Суббота, 11-е февраля
"Дневников на войне я не вёл", - так начал один умный человек (Л.И. Брежнев) одну хорошую книгу ("Малая земля"). А я вот веду. Но я и не на войне! А что по поводу отличницы, то это, конечно, художественная вольность: отличницы-то небось все ведут дневники. А я не вёл до сих пор. Таким образом, за какое-то сравнительно небольшое время я эволюционировал от состояния Л. И. Брежнева (умного человека) до состояния отличницы (хо-хо). Так-то.
Воскресенье, 12-е февраля
В поезде до Москвы уже наступило 12-е число.
- Лыжи? - спросил попутчик с верхней полки, кивнув на чехол, прежде чем я уснул.
- Да, - сказал я.
- Э, лыжник, просыпайся! Домбай! - заорал попутчик, и я проснулся. Это была Москва, и скоро Казанский.
- А мне друг с Америки тоже лыжи привёз, - говорил попутчик, одеваясь-обуваясь. (А надо отметить, что поезд, везущий мя в Москву, волею судеб назывался Владикавказ-Москва. И поэтому они там все были такие, смуглые люди). - Карбон-кевлар, понимаешь, - тут попутчик сделал такое движение руками, будто молниеносно развязал морской узел. - А я в Пятигорске живу, а на лыжах не стоял. Как я поехал: вжух! вжух! - и он опять чего-то туго завязал в воздухе.
Подошла проводница, а навстречу ей тоже подошёл несчастный мужик.
- У вас вода есть? - хрипло спросил он.
- Да! Из-под крана попейте! - певуче сказала ему проводница. Её звали Дагмара.
- А другой нету?
- В кране вода отличная! - развеяла Дагмара его сомнения. - Мне самой, чтобы жажду утолить, надо видеть, что вода из крана течёт. Причём всё равно, из какого, - тут Дагмара задумчиво посмотрела вдаль. - А если не течёт - жажду мне не утолить...
С этими мыслями и лыжным чехлом я и покинул поезд, метро почти пустовало в утренний час, и только борзоватого вида юноша всё сидел напротив меня и косился глазом. И вышел тоже на Домодедовской.
А в Домодедове что творится! Ещё темно по медведевскому времени, люди снуют, меня решительно ни одна каналья не регистрирует! Отправили в электронный селф-регистрейшн. Там, оказывается, можно выбрать место: у окошка или у прохода. Я выбрал у окошка. И через несколько часов подали самолёт.
Подать-то подали, привезли к нему целый автобус пассажиров, постояли минут двадцать и уехали назад. Я думаю: "Всё пропало!" Запустили обратно в терминал. И как эти бабы - было их две-три во всей толпе, но гонора на все сто - как они понесли на бедную трансаэровскую девчонку, которая не знает, почему не пустили в самолет, и не знает, почему задерживается вылет, и не знает законов, которыми бабы тыкали ей в лицо не переставая, все полчаса, через которые пришёл другой автобус с другим водителем, привёз к самолёту - и посадили! Всех! Но я бы этих баб бы, конечно, не посадил. Я бы их на кол посадил, честно говоря. Смешно: жизнь прожили, а полчаса потерпеть не могут. А ещё говорят, молодёжь у нас хочет всего и сразу.
В самолёте не давали чая, зато давали коньяк. Веселье!
В Минеральных водах аэропорт оказался маленький, как в Рязани автовокзал Приокский. Пока ждали багаж, какой-то мальчик в центре зала начал кричать, кто, мол, тут едет в Домбай?
- Ну, я еду, - сказал я.
Предложили скинуться (мальчик был вдвоём с другом) и поехать вместе. Хорошо, я согласился. По выходе из терминала в этих Минеральных водах окружает толпа мужиков, желающих подвезти.
- Ребята, ребята, пойдёмте, договоримся, - по-отечески чуть не приобнял меня один из них и отвёл в сторонку. - Вы в Домбай? Стоить будет, - тут он выдержал абсолютно мелодраматическую и ненужную в данном случае паузу, на коей и погорел. - Стоить будет пять тысяч.
У меня глаза на лоб полезли.
- Нам, - говорю, - уже обещали за три.
- Обещали? За три? - подлетел другой мужик. - Поехали!
И хотя это обещали мальчикам, а не мне, мы все втроём (плюс плюгавенький водитель) погрузились в микроавтобус - то ли "Хюндай" - и погнали, порыкивая дизелем.
В пути выяснилось, что мальчики сняли номера за три тысячи рублей, зато в отеле "Шале" - "прямо возле подъёмников!" - кричали они.
- Питание хоть включено? - потрясённо спросил водитель.
- Завтрак, - вздохнули мальчики.
- Ну, хоть что-то, - попытался успокоить себя водитель.
Впрочем, отеля "Шале" он не знал. Ехали три часа, высадил он меня у моего отеля "Родник" и уехал с мальчиками на поиски этого шале. И с тех пор я ни его, ни мальчиков, ни отеля "Шале" - нигде, ни в посёлке, ни на горе! - не видел. А прошло уже два дня. Уж не ввязалась ли вся эта троица в какую криминальную авантрюру?! Щас времена-то... Вот ведь...
Понедельник, 13-е февраля
Первый катальный день запомнился тем, что я отдал за один подъём на австрийском крытом "Доппельмайере" 300 руб., далее за креселку 150 руб., далее ещё за одну креселку 150 руб. И стал на вершине мира: г. Мусса-Ачитара, 3150 м над уровнем моря.
У! Ветер, снег, красота и скалы кругом. Вся эта красота была бы достижима на двух очередях "Доппельмайера" по 1100 руб. за день, но вторая очередь не работала, по словам, местных, уже неделю. Ждали австрийцев, которые приедут и починят её.
Ну, стал кататься пока там, наверху, где верхняя креселка. Вжух! Вжух! Снег белый, как черёмуха, жёсткий, как древесина, и скользкий, как хвост у ящерицы. Только хотел схватить - только его и видел! (хвост, а не снег). А за снег хочешь зацепиться, а он несёт. Хочешь тормознуть - скользишь. Ледовое побоище, а не снег. Жесть. Несёт.
Лыжи мои, кстати, сходу предложили купить ребятишки с первой очереди - обслуживающий персонал.
- Заходи, - говорят, - сюда. - (У них там будка просторная). - Мы, - говорят, - тебе сделаем абонемент на все дни катания - это посчитай, сколько выйдет? - ну и кинем ещё копейку, доплатим. А ты нам лыжи.
А ребятишки такие: один маленький, толстенький, лысоватый и похож на Березовского, а другой молодой и нахальный, как павлин. Оба, короче, не вызывают доверия.
Я говорю:
- Подумаю, - а сам думаю: "Дырку тебе от бублика, а не лыжи".
Ну, поехал вниз, мысля: каково между ёлок? А между ёлок - жутко! Они, шельмы, частые, снега мало между ними - как та мартышка, совершаешь ужимки и прыжки, и прыжки эти, надо сказать, выматывают первостатейно! Выскочил из лесу на какую-то тропинку, по ней худо-бедно доехал до конца, и пошёл обедать. И больше, надо сказать, на гору в тот день не вернулся. Устал как на галере.
А пошёл вместо того гулять. Вынес массу нового: что питаться надо в столовой отеля "Горные вершины" - дешевле в 1,5 раза; жить надо в отеле "Горные вершины" - дешевле на 100 руб., ски-пасс надо покупать у охраны отеля "Горные вершины" - дешевле на 30%. Короче, замыслил я переезд, который сдерживали только три оплаченных сдуру дня в отеле "Родник".
Пошёл потом дальше гулять. Гляжу - кончается посёлок, идёт тропинка. Я по ней. Вижу - щит, и написано: "проезд-проход запрещён". Я думаю: "Вот это уж интересно"! Дальше ещё один щит, написано: "Ходить по биосферному заповеднику без пропуска и инструктора ЗАПРЕЩЕНО". Я думаю: "Как для меня писали!" - и иду дальше.
А тропинка узенькая, а снег глубокий кругом, и эта тропинка довольно скоро приводит к такой штуке: течёт со скалы ручей, а сверху замёрз, и он течёт подо льдом. И во льду местами дыры, и там вода. Можно пить. Я сунул морду в дыру - нахлебался знатно! Да и красиво: вот перед тобой лёд, а под ним вода. И течение её ласкает слух. Да, ласкает. И дальше я пошёл уже с обласканным слухом, а скалы-то всё выше кругом, всё круче - ущелье началось.
А тропинка хоть бы чего, идёт! И видно, недавно топтана, и периодически то справа то слева какие-то товарищи ложились на снег и оставили следы своих тел. А я иду, тропинка в гору - я в гору, ножки болят, а что делать, идти-то хочется! И в итоге приходишь на дно ущелья - скалы вокруг метров пятьдесят в вышину, ущелье - метров пять в ширину. С правой скалы - водопад. Полностью замёрзший. Ледяной, не побоюсь этого слова, каскад. Алмазная россыпь! Прямо - горловина, вся ледяная. Жерло! Утроба! С потолка ледяные глыбы свисают, на полу ледяные черепки хрустят. Я, естественно, туда тож влез, но оттуда выход был вертикально вверх, такое узкое горло, и видно, что товарищи, наследившие подле тропинки, туда таки вскарабкались, но у них были, видать, альпенштоки али чего ещё - например, верёвка. За которую первый взлетевший втянул всех остальных. А у меня ничего не было, кроме нордического характера. И мне по этой причине пришлось вернуться.
Но вернулся я не сразу, а остановился против ледяного водопада и замер. Небо высоко-высоко! Голубое такое... Сзади - скала. Водопад - весь блестит. И тишина. И вот я стоял там, не знаю, долго ли, коротко ли; только знаю, что вернулся совсем другим человеком. Не обременённым, так сказать, страстями, привязанностями и прочее. Оставившим за спиною суету. Простым таким. Как скала.
По дороге назад подумалось: а это ведь, наверное, и есть дзен? А вы, ребята, как думаете: что есть дзен?
Вторник, 14-е февраля
Говорил карачай карачаю:
- Уж позволь, я налью тебе чаю!
Карачаю в ответ карачай:
- Только ты, чур, не требуй на чай!
Ну это так, лирика. Тянет на Кавказе на романтизм в духе Михаила Юрьича. А вообще к этому дню накипели некоторые философические эмоции, которыми хотелось бы поделиться.
Вот, например: ну, дичь! Что Эльбрус, что Домбай - всюду одна дичь! Именно во вторник подоспели австрийцы и починили свой "Доппельмайер" - и все вздохнули: о, повезло! А если б не повезло? Стояли бы часами в очереди на креселку, на которую нету абонемента - только разовые подъёмы, по 150. Карачаи смотрят соколами, а в глазах одно безумие и жажда наживы. И что бы там не трепала вся эта безродно-космополитическая эм-ти-вишная сволочь про интернационал, я вам так скажу: ни карачаёв нечего пускать в интернационал, ни черкесов. Они весь интернационал изгадят, какому-нибудь негру ещё рожу расшибут - и всё будут глядеть соколами, в глазах безумие и жажда наживы. Дикие они. Дичей индусов: индус хоть свою копейку заработает и восемь детей накормит, а карачай свою во-первых, стащит, а во-вторых, пропьёт.
На посёлок и гору - двести шестнадцать кафе. Во всех играет шансон. Ну включи ты хоть Киркорова - нет! Цены ломовые: 150 рублей завтрак. Да я в Индии имел откушать цыплёнка по-маньчжурски и за 120, а они сватают яичницу с пережаренной колбасою за 150! На посёлок Домбай - семьдесят гостиниц, на половине написано: "Продаётся". Все - мини. Единственный крупный работающий отель - "Горные вершины", в котором я насчитал пять постояльцев. Это ещё наследие советских лет, с русскими администраторами. Ещё два огромных здания стоят и пустуют - то ли заброшенные, то ли недостроенные. Каждая карачаевско-черкесская семья занимается своим бизнесом, никто не может с соседом договориться. Только на вторую очередь креселки поднимают три (!) организации. Креселка одна, организации - три. Как они работают? Почему хохлы сделали Буковель за пять лет - сплошь Европа, а Домбай уж лет сорок как стоит, ещё, кстати, Юрий Визбор вздымал тут в воздух кантом россыпи снега - и всё разруха, всё мини-, одна-единственная трасса и больше ни черта. Одна надежда - австрийцы, как у киевлян в Гражданскую.
- Никогда тут порядка не будет! - сказал мой сегодняшний попутчик на канатке, имени которого я решительно не узнал.
Нет, дорогой попутчик! Сюда бы Михаил Юрьича, да дать ему мушкет и полпуда соли - и в миг бы стал порядок! А живёт всё Ставрополье на круговой поруке, у всех даже права за барашка куплены - по меткому замечанию нашего водителя из Минвод.
Ну, ладно. Откуда слёзы, о чём мы говорим?! Попутчик мой с канатки был не простой, а двадцатилетний малый: я встретил его с мамой в столовой отеля "Горные вершины" (а я со второго дня завёл обыкновение кушать там). И было это в понедельник, а во вторник мы с ним по уговору встретились на первой очереди и поехали вниз. Он специально катался только с первой очереди, чтобы по лесу. Он был любитель леса: как давай прыгать от ёлки к ёлке - прыг-скок! - чистый заяц! А я? - Растяпа! Хрусть за ним да хрясть, только ёлки трещат. Допрыгался до ложбинки: в летнее время по ней, вероятно, протекает ручей, а в зимнее там хотя бы не растёт ёлок. И по ложбинке - оп-па, оп-па! Ноги стали как пружины. Донизу допрыгал, и малого опередил. Он подъезжает и говорит:
- Давай ещё!
А я в ответ ему:
- Не-а! Не то здоровье.
Он говорит:
- Да, это бывает. Я сам когда семь раз съеду, потом долго в себя прийти не могу.
А я думаю: "Монстр".
А на обеде, в столовой "Горных вершин", подходят ко мне два пацанчика: шпана шпаной.
- А мы, - говорят, - охрана. Не хочешь ли приобрести у нас ски-пасс подешевле?
Я говорю:
- Хочу, но только уж завтра. На сегодня уж куплен за тыщу сто.
Среда, 15-е февраля
Я переехал! Бросил к чёрту этот "Родник" с его дорогущей и банальнейшей кухней, и с благородно-величественным видом, как и подобает руссо-туристо, ввалился в 418 номер "Горных вершин".
Мальчики нашлись! От них пришла смс с утра, где было написано, что они в восторге, что трассы здесь лучше чем в Болгарии, и спрашивалось, как мне. Я ответил, зер гуд, заходите, написал, в мой новый номер. До сих пор не зашли, поэтому мысль о криминальной авантюре всё же не оставляет разум мой.
Я приобрёл ски-пасс! Охранники моей гостиницы - это типажи: один маленький, всё время в шапочке до глаз и шустрый-шустрый (он-то и продал), другой длинный, недотёпистый и тупой; в вестибюле курит. Обоим лет по 25.
- Восемьсот рублей будет стоить, - сказал маленький.
- Да ладно, давай семьсот, - весело ответил я.
Они переглянулись и рассмеялись.
- Не получится.
- Тогда давай 750, - призвал к их разуму я; они-то ведь не знали, что бесполезны все эти "не получится"; даже инспекторы ДПС - и те, в общем, понимают это в разговоре со мной. Но вот дошёл черёд и до карачаёв - узнали, и никуда не делись - продали по 750, - я катаюсь.
У меня сожитель! То есть сосед по номеру. С этим вообще вышла интересная штука: переехавши, я поднялся на четвёртый этаж, где меня встретила то ли горничная, то ли костелянша - угрюмая карачайка. Сперва она попыталась спихнуть меня на другой этаж к другой горничной, но потом, видя, что я крепкий орешек, распахнула передо мной двери сразу двух номеров. Я выбрал тот, у которого с балкона вид на посёлок. Ночью, кстати, Лас-Вегас, но мы дойдём до этого.
И вот эта костелянша - имя неизвестно - пообещала мне чайник, обогреватель и сожителя. Я говорю:
- Ну к чему эти излишества? Я вполне обойдусь чайником и обогревателем, и всё!
Она говорит:
- Что вы, у нас сегодня новый заезд!
Я, конечно, думал, что она врёт, и ушёл кататься - но ведь разыскала меня среди бела дня, за обедом, в столовой, и подвела ко мне упитанного дядьку.
- Владимир! - выбросил тот руку навстречу мне.
Я назвал себя, и мы вместе пошли в номер: он - чтобы занести свои чемоданы, я - чтобы убрать вещи, которые я разбросал во всех труднодоступных местах.
Но важно ли на самом деле всё это перед заснеженным ликом г. Мусса-Ачитара, на которой у меня нынче был третий катальный день? Да вообще неважно. Потому что сегодня я как поехал - и чувствую, тесто мышц выпекается в хрустящие хлебцы. И хлебцы эти с наслаждением жрёт сволочь именем Боль. И всё вообще ноет. И первый спуск - как глас вопиющего в пустыне, а не как спуск.
А потом ничего, почти полетел. Какой-то ниндзя в чёрном и в блестящих очках обогнал меня и обернулся через плечо, как девушка - дескать, пригласительно, попробуй, мол, догони! Я догнал и уехал от него совсем от греха подальше: чёрт ведь разберёт этих ниндзей, что у них на уме... В какой-то момент меня настигло острое желание выпить, и тут я вспомнил: за все три катальных дня я ни разу - ни разу! - ещё ничего не употребил. То есть прямо получается не старая школа, а позор нации.
Одно кафе мне не понравилось, я в другое вошёл.
- Глинтвейн!
- 120!
Да провались вся эта Черкесия с этими ценами! Намедни текилу в Рязани пил по такой цене... Ну ладно - выпил глинтвейн, поехал. Конечно, сразу понадобилось в лес. И конечно, в лесу начались проблемы с координацией.
Вы спросите: как же так? Неужели вас, Дмитрий, дискоординируют 200 несчастных грамм непонятного вина, только тёплого? Отвечу: когда тесто мышц уже изрядно перепеклось, то да. То головой, то ногами, но я спустился, отобедал, зарёкся кататься выпимши, познакомился с Владимиром и снова ушёл кататься.
У меня была мысль: уйти от жёсткого, постоянно притаптываемого снега в сторону, вправо, найти пухляк, и всласть поплавать по нему на своих широченных лыжах, для таких, в общем, забав-то и предназначенных. И я действительно пошёл вправо от второй очереди, хорошо разогнался, миновал канатку "Югославку" и ненавязчиво как-то стал уходить на другую сторону горы... То есть там есть всякие препятствия: камни, скалы - но я разогнался так, что прошёл по снежной шапке над ними, и выскочил в белоснежные поля, где не было ни одного - ни одного! - лыжного следа, и девственный снег как бы сам собой говорил: давай, Дмитрий, нарисуй на мне змейку!
Был громадный - безразмерный! - соблазн идти по этим полям всё правее и правее, т.к. именно в ту сторону поля имели логическое развитие. Строго же вниз они довольно скоро непонятным образом обрывались, т.е. был виден некий край, а что там, за этим краем - чёрт его разберёт. В тот момент какая-то частичка разума ещё теплилась во мне, и она сказала: "Дмитрий, не ходи вправо. Там хорошо, конечно, но что ты будешь делать ниже, когда снег кончится? Либо приедешь на скалы, либо приедешь в пос. Теберда, и будешь бегать там как сумасшедший в поисках попутной машины, если, конечно, со сломанной ногой ты сможешь бежать". - "Да!" - согласился я.
Поэтому проследовал строго вниз, дабы посмотреть, что там, за краем снега. А там была ложбина, кулуарчик, лавиноопасное место, но мне деться было уж некуда, и я поехал туда. На каждом траверсе из-под лыжи выбегала маленькая лавинка, но после каждого поворота я обгонял её, т.к. моя масса всё ж побольше массы этих снежинок. Короче, шёл я кулуаром до того места, где он пришёл к логическому завершению - каменистой пропасти. Левее же простирался склон, поросший сухой травой и камнями и лишённый какого-либо снежного покрова. А правее вообще не было ничего.
Подо мною - далеко-далеко - теснились маленькие домики, на одном из которых даже можно было прочитать надпись: "Горные вершины". А может, и нельзя было прочитать, а уж со страху мерещилось. Вправо от меня открывался потрясающий вид: долина р. Теберды, и тучка, над ней висящая, и отбрасывающая в долину сонную тень. Влево от меня уходил сухой склон с редкими деревцами и полосками тающего снега на нём, потом был ещё один кулуарчик, потом ещё склон, но уже со снегом, и там, дальше влево, виднелась верхняя станция первой очереди "Доппельмайера", и людишки, снующие вокруг. Подумалось: "Не дай бог заметят - ещё вертолёт пришлют". И я пошёл в единственно возможном направлении - влево.
Да, снега там не было, но нужен ли снег наиболее оголтелым из горнолыжников?! Немножко шёл лыжами по траве, а когда в траве начались камни, лыжи пришлось снять и нести в руках, поминая известное четверостишие про асфальт и лыжи. Причём идти надо было ещё и вверх - там, чуть выше и левей, виднелся выход из положения, длинный белый язык, протянувшийся поперёк сухого склона до соседнего, заснеженного, кулуара; шириной метра два - но уж лучше так, чем пешком. На нём отлично скользилось. По нему, так сказать, юзом я достиг следующего кулуара и уж с более лёгким сердцем пошёл по нему, и всё повторилось вновь - следующая пропасть, но перед ней - удобный выкат на склон, шириной как раз с полметра, слева берёза, справа камень, а там и лес недалече. Боже, как ликовал я, въезжая в этот лес, как радовалось ретивое, что опять придётся прыгать по ёлкам, а пропасть, пропасть - она уже далеко!
После ёлок оказавшись внизу, я себя чувствовал совершенно лимоном в стакане чая. Тяжело дыша, я двинулся к себе в номер, и там-то открылась тайная страсть моего Владимира: увидев меня, он вытащил из каких-то загашников две бутылки! И какие бутылки: одна - "Ягермайстер", другая - "Бехеровка". Мы долго и много говорили, сначала по очереди, потом одновременно, потом пошли на улицу, и Владимир, выходя, случайно закрыл меня в номере. Словом, чудный был день!
Четверг, 16-е февраля
Снег! Снег! Он шёл с самого утра и присыпал торосы, ямы и буераки; и неприличное слово "наледь" можно было уж не употреблять. Местные тётки, ехавшие с нами в вагончике "Доппельмайера" торговать на вершине, сказали: хоть бы полметра за сегодня насыпало. А я думаю: "Вау, полметра!"
Но насыпало меньше. Однако всюду явился приятнейший пухлячок, лыжи утопали в нём, Владимир - так тот вообще с утра расстроился - его карвовые лыжи ехали плохо, зарывались. А я на радостях, не перегружая себя, впрочем, сверх меры, стал совершать то, что называется неприличным словом "спуски": один, другой, третий... Всё болело после вчерашнего, а к вечеру - т.е. в данный момент времени - стало болеть вообще страшно, так что поглядим ещё, чего будет завтра...
Несколько мыслей о людях. Вот есть разные люди. Есть те, кто любит риск. Такой человек, например, возьмёт, и сунет лампочку в рот - даже не на спор, из чистого любопытства. И когда потом врач, хохоча и позвякивая скальпелями, достанет эту лампочку невридимой у него изо рта, такой человек вполне удовлетворит своё любопытство, и больше уж не будет так поступать. Есть и другая порода людей: которые сунут лампочку во второй раз. Я как раз из таких! Только сегодня я ушёл не вправо от трассы, а влево, и что удивительно - там тоже открылись белоснежные поля, да ещё присыпанные с утра слоем как мягкой ваты - ехать, короче, одно удовольствие! Где я обнаружил себя в апогее своего удовольствия? Разумеется, над пропастью. Правда, была она меньше - метров 30 всего, и был это лишь обрыв, а дальше-то под обрывом открывалась роскошнейшая равнина, а за ней лес, и всё в снегу - кррррасота!
У обрыва я, однако, затормозил, поняв, что нахожусь в кулуаре, что справа скала и слева тоже скала, и посёлка вовсе и не видно, а видно только канатку - где-то далеко-далеко направо от меня. Я задумался. Я почувствовал себя совершенно отцом Фёдором - только тот лез наверх, и не смог вниз, а я ехал вниз, но тоже не смог. Пришлось разворачиваться и лесенкой подниматься обратно по кулуару.
О, если бы я работал в пенитенциарной системе! За средней тяжести правонарушения - ну, типа, если кто отнял у старушки сумочку с драгоценностями - я ввёл бы простое и справедливое наказание: подняться лесенкой по кулуару 100 метров. И всё, больше ничего не надо. После этого правонарушитель посвятит остаток жизни тому, что будет покупать драгоценности, складывать в сумочки и подкидывать старушкам. А я-то, что самое обидное, даже никаких драгоценностей не имея, кроме нордического характера, всё равно - лесенкой - чих-пых, чих-пых, ууух! Через каждые десять шагов переводя дух и дважды поменяв нижнюю ногу.
Тяжёлым басом
Ревёт фугас,
Взметнулся фонтан огня,
А Боб Кеннеди пустился в пляс -
Какое мне дело до всех до вас, - напевал я по пути, -
Какое мне дело до всех до вас,
А вам до меня?!
Была, ой была шальная мысль: разогнаться сейчас по кулуару, и эдаким чёртом прыгнуть - вжух! - пролететь над камнями, приземлиться на снежную равнину и дальше нестись по ней с песнями и приплясывая. Но голос разума сразу запищал чего-то недовольное и угрожающее, и так не хотелось с ним препираться - не на что, в самом деле, больше потратить жизненную энергию! Короче, взгромоздился я метров на 70, глядь - в правой скале прогал, снег, я туда - а там другой кулуар! Но он - о, чудо! - не обрывался пропастью, а тихо-мирно сползал прямиком на равнину, как длинный белый язык, плавно опущенный на плоский белый живот... Ну, ладно, лирику к чёрту! Вышел я по равнине к лесу, пыхтел, потел, боком сползая между берёз - они растут в три раза чаще ёлок, как выяснилось - потом вышел на просеку, увидел на ней бордические следы - и погнал, и погнал - а дальше-то, смотрю, люди! Настоящие люди, машут чего-то руками, едут, приплясывая, и напевают чего-то себе под нос.
Вся эта катавасия привела меня в конечном итоге на трассу - на нижнюю её часть - а нижняя часть домбайской трассы - это такая как бы снежная дорога, испещрённая кочками и лыжниками. Очень пологая, отчего приходится применять палки, чтоб двигать своё тело. И вот, додвигав его, тело, до самого низа, я подумал: неплохо бы ещё спуск!
Да, я подумал именно так. Нет, я никогда не слышу голосов и у меня не бывает ощущения, что всё это уже было. А может, и бывает, кто ж теперь разберёт? Словом, вторая очередь уже закрылась - было время четыре - я пошёл с первой в лес. Последний спуск. Знакомый лес, каждую ёлку знаю, хоть сейчас расцелую.
Со мной рядом шёл ещё один лыжник. И тут сверху: "Э-э-й!" И является на скале маленькая фигурка - опять я вспомнил к месту Михаила Юрьича, он-то, небось, такие видел исключительно сквозь прицел, - подаёт знаки, делает пассы и кричит:
- Туда не езди! Вон туда езди! - и показывает под канатку, где снег разбитый.
Я говорю:
- А, собственно, почему?
- Туда, б..., не езди! Я тебя оштрафую!
- А почему, собственно?
- Ты что, не понял, б..., я щас лыжи надену - я тебе покажу! - и тут фигурка впадает в совершеннейшую истерику, матерится, прыгает на месте и вообще приобретает многозначительный вид.
Лыжник, который шёл со мною рядом, исчез куда-то. Я, изрядно расстроившись, плюнул на фигурку (мысленно) и ушёл вниз - не туда, куда она показывала, но и не туда, куда она не велела. Я выбрал нейтральный вариант, чтоб ни нам, ни вам. И подумалось: "....!....!...! На каком ещё горнолыжном курорте, кроме как на Кавказе, мало того что нет никаких знаков, и ты не знаешь, что впереди - то ли скалы, то ли пропасть, то ли чего, - но и за тобой могут гоняться матерящиеся фигурки?!"
"А может, белая горячка?" - ещё подумалось. Но это была не она, совсем не она.
Пятница, 17 февраля
Разговоры на подъёмнике:
- А профнастила сколько делать?
- 400 метров.
- Так что же, подушку надо делать?
- Да.
- Так её же окапывать надо?
- Да.
- Узбекистон?
- Узбекистон всё равно дешевле экскватора.
- Узбекистон только вместо крана не может...
- Ну, если только их будет очень много! - (два бывалых мужика).
- Ты, Андрюша, совершаешь типичные ошибки. Разгружай лыжи! Твой вес перед поворотом должен составлять 0 кг! И будь маятником: спина на уровне лопаток как бы прикована к склону, а корпус ниже качается, как маятник у часов!
- А давайте я покажу, что умею!
- На скоростях?
- Ага! - (мешковатый парень и сухой русский инструктор; я пошёл было за ними, но парень покатился кубарем - и я, глядя на него, тоже).
- Вы на сколько приехали? На три дня? Смотрите: зайти в боксёрский зал, полчаса побить грушу и сказать, что ты боксёр - варианта нет.
- Да, я поняла, надо заниматься...
- Ну вот! Не забывать про палки. Палки нужны для обозначения той точки, на которой вы входите в поворот. Ну и ещё чтобы от сноубордистов отбиваться, нужны.
- Хи-хи.
- Да, а вы на пианино играете? А на гитаре играете? А поёшь? А если захочешь? - (запойно-одутловатый карачайский инструктор и глуповатая девица с румянцами).
- Браток, ты откуда? Так на местного похож! И лыжи, как у местных! А я сам с Домбая. Раньше тут всё время жил... - (косорожий карачайский малый - мне).
- В Японии были... Там за год - пятнадцать метров снега! А здесь - что? Одни камни. В Грузии были...
- В Гудаури?
- Да, взяли проводника, пошли через перевал. А проводник оказался - баран! Пять часов шли, холодно, метель... Над нами вертолёт. Я лёг и лежал, не двигаясь, пока он к нам не спустился - они обязаны мёртвых подбирать... - (два расфранченных мужчика на сурьёзных лыжах, один с бородой, обоим за пятьдесят).
Везде, одним словом, люди; везде они снуют, валяются на склонах, попыхивая сигареткой, другие въезжают в них и огорчаются, инструктора в канареечных жилетах светятся тут и там, то грассируя задом, то с блондинкой за ручку, периодически вспыхивает музыка, то вместо музыки - ржание из матюгальников, установленных всюду на опорах. И только левее основной трассы, там, где вчера я лез, напевая песни военных лет, - тишина. Снег глубокий, как Мариинская впадина. Солнце отплёвывается порывами ветра от облаков. Покой.
Если идти правильным кулуаром - тем, который правее, - можно выходить на чистую равнину, а с неё в ущелье, а там как трасса - снег прибитый, людей практически нет (я одного видел, на борде), уклон хороший, бугры могульного типа - знай скачи по ним козлом и получай удовольствие! И вот я целый день получал удовольствие, подобно козлу. Во второй половине дня при въезде в кулуар мною был замечен одинокий сноуборд, воткнутый в снег вертикально. Сперва-то я решил, что это бордист, дойдя досюда, испугался, воткнул свой борд в снег и ушёл пешком за помощью, - только дудки: вокруг никаких следов. Ещё я подумал, что это йети съел одинокого бордиста, и уехал оттуда поскорее, но и к следующему спуску борд никуда не делся - всё ещё стоял там.
- Это на горе кто-нибудь потерял, он улетел и воткнулся в снег, - предположил вечером Владимир.
"Если так, думаю, завтра надо будет его забрать (борд). А чё он там стоит? Там всё равно никто не ездит, кроме меня. А дальше либо объявление о пропаже найдётся, либо увезу домой", - думал я, допивая с Владимиром коньяк, 250 мл которого я имел глупость приобрести у тётеньки, стоящей на пути к "Доппельмайеру". Признаться, произвела впечатление и сама тётенька (излучавшая уже остывающую, закатную горскую красоту), и цена - 150 рублей. Но это оказался не коньяк, а спирт. Может, йодом подкрасили, а может, редиской. А так - спирт - и по вкусу, и по запаху. Мысль высказать тётеньке своё недоумённое "фи" не оставляет разум мой, но пятница заканчивается в громах дискотек с улицы - пора спать.
(Кстати, сегодня в нашем отеле - "Вечер памяти У. Хьюстон" Романтично до слёз, а мы напились и спим).
Суббота, 19-е февраля
У меня отдых. Сосед встал в семь по будильнику, засобирался, загромыхал - а мне хоть бы хны! Валялся на кровати, пока он не ушёл, потом три часа разбирал фотографии на ноуте. Как обычно: нужно было уехать за 1800 км, чтобы разобрать фотографии за последние три года.
Ближе к обеду прилёг - проснулся от боли. Дико и страшно трещал с каждым ударом пульса осколок зуба, имеющий место во рту моём. Сходил на обед - чуток отпустило. Прилёг опять - опять проснулся от боли.
Ушёл гулять - вроде, полегчало. Вернулся, в номере чуть не сдох - зуб дал себя знать на полную катушку, и даже сейчас, когда пишу это, опять чего-то сигнализирует. Кончилось тем, что в семь вечера я побежал в аптеку, взял "Пенталгин". Волшебные таблеточки! Сейчас приму ещё одну и спать - время восемь. Завтра - ударно-катальный день.
Подумалось: почему этот зуб проснулся именно в субботу, в день отдыха? Может быть, ему так хочется в гору? Но мышцы за день, кстати, совершенно прошли. "Тут не обошлось без "Пенталгина", - подумалось.
Воскресенье, 20-е февраля
Жизнь полна парадоксов, и с одним из них сталкиваешься в каждую поездку куда угодно. Именно, на шестой-седьмой день путешествия вдруг выясняется, что самое интересное только началось.
Так оказалось со мною. За ночь на воскресенье я укушал целую пачку (3 суточных дозы) "Пенталгина", потому что ночью со мною было так интересно, что - ух! - лучше не вспоминать, а просто желать врагу. То распластаешься на спине, вытянувшись, как Большой Кавказский хребет с Востока на Запад, то скрючишься в той позе, в какой дикари хоронят своих усопших. В позе эмбриона. Голову прижмёшь к подушке - тук-тук! тук-тук! - вздрагивает пульс. "Вззз-бам! - Вззз-бам!" - ездит за ним следом по нервам боль.
Это ужас был, мне никогда, даже с самого жуткого перепоя, даже от удара мордой в сугроб - всё равно никогда не было так плохо, как в эту ночь. И если бы я работал в пенитенциарной системе, я приказал бы за тяжкие правонарушения обрекать каким-нибудь научным образом негодяев на зубную боль. На одну ночь, и всё. После этого негодяй станет гладким, как шёлковое бельё, и тихим, как та часть г. Мусса-Ачитара, куда не долетают крики лыжников и музыка матюгальников.
С утра, однако, "Пенталгин" всё ещё давал себя знать - и мне было хорошо. То есть я проснулся, встал на ноги - глядь, плыву! Мышцы такие игривые-игривые, как дельфины в Анапе. Ноги носят. Зуб не болит, да и вообще нету зуба. Ничего нету, кроме розово-сладкой мути, заполнившей голову изнутри. "Ну, - думаю, - кататься!"
И мы пошли - с Володей. Я спуск - он спуск, я спуск - он спуск: на склоне расходимся, у подъёмника встречаемся. У него "Бехеровка" во фляжке, мороз кругом, хорошо! Только надо отметить, что это было воскресенье - день, когда число лыжников на Домбае непостижимым образом удесятеряется, и вот уже (к 11.00) скапливается у подъёма толпа, очередь, нашествие - я такое видел только однажды, на Эльбрусе. Всё повторяется. От этих мыслей о вечном возвращении зуб снова дал себя знать, я думаю: "Спущусь разок, как говаривала наша школьная англичанка, from the very begging till the very end, сверху донизу, короче, и в дамках. Потом - обед". Ну, так я поступил.
И вот курьёз: пока спускался, ветер свистел в ушах, мышцы напрягались - зуб отошёл совершенно, и с ним таким, отошедшим, я явился в столовую. Думаю: "Это всё невралгия, нет у меня никакого воспаления. Надо верить в лучшее, и нервные боли утихнут сами собой". Вот подумал я так, и пошёл после обеда курить. Чувствую - помираю. Как приступило - ох да ах, а не ротовая полость, одни проблемы. Я чуть не в слезах побежал искать местного доктора.
А он, кстати, травматолог. И зовут его Эдуард Байчоров. И штаб-квартира у него на третьем этаже гостиницы, где я жил. Но его там нету: местные традиции, колорит. А на двери пришпилена бумажка с телефоном. Я позвонил - он говорит, я в медпункте, где скорая помощь.
Короче, ни персонал чёртовых "Горных вершин", ни местные аксакалы - никто-никто, как выяснилось, не знает, где в Домбае скорая помощь. Зато каких только советов не надавали мне, пока со слезами и воем, прижимая к щеке счастливый кулачок, носился я по посёлку. Аптекарша посоветовала полоскать горячей - "сколько сможешь терпеть" - водой. Администраторша отеля посоветовала помазать жидкостью для снятия лака - "и твой зуб будет мёртвый!" А мне больно! Я, б..., медпункт ищу! Правдами-неправдами, нашёл, доктора там не было, позвонил ему, стал ждать. Он пришёл.
- Ну, - говорит, - тут жуть, - увидав мою ротовую полость в открытом виде.
И отказывается дёргать зуб (я-то хотел именно этого: дёрнуть к чёрту, и забыть насовсем), и предлагает ехать в Карачаевск, и дёрнуть там. И делает укол в десну.
Я мялся-мялся по поводу Карачаевска - ну, страшно, ей богу, дёргать зуб в Карачаевске! Что там за джигит, что за кинжал у него? Эдуарда хоть вижу перед собой: скользкий, как снег давеча, в таком же белом халате, но русский язык понимает, по крайней мере. И вот на русском языке мы договорились: припрёт к вечеру - поедем в Карачаевск. А пока - гелем мажь.
Я помазал и, изрядно обессиленный всеми этими хлопотами, поехал. В гору. На подъёмнике. Еду-еду - чувствую, препирает. Ладно, поехал тогда с горы вниз. Еду-еду, ощущаю: кранты мне. "Это уже, - думаю, - не катание, а будуар маркиза де Сада." И ну звонить Эдуарду!
А тот занят, что вы думаете, я, говорит, потом перезвоню. Мажь, мол, гелем. Ладно, пришёл я в номер, взял ещё "Пенталгина" и, тоскуя и страдая, стал лежать на диване.
Лежал я два часа, никто не перезвонил. Традиции, чё. Я ему звоню - так теперь он не отвечает. Заварил я с горя домбайский чай - на каждом углу продаётся, травяной сбор, мелисса-чабрец-душица - чаво ещё, и полощу этим чаем, пока горячий, зуб.
И в глазах у меня всё плывёт, руки-ноги дрожат, слёзы-грёзы-слюни, но чувствую - отпускает. Я такой: "Вау!!!" И ну ещё чая. И совсем отпускает! Без "Пенталгинов", без всяко-разных гелей - а просто так. В общем, к ве