Таким образом, хотя каждая из трех разобранных гипотез имеет право на существование и не лишена сильных сторон, ни одна не обладает достаточной убедительностью. Между тем, существует еще одна концепции природы психики, которая, во-первых, старше, во-вторых, думается, гораздо солидней по своей актуальной и потенциальной аргументации, чем проанализированные выше гипотезы. Речь идет о точке зрения, которую обычно связывают с именем Джемса.
Джемс тоже исходил из спенсеровско-дарвиновской эволюционистской трактовки жизни вообще и психики в частности: "В конце концов немного формул в новейшей психологии оказало более услуг, чем спенсеровское положение, что сущность душевной и телесной жизни заключается в одном и том же, именно в "приспособлении внутренних отношений к внешним"[38]. Общепринято, что с точки зрения Джемса ее главным эволюционно значимым свойством является функция выбора. Вот как лаконично передает его позицию М.Г. Ярошевский: Джемса "вдохновляла воспринятая от Спенсера идея о предназначении сознания в выживании вида. Сознание … бесполезно, когда для приспособления…достаточно наличного запаса реакции… Оно вступает в игру, когда возникают трудности адаптации. В этом случае оно начинает выполнять ряд важных работ: фильтрует стимулы, отбирает из них значимые, сопоставляет между собой и регулирует поведение индивида в новой, непривычной ситуации"[39].
По крайней мере еще два мыслителя - А. Риль и А. Бергсон - независимо от Джемса и друг от друга приблизительно в то же время разрабатывали такую трактовку психики[40], делая, однако, несколько иные акценты.
А. Риль писал: "Сознание вдвинуто между действием внешнего раздражения и отвечающим на него движением, короче: между раздражением и его последствием... Положение сознания между раздражением и его следствием разъясняет нам функциональное значение сознания. Биологическому взгляду представляется оно средством вызывать такие приспособительные движения, которых не высвобождают из себя уже совсем готовые или прирожденные механизмы"[41]. В сравнении с Джемсом, специфика позиции Риля в том, что он ведет речь о выборе не предмета, а движения.
А. Бергсон, как и А. Риль, связывал природу психики прежде всего со свободным (не автоматическим) построением движения. При этом уже в первом своем крупном произведении в 1889 г. [42] он рассматривал вопрос в контексте тщательного интроспективного анализа аффективного и ретроспективного ощущений, в том числе в их соотношении друг с другом. Глубокие и тонкие размышления Бергсона на этот счет далеко не в полной мере ассимилированы последующей наукой, что делает необходимым достаточно подробное рассмотрение его позиции.
"...Следует - писал он - сначала установить различие между так называемыми аффективными ощущениями и ощущениями репрезентативными. Несомненно, эти ощущения постепенно переходят друг в друга, и в большинство наших простых представлений входит аффективный элемент. Но ничто не мешает выделить этот элемент и исследовать отдельно"[43]; "Представляется... маловероятным, чтобы природа, действующая со столь глубоким расчетом, поставила в данном случае сознанию чисто научную задачу осведомлять нас о прошлом или настоящем, которые от нас больше уже не зависят. Следует также отметить, что мы неощутимыми переходами поднимаемся от автоматических движений к свободным, которые отличаются от первых главным образом тем, что содержат аффективное ощущение, помещенное между внешним действием, являющимся поводом движения, и желаемой реакцией, за ним следующей... Если чувства удовольствия и боли присущи некоторым избранным органическим существам, то эти чувства, вероятно, служат для противодействия совершаемой автоматической реакции. Или ощущение не имеет никакого смысла, или оно есть начало свободы"[44]. Роль ощущения, говорит там же Бергсон, "состоит в том, чтобы побудить нас к выбору между автоматическими реакциями и другими возможными движениями"[45].
Однако этим дело не исчерпывается. Бергсону удается-таки "ухватить", по-видимому, на основе тончайшей интроспекции, глубинное и совершенно не видимое обыденному взгляду сущностное содержание психических фактов: "Но как бы могло ощущение противодействовать готовящейся реакции, если бы оно раньше с помощью особых точных признаков не ознакомило нас с природой этой реакции? А чем могут быть эти признаки, если не наброском и как бы подготовкой будущих автоматических движений в глубине испытываемого ощущения? Аффективное состояние должно в таком случае соответствовать не только прошлым потрясениям, движениям или другим физическим явлениям, но еще, главным образом, тем изменениям организма, которые готовы проявиться"[46]. Бергсон считает "наличное состояние сознания скорее указанием на будущую реакцию, нежели психическим выражением прошлого раздражения"[47].
Анализируя проблему интенсивности состояний сознания, Бергсон обнаруживает и раскрывает их общую двигательную природу. "Проанализируйте саму эту склонность, и вы обнаружите тысячи маленьких движений, зарождающихся во всех затронутых органах и даже во всем теле, как будто организм спешит навстречу предвкушаемому удовольствию. Определяя склонность как движение, мы не прибегаем к метафоре. Перед лицом различных удовольствий, предстающих нашему сознанию, наше тело совершенно самопроизвольно направляется к одному из них, словно движимое рефлекторным актом. Мы можем остановить тело, но притягательная сила удовольствия есть не что иное, как это зародившееся движение"[48]. Конечно, не Бергсон обнаруживает присущее аффектам двигательное начало - сама по себе эта мысль известна еще с античности. Но он в конкретном интроспективном исследовании, по сути дела, обнаруживает, "рассекречивает" его как сущностное основание всего сознания (психики), причем в сопряженности со свободой и выбором, и рассматривает вопрос в контексте эволюционного становления и эволюционной значимости психики.
Первоначально абстрагировав аффективные ощущения, чтобы исследовать их отдельно, далее Бергсон пишет: "Мы исследовали аффективные ощущения; отметим теперь, что многие репрезентативные ощущения имеют аффективный характер и вызывают у нас реакцию, учитываемую при оценке их интенсивности..."[49]. В сущности, он обнаруживает ту же природу "...даже когда ощущение остается чисто репрезентативным[50]". Одновременно он формулирует и "встречный" тезис: "Самые простые факты, содержащиеся в эмоции или в усилии, являются обыкновенно репрезентативными состояниями сознания"[51]. Репрезентативные состояния оказываются своего рода вкраплениями в ткани аффективных состояний. Таким образом, Бергсон вплотную приближается к мысли о единой аффективно-когнитивной ткани субъективной реальности.
В последующих работах Бергсона часть этих ранних положений получила развитие. Ничего не прибавляя, позволю себе привести его идеи на этот счет в наиболее близкой мне логической последовательности. Разумеется, едва ли можно это считать его вполне аутентичной позицией, но полная аутентичность невозможна в принципе.
В той философии, которая не только не оппонировала науке, но, напротив, активно вовлекала ее в свой оборот, Бергсон был одним из первых, если не первым, кто в прямой форме и сознательно вышел за пределы восходящей к Декарту жестко детерминистской парадигмы (применительно к материальному миру). Бергсон исключил из мертвого причинно-следственного царства живые тела. Согласно Бергсону, жизни свойственно стремление, которое "просто утилизирует возможно лучше ту данную наперед энергию, которая окажется к его услугам. Единственное средство для этого состоит в том, чтобы получить из материи такой аккумулятор постоянной энергии, чтобы в любой момент его можно было разрядить и получить необходимую для деятельности работу"[52]. В этот же контекст может быть помещена мысль о том, что "живые существа образуют во вселенной "центры индетерминации"[53]. И этот индетерминизм, как и связанный с ним выбор, присущ уже природе именно самого живого тела, а не привносится в него воздействием субъективных состояний. Роль тела в том, чтобы "избирать один из многих материально возможных способов действия"[54], его специфику среди прочих тел составляет то, "что тело способно, по-видимому, до известной степени избирать..."[55].
В то же время Бергсон не только не забывает о своей трактовке субъективности как выбора, но и развивает ее. Одно из основных направлений развития - установление связи субъективности с переместительной активностью тела. "Я исследую те условия, при которых возникают эти аффекты, и нахожу, что они всегда вклиниваются между воздействиями, получаемыми мною извне, и теми движениями, которые я собираюсь совершить... Подобного рода чувствительность всегда появляется в органическом мире именно в тот момент, когда природа, наделив живое существо способностью передвигаться в пространстве, сообщает данному биологическому виду посредством этой чувствительности о тех общих опасностях, которые ему угрожают, и предоставляет индивидуумам возможности принимать меры предосторожности, чтобы их избежать"[56]. В этой же связи он формулирует и следующее весьма значительное общеонтологическое положение: "Действие, к которому приводит аффективное состояние, не принадлежит к числу тех, которые могут быть строго выведены из предыдущих феноменов, как одно движение из другого, а следовательно, добавляет нечто действительно новое во вселенную и ее историю"[57].
Продолжая, таким образом, рассматривать аффективное состояние в качестве своего рода субстанции субъективного, которая к тому же несет в себе индетерминистское творческое начало, Бергсон в то же время несколько смещает конкретный акцент своих размышлений на анализ репрезентативных феноменов - восприятий, образов. Он окончательно устраняет разрыв (но, разумеется, не различие) между аффективными и репрезентативными феноменами: "Между аффективным чувством и восприятием существует различие лишь в степени, а не по существу[58]". Соответственно, последние также несут в себе инициирование действия. Более того, "...побуждение... и есть само восприятие"[59] (имеется в виду: именно в побуждении и состоит сущность самого восприятия); "...настоящий смысл восприятия в целом заключается в тенденции тела к движению"[60]. Однако в репрезентативном феномене энергия побуждения обретает свою конкретную определенность, которая заключается в том, что "образы могут быть представлены сознанием, только если наметятся, в виде набросков или тенденций, те движения, посредством которых образы могли бы быть инсценированы в пространстве, - я хочу сказать, тело приобретет те или иные поведенческие установки, и будет извлечено все то имплицитное содержание образов, которое связано с пространственным передвижением"[61]; "Мое восприятие предназначено именно для того, чтобы рисовать в совокупности образов, в виде проекции или отражения, виртуальные, или возможные, действия моего тела"[62]. Эту проективную функцию, которую Бергсон ранее угадал в аффекте, он, развив и конкретизировав идею, сместил теперь к репрезентативному полюсу, в то же время, не противореча себе, ибо, как уже отмечалось, устранил разрыв аффективного и репрезентативного.
Другая линия развития представленных выше ранних положений связана с трактовкой предназначения нервной системы. Невозможно не восхититься потрясающей интуиции Бергсона, сумевшего разглядеть, вопреки не только предшествующей, но и едва ли не всей последующей физиологии, что в основании, в первоначале ее - нервной системы - также лежит отнюдь не жесткий детерминистский принцип, а нечто прямо противоположное. "Клетки различных областей коры (так называемых сенсорных зон), расположенные между конечными разветвлениями центростремительных волокон и двигательными клетками района Роландовой борозды, позволяют воспринятому возбуждению произвольно использовать тот или иной механизм спинного мозга, то есть выбирать свой конечный эффект"[63]; "Головной мозг... - пишет он - представляет [собой] центр, в котором периферическое возбуждение связывается с тем или другим двигательным механизмом, но уже избранным произвольно, а не навязанным внешней необходимостью. С другой стороны, так как громадное многообразие двигательных путей может открыться все сразу, перед одним и тем же возбуждением, пришедшим с периферии, то возбуждение это в состоянии разделяться между ними до бесконечности, а следовательно, теряться в бесчисленных двигательных реакциях, едва-едва зародившихся. Таким образом, роль головного мозга заключается то в том, чтобы провести полученное движение к органу выбранной реакции, то в том, чтобы открыть для этого движения всю совокупность двигательных путей и дать ему таким образом возможность наметить все возможные реакции, которые оно предполагает, расчлениться между ними и рассеяться. Другими словами, головной мозг представляется нам инструментом анализа по отношению к воспринятому движению и инструментом селекции по отношению к движению выполняемому"[64]; "Мозговые вибрации... набрасывают в каждый данный момент план его [моего тела - Б.Ш.] возможного поведения"[65]. "Зона индетерминации предполагается самой структурой нервной системы, которая приспособлена скорее именно для того, чтобы обеспечить действию множественность возможных путей, чем для того, чтобы создавать представления"[66]. И, разумеется, в свете индетерминистского понимания как субъективности, так и природы нервной системы, именно в этом, не ограничиваясь банальной констатацией соответствия, Бергсон усматривает их сущностную связь: "Но если нервная система, от низших животных к высшим, ориентирована на все менее и менее однозначно заданное действие, то не следует ли думать, что и восприятие, прогресс которого определяется тем же самым правилом, тоже, как и нервная система, целиком ориентировано на действие, а не на чистое познание? И не должно ли в таком случае само растущее богатство этого восприятия просто символизировать растущую долю неопределенности, неоднозначности, имеющей место при выборе живым существом его поведения относительно окружающих вещей?"[67].
Понимание предназначения психики как свободы и выбора, пусть не в столь глубоко проработанном виде, как у Бергсона, утверждалось и стало доминирующим в мировой литературе. В известной мере этому способствовало общее преодоление механистического - в широком смысле этого слова - подхода к поведению. Значительная заслуга в этом принадлежит Г. Дженнингсу, автору вышедшей в 1906 г. книги "Поведение низших организмов". В полемике с выдвинутой Ж. Лебом в 1890 г. теорией тропизмов, согласно которой поведение низших животных объясняется строго детерминистски, на основе физико-химических закономерностей, Г. Дженнингс в своих, ставших впоследствии классическими, экспериментах показал, что в действительности оно строится по принципу проб и ошибок.
Одним из тех, кто наиболее точно зафиксировал ее место психики в рассматриваемом контексте, был Э. Кречмер: "Большую важность представляет обнаруженный историей развития факт, что у более высоко стоящих живых существ реакции, имеющие характер отбора, все более и более извне переходят вовнутрь. Они все меньше развертываются на периферических органах движения и, напротив, все больше в центральном нервном органе. Новое раздражение по большей части уже не вызывает видимой бури перепроизведенных движений, а лишь невидимую для глаз последовательность физиологических состояний организма, конечным результатом которой является готовое целесообразное движение. "Пробование", таким образом, теперь уже не совершается на шкале самих движений, а только как будто на шкале зародышей движений"[68]; "Мы видели, что характерной чертой у низших животных являлось то, что приспособление к новым внешним раздражениям происходило с помощью перепроизводства движений и что только на более высоких ступенях развития "пробование" переносится извне вовнутрь, из зоны движений в зону зародышей движения, так что сразу после невидимого психического отбора обнаруживается и самый целесообразный ответ на раздражение на двигательной поверхности"[69].
Линия Риля-Джемса-Бергсона, несомненно, обладает глубокой аргументационной основой и эвристическим потенциалом. Однако и здесь ключевой вопрос – как и почему в ходе эволюции зажигается «внутренний свет» сознания – остается без ответа[70].
[1] Там же.
[2] Значение этого термина в интерпретации А.Н. Леонтьева несколько уже обычного, и я сохраняю здесь эту особенность.
[3] Леонтьев А.Н. Проблемы развития психики. М., 1972, с.172.
[4] Там же, с.62.
[5] Там же, с.7.
[6] Там же, с.8.
[7] Там же, с.9.
[8] Там же, с.26.
[9] Там же, с.9.
[10] Там же.
[11] Там же, с.19.
[12] Там же, с.27.
[13] Там же.
[14] Ярошевский М.Г. История психологии. М.,1984, с.283.
[15] Леонтьев А.Н. Проблемы развития психики. М., 1972, с.43.
[16]Там же, с.28.
[17]Там же, с. с.41.
[18]Там же, с.42.
[19]Там же.
[20] Там же, с.43.
[21] Там же, с.44.
[22] Там же, с.45.
[23] Там же.
[24] Там же, с.45-46.
[25] Анохин П.К. Психическая форма отражения действительности // Ленинская теория отражения и современность. София, 1969, с.123.
[26] Там же.
[27] Леонтьев А.Н. Проблемы развития психики. М., 1972, с. 44.
[28] Там же, с. 63.
[29] Там же.
[30] Кроме выдвинутых критических соображений, нельзя не упомянуть о том, что в совместных
экспериментах Э.А. Костандова и Ю.Л. Арзуманова удалось - по оценке самих исследователей -
выработать условные рефлексы на подпороговые раздражители (Костандов Э.А. Сознательное и бессознательное в свете современных исследований мозга человека // Мозг и сознание. М.,1990.,
с. 68). Если эти результаты будут признаны научным сообществом, гипотезу А.Н. Леонтьева
можно будет считать опровергнутой строго экспериментально.
[31] Платонов К.К., Шингаров Г.Х. Эмоции, чувства и воля как формы отражения действительности //Ленинская теория отражения и современность. София,1969, 180.
[32] Там же.
[33] Там же, с. 177.
[34] Анохин П.К. Психическая форма отражения действительности // Ленинская теория отражения и современность. София, 1969, с.127.
[35] Там же.
[36] Там же, с.128.
[37] Там же, с. 126.
[38] Джемс. Психология. М.,1991, с.20.
[39] Ярошевский М.Г. История психологии. М.,1984, с.323.
[40] Следует также подчеркнуть, что функция выбора традиционно рассматривалась как важнейший
атрибут души. Новация Риля, Бергсона и Джемса состояла в том, что они интегрировали это
«общее место» метафизики в эволюционный контекст.
[41] Риль А.. Теория науки и метафизика с точки зрения философского критицизма. М.,1887, с.238.
[42] Бергсон А. Опыт о непосредственных данных сознания// Соч. в 4-х т. Т.1. М., 1992.
[43] Там же, с.64.
[44] Там же, с.65.
[45] Там же.
[46] Там же.
[47] Там же.
[48] Там же, с.67.
[49] Там же.
[50] Там же.
[51] Там же, с.81.
[52] Бергсон А. Собр. соч. Т.1. СПб., 1899, с.179.
[53] Бергсон А. Материя и память // Соч. в 4-х т. Т.1. М., 1992, с.179.
[54] Там же, с. 168.
[55] Там же.
[56] Там же, с.166.
[57] Там же, с.167.
[58] Там же, с.190.
[59] Там же, с.185.
[60] Там же.
[61] Там же, с.163.
[62] Там же, с.169.
[63] Там же, с.174.
[64] Там же, с.175.
[65] Там же, с.170.
[66] Там же, с.177.
[67] Там же, с.175.
[68] Там же, с. 97.
[69] Там же, с.142.
[70] Несколько лет назад автором данной стати предложена концепция, представляющая собой вариант ответа на этот вопрос. См, например: Душа и тело. Курган. Изд-во Курганского университета, 1997; Субъективность. Свобода. Пространство // Полигнозис, № 1, М.,1998; Становление свободы: от природного к социокультурному бытию:. – Курган. Изд-во «Зауралье», 2002.