Леонид Зуров
Из «Грасского дневника» Галины Кузнецовой (последней привязанности писателя) и особенно из воспоминаний близко наблюдавшего жизнь Буниных в Грассе Александра Бахраха видно, какие сложные отношения связывали Бунина с Леонидом Зуровым. Он упоминает о «непрестанных трениях» между ними, о «нескрываемой неприязни» писателя к якобы приемному сыну, которого в разговорах с женой он скептически называл «твой воспитанник». Бахрах говорит о недостоверности некоторых писем Зурова, адресованных советским буниноведам: «Иные утверждения в этих письмах настолько мало соответствуют действительности, что кажутся не столько продиктованными фантазией, сколько измышленными с определенной целью». Вера Николаевна болезненно переживала стычки Бунина с Зуровым. Бунин объяснял привязанность своей бездетной супруги к раздражавшему его приживалу «неудовлетворенным материнством». «Мне придется дальше продолжать нести свой крест, но у меня нет выхода. Вы видите, что из-за этого переростка она стала худой как скелет, а куда ей...»
Из разговоров с Виктором Степановичем Володиным, с 1957 по 1962 год первым секретарем посольства СССР и представителем ВОКС во Франции
— Зуров, несомненно, был шизофреником — одним он говорил одно, другим — другое. Он должен был помочь Вере Николаевне разобрать архив Бунина, но она чувствовала, что он не вполне честен — видела, как что-то из материалов исчезало. Она никогда при мне не говорила, что завещает все Зурову (я могу твердо ручаться за период до ноября 1960 года). Могли ли произойти какие-то перемены с того момента до апреля 61-го, когда она умерла? С трудом верится. Зуров был ловким человеком (она говорила мне, что не доверяет ему).
А было ли завещание?
Совсем недавно в разговоре по телефону близкая парижская приятельница Веры Николаевны, дочь писателя Бориса Зайцева Наталья Борисовна (кстати, она, как и многие другие знакомые Буниной, до сих пор не может поверить, что та получала от СССР пенсию), подтвердила, что Зуров был «малоприятным человеком». Ходили слухи даже о том, что он избивал Веру Николаевну (она то и дело появлялась в синяках), подавлял ее волю. Учитывая все это, можно предположить, что завещание ее было устным — ведь нотариально заверенной копии в наших архивах нет (а если оно и существовало на бумаге, то было составлено некорректно или под нажимом).
После смерти В.Н. Буниной Зуров не стал торопиться передавать архив, начал темнить: сначала говорил, что не в состоянии оплатить долги Веры Николаевны и поэтому материалы могут пойти с молотка; потом — что передаст в Россию только мебель (разобрать архив, о чем его просила В.Н., ему некогда); потом — что сначала нужно решить, на каких условиях он может передать архив.
А параллельно Зуров вел подпольные переговоры о его продаже. Сергей Александрович Крыжицкий, представлявший тогда Йельский университет, сказал нам в телефонном разговоре, что в 1966 году Зуров хотел продать ему парижский архив. Причем этого не произошло лишь из-за заминки с деньгами. По мнению Крыжицкого, Зуров был сумасшедшим; у него не было никаких прав на бунинское наследие.
В результате Зуров завещал архив Милице Эдуардовне Грин (хранится же он в Русском архиве Лидского университета). Когда Дмитрий Черниговский обратился к хранителю этого архива Ричарду Дэвису с просьбой показать завещание, то получил отказ. Дэвис утверждает: «Все издания Бунина в СССР и постсоветской России могут быть квалифицированы как пиратские, если не юридически (!), то по духу. С присоединением России к Бернской конвенции становится возможным юридически квалифицировать такие издания как пиратские, если российская сторона не получит соответствующего разрешения у британской стороны».
Не платим же мы за Гоголя и Герцена...
Ясно, что все это нелепо и вызывает целый пласт вопросов. Во-первых, почему Лидский архив не показывает завещание? Если бы все было чисто, им было бы только выгодно предъявить документ, по которому можно было бы качать деньги за издания русского писателя. Вполне вероятно, что Зуров получил архив (как и вещи) не по завещанию, а механически — как жилец бунинской квартиры. Во-вторых, если завещание существует, то каковы французские легальные процедуры для вывоза из страны такого рода материалов и были ли они соблюдены. В-третьих, был ли Зуров дееспособен для того, чтобы завещать архив Милице Грин. И наконец, на каких основаниях архив хранился не у Грин (при ее жизни), а в Лидсе.
Пока не будет решен вопрос с архивом, Бунин так и останется великим изгнанником России. Мы не имеем права спокойно дожидаться момента, когда за книги писателя (многие из которых вышли в СССР при его жизни, а некоторые основывались на материалах парижского архива, которые успела передать Вера Николаевна) мы будем платить англичанам. Не платим же мы итальянцам за произведения Гоголя, написанные в Италии, французам — за Тургенева, а англичанам — за Герцена.
«ВСЯ ДУША ПЕРЕПОЛНЕНА БЕЗГРАНИЧНОЙ НЕЖНОСТЬЮ К ТЕБЕ…»
Опубликовано в «Липецкой газете» 8 мая 2002 г.
В Институте мировой литературы им. А. М. Горького РАН подготовлен к изданию двухтомник писем И. А. Бунина 1885—1904 годов. Подобное научное издание предпринимается впервые, оно является наиболее полным сводом писем И. Бунина данного периода. Двухтомник содержит 731 письмо (из них 417 публикуются впервые).
Два тома писем И. Бунина — это своего рода автобиографическое повествование писателя о жизни, о начале и развитии его творчества, о путешествиях, знакомстве и взаимоотношениях с писателями, редакторами, критиками, издателями, художниками, актерами.
В работе над двухтомником писем И. Бунина участвовали сотрудники сектора литературы русского зарубежья ИМЛИ РАН — О. Михайлов (главный редактор), С. Морозов, Л. Голубева, О. Казнина и директор Музея И. А. Бунина в Орле И. Костомарова. Работа выполнена при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда.
В настоящей публикации читателям предлагаются фрагменты писем И. Бунина к В. В. Пащенко и Ю. А. Бунину, относящиеся к периоду предполагаемой женитьбы Ивана Алексеевича на Варваре Владимировне. Надо сказать, что для И. Бунина его старший брат Юлий Алексеевич Бунин был одним из самых близких и дорогих людей — учителем, наставником, первым читателем и критиком его произведений. Одно из двух ответных писем Ю. Бунина к И. Бунину этого периода, дошедших до нас, цитируется здесь как важное свидетельство о взглядах на жизнь, которые разделяли братья.
 |
И. Бунин — В. Пащенко
9 апреля (1891. Орел)
Прости, голубчик, за промедление: хотел написать тебе еще вчера, но решил подождать окончательного решения моей статистической участи. Сегодня она решена. <...>
Правда, невесело будет. Ведь я люблю тебя! Драгоценная моя, деточка моя, голубеночек! Вся душа переполнена безграничной нежностью к тебе, весь живу тобою. Варенька! Как томишься в такие минуты! Можно разве написать? Нет, я хочу сейчас стать перед тобою на колени, чтобы ты сама видела все, — чтобы даже в глазах светилась вся моя нежность и преданность тебе... <...> Право, кажется, что много хорошего есть у меня в сердце, и все твое, все оживляется только от тебя. О, Варюшечка, не хвастовство это! К чему сейчас скверное самолюбие?..
Вот, напр., за последнее время я ужасно чувствую себя «поэтом». Без шуток, даже удивляюсь. Все — и веселое и грустное — отдается у меня в душе музыкой каких-то неопределенных хороших стихов, чувствую какую-то твердую силу создать что-то настоящее. Ты, конечно, не знаешь, не испытывала такое состояние внутренней музыкальности слов и потому, может быть, скажешь, что я чепуху несу. Ей-Богу нет. Ведь я же все-таки родился с частичкой этого. О, деточка, если бы ты знала все эти мечты о будущем, о славе, о счастии творчества. Ты должна знать это: все, что есть у меня в сердце, ты должна знать, дорогой мой друг. Нет, я, ей-Богу, буду, должно быть, человеком. Только, кажется мне, что для этого надо не «место», а сохранять, как весталке, чистоту и силу души. А ты называешь это мальчишеством. Голубчик, ты забываешь, что я ведь готовил себя с малолетства для другой, более идеалистической жизни... <...>
Весь, весь твой И. Бунин.
И. Бунин — В. Пащенко
19 апреля (1891. Орел)
«...» Зверочек мой, дорогой мой, бесценный! Целый день не мог себя преодолеть, прогнать грустное, томительное чувство. Ну не могу я спокойно расставаться с тобою, не могу каждый раз не писать об этом. Да ведь у меня сердце разрывается. Ведь это не нервы — слишком глубоко наполнено сердце. Я не могу передать тебе этих ощущений: каждый раз, когда скроются твои ненаглядные «чистенькие» глазы, я как-то теряюсь, не могу ни о чем больше думать. Все о тебе! Все «наше», все наши лучшие дни и минуты — и осенью, и зимою, и за последнее время встают передо мною с поразительной ясностью; я переживаю все прошлое счастие, и оно заставляет глубоко жить сердцем. <...>
Я не могу без тебя! Серьезно, очень серьезно прошу тебя подумать вот об чем: нельзя ли нам повенчаться летом, прямо после твоего поступления на службу в Вит<ебское> упр<авление>1. Средства? Да ведь ты все равно хотела жить исключительно на свои деньги, а я тоже должен — с тобой ли живя или нет, — зарабатывать себе: ведь с голоду все равно не буду сидеть. Родители? — Надо серьезно побороть себя и несмотря ни на что поставить на своем: пойми — после одной тяжелой сцены с ними, после дневного, ну недельного страдания, ты станешь навсегда моею. Неужели тебе будет совестно назваться моею женою. Не думаю, чтобы я заслужил неуважение. На меня многие смотрят все-таки хорошо... <...>
Весь твой
Ив. Бунин.
 |
И. Бунин — Ю. Бунину
Орел. 9 мая (1891)
Дорогой мой Юринька! Я уехал из дому на Страстной, надеясь в Орле попасть в статистики. Но <...> оказалось, что губернатор не разрешает собирать в нынешнем году компанию статистиков, да и вообще поездку. Так что до сих пор я в Орле с В<арей>. Обстоятельств случилось страшно много, замучен я, как собака. Мне как смерти не миновать надо поговорить с тобою. Ради Христа! Если можешь, вышли 10 рублей, приеду тогда прямо по получении их. <...>. Только Богом тебе клянусь, что ты мне необходим. Я в июле обвенчаюсь! 2 Не называй дураком, мальчишкой и т. д. Я все расскажу, только дай, <ради> Христа, возможность поговорить с тобою. Все расскажу. Ответь немедленно в Орел, в редакцию,3 жду сижу.
И. Бунин.
Ю. Бунин — И. Бунину
12 мая 1891. Полтава
Милый Ваня! <...> в данное время у меня нет решительно никакой возможности послать просимые тобою 10 руб. Мне самому очень хочется повидаться с тобой и переговорить серьезно и не только это мне хочется, а даже прямо необходимо. <...> Самое главное скажу тебе, — не решайся без личного свидания со мною на какой-либо серьезный шаг, помни, что это дело всей жизни и спешить так с венчанием положительно невозможно. <...> Ты пишешь «я в июле обвенчаюсь», но как, почему, для чего? — не понимаю. Почему, наконец, в июле? Удивительный ты человек! Ведь ты, конечно, знаешь мой взгляд на брак и, насколько мне известно, сам разделяешь в принципе этот взгляд. Чтобы решиться на брак, надо прежде всего окончательно убедиться, есть ли у вас у обоих настолько крепкая нравственная связь и взаимное, чтобы идти всю жизнь (пойми это!) рука об руку. Достаточно ли вы понимаете друг друга и с надлежащим ли уважением относитесь друг к другу? Надо непременно заглянуть в будущее, что из всего этого выйдет, насколько прочно вы сможете связать себя. Здесь нельзя отдаваться течению, нельзя не только вследствие того, что необходимо оценить это явление с точки зрения нравственного долга (это, конечно, важнее всего), нельзя даже прямо из самоохраны и охраны другого человека. Если ваша любовь построена на безотчетной только симпатии друг к другу и на чувственном влечении, хотя бы и опоэтизированном, то этого всего еще недостаточно, если только не предаваться рутине и не помириться с будничной пошлостью и со всеми теми дрязгами, которые наполняют семейную жизнь огромного большинства общества. Брак, кроме того, как ты знаешь, налагает и другие обязанности: могут предстоять в недалеком будущем дети, воспитание которых составляет нравственный долг родителей, причем я говорю, конечно, не о физическом только уходе за ними, а и о выработке из них людей в настоящем смысле слова. Затем, при вашем положении, весьма существенную роль играет вопрос о материальных средствах. <...>
И. Бунин — Ю. Бунину
24 мая (1891). Глотово
В Орле (дней пять тому назад) я получил твое письмо последнее, длинное <...> разумеется, никогда не решусь сделать шага без твоего совета и разговора. Ты просишь описать все подробно... да как это описать наши отношения, наши данные для свадьбы и т. д. Это надо исписать листов 10 и то не изобразишь. Поэтому-то я и рвался к тебе. Теперь я дома и строчу кое-что в «Орл <овский> вестн<ик> (помирились!) 4, жду пока денег дадут и я смогу к тебе приехать. Во всяком случае приеду непременно.
<...> о своих ощущениях, о своих делах, ей-Богу, не могу писать, потому что все мелочи, — важные, но мелочи трудно передаваемы.
Приеду вот-вот, честное слово.
Глубоко любящий тебя
И. Бунин.
Сборник мой скоро выйдет.5
P.S. Вполне согласен с тобой, что ты говоришь в письме о браке, но надо поговорить.
Пиши на Измалково. Напиши матери 6 — обижается.
И. Бунин — Ю. Бунину
29 мая (1891. Озерки)
Сижу в Озерках... Сейчас на дворе вечер, льет дождь, в темноте шумит мокрый сад, а в зале, где я поселился, холод анафемский...<...> Ну, брат, должно быть, не в одном остроге так не тяжело, как мне одному тут!
Я у тебя серьезно и искренно прошу прощенья, что надоедаю тебе нытьем: мне самому противно, но делать нечего. Если бы ты звал, как мне тяжко! Повторяю тебе, — может быть, я сволочь, может быть, болен, может быть, всем противен своим бессилием — мне все равно. Ну да, я сволочь, если хочешь, — потому что я больше всего думаю сейчас о деньгах. У меня нет ни копейки, заработать, написать что-нибудь — не могу, не хочу. Штаны у меня старые, штиблеты истрепаны. Ты скажешь, — пустяки. Да я считал бы это пустяками прежде, но теперь это мне доказывает, до чего я вообще беден как дьявол, до чего мне придется гнуться, поневоле расстраивать все свои лучшие думы, ощущения заботами (например, сегодня я съел бутылку молока и супу даже без «мягкого» хлеба и целый день не курил, — не на что).
И этакая дура хочет жениться, скажешь ты. Да, хочу! Сознаю многие скверности, препятствующие этому, и потому вдвойне — беда!.. Кстати, о ней: я ее люблю (знаю это потому, что чувствовал не раз ее другом своим, видел нежною со мною, готовой на все для меня); это раз; во-вторых, если она и не вполне со мною единомышленник, то все-таки — девушка, многое понимающая... Ну, да впрочем куда мне к черту делать сейчас характеристики!..
Я тебя, кроме твоих советов, которые, Богом клянусь, ценю глубоко, дорогой мой, милый Юринька, хотел просить еще места в Полтаве, рублей на 40, на 35 да еще буду кое-что зарабатывать литературой — проживем с нею; а, главное, с тобою в одном городе!..
Пишу несвязно, по-мальчишески — понимаю. Лучше не могу. Прощай и не называй меня дураком: мне тяжко, как собаке, — смерть моя!
Может быть, приеду к тебе, когда — не знаю.
Читаю Шпильгагена «Загадочные натуры ».7<...>
И. Бунин.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 В. В. Пащенко поступила на работу в Управление Орловско-Витебской железной дороги в середине августа 1891 г.
2 Женитьба И. Бунина на В. В. Пащенко не состоялась, ее родители были категорически против этого брака.
3 В это время И. Бунин работал в редакции газеты «Орловский вестник».
4 Из-за одного полемического материала в «Орловском вестнике», написанного И. Буниным, у него была ссора с фактическим редактором этой газеты Б. П. Шелеховым, который очень боялся цензуры.
5 В декабре 1891 г. в качестве приложения к «Орловскому вестнику» вышла в свет книга И. Бунина «Стихотворения 1887—1891 гг.»
6 Бунина Людмила Александровна (урожд. Чубарова: 1835—1910).
7 Роман немецкого писателя Фридриха Шпильгагена (1829—1911) «Загадочные натуры. (СПб., 1865).