Краткий пересказ Главы IV
[ стр. 99-101 в книге Картье ]
Когда вышли из печати несколько разных его произведений, Фрэнсис Бэкон надеялся, что так он сможет завоевать расположение отца, лорда Лестера, а уже через него получит и то, что могла бы воздать ему за такие труды и мать, королева Елизавета. Граф Лестер, однако, спокойно пользовался королевскими милостями в личных целях и совершенно не желал вмешиваться в отношения королевы с принцами.
Вопрос о выгодном для страны замужестве Елизаветы по-прежнему стоял на повестке дня, самой же королеве было вполне достаточно той церемонии, которая сопровождала её тайную свадьбу в Тауэре, и говорила она – не без оснований – об этом так: «Чем меньше глаз в качестве свидетелей, тем меньше языков, свидетельствующих о том, что было».
Солнце процветания графа Лестера восходило тогда всё выше – вместе с тем, как королева осыпала его милостями. Сначала он получил должность Королевского конюшего, что давало ему желанное место в королевских процессиях, сразу же после монаршей особы. Также он был награждён Орденом Подвязки, титулом барона Денби, тайного советника Её Величества и так далее.
Все эти знаки внимания для людей наблюдательных делали совершенно очевидным, что между королевой и Лестером имеются некие прочные связи, защищавшие его при любых обстоятельствах. Могоопытные придворные догадывались также и о кровном родстве между графом Лестером и Фрэнсисом Бэконом.
В записях Бэкона рассказывается, что отец его предусмотрительно собрал целый пакет документов: свидетельство о рождении Фрэнсиса, подписанное придворным врачом, и заверенные письменные свидетельства акушерки и повитухи; свидетельства об отказе королевы оставаться в изоляции в период беременности, а также, на седьмом месяце, об отказе признать себя беременной и замужней; свидетельства о том, что рождение Фрэнсиса произошло незадолго до появления мертворождённого сына леди Бэкон, что позволило подменить одного ребёнка другим. Все эти документы показывали, каким образом было сделано так, чтобы не было никаких доказательств тому, что Фрэнсис ребёнок королевы, а не леди Бэкон.
Графу Лестеру хотелось устроить дела вокруг наследника таким образом, чтобы вопрос о престолонаследии обсуждался вообще без упоминания смерти королевы. Поскольку сама Елизавета вообще не желала обсуждать подобные вещи, Лестеру пришлось обратиться непосредственно к Парламенту, где он предложил закрепить права на корону за королевой и за «наследниками её тела».
Такая формулировка, казалось, должна была устроить Елизавету. Однако прийти к согласию не удалось. Королева наотрез отказалась признать, что она замужем и имеет детей.
Именно тогда Королевский совет стал настаивать на замужестве Елизаветы и особо рекомендовал кандидатуру герцога Анжуйского. Королеве были приятны ухаживания герцога и других претендентов, однако ни с кем из них о браке она не договорилась.
«Много было женихов, с которыми она исполняла фигуры этого танца, то приближаясь, то отступая, то ведущая, то ведомая – в сладостном сопереживании с призывами музыки. Но как только звуки музыки кончались – а этого никто не мог услышать, кроме неё или моего отца – и ноги танцовщицы вели далее куда угодно, но только не к высокому алтарю Гименея.»
Все эти королевские смотрины женихов, естественно, были весьма неприятны и мучительны для графа Лестера. А поскольку, по словам Бэкона, «актёром он был в высшей степени бесхитростным», то действия Лестера часто доставляли неприятности советникам королевы, работавшим на главу королевского правительства Уильяма Сесила, барона Бёрли.
В конечном же счёте случилось так, что всем пришлось отказаться от своих надежд. Как от надежд увидеть королеву замужем в династическом браке, так и от надежд, что она признается в замужестве за графом Лестером и в своём двойном материнстве.
Примерно тогда же начала расти и благосклонность родителей к младшему сыну, графу Эссексу, которому при дворе стал открыто покровительствовать отец, лорд Лестер, уверенный в том, что его старший сын, Фрэнсис, предпочитает заниматься науками.
Это соперничество между двумя братьями разрушающе сказывается на узах прежней дружбы, связывавшей их с детства. Отчего Фрэнсис испытывает глубокое разочарование и сожаление.
# #
[ стр. 92-99: дешифрованные тексты Оригинала ]
BACON’S LIFE
AS HE TELLS IT IN THE BILITERAL CIPHER
Chapter IV
I was in good hopes when my divers small poems might be seen in printed form, the approval of Lord Leicester might be gained — he, in a way, having matters in his hands regarding the recognition and the remuneration her majesty should offer, suitably rewarding so great labors. I had faith in my sire, who, whilst now he loveth his peace and quiet enjoyment of the royal kindness so much, no love of his offspring is manifest, hath in his natural spirit that which yet might lead to a matching of a royal spouse against the princes, that a balance be maintained.
In truth, had not our far seeing sire exercised more than the degree that was his wont, or his privilege, of authority, Elizabeth had rested content with the marriage ceremony performed in the Tower. Being quite bent upon secrecy, she with no want of justice contended. «The fewer eyes to witness, the fewer tongues to testify to that which had been done. »
The Earl of Leicester then foresaw the day when he might require the power this might grant him, and no doubt this proved true, for his sun of prosperity rose high. By degrees he was given title and style suiting so vain a mind better than would the weight of government, were that conferred on him.
He was first made Master of the Horse; this gave him control of the stables, and gave him such place in the royal processions as he very truly desired, next her majesty; also she conferred upon him the Order of the Garter, likewise the titles of Baron of Denbigh, her Highness’ Privy Councillor, et caetera.
It must, to most men who shall observe well, become quite evident that this aspiring parent, as was fully proven to the councillors, knew Elizabeth (who so far had known never a master) now feared neither people nor Pope. He ran no risk of making shipwreck of his fortunes, being always under more favorable auspice than other men.
Two wings, I may truly term them, such shelter they afforded, — the one of the royal secrecy at a time when silent wisdom weighed more than gold, the other a quality of fearlessness no less royal, overshadowed his head wherever he might be. Rail as other men might, unmoved amidst scorn and envy, lie maintained such manifest assurance of the favor granted him, that the shrewdest courtiers guessed, although all purpose and proof seemed lacking, somewhat of our intimacy in blood. Indeed this did suit his own plan, without arousing most obstinate opposition on the part of Queen Elizabeth.
He it was who procured that certificate of my birth from the court physician, the sworn and witnessed testimonies of both midwife and the attendant, the story of the queen’s objection to sequestration although urgently desired — Queen Elizabeth remaining with her ladies, courtiers, foreign princes and ambassadors, Lords of the Privy Council and such others around her, unwilling in the seventh month to proclaim herself a woman wedded and pregnant — and my adventitious arrival shortly precedent to birth to well beloved Lady Bacon of her still-born child, so that none could find proof that I was not her own.
The desire of my father was to make these affairs so well understood that the succession should be without question. To my mother no such measure was pleasing. By no argument, how strong soever, might this concession be obtained, and after some time he was fain to appeal the case for us directly to Parliament to procure the crown to be entailed upon Elizabeth and the heirs of her body.
He handled everything with greatest measure, as he did not press to have the act penned by any declaration of right, also avoiding to have the same by a new law or ordinance, but choosing between, the two, by way of sure establishment, under covert and indifferent words, that the inheritance of the crown, as hath been mentioned here, rest, remain and abide in the queen. And, as for limitation of the entail, he stopped with the heirs of the queen’s body, not saying the right heirs, thereby leaving it to te law to decide, so as the entail might rather seem a favor to her — Elizabeth — and to their children, than as intended disinherison to the house of Stuart. It was in this way that it was framed, but failer in effect on account of the ill-disposition of the queen to open and free acknowledgment of the marriage.
Elizabeth, who thought to outcraft all the powers that be, suppressed all hints of her marriage, for no known object if it be not that her desire to sway all Europe had some likelihood, thus, of coming to fulfillment.
All suitors — much as the first comer — for some reason had such hope of success as turned some heads, no mention being made of impediments. Most wise councillors long petitioned the queen, though it only wounded the earl, her own lawful spouse — I think for the purpose of making a good, founded title to both royal scepters — urging hotly Monsieur le Due de Anjou’s suit. Not all at one on the point of religion — the Duke paying the compliment of an arrangement whereby their sons should receive instruction in the Roman Catholic faith, the daughters in the Protestant — all, it must surely at last be found, have many like subtle or purely diplomatic traits.
I did find this, in my calm, true adjustment at the end of improper, long continued negotiations, no one played the drama with true skill save Elizabeth. All are born, all die; though each must play many parts, he findeth no part that is his alone.
In wise Solomon’s words: «There is nothing new’neath the sun. » Many have, it may be, acted this part my proud mother played — few so successfully. It might check princes in pride to imagine France and England united — as great powers singly as some of the neighboring ones. It stared in the eyes both proud kings who had made a futile trial, as coldly as arctic snows.
She loved the admiration of all men, especially of princely visitors coming to woo. Her wisdom, however, saved her in this, as the love of devotion was the surface of her character — not a main current.
Many were the suitors, with whom she executed the figures of a dance, advancing, retreating, leading, or following in sweet sympathy to the music’s call. But ever there was a dying fall in these strains — none might hear only she or my father — and the dancer’s feet never led to Hymen’s lofty alter, thereafter.
I fain would attest how painful this acting parts soon, naturally, did seem to my father. For, said he, «A mortal man many speak falsely upon occasion, but he were a strange man who dared live a falsehood. »
Nevertheless, he did live the unacknowledged husband of Queen Elizabeth, my mother. But he was an unwise and most artless actor, and oft did give sad trouble to some of our managers or controllers, those in the haughty Burleigh’s employ, or the band and glove associates who served as his factors.
The times were not a bad schoolmaster, When I resumed my former study of the state of the nations, and patiently worked out the model of government, my most potent reason may be justly gathered; for I then did trust to my father’s hopeful spirit as a son naturally should.
Any such measure found no regard in the sight of the vain minded Queen Elizabeth whose look traineth men as vain as her own self. The would-be idol of half the great princes of Europe — concluding it would be less pleasing in a few years to have all the people know that she was the wife of the Earl of Leicester, than suppose her the Virgin Queen she called herself, — both props and shields alike despised, nor did she at any subsequent time reverse her decision. For such a trivial, unworthy, unrighteous cause was my birthright lost.
A fear seemed to haunt her mind that a king might suit the mounting ambitions of a people that began to seek New Atlantis beyond the western seas. Some, doubtless, longed for a royal leader of the troops, when war’s black eagle threatened the realm, which Elizabeth met in two ways — by showing a kingly spirit when subjects were admitted into the presence chamber, and by the most constant opposition to war, as was well known to her council.
Many supposing miserly love of gold uppermost in mind and spirit, made but partial and cursory note of her natural propension, so to speak, or the bent of the disposition. For, behind every other passion and vanity moving her, the fear of being deposed rankled and urged her to a policy not yet understood.
The wars of Edward, called the Third, — but who might be named the first among heroes, — and of his bold son, known as Edward the Black Prince; of brave Henry the Fifth; and her grandsire, Henry the Seventh; as well as one of her father’s short strifes, were not yet out of the memory of the people.
Many pens kept all these fresh in their minds, She as a grave physician, therefore, kept a finger on the wrist of the public, so, doubtless, found it the part of prudence to put the princes, — my brother, the Earl of Essex, and myself — out of the sight of the people.
Yet in course of time, the Earl of Leicester, our subtle father, handled matters so that he came nearer to obtaining the crown for my brother than suited my wishes and claims, making pretense of consulting my tastes and fitness for learning.
A son can never share in regal and governing duties, but Essex at one time grew very arrogant, having for a fair season our gay mother’s honorable and sustaining favor, and the aidant interest of our father. At that time I knew my own claim to favor must, yielded publicly, be as truly yielded up afterwards.
Daily I see cause of this constantly increasing dread, in the favor shown to my brother rather than of myself, despite the priority of my claim to all princely honor. And the frenzied eagerness he doth betray, — when these shows and vauntingly marked favors, give confirmation strong as proofs of Holy Writ of my wisdom, — maketh me to inquire sadly in my own heart whether my brother returneth my warm affection.
The love I bear him is as fresh at this day, as it was in his boyhood, when the relationship was for some time so carefully kept unknown — as the fact was, for years, guarded of our high birth and station. Not a thought then entered the brain it was not a pleasure for us to share. Our joys were two fold, our sorrows all cut in twain; but the pride of his heart having been aroused, my eyes can but note the change, for he seldom doth keep the former ways in remembrance.
Even in is manner now, I think, one thought hath a voice: «Without a brother like mine that hath come before me by six short years, I could rely wholly upon myself, and furthermore, be the heir to England’s throne ». Nothing so open, so unmistakable; but at times he maketh a great show, stranger to my heart than the cold, ungratious manner.
When this spirit of kindness is felt no more — when this shall be lost — the mind can furnish few thoughts, wrought through pain, from memories of the past hours of joy, to comfort and console it. When the heart hath suffered change, and a breach beginneth to widen, no words fill it up. An altered affection, one weakly parteth from, of need, — for no redress is suitable.
# #
[ Продолжение следует ]
# # #
ДОПОЛНИТЕЛЬНОЕ ЧТЕНИЕ:
Как рождаются криптослужбы. Нетривиальные причины, по которым в поместье текстильного магната и эксцентричного миллионера американским правительством была установлена благодарственная мемориальная доска от Агентства национальной безопасности США.
Если дело дойдёт до суда… О фактах и аргументах в спорах вокруг Бэкон-Шекспировского вопроса.
Тексты о ключевой роли Уильяма Фридмана в тесных взаимосвязях между современными методами работы криптоспецслужб и древней криптосистемой Фрэнсиса Бэкона: Выпиливание реальности; Тайны криптографической могилы ( часть 1; часть 2; часть 3).
# #
ОСНОВНЫЕ ИСТОЧНИКИ:
François Cartier, Un problème de Cryptographie et d’Histoire. Paris: Editions du Mercure de France, 1938
Barry R. Clarke. The Shakespeare Puzzle: a Non-Esoteric Baconian Theory, 2007
George Fabyan. Fundamental principles of the Baconian ciphers, and application to books of the sixteenth and seventeenth centuries. Riverbank Company, 1916
Elizebeth Smith Friedman, early decipherments at Riverbank (1916-06). New York Public Library Manuscripts & Archives Division
Любое серьёзное обсуждение книги генерала-криптографа Франсуа Картье невозможно в отрыве от книги других знаменитых криптологов, супругов Уильяма и Элизабет Фридманов. Ибо именно работа Фридманов, опубликованная на два десятка лет позднее, стала несомненно главной причиной для полного выпиливания из истории как монографии Картье, так и самого прославленного генерала.
Один лишь рассказ о том, как именно, кем именно, а главное, по каким причинам всё это было сделано, в своих удивительных подробностях легко мог бы стать основой для большого романа-расследования в жанре шпионского научно-мистического триллера. Особо же примечательно, что с одной стороны правдивость этого рассказа надёжно подкрепляется бесспорно подлинными документами, а вот со стороны другой обнаруживается, что столь поразительная и богатая на открытия история по сию пору остаётся абсолютно никем в мире не востребованной и не расследованной.
Такое сочетание фактов уже само по себе более чем наглядно демонстрирует, насколько эффективными могут быть операции по выпиливанию исторической правды.
Здесь, однако, мы занимаемся задачей намного более узкой и конкретной – переводом, комментированием и выкладыванием в Сеть книги французского генерала Картье «Проблема криптографии и истории », опубликованной в Париже в 1938 году и с тех пор не только нигде и никогда не переиздававшейся, но и вообще не обнаруживаемой среди цифровых инфоресурсов интернета. Отчего ссылаться на эту книгу или приводить из неё цитаты совершенно не принято.
Американская работа супругов Фридманов «Проверка шекспировских шифров », опубликованная в 1957 году в Англии и США, известна и представлена в интернете несопоставимо лучше. На книгу эту не только ссылаются все исследователи данной темы, но и при желании кто угодно может взять её на время для ознакомления в цифровой библиотеке Интернет-архива, или даже абсолютно легально скачать полную цифровую копию на официальном сайте Фонда Маршалла.
Почему две эти книги непременно следует рассматривать в сопоставлении друг с другом?
Во-первых, потому что обе они написаны очень авторитетными профессионалами военной и разведывательной криптографии, вполне заслуженно слывущими «отцами-основателями» научно-практической криптологии XX века.
Во-вторых, потому что обе книги посвящены в точности одной и той же теме – проблеме нескончаемых споров вокруг Фрэнсиса Бэкона как автора шекспировских произведений.
В-третьх, обе книги дают вполне определённое экспертное заключение по этому жгучему вопросу истории – с точки зрения науки криптографии.
В-четвёртых, наконец, однозначно вынесенные вердикты авторитетных экспертов в конечном итоге оказываются диаметрально противоположными по смыслу.
То, что заявляет в своей книге генерал Картье (до этого глава криптографической службы Франции), уже было переведено и опубликовано здесь ранее:
Мы полагаем, что должны настаивать на следующем факте. На том, что с криптографической точки зрения мы лично провели проверку целого ряда текстов [дешифрованных миссис Гэллап], а потому считаем, что вся эта дискуссия должна оставить в стороне вопросы о достоверности собственно дешифрования, ибо для нас это выглядит бесспорным.
А вот что столь же решительно декларирируют в своей книге Уильям Фридман (ранее главный криптолог АНБ США) и его не менее опытная в криптографических делах жена, Элизебет Смит Фридман:
Мы уверены, что во всех тех книгах, которые миссис Гэллап изучала, она не нашла ни единого приложения двухлитерного шифра. … Как криптологи, мы вообще не сумели найти таких случаев, чтобы его хоть когда-то использовали [в книгах Бэкон-Шекспировской эпохи]…
Поскольку ныне как у учёных историков, так и у всех прочих исследователей имеются абсолютно достоверные документы, однозначно свидетельствующие, что за 40 лет до этого Уильям Фридман лично помогал миссис Гэллап делать учебные пособия для выявления и анализа случаев использования двухлитерного шифра в древних книгах, а Элизебет Смит (тогда ещё не Фридман) весьма ловко эти выявленные фрагменты лично дешифровала «по методу Бэкона», то далее сразу возникает и естественный вопрос:
Как же объясняют криптографические супруги Фридманы столь радикальную перемену в оценках своих собственных трудов, полностью подтверждавших дешифровальные результаты госпожи Гэллап?
Самый короткий ответ на этот неудобный вопрос сводится к тому, что супруги Фридманы очевидно не знали и не предполагали, что столь интересные документы о подробностях их приобщения к криптографии могут не только сохраниться где-то в неведомых архивах, но и стать общедоступными ещё через полстолетия благодаря всемирной компьютерной сети. А потому и в своей книге, и во всех последующих интервью (также доступных ныне в интернете) Фридманы просто делали вид, что ничего подобного в их молодости не было…
Если же к ответу на неудобный вопрос подойти более обстоятельно, то должны быть отмечены два главных факта.
Во-первых, Элизебет Смит Фридман в воспоминаниях о своей работе ассистенткой миссис Гэллап абсолютно нигде и никогда не упоминает, что для получения этой работы она проходила проверочные тесты. Вся суть которых сводилась именно к тому, чтобы продемонстрировать не только понимание устройства двухлитерного шифра Бэкона, но и – главное – способности к самостоятельному извлечению посланий, зашифрованных этой криптосистемой, из текстов старинных книг.
Во-вторых, поскольку в изготовлении наглядных пособий, помогавших ассистенткам Гэллап и всем прочим исследователям в делах поисков / извлечения бэконовских посланий, участвовал лично Уильям Ф. Фридман, просто невозможно поверить, будто и он, и его жена на старости лет дружно запамятовали тот факт, что само их появление в области криптографии напрямую связано с хорошо и разнообразно подтверждавшимися в ту пору успехами дешифрования двухлитерного шифра Бэкона.
Полностью «забыть» столь принципиально важные для истории факты из собственной биографии, конечно же, было никак невозможно, поэтому супруги Фридманы в своей книге (на стр. 262) дали им такое «как бы объяснение»:
Никто, работая независимо, не сумел воспроизвести находки миссис Гэллап. Это действительно правда, будто несколько её учеников подтверждали, что им это удавалось. Но в каждом из таких случаев ученик был уже убеждён в верности работы миссис Гэллап. Какие бы тесты ни проводились, они были просто «подтвердительными». Это не был независимый эксперимент, сделанный без того, чтобы у дешифровальщика не было или копии дешифровок самой Гэллап, или знания о результатах, которые она по её заявлениям получила.
В последней – особо витиеватой – строке этой цитаты несложно распознать завуалированное признание Элизебет Фридман в том, что ей и самой, бывало, доводилось самостоятельно вскрывать бэконовский шифр. Но удавалось это лишь по той причине, заверяют нас авторы, что настолько вот сильна была убедительность фантазий госпожи Гэллап…
Генерал Франсуа Картье при знакомстве со всей этой темой не был ни последователем, ни учеником, тем более, госпожи Гэллап. Свои же первые результаты в извлечении двухлитерного шифра Бэкона из текстов старинных книг он получил самостоятельно и вовсе не для того, чтобы подтвердить чьи-то ещё дешифровальные успехи. Но по мере углубления в тему и ознакомления с результатами работы Гэллап, однако, многоопытный профессионал не мог не подтвердить, что да, с точки зрения серьёзной криптографии всё это совершенно определённо не является плодами буйной фантазии старой дамы…
Для более объёмного взгляда на проблему тут же естественно задаться вопросом о том, как выглядят дешифрованные тексты Гэллап с точки зрения исторической науки? На этот счёт имеется следующее любопытное свидетельство, опубликованное примерно за полтора-два десятка лет до того, как в Бэкон-Шекспировскую проблему погрузились супруги Фридманы и генерал Картье (цитируется предисловие исследовательской работы «The strange case of Francis Tidir», investigated by Parker Woodward, London: 1901):
Когда я впервые, ещё до публикации дешифровок от миссис Гэллап, услышал о том, что Фрэнсиса Бэкона объявили сыном королевы Елизаветы, я был сразу же готов присоединиться к благородной армии насмешников, всецело преданных общепринятой точке зрения.
Заявление о королевском происхождении, в совокупности с утверждениями зашифрованной истории о том, будто Бэкон был автором поэм, опубликованных Спенсером, а также пьес, обычно приписываемых не только Шекспиру, но также Грину, Марло и Пилу, плюс туда же ещё и компендиум прозы, известной как «Анатомия меланхолии» Бёртона – всё это было настолько удивительно, что я просто не мог понять образ мышления людей, предлагавших нам поверить во все эти вещи.
Из чего мною был сделан вывод, что столь поразительная версия событий либо должна убедительно опровергаться известными фактами английской истории, либо же она и впрямь должна быть правдой.
Собранные в данной книге статьи – это результаты моих любительских расследований в области истории Елизаветинской эпохи и фактов из биографий определённых людей того времени. Расследование, однако, проведено человеком, который профессионально имеет определённый опыт в делах работы с документальными свидетельствами.
В результате этих расследований обнаружено, что ни один из документально зафиксированных исторических фактов не противоречит заявлениям дешифрованных текстов. При этом обнаруживается множество таких малоизвестных фактов, которые обеспечивают поддержку данной истории…
К достоверно известным фактам из истории Англии Елизаветинской эпохи нам придётся обращаться в последующем ещё не раз, а сейчас пора вернуться к переводам непосредственно посвящённых им глав – как из книги генерала Картье, так и тайной автобиографии Фрэнсиса Бэкона.
# #
[ начало фрагментов перевода ]
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
[ стр. 188-193 книги Картье ]
Разнообразные гипотезы, выдвигаемые для установления подлинного авторства произведений, приписываемых Уильяму Шекспиру, обычно выстроены на основе набора определённых идей, обнаружить которые можно, в частности, в работе г-на Абеля Лефранка «Под маской Уильяма Шекспира скрывается Уильям Стэнли, шестой граф Дерби », опубликованной в 1919 году:
(1) Те драматические и прочие произведения, что начиная с последних лет XVI века ставились на сцене и публиковались в книгах под именем актёра Уильяма Шекспира из Стратфорда-на-Эйвоне, никоим образом не могли быть написаны этим персонажем;
(2) Подлинным автором этих произведений, судя по всему, был один из представителей английской аристократии, желавший оставить скрытой свою личность.
Эти базовые основы представляются нам бесспорными, в особенности первая, если признавать известные факты, согласно которым реальный Уильям Шекспир был почти – если не полностью – безграмотным человеком.
Ни одна из известных нам книг, исследующих данную проблему, не предоставляет абсолютных доказательств в пользу того или иного из предполагаемых там подлинных авторов.
Вся эта дискуссия, таким образом, по-прежнему остаётся открытой, отчего выглядит вполне логичным – дабы попытаться помочь в прояснении этой загадки истории – привлечь также к обсуждению и публикуемый здесь Документ [тайную автобиографию Бэкона, зашифрованную его двухлитерным шифром].
Кроме того, этот же документ существенно расширяет дискуссию, поскольку он приписывает одному и тому же автору (Фрэнсису Бэкону) не только авторство произведений, вышедших под именем Уильяма Шекспира, но также и авторство произведений, опубликованных под именами разных других авторов, живших в то же самое время: Роберта Бёртона, Роберта Грина, Бена Джонсона, Джорджа Пила, Эдмунда Спенсера, Криса Марло.
Здесь нет утверждения о том, будто бы все произведения упомянутых выше авторов написаны Фрэнсисом Бэконом. Данный документ указывает лишь на то, что Фрэнсис Бэкон заимствовал имена данных авторов, чтобы подписывать ими те из своих работ, которые он по различным причинам, объясняемым в тексте документа, не считал возможным публиковать под собственным именем.
Вопрос о подлинности этого документа, очевидно, является первым среди всех, требующих разрешения. И было бы правильным устроить дело так, чтобы все возражения (если таковые имеются) были бы по данному предмету отчётливо сформулированы и сделаны общеизвестными.
Прежде всего, следует отметить, что собственно документ этот был извлечён криптографическим путём, гарантирующим возможности проверки, из множества старинных книг XVI-XVII веков, перечисление которых приведено ранее. Таким образом, документ был написан персонажем, жившим в то время, когда книги эти печатались.
Далее, документ этот зашифрован методом, придуманным Фрэнсисом Бэконом во время его пребывания во Франции, то есть в 1576-1579 годах, и впервые описан в книге Advancement of Learning, опубликованной в Лондоне под его собственным именем в 1605 году.
Текст зашифрованного документа указывает на то, что автором его является Фрэнсис Бэкон.
Таким образом, имеются серьёзные основания предполагать, что именно Фрэнсис Бэкон является составителем и шифровальщиком этой автобиографии, фрагментарное распределение которой в целом ряде книг также необходимо принимать в учёт.
В любом случае, проблема первая связана здесь с установленным фактом существования данного документа:
а) кто его написал?
б) кто его зашифровал?
в) каким образом он мог быть напечатан и встроен в тот ряд разных произведений, перечень которых мы предоставили?
Что же касается другого вопроса – о том, было ли имя Уильяма Шекспира позаимствовано без ведома этого актёра или же с его согласия, – то в данном контексте это вообще не суть важно, кто там был реальным автором, Фрэнсис Бэкон, граф Дерби или какой-то ещё другой персонаж.
В то же время представляется необходимым изучить вопрос в целом, каким образом эта подмена имён была возможна также и в отношении других авторов, имена которых шифровальщик позаимствовал и упомянул в своём документе.
С другой стороны, издатели книг никак не могли игнорировать особенности той работы, которая была им заказана, поскольку они должны были изготовить две формы печатных знаков, ибо разные литеры являются характерной чертой применяемой здесь криптографической системы. Литеры разных типов должны были соответствовать надлежащим пометкам в рукописи, указывающим печатнику-наборщику, какой именно из литерных типов надо использовать для каждой из букв в последовательности слов открытого текста.
Возможно, в архивах тех типографий, где издавались произведения, содержащие криптографические части, можно было бы найти что-то интересное по этому поводу.
Следует отметить, что если факты, упоминаемые в данном документе, соответствуют действительности, то становится вполне очевидным, почему Фрэнсис Бэкон был так сильно заинтересован в их сокрытии. Это аргумент, который необходимо учитывать, ибо вполне определённо можно утверждать, что Бэкон рисковал своей жизнью, если бы его откровения могли быть прочитаны в те времена.
Проблема вторая возникает из собственно откровений Фрэнсиса Бэкона:
а) Можно ли допустить, что он сын Елизаветы и графа Лестера?
б) Можно ли было полностью сокрыть факт его рождении, учитывая то, сколько людей было посвящено в тайну: сэр Николас Бэкон и леди Бэкон, доктор и акушерка, помогавшие при родах, горничная леди Бэкон, которая видела, как появился этот новорождённый младенец, когда леди Бэкон ещё не родила?
в) Правдоподобна ли драматичная сцена, во время которой Елизавета, как утверждается, признала себя матерью Фрэнсиса Бэкона в присутствии целой группы придворных?
Учитывая нравы королевы Елизаветы, несомненно и вполне возможно, что у неё могли иметься дети – один или больше. С другой стороны, лишних разговоров вполне можно было не допускать, пока королева была жива, поскольку подобная неосмотрительность несомненно была опасна для жизни тех, кто об этом знал. Ещё более рационально допустить и то, что такие же соображения диктовали абсолютное благоразумие и в период правления преемника Елизаветы, короля Якова. Но после этого?
Было бы интересно провести на данный предмет специальные исследования в архивах семей тех персонажей, мужчин или женщин, кто находился в ближайшем окружении Елизаветы.
Эти две важнейшие проблемы, на которые мы только что указали, являются далеко не единственными среди тех, что поднимает автобиография Фрэнсиса Бэкона.
В каждой из глав возникают и другие вопросы, причём какие-то из них вполне могут быть проверены, поскольку они касаются таких фактов, которые не имеют столь же тайного характера и которые могли быть или зафиксированы очевидцами, или известны историкам, осведомлённым о них по документам того времени:
а) Возможно ли, чтобы Елизавета, находясь в заключении в лондонском Тауэре, могла вступить там в тайный брак с Робертом Дадли?
б) Правдивы ли предоставленные подробности о странной смерти леди Дадли, произошедшей вскоре после тайной женитьбы её мужа на Елизавете?
в) Кто мог быть тем лордом П., в доме которого состоялась повторная полуофициальная свадьба Елизаветы и Дадли в присутствии нескольких свидетелей?
Пребывание Фрэнсиса Бэкона в Париже с 1576 по 1579 год – это несомненный факт, объясняющий то, как ему удалось так много узнать о французском дворе, о французских нравах и о многих прочих особенностях, относящихся к французской армии и истории Франции, что отчётливо просматривается в различных пьесах Шекспира.
Насколько правдива история любовного приключения Бэкона с Маргаритой, сестрой короля Франции и королевой Наваррской?
Это приключение, если будет признана его подлинность, объяснило бы то, как была написана одна из первых пьес, подписанных Шекспиром, «Бесплодные усилия любви», а также и некоторые из его сонетов.
Насколько вероятно, что у Елизаветы был второй сын, Роберт Девере, впоследствии ставший графом Эссексом и фаворитом королевы, а кто-то даже говорит, её любовником?
История соперничества Елизаветы и Марии Стюарт выглядит близкой к действительности, также как и рассказ о трагическом конце последней.
То же самое справедливо по отношению к истории заговора графа Эссекса и его смерти.
У нас нет средств и возможностей провести полноценное расследование, необходимое для того, чтобы подтвердить или опровергнуть все эти факты. Но нет и сомнений, что определённо существуют документы, которые позволили бы сделать обоснованные выводы на данный счёт.
Вполне очевидно, что было бы интересно установить, до какой степени тут точны или ошибочны описания событий от Фрэнсиса Бэкона.
# #
ПРИЛОЖЕНИЯ И ПРИМЕЧАНИЯ
[ стр. 246-247 Оригинала ]
L
Вот некоторые сведения, которые обнаруживаются в интересном труде г-на Грэнвила С. Кэннингема, носящем название «Тайны Бэкона в книгах его современников» и опубликованном в Лондоне в 1911 году (Granville C. Cuningham, Bacon`s Secret disclosed in contemporary books):
Первый тайный брак между Елизаветой и Робертом Дадли был заключён в 1554 году в лондонском Тауэре, где оба были в ту пору узниками. Примерно тогда же имел место известный скандал по поводу отношений Елизаветы с её тюремщиком, сэром Томасом Сеймуром.
Этот первый брак между Елизаветой и Дадли не мог иметь законной силы, потому что в ту пору была жива жена Роберта Дадли, красавица Эми Робсарт. Второй тайный брак, состоявшийся в сентябре 1560 года, был, вероятно, уже законным, поскольку жена Роберта Дадли только что умерла. Этот брак, как сообщается, состоялся в присутствии многих свидетелей, в том числе сэра Уильяма Пикеринга. (1)
Фрэнсис Бэкон родился 25 января 1561 года, всего через четыре месяца после свадьбы.
(1) Будет ли это Лорд П. из главы I Автобиографии?
# #