внимание тот факт, что биографы Николая Коперника считают трактат о четырех математических дисциплинах первым учебником астрономии созда­теля гелиоцентрической теории, а следовательно, самого Пселла в известном смысле — учителем Коперника [32, с 46]

²) Главный церемониймейстер двора.

ве трудов Пселла под названием «Solutiones Quaedam», пока публикация А. Делатта [4] не внесла окончательной ясности ¹).

Столь значительное совпадение во взглядах двух ви­зантийских ученых дает основания считать, что на фоне современной им образованности появление значительных по кругу источников и строгости изложения космологи­ческих сводов было не случайным событием, и они могут рассматриваться как свидетельство общей научной ат­мосферы эпохи.

В качестве основных для характеристики византий­ской космологии XI в. нами избраны два сочинения — «De Omnifaria Doctrina» Михаила Пселла [12, кол. 688— 784] и «О природе» Симеона Сета [4, с. 17—89; 12, кол. 784—809], объединяемых общностью замысла. «Omnif. Doct.,— пишет Л. Вестеринк,— изначально планиро­валась, точно так же, как и современный ей Σύνοψις των φυσικων Симеона Сета, как позитивный ответ на вопросы, лишь доксографически рассмотренные в Псевдо-Плутарховом сочинении Placita» [14, с. 1—2]. План этот остался выполненным лишь отчасти: во многом Пселл, напри­мер, пошел по пути прямого заимствования из Олимпиодора, Прокла и других авторов. Дополнительные свидетель­ства, не меняющие, впрочем, общей картины, дают уже упомянутое сочинение Пселла «О движении времени, цик­лах Солнца и Луны, их затмениях, и нахождении Пасхи», написанное в форме вопросов и ответов [3, с. 353; 15, кол. 512] (cod. Vindob. phil. gr. № 190), и трактат Симеона Сета «О пользе небесных тел» [4, с. 91—126], более проникнутый телеологической направленностью.

Итак, каких же представлений об устройстве мирозда­ния придерживались византийские ученые XI в.? Счита­ли ли они, вместе с Козьмой Индикопловом, что четырех­угольная Земля плавает в водах мирового океана? Уже некоторые характерные для них общефилософские уста­новки дают основания считать, что астрономии и матема­тике они во всяком случае не были чужды. «По мнению Пселла,— отмечал В. Вальденберг,— все другие науки должны взять от математики ее числовой метод и г е о м е т-

¹) На совпадение текстов Симеона Сета и Пселла обратил также внимание М. Шангин [16, с. 72].

331
рическое доказательство, которые одни толь­ко обладают свойством логически принуждать нас к при­знанию данного положения истинным или ложным» (17, с. 251],

Сочинения Михаила Пселла и Симеона Сета свиде­тельствуют отнюдь не о разрыве с античной научной тра­дицией, но скорее об обратном — о стремлении визан­тийских мыслителей с предельной полнотой освоить и ис­пользовать классическое наследие, найти ему подобающее место в системе нового мировоззрения. Так, даже описы­вая мир духовных сущностей христианского вероучения, Пселл привлекает высказывания о природе души Плато­на, Аристотеля, Плотина, Ямвлиха. Но если мнения «внешних» мыслителей используются для разъяснения богословских положений, то в вопросы естествознания теология почти не вмешивается.

Дело в том, что космология византийцев изначально двойственна: в ней отчетливо выделяется внепространственная спиритуалистическая сфера и пространственно ор­ганизованный природный мир, познаваемый с помощью математико-геометрических методов. Разделение двух об­ластей космоса проводится со всей определенностью и да­же является предметом специального доказательства: «Тело и бестелесное противопоставляются. Если тело на­ходится в [определенном] месте, бестелесное не находит­ся в [определенном] месте» [12, кол. 732]. Иными словами, телесное пространственно, бестелесное внепространственно. Вопрос о том, имеется ли вне космоса пустота, решает­ся с помощью аристотелевой физики и логических дово­дов: вне мира пустоты не может быть потому, что она по определению является свободным местом, которое могло бы занять какое-нибудь тело; но так как вне мира ника­кое тело оказаться не может, получается, что внекосмическая пустота создана богом напрасно. Однако ни бог, ни природа, ни разумный человек ничего не делают зря. Поэтому,— пишет Симеон Сет,— вне мира не пустота, не занебесное пространство, но умный духовный космос, νοητòς κόσμος [4, с. 39—40; 12, кол. 797].

Отсюда, разумеется, не следует множественность ми­ров. Наоборот, Пселл, например, специально критикует сторонников множественности телесных космосов, доказы­вая, что существует один совершенный, или, скорее, еди-

ный, состоящий из различных частей мир [12, кол. 757]. Мысль о том, что миры бесконечны, а в отдельных из них есть подобные нашей земли, населенные людьми и живот­ными, противоречит направленности божественной силы, которая,— подчеркивает Симеон Сет,— должна свое дейст­вие не разделять и направлять на многое, но, напротив, связывать и соединять [4, с. 35; 12, кол. 796].

В вопросах космогонии византийские ученые занима­ют достаточно независимую по отношению к ветхозавет­ному преданию позицию. Так, Пселл, едва упомянув, что согласно Моисееву Пятикнижию первыми были одновре­менно созданы земля и небо, переходит к изложению мне­ний греческих мудрецов, выделяя учение о четырех пер­воэлементах и пятом эфире, из которого, как наипрекрас­нейшего, было создано небо [12, кол. 700]. Переходя к изложению начал космической иерархии Пселл исполь­зует это учение непосредственно и без оговорок [12, кол. 740—741]. Симеон Сет решает вопрос о вечности или ко­нечности мира во времени, также не обращаясь к автори­тету священного писания: он лишь упоминает мнения Платона и Аристотеля и ограничивается логическим аргу­ментом — мир есть тело, а крепость всякого тела ограни­чена [4, с. 37; 12, кол. 796]. Изложение этой же проблемы Пселл, правда, начинает с библейской точки зрения, но акцент все равно делается на платоновском «Тимее» и ком­ментарии к нему Прокла, а также на логических доводах [12, кол. 761]. Особенно любопытен в связи с этим 125-й параграф «De Omnif. Doct.», где вслед за утверждением, что о дне конца мира знает лишь бог, идет пространное описание периодов обращения планет, Солнца и Луны, затем приводится число лет большого мирового периода (1 753 200), по истечении которых все планеты оказыва­ются в конъюнкции в 30° созвездия Рака или в 1° созвез­дия Льва и происходит мировой потоп [12, кол. 764] ¹).

^J) Как отметил П. Таннери, Пселл вступает здесь в противо­речие со стоической традицией (в ряде случаев воспроизводимой им довольно точно), согласно которой соединение планет в созвез­дии Льва влечет за собой мировой пожар («великое лето»), а не всеобщий потоп («великую зиму»). Поскольку называемая Пселлом величина «великого года», очевидно, связана не с периодами обра­щения планет, а с периодом Сириуса (сотическим), равным 1461 году (1461 X 1200 = 1 753 200), Таннери считает, что свидетельством

Разумеется, далеко не во всем византийские мыслители следуют греческим натурфилософам: Симеон Сет, например, отвергает учение об одушевленности светил и особо подчеркивает, что «движение их является физи­ческим, а не психическим» [4, с. 36—37; 12, кол. 796]. Но основы миропорядка они излагают, как уже говорилось, опираясь на учение о четырех элементах и космологию Птолемея.

Пространственную структуру мироздания они рассмат­ривают по крайней мере с трех различных точек зрения. Во-первых, имея в виду в пифагорейском духе подчерк­нуть музыкально-математическую гармонию космоса, они называют приближенные периоды обращения планет (Са­турн — 30 лет, Юпитер — 12, Марс — 2,5 года и т. д.), которые соответствуют отношениям октавы, квинты и кварты [12, кол. 749]. Во-вторых, они раскрывают элемент­но-иерархическую структуру мироздания «сверху вниз», от неба, содержащего и сдерживающего все элементы и как тела предельного и кругообратного, стоящего даже вне этой структуры, к неподвижным звездам и зодиакальному кругу, затем к сферам планет и Луны, далее к областям огня, воздуха, воды и, наконец, Земли [12, кол. 761, 764]. В-третьих, эта же самая структура рассматривается и в обратном порядке, «снизу вверх», от находящейся посреди мира Земли к областям воды, воздуха, огня, сферам Луны, Меркурия, Венеры, Солнца, Марса, Юпи­тера, Сатурна и неподвижных звезд, над которыми без­звездная сфера, движущая все прочий сферы с востока на запад [4, с. 38—39; 12, кол. 797].

Разумеется, это отнюдь не новый материал, а лишь краткий пересказ Птолемея, причем главным образом,

––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––

влияния египетской традиции и делает вывод о двух различных источниках данного места у Пселла [18].

По мнению Ф.Болля, Пселл пользовался все же одним-единственным источником — сочинениями астролога Антиоха, указы­вая на cod. Laurent. XXVIII, 34, лл. 84 об.—93, однако сам призна­ет, что в данном списке «великий год», возможно, в результате опис­ки, определен числом 1 753 005 [19, с. 601].

Стоит отметить, что в § 129 «De Omnif. Doct.» Пселл связывает «великую зиму» с положением Солнца и планет в «зимних созвез­диях» (Рыбы, Водолей), а «великое лето» — с летними (Льва) и по­ясняет, что зима ведет к потопу, лето — к засухе. Таким образом, расхождение со стоической традицией в § 125 может также быть вызвано опиской.

по-видимому, на основе комментария к нему Прокла, но важно, что с Козьмой Индикопловом эта космология су­щественно расходится. Земля здесь не только не мыслится четырехугольной, но приводятся многочисленные дока­зательства ее сферичности: восточные страны освещаются Солнцем раньше, чем западные; моряки издали видят только вершины гор, а при приближении и их подножия; не будь Земля округла, все звезды появлялись бы одно­временно и т. д. Соответственно и величина Земли по ок­ружности полагается равной 250 000 стадий, причем ука­зывается, что этот результат получен «геометрическим методом» [4, с. 22; 12, кол. 787]. Отношение окружности Солнца к окружности Земли Пселл определяет «согласно опытнейшему в астрономии Аристарху»: 6859 к 27, диа­метр Солнца относится к земному как 19 к 3, солнечный больше лунного в 18 раз [12, кол. 744]. В сходных местах Симеон Сет прямо ссылается на Птолемея [4, с. 96 и др.].

У Птолемея же, конечно, берутся определения небес­ного экватора, небесного меридиана и горизонта [4, с. 42; 12, кол. 742, 800], объяснение видимого наклонения оси мира к горизонту [4, с. 39; 12, кол. 764, 797], смены вре­мен года из-за наклона плоскости эклиптики к плоскости небесного экватора на ~ '24° [4, с. 49; 12, кол. 804].

Мир в целом не изоморфен, во всяком случае, в нем выделяются правое и левое: правой считается восточная часть неба, поскольку в ней начинается движение небо­свода [4, с. 40; 12, кол. 797].

Особенно подробно обсуждается византийскими уче­ными вопрос о сущности неба и его форме, сущности и фор­ме звезд. Симеон Сет излагает мнения Платона и Аристо­теля (последний считал небо эфирным, так как его движе­ние качественно отличается от движений четырех элементов; Платон пятого элемента не вводит) и в конечном счете склоняется к точке зрения неоплатоника Прокла, ко­торый полагает, что небо образовано четырьмя элемента­ми, преимущественно воздухом и огнем, но в более утон­ченном и совершенном состоянии по сравнению с земными формами, почему они и именуются «цветами элементов» [4, с. 42; 12, кол. 800]. Пселл, как выше отмечалось, с яв­ной симпатией излагает и учение об эфире [12, кол. 700]. Впрочем, оба согласны в том, что в небесных сферах пре­обладает воздушное начало, тогда как в звездах — ог-

335
пенное [4, с. 43; 12, кол. 745, 800]. Форма неба и звезд — сферичная как наиболее совершенная [4, с. 36, 44—45, 93; 12, кол. 748, 796, 800]. В движении звезд особенно уди­вительным представляется то, что они не обращаются вокруг своего собственного полюса, но увлекаются за движением Солнца, как бы богом предназначенного быть небесным вождем [4, с. 46; 12, кол. 801].

В вопросе о свете звезд Пселл склоняется к мнению, что они не заимствуют его от Солнца [12, кол. 748]; Симеон Сет излагает обе точки зрения как будто беспристра­стно [4, с. 48; 12, кол. 804], но учение об огненной по пре­имуществу природе звезд дает основания заключить о его позиции более определенно.

Природа Луны близка земной, а форма ее также сферична: будь она плоским диском, солнечные лучи одно­временно освещали бы всю ее поверхность [4, с. 50—52; 12, кол. 805, 808]. Лунные и солнечные затмения объяс­няются согласно «мудрейшему Птолемею» [4, с. 52—59; 12, кол. 804—808].

Солнце Пселл, вслед за Аристотелем, мыслит отнюдь не раскаленным, а производимое им тепло объясняет огнен­ными воспарениями, образующимися вокруг него во вре­мя движения [12,кол. 745]. Из подобных же воспарений, по мнению Пселла и Сета, рождаются и кометы [4, с. 33; 12, кол. 749, 793]. Материя кометы и Млечного Пути — одна и та же, в количественном же отношении что есть комета по сравнению со звездой, то Млечный Путь по сравнению с целым кругом Вселенной, определяемым расстоянием между созвездиями Стрельца и Близнецов, противостоящими друг другу по диаметру [12, кол. 741] ¹).

–––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––

¹) Как считает М. Анастос, то обстоятельство, что многие визан­тийские ученые связывали точки апогея и перигея солнечной орбиты с этими двумя созвездиями, выдает пассивное заимствование ими птолемеевой картины неба, так как вследствие прецессии названные точки к XIII в. переместились на целое созвездие, т. е. на 30° [23, ст. xv.c. 385—403]. Однако мнение это с убедительностью может быть доказано лишь на отдельных текстах XIII и последующих столетий; кроме того, в древнерусском космологическом трактате XV в., без­условно, зависимом от византийского источника, явление прецессии оговаривается специально (ГИМ, Синод. 951, л. 301 об.) [24, с. с. 187—188]. Отметим здесь же, что византийский вариант термина «перигей» — ύπόγειος, которому посвящена статья М. Анастаса, не отражен в исследовании О. Нейгебауэра по астрономической тер­минологии Византии, основанном на единственном источнике—cod. Vat. gr. 1058 [25].

Таковы вкратце космологические представления Михаила Пселла и Симеона Сета, открывающиеся в ос­новных их сочинениях и, разумеется, без учета многих деталей и полутонов. Более подробное исследование пот­ребовало бы, в частности, привлечения пространного ком­ментария Пселла к аристотелевой «Физике» (см. [20]), а также его специально астрономических сочинений, по сей день остающихся не изданными и не изученными. «В ру­кописях различных библиотек,— отмечает X. Зервос,— мы находим трактат De Dubiis Astronomicis, книгу, состоя­щую из пятидесяти глав De Coelestium Revolutionum, и сборник под названием Astronomica» [21, с. 122]. Не должны быть забыты и мелкие сочинения, как, например статья «О философии» [22, с. 428—432], поскольку астро­номия в то время входила в число философских дисцип­лин.

Конечно, космологические взгляды Михаила Пселла и Симеона Сета интересны в первую очередь как свиде­тельство значительного подъема научной мысли Византии в рассматриваемую эпоху. Р. Броунинг имел все основа­ния заключить, что в X и XI вв. в Византийской империи «точные науки, отчасти благодаря исламским и западным влияниям, пришли к полному расцвету. Был создан це­лый ряд сочинений, в которых античные знания использо­вались, систематизировались и порой совершенствова­лись» [26, с. 116]. В последующие века византийской ис­тории научные традиции эпохи Симеона Сета и Михаила Пселла не прерывались, а птолемеева космология, по-прежнему, занимала важнейшее место в системе миропознания: достаточно назвать труды Григория Хиониада [27], комментарий к «Альмагесту» Феодора Метохита, «Три книги об астрономии» Феодора Мелитеонита, «Квад-ривиум» Георгия Пахимера [28]. Иоанн Каматир в сере­дине XII в. пишет астрономическую поэму, которой мо­жет быть поставлено в упрек чрезмерное увлечение астро­логией, но, во всяком случае, никак не игнорирование Птолемея, упоминаемого во многих стихах [29, стихи 32, 56, 131, 3897] и именуемого «премудрым и прекрасным» [29, с. 75, стих 2306].

Распространение в Византии (и Древней Руси) «Хри­стианской топографии» Козьмы Индикоплова отрицать не приходится, но нельзя упускать из виду, что, во-первых,

337
она, в свете новейших исследований, отнюдь не необходи­мым образом связана с христианской ортодоксией, так как имеет несторианские корни [23, ст. XIII, XIV], [30]; во-вторых, своим распространением, возможно, в значи­тельной мере обязана живому интересу средневекового читателя к ярким миниатюрам, украшающим древнейшие списки этого сочинения, но отнюдь не доподлинно отра­жающим действительные представления о мироздании; и, в-третьих, что в Византии (и Древней Руси) не преры­валась традиция пристального изучения античного на­учного наследия.

Лишним подтверждением тому служит история астро­номии в Грузии, поддерживавшей тесные связи с Визан­тией, а позднее и с Россией. Уже в XI в. в Грузии Ефре­мом Мцире был переведен «Источник знания» Иоанна Дамаскина, а «античная философия Аристотеля с его уче­нием об элементах, а также система мира Птолемея здесь стали популярны задолго до этого, раньше, чем в ряде других стран» [31, с. 502].