Конечно, когда ты трамвайный билет, задумываться о Вечном смысла не имеет. Имеет смысл жить сегодняшним днём, потому как завтра ты уже недействителен. Да что там завтра… ты и вообще‑то действителен только в течение одной поездки: так на тебе и написано – не очень крупными, но зато вполне и вполне чёткими буквами: «Действителен в течение одной поездки». О поездке этой, стало быть, и надо задумываться! А о Вечном задумываться не надо.
Но наш с вами Трамвайный Билет именно о Вечном задумывался – и с этим было ничего не поделать.
А задумывался он так… спрашивал у себя: «Какое оно, Вечное?» – и задумывался.
Даже сам Контролёр рукой махнул: едва только ему Трамвайный Билет протянули – весь измятый, истрёпанный… – как Контролёр с пониманием дела сказал: «Небось о Вечном задумывался!» И пошёл другие билеты проверять, а на этот даже не взглянул. Потому что Контролёр знал: когда задумываются о Вечном – становятся измятыми и истрёпанными. А кто о сегодняшнем дне задумывается, тот наглажен и опрятен. Сам Контролёр, кстати, был более чем наглажен и опрятен: наверное, потому, что он даже не о сегодняшнем дне задумывался, а вообще об одной‑единственной поездке.
Так, стало быть, какое оно, Вечное? Трамвайный Билет огляделся вокруг себя в надежде найти кого‑нибудь, кто поможет ему в его раздумьях, но все вокруг были такие наглаженные и опрятные, что спрашивать их было явно бесполезно. И Трамвайный Билет от отчаяния начал размышлять вслух:
– Вечное – оно… оно всегда. Вот, например, если бы этот трамвай был вечным, то он ехал бы, и ехал, и ехал день и ночь по своему маршруту…
– Я так, между прочим, и делаю, – сказал Трамвай. – У меня всего и есть что один перерыв на сон. Но сплю я мало: пять часов, с часу ночи до шести утра, а так я очень даже вечный!
– Вечное не бывает с перерывом, – ответил Трамвайный Билет. – Если оно с перерывом, значит, уже не Вечное. Вечное – это когда без перерывов.
– Без перерывов никто не может, – проворчал Трамвай. – Всем нужен отдых! А без отдыха у нас с вами никакой вечности не получится.
Тут Трамвайный Билет прекратил поминать Трамвай, потому что Трамвай явно не о том говорил, и стал поминать Кондуктора:
– Если бы Кондуктор был вечным, то он бы сидел, и сидел, и сидел на сиденье со своей сумкой всю жизнь напролёт…
– Я и так всю жизнь напролёт сижу! – откликнулся Кондуктор. – Я уже знаете сколько на этом маршруте? Скоро двадцать лет, это целая вечность!
– Вечному не может быть нисколько лет, – возразил Трамвайный Билет. – Даже и двадцать лет не может быть. А если Вечному двадцать лет, то оно уже не Вечное, а… а двад‑ца‑ти‑лет‑нее!
– Я бы на Вас посмотрел… через двадцать лет! – обиделся Кондуктор и отвернулся к окну, бормоча: – Целых двадцать лет без отдыха!…
Ясное дело, Кондуктор не имел понятия о Вечном. Тогда Трамвайный Билет начал свои размышления снова – теперь уже думая о пассажирах.
– Вот если бы пассажиры были вечные, они бы так и оставались, оставались, оставались в трамвае…
– А мы что, по‑вашему, делаем? – сразу начали кипятиться пассажиры. – Мы и остаёмся в трамвае – до поры до времени. Но потом мы выходим, а другие входят нам на смену! И так будет вечно!
– Вечное не может быть до поры до времени! – упорствовал Трамвайный Билет. – Вечное вообще границ не имеет! А если что‑то продолжается до поры до времени, то оно уже не Вечное, а временное. И потом… когда одно сменяет другое, так что уж тут о Вечном‑то говорить?
С этими – даже немножко гневными! – словами Трамвайный Билет покинул вагон, причём покинул – будучи крепко зажатым в руке только что сошедшего на своей остановке Пассажира.
На улице Пассажир хотел выбросить Трамвайный Билет в урну: так всегда поступают с трамвайными билетами… даже с Трамвайными Билетами, задумывающимися о Вечном. Потому как – что ж ещё делать с трамвайными билетами, на каждом из которых недаром ведь не очень крупными, но зато вполне и вполне чёткими буквами написано: «Действителен в течение одной поездки»?
Однако Пассажир, что‑то вспомнив, помедлил, разгладил Трамвайный Билет на ладони, вгляделся в него и вдруг рассмеялся: Трамвайный Билет оказался счастливым! Тогда Пассажир достал бумажник и аккуратно положил Трамвайный Билет в самое надёжное отделение. А потом сказал:
– Так ты тут и будешь лежать у меня всегда!
– Вечно? – с радостью спросил Трамвайный Билет.
– Пока вечно, – ответил Пассажир, пряча бумажник за пазуху.
Там, за пазухой, Трамвайный Билет услышал, как у Пассажира бьётся сердце. Оно билось, билось и билось – так точно и уверенно, что было понятно: именно так, точно и уверенно, оно и будет биться всегда.
Трамвайный Билет расслабился и даже задремал: наконец‑то в этом большом мире он нашёл то, что по‑настоящему вечно!
ОДНОРАЗОВЫЙ СТАКАНЧИК
Стаканчик узнал, что он одноразовый, когда его подали какому‑то посетителю кафе.
– У Вас нет одноразового стаканчика? – спросил Посетитель Кафе, и ему ответили:
– Есть.
И подали именно его, Стаканчик.
– Я одноразовый!… – с ужасом подумал Одноразовый Стаканчик и чуть не разрыдался. Между прочим, услышав такое, поневоле разрыдаешься: сам‑то Одноразовый Стаканчик полагал, что в этом мире ожидает его долгая и верная служба – в него будут то и дело наливать всякие жидкости и выпивать из него всякие жидкости, а потом мыть его и ставить, например, в посудный шкаф, рядом с другими стаканами и стаканчиками, бокалами и бокальчиками, чашками и чашечками.
А вон как выходит… Выходит, что если он и годен на что‑то, то только один раз.
– И это – жизнь? – спросил себя Одноразовый Стаканчик и сам себе ответил: – Нет, никакая это не жизнь. Не жизнь, а сплошное отчаяние! Меня, значит, выбросят сразу после того, как выпьют из меня… выпьют – что?
Тут он задумался. Может быть, если уж он одноразовый, из него выпьют что‑нибудь совершенно необычное? Хоть и один раз, зато чтоб навсегда запомнилось!… Например, какой‑нибудь этакий сок из этакого никому не известного фрукта с труднопроизносимым названием… а что, тогда ещё ничего! Тогда вполне можно сказать, что тебя использовали для торжественного случая… А может быть, вовсе и не сок из него выпьют – выпьют из него, скажем, волшебный напиток, который превратит пьющего в великана! И тогда все начнут спрашивать:
– В какой, в какой, в какой же такой стаканчик был налит этот волшебный напиток?
И им ответят:
– Да вот в этот Одноразовый Стаканчик!
А потом Одноразовый Стаканчик поставят под стеклянный колпак и будут хранить в музее, чтобы все, кто туда придёт, могли увидеть, в какой же именно стаканчик был налит знаменитый волшебный напиток! И все будут удивляться:
– Смотрите‑ка… кто бы мог подумать, что волшебные напитки наливают в самые обыкновенные одноразовые стаканчики!
«Наверное, так и случится! – уверил себя Одноразовый Стаканчик. – Иначе всё несправедливо в этом мире».
А его, между тем, уже поставили на столик кафе, поблизости от какого‑то совсем хилого и полуживого Цветка, задыхавшегося от жары.
– Простите, пожалуйста, – обратился к Цветку Одноразовый Стаканчик, видя, что тот практически погибает, – Вы тоже одноразовый?
– Я?! – возмутился Цветок. – Да Вы с ума сошли!… Я не только не одноразовый, но даже и не однолетний! Я многолетний и цвету каждый год – просто как заведённый.
– А я вот… одноразовый, – признался Одноразовый Стаканчик. – Грустно, правда?
– Грустно, – согласился Цветок. – Но я знавал таких: их тут миллионы прошли перед моими глазами – одноразовые тарелки, одноразовые ножи, одноразовые ложки, одноразовые вилки… И, конечно, одноразовые стаканчики. С большинством из них я так и не успел познакомиться – настолько быстро их выбрасывали. А тех, с кем успел… их я уже забыл: это всё были такие короткие знакомства!
– Меня Вы не забудете, – пообещал Одноразовый Стаканчик. – В меня нальют волшебный напиток, который превращает обычного человека в великана… – Тут он смутился и добавил: – Или что‑то вроде…
– Сколько работаю в этом кафе – ни разу не слышал о том, что бы здесь подавали такие напитки, – усомнился Цветок.
– Их и не подают, – заверил его Одноразовый Стаканчик. – Подадут один раз – и всё.
– Он, наверное, ужасно дорогой, такой напиток… – задумчиво сказал Цветок. – Хотел бы я, чтобы и на меня капнули капельку… тогда бы я стал баобабом!
Одноразовый Стаканчик не понял, зачем цветку становиться баобабом, но смолчал. И как раз в этот момент в него начали что‑то наливать: это была бесцветная жидкость, очень прозрачная… и она – о, ужас! – довольно сильно напоминала воду.
– Кажется, я ошибся, – прошептал Одноразовый Стаканчик, обращаясь к Цветку. – Вам придется забыть меня, как и прочие одноразовые стаканчики в Вашей жизни.
Тут Посетитель Кафе залпом осушил Одноразовый Стаканчик и воскликнул:
– Волшебный напиток!
– Волшебный? – переспросил Цветок – и, так и не дождавшись превращения Посетителя Кафе в великана, добавил: – Это же обыкновенная вода!
– Обыкновенная вода и есть волшебный напиток, – ответил Посетитель Кафе, а потом налил в Одноразовый Стаканчик ещё воды – и снова залпом осушил его. А потом ещё. И ещё. И ещё… – Я не знаю точно, сколько именно порций волшебного напитка выпил он из Одноразового Стаканчика, но говорят, что это был необыкновенно жаркий день!
СТАРЫЕ КАЧЕЛИ
Городскому парку исполнялось сто пятьдесят лет – и уже за день до этого городской парк было не узнать. Если бы здесь сейчас каким‑нибудь чудом оказались Бабушка с Дедушкой, они просто в обморок бы упали – до того всё изменилось за один сезон!
На месте небольшого озера, по которому Дедушка катал Бабушку в лодке, стояли подбоченясь Американские Горки – со всеми своими блестящими рельсами и разноцветными сиденьями для тех, кто любит взлетать высоко в небо и тут же с радостными криками возвращаться на землю. Поговаривали, что горки эти сделали сами американцы и что уж кто‑кто, а американцы знают толк в таких вещах!
Там, где раньше был сверкающий каток и где Дедушка, взяв Бабушку за руку, выделывал на льду головокружительные кренделя, а Бабушка только ойкала и хваталась за сердце, сейчас располагался Автопарк. Выбирай себе любую крохотную машинку и катайся по распростёршейся вокруг глянцевой пластиковой поверхности, специально наезжая на другие машинки и заставляя менее опытных водителей истошно визжать!
А там, где когда‑то стояли узорчатые беседки и где Дедушка, какой бы он ни был строгий, однажды всё‑таки поцеловал Бабушку, заманив её под одну из узорчатых крыш, теперь располагался Павильон Страха. Из павильона этого положено было возвращаться с бледными лицами и трясущимися руками, облегчённо вздыхая оттого, что никому из страшных монстров так и не удалось схватить тебя в темноте за рукав… иначе бы ты точно умер от такой жути!
И всё это было новёхонькое, с иголочки, пахло свежей краской, манило необычными овальными формами и находилось за специальными ленточками, которые сперва ещё надо было торжественно перерезать такими огромными праздничными ножницами, – и только после начинать развлекаться… ах, до чего же сильно и здорово развлекаться!
Нет, Бабушке с Дедушкой здесь завтра определённо нечего было бы делать.
Единственное в городском парке, что так и оставили нетронутым, были Старые Качели, кособоко топорщившиеся в самом дальнем углу. Три брёвнышка – два по бокам, одно сверху – да лохматая веревка, к концам которой привязана некрасивая деревянная дощечка.
Старые Качели оставили здесь на память – на память о тех днях, когда сюда ещё заходили Бабушка с Дедушкой. На память о том скучном времени, когда и в помине не было ни Американских Горок, ни Автопарка, ни Павильона Страха. Не было даже жвачки и кока‑колы… вот какое ужасное было это время, ужаснее не придумаешь!
– Наверное, тогда все просто умирали с тоски! – сказали в полной предпраздничной тишине Американские Горки. – Вообразите себе нудное раскачивание на этих качелях… метр вверх, метр вниз, метр вверх, метр вниз… – и так до бесконечности. Ничего себе, острое ощущение!
– Просто смех, а не острое ощущение, – донеслось со стороны Автопарка. – Наверное, никто и не визжал тогда…
– Да уж, конечно! – подхватил Павильон Страха. – А если и визжал, то уж, во всяком случае, не трясся… чего ж трястись‑то в метре от земли?
Ворвавшийся в городской парк Вечерний Ветер со свистом пронёсся по блестящим рельсам Американских Горок, потанцевал на глянцевой поверхности Автопарка, заглянул в Павильон Страха и вылетел оттуда с веселым поухиванием. А потом от нечего делать тронул Старые Качели, которые жалобно скрипнули…
– Они ещё и скрипят! – с отвращением воскликнули Американские Горки. – Хорошенькое занятие – качаться взад‑вперёд под скрип брёвен…
– Бесплатное удовольствие! – усмехнулся Павильон Страха. – Но ничего не поделаешь: тогда ещё не знали, что такое настоящие дорогие аттракционы.
Ответом на его слова был тоненький скрип Старых Качелей – такой жалобный, что дорогие аттракционы прохохотали до утра.
А наутро в городской парк вбежала весёлая орава детей.
Дождавшись, пока будут перерезаны все ленточки до одной, орава ринулась в неизвестное. До чего же весело взлетали дети к небу на Американских Горках, до чего громко визжали, сталкиваясь в Автопарке с разными машинками, до чего сильно тряслись, выходя из Павильона Страха!
А потом… что ж потом?
Потом, налетавшись, навизжавшись и натрясшись, дети собрались в дальнем углу парка, у Старых Качелей. И принялись по очереди раскачиваться: метр вверх, метр вниз, метр вверх, метр вниз… – под едва слышный скрип брёвен.
– Идите сюда! – кричали детям дорогие аттракционы. – На что вам эти Старые Качели? Они только и делают, что скрипят!
– Они не скрипят, – отвечали дети. – Они рассказывают… надо просто понимать их язык: скрип‑скрип, скрип‑поскрип, скрипи‑скрипи, скрип‑поскрип! Они рассказывают чудесные истории из далёкого прошлого… Про небольшое озеро, про сверкающий каток, про узорчатые беседки – и даже про то, как однажды Дедушка поцеловал Бабушку!
– Но мы тоже умеем рассказывать! – за всех обиделись Американские Горки. – Мы говорим на языке металла и искр. Мы говорим о прекрасной Америке, о покорении индейцев, об охоте на диких животных в саваннах и прериях…
– Только вы ведь рассказываете свои истории за деньги, а Старые Качели – бесплатно, – отозвались дети, стараясь не пропустить своей очереди качаться на Старых Качелях.
– Чем же это бесплатные истории лучше, чем истории за деньги? – недоумённо воскликнули хором Американские Горки, Автопарк и Павильон Страха.
Дети с удивлением посмотрели на дорогие аттракционы и пожали плечами: ещё никто и никогда не задавал им такого вопроса… такого очень и очень странного вопроса! Они не знали на него ответа, но одно знали точно: самые лучшие на свете истории – это истории, которые рассказывают бесплатно.