(Октябрь 2001)
Самой известной среди «Ривербэнкских публикаций» стала написанная Фридманом в 1920 г. брошюра под названием «Индекс совпадений и его применение в криптоанализе». В ней описывался процесс вскрытия текстов, зашифрованных одним сложным шифром. (Дэвид Кан. Взломщики кодов)
Доводилось ли вам обращать внимание на то, как динамичность нашей эпохи отражается в конфигурации стеллажей книжных магазинов?
Как одни разделы стремительно разрастаются, тесня соседей, а потом потихоньку ужимаются под натиском новых модных поветрий. Как книги единственного автора могут захватывать целиком здоровый стеллаж, а то и два. При этом года через 3—4 эта же литература может пропасть где-то на задних полках, потеряв всякий спрос у пресытившихся читателей.
Нечто подобное, похоже, происходит с многочисленными книгами цикла «Новая хронология», порожденного А. Т. Фоменко, его соратниками и последователями.
С некоторых пор эти произведения вдруг перестали занимать целый сектор на книжном развале, а по соседству стала расти гора литературы под общим (хотя и сходным по буквам, но противоположным по смыслу) названием «АнТи-Фоменко». Раз начал расти раздел разоблачений, значит, есть спрос, понятное дело. И слава те господи, как говорится, ученым положено разобраться, что к чему.
Но, скажем честно, остается очень сильное сомнение, что в этом споре восторжествует истина. Потому что истина имеет устойчивую тенденцию располагаться где-то между яростно спорящими сторонами, не принадлежа ни одной из них и обеспечивая некий уравновешивающий компромисс.
Безусловно, экстравагантная теория Фоменко с радикальным пересмотром всей хронологии истории человечества — это нечто беспрецедентно выдающееся по своим натяжкам и манипуляциям. Но шаг за шагом разрушая фактами аргументацию сторонников «новой хронологии», радетели научной чистоты вольно или невольно бросаются в другую крайность.
Они по сути дела игнорируют вполне очевидную (хотя и абсолютно непонятную по своим механизмам) тенденцию истории к самоповторам.
В лучшем случае надменно выдаются сентенции типа: «Это связано с тем, что основные события, происходящие с людьми, действительно повторяются: все люди появляются на свет и умирают, большинство людей учится, женится, рожает детей и т. д.» Или припомнят унылую цитату из библейской книги Экклезиаст: «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться; и нет ничего нового под солнцем».
Но все-таки больно уж похоже повторяется история. Для наглядной иллюстрации достаточно обратиться, например, к такой последовательности сцен из драмы Великой революции:
Прогнившая политическая система государства, изрядно ослабленного «разлагающей» деятельностью интеллектуалов, подходит, наконец, к стихийному взрыву народного недовольства. В результате достаточно бескровного восстания ненавистный монарх низложен, ему милостиво сохранена жизнь, власть переходит к либеральным силам.
Воодушевленная высокими гуманистическими идеалами, революционная республика либералов не способна навести порядок в бурлящей стране, в провинции зреют контрреволюционные мятежи, на границах — угроза иностранной интервенции. В конце концов власть переходит к радикалам, которые развязывают кровавый террор против собственного народа. Попутно казнят низложенного монарха, заодно теряют жизни и его супруга, и наследник.
Раскрученная машина кровавого насилия пожирает в конце концов и самих организаторов террора. По ходу действия на политической сцене появляется человек небольшого роста, но огромной харизмы, который наводит порядок и устанавливает в стране тираническую власть. Революция заканчивается, начинается империя…
Очень знакомая картина, не правда ли? Только вот французская это революция или российская? Очевидно, что и та, и другая.
И никак не получается списать все на цепь случайных совпадений, потому что за последнюю пару сотен лет можно отыскать более чем достаточно примеров и других впечатляющих самоповторов истории (разваливающих, кстати, шаткую конструкцию теории Фоменко, базирующейся на том, что все «изоморфизмы» закончились якобы три века назад, с наступлением эры серьезной науки).
Достаточно лишь взглянуть на сравнительную таблицу фактов из жизни двух знаменитых тиранов.
| Наполеон | Гитлер |
| Чужак с Корсики в приютившей его Франции, избавился от итальянского акцента после 30 лет. | Иностранец, обосновавшийся в Германии, до конца жизни говорил как австриец. |
| Маленького роста одиночка, презирающий все остальное человечество. | Имеется масса свидетельств о «комплексе Наполеона» у Гитлера. |
| Не выносил интеллектуалов и подавлял свободомыслие при помощи цензуры и тайной полиции. | При Гитлере техника тотального подавления инакомыслия была существенно продвинута с помощью концлагерей. |
| Добился быстрого экономического роста и процветания своей новой родины, восстановил пошатнувшееся национальное самосознание, затем завоевал почти всю Европу, сочетая методы безжалостной дипломатии и прямого военного насилия. Погубило вторжение в Россию. | Гитлер полностью повторил сценарий Наполеона, причем дата июньского нападения на Россию совпала почти день в день. Когда же зимой опять случились страшные морозы, то был безгранично рад, что его армию сразу не постигла участь наполеоновской. Но вторжение в Россию оказалось губительным и для него. |
| Наполеон призывал в армию детей, в 1814 году под ружье брали пятнадцатилетних подростков. «Мне наплевать, даже если я потеряю миллион солдат… Я похороню мир под развалинами моей империи». | В 1945 году гитлер-югенд использовали в уличных боях. «Я могу послать цвет немецкой молодежи в ад войны, не испытывая ни малейшей жалости. Нас могут уничтожить, но если это случится, мы потянем за собой и весь мир, объятый пламенем». |
| Называл Европу «сгнившей старой проституткой, с которой я буду обращаться так, как мне заблагорассудится». | Перед своей смертью Гитлер сказал: «Я должен был изнасиловать Европу, чтобы обладать ею». |
Когда смотришь на подобные данные, ну очень трудно, практически невозможно поверить, что все эти совпадения — цепи случайностей. Да и нужно ли в это слепо верить?
В теории вероятностей и математической статистике разработан мощнейший аппарат для научного ответа на вполне конкретные вопросы типа — случайны эти совпадения в последовательностях или же представляют собой вполне строгую закономерность. Ведь формулам, в отличие от людей, абсолютно безразличны мнения заслуженных авторитетов.
Правда, в уравнения трудновато подставить пассажи, изреченные тем или иным тираном, но в бесчисленных книгах Фоменко и компании в изобилии собраны и сугубо статистические, прекрасно укладывающиеся в расчеты данные — типа периодов правления монархов.
Вроде такой таблицы продолжительности правления королей римско-германской империи и империи Габсбургов.
| Римско—германская империя ХI—ХIII вв. | Империя Габсбургов XV—XVII вв. | |||
| 1. | Генрих III Черный,1028—1056. Великий раскол церквей при Гильдебранде в 1054 г. | Сигизмунд, 1410—1438. Раскол церквей 1378—1417 гг. | ||
| 2. | Генрих IV, 1053—1106 | Фридрих III, 1440—1493 | ||
| 3. | Генрих V, 1098—1125 | Максимилиан I, 1493—1519 | ||
| 4. | Знаменитое извержение Везувия 1138 г. | Знаменитое извержение Везувия 1500 г. | ||
| 5. | Фридрих I Барбаросса, 1152—1190. Захват Рима Фридрихом в 1154 г. | Карл V, 1519—1556, Захват Рима Карлом в 1527 г. | ||
| 6. | Генрих VI, 1191—1197 | Фердинанд, 1556—1564 | ||
| 7. | Филипп, 1198—1208 | Максимилиан II, 1564—1576 | ||
| 8. | Фридрих II, 1211—1250 | Рудольф II, 1576—1612 | ||
| 9. | Вильгельм, 1250—1256 | Матиас, 1612—1619 | ||
| 10. | Конрад IV, 1237—1254 | Фердинанд II, 1619—1637 |
Вполне возможно, что профессиональные историки найдут в приведенных цифрах некоторые неточности и натяжки (как всюду у Фоменко), но ведь это далеко не единичный феномен. Можно показать, что в действительности практически вся известная нам история человечества раскладывается в подобные таблицы соответствий разных эпох.
Правда, вряд ли у кого из непредвзято мыслящих людей от этого появится убеждение, что раз таблицы похожи — значит, и события на самом деле одни и те же.
Однако цифры из такого рода таблиц сводятся в диаграммы, взглянув на которые, даже человек, мало что смыслящий в теории вероятностей и статистике, уверенно может сказать, что перед ним картина одного и того же распределения. Причем математики с готовностью подтвердят его правоту с надежностью 99% и даже более того.
Интересно, что один из оппонентов Фоменко, старший научный сотрудник физфака МГУ М. Л. Городецкий, подбирая данные для опровержения «новой хронологии», обнаружил такой вот удивительный параллелизм между средневековым королевством Наварра и Швецией нового времени, причем совпадение чистое, без каких-либо сдвигов и манипуляций с датами.
Продолжительность правления королей Наварры и Швеции.
| Королевство Наварра, IХ—ХII вв. | Королевство Швеция, XVII—XX вв. | |||
| 1. | Гарсез, 880—905 | Густав II Адольф, 1611—1632 | ||
| 2. | Санчо I, 905—925 | Кристина, 1632—1654 | ||
| 3. | Химено, 925—931 | Карл X Густав, 1654—1660 | ||
| 4. | Гарсия I, 931—970 | Карл XI, 1660—1697 | ||
| 5. | Санчо II, 970—994 | Карл XII, 1697—1718 | ||
| 6. | Гарсия II, 994—1004 | Ульрика Элеонора, 1718—1720 | ||
| 7. | Санчо III Великий, 1004—1035 | Фридрих I, 1720—1751 | ||
| 8. | Гарсия III, 1035—1054 | Адольф Фридрих, 1751—1771 | ||
| 9. | Санчо IV, 1054—1076 | Густав III, 1771—1792 | ||
| 10. | Санчо V, 1076—1094 | Густав IV Адольф, 1792—1809 | ||
| 11. | Педро I, 1094—1104 | Карл XIII, 1809—1818 | ||
| 12. | Альфонсо I, 1104—1134 | Карл XIV, 1818—1844 | ||
| 13. | Гарсия IV, 1134—1150 | Оскар I, 1844—1859 | ||
| 14. | Санчо VI, 1150—1194 | Карл XV + Оскар II, 1859—1907 | ||
| 15. | Санчо VII, 1194—1234 | Густав V, 1907—1950 |
Подсчитано, что статистический коэффициент близости наваррской и шведской династий равен 2,3×10-12, т. е. говоря обычным человеческим языком, называть это совпадение случайным даже язык не поворачивается.
(Немаловажно и то, что среднее расстояние между двумя этими династиями составляет 719,5 лет, что практически совпадает с отрезком в 720 лет — одним из «хронологических сдвигов» А.Т. Фоменко, обосновывающих необходимость ревизии истории.)
И вот тут-то должно, казалось бы, начаться самое интересное — интерпретация строгих научных результатов… Увы-увы, нет такой интерпретации.
То есть она, конечно, есть — у Фоменко и компании. Но как-то совсем не убеждают их выводы.
А «настоящая наука» на этот счет молчит.
Зато в начале октября 2001 года в Москве под эгидой Президиума РАН прошел международный симпозиум «Наука, антинаука и паранормальные явления». Как известно, залог успеха всякого мероприятия — в его правильной подготовке. Поэтому от российских ученых оргкомитет симпозиума возглавлял академик РАН Эдуард Кругляков, председатель Комиссии по борьбе со лженаукой и фальсификацией научных исследований Президиума РАН.
Естественно, при такой направляющей руке и исход дискуссий был предрешен заранее: итоговая резолюция симпозиума совершенно однозначно сформулировала отношение ко всем научным ересям — «пресекать», «преследовать», «бороться» и прочая-прочая, а для пущей надежности включено даже обращение к Государственной Думе с призывом помочь в хранении чистоты и непорочности науки.
Так что вряд ли официальная история сумеет нам что-то разъяснить. В ее понимании обозначенной проблемы просто не существует.
The END
Дополнительное чтение о примечательных исторических параллелизмах:
Плутархиада (Эмпедокл и Фред Хойл: сравнительное жизнеописание)
Pascal-Pascheles-Pauli (Блез Паскаль и Вольфганг Паули)
Повторы истории (Исаак Ньютон и Альберт Эйнштейн)
ТЗО_7_Единство (Вольфганг Паули и Владимир Набоков)
Pascal – Pascheles – Pauli [12]
Мистические идеи Юнга о коллективном бессознательном – как общем для всех людей невидимом мире, который населяют души и структурируют архетипы – с научной строгостью доказать невозможно. Пока, во всяком случае. Однако имеется сколько угодно примеров из реальной жизни, наглядно иллюстрирующих, каким образом эти идеи способны прояснять внутренние связи в известных и абсолютно независимых, казалось бы, исторических событиях.
Особо подходящим примером подобного рода в данном случае представляется биография великого физика Вольфганга Паули, родившегося в тот же 1900-й год, когда появились эпохальные работы Макса Планка и Зигмунда Фрейда. Ключевые моменты из жизни Паули удобно рассматривать в сопоставлении с фактами биографии Блеза Паскаля (1623-1662), одного из самых значительных мыслителей Франции XVII века, оказавшего большое влияние не только на развитие математики и физики, но также на философию, теологию и литературу.
Паскаль родился в семье весьма образованного для той эпохи человека, который высоко ценил знания и лично занимался разносторонним обучением своих детей. А маленький Блез, в свою очередь, очень рано начал демонстрировать выдающиеся способности вундеркинда, по многим статьям, и особенно в математике, значительно опережая детей куда более старшего возраста.
Через два года после рождения Блеза в семье Паскалей появилась дочь Жаклин, также необычайно одаренная от рождения девочка. В возрасте восьми лет она уже сочиняла весьма недурные стихи, а с одиннадцати писала многоактные пьесы и с больших успехом выступала в спектаклях актрисой, своей выдающейся игрой даже снискав однажды милость кардинала Ришелье для своего попавшего в опалу отца, Этьена Паскаля.
*
Что же касается отца Паули, то он от рождения носил имя Вольфганг Йозеф Пашелес и происходил из весьма зажиточной еврейской семьи в Праге. Эта семья с давних пор занималась книгоиздательством и книготорговлей, а также дала местной общине несколько уважаемых раввинов, однако у Вольфа Пашелеса были существенно иные жизненные устремления.
Закончив медицинский факультет пражского университета, молодой Пашелес оставил отчий дом и в 1892 году переехал в Вену, где открыл собственную врачебную практику, довольно быстро став популярным доктором. Через три года туда же в Вену перебрался преподавать из Праги профессор Эрнст Мах (1838-1916) – весьма авторитетный в ту пору физик и философ, с сыном которого Вольф Пашелес учился и дружил в студенчестве.
Под значительным влиянием Маха молодой доктор решил оставить практику и посвятить себя научным исследованиям в области химии и физики. Попутно этому в его личной жизни происходили большие перемены: в 1898 Вольфганг Пашелес сменил фамилию на Паули, а на следующий год перешел из иудаизма в католичество и женился – уже по христианскому обряду – на Берте Шютц, будущей матери великого ученого.[1]
Таким образом, когда у молодой четы в апреле 1900 года родился первенец, то он появился на свет в католической семье преподавателя венского университета и был окрещен Вольфгангом Эрнстом Паули, где второе имя было дано младенцу в честь крестного отца, Эрнста Маха. Маленький Паули рос на редкость смышленым ребенком, но своим беспокойным темпераментом доставлял родителям немало хлопот – вплоть до того момента, пока в руки ему не попалась одна из книг отцовской библиотеки по математике, вскоре после чего стало очевидно, что в семье растет математический гений.
**
Когда же в 1906 г. у Вольфганга появилась сестренка, в честь старого друга семьи получившая имя Герта Эрнестина, то и девочка оказалась одаренной заметными талантами – к литературе и драматическим искусствам. По достижении совершеннолетия Герту Паули пригласит играть в свой знаменитый Немецкий театр режиссер Макс Рейнхардт, после чего последуют работы на радио и в кино, а также весьма плодотворная писательская деятельность в области журналистики, книг для детей и биографической прозы.
Возвращаясь для продолжения параллелей к блестяще одаренным детям Этьена Паскаля, можно вспомнить, что в двенадцатилетнем примерно возрасте юный Блез самостоятельно «переоткрыл» и доказал все базовые положения евклидовой геометрии, а к 16 годам написал совершенно взрослый труд о необычных свойствах конических сечений. Эта работа, сегодня известная под именем теоремы Паскаля, выглядела настолько зрелой и солидной, что ознакомившийся с ней Рене Декарт просто отказался поверить, что она написана юным подростком, а не его продвинутым в математике отцом.
Вольфганг Паули в том же примерно возрасте еще учился в гимназии, однако уже освоил университетский курс высшей математики вплоть до тензорного исчисления, а на скучных для него уроках тайком от учителей читал кое-что поинтереснее – общую теорию относительности Эйнштейна. Что, впрочем, ничуть не помешало юноше окончить гимназию с отличием и для дальнейшего образования отправиться на учебу в Мюнхенский университет к Арнольду Зоммерфельду, воспитавшему целую плеяду выдающихся теоретиков в совсем новой по тем временам квантовой физике.
Находясь всего лишь на втором курсе, двадцатилетний Паули получил от Зоммерфельда весьма ответственное задание – написать большую обзорную статью по теории относительности для Энциклопедии математических наук. Подготовленная студентом работа впоследствии многократно издавалась и переводилась в виде книги во многих странах, а пораженный Эйнштейн в своей рецензии написал примерно так: «Тот, кто будет читать эту зрелую и тщательно продуманную книгу, вряд ли поверит, что ее автору всего 21 год. Неизвестно, чему тут следует удивляться больше: глубокому пониманию идей и безупречности математических выводов, или же способности ясно излагать предмет, эрудиции, полноте изложения и уверенности критики».[2]
***
Плодотворный период от 20 до 30 лет как для Паули, так и для Паскаля был отмечен наиболее важными в их жизни научными достижениями, которые ныне широко известны и подробно описаны во множестве книг. Однако к концу этого десятилетия оба ученых пережили чрезвычайно тяжелый для них психологический кризис, заметно повлиявший на всю последующую жизнь.
В 1651 году умирает отец семейства Этьен Паскаль, своим состоянием фактически содержавший и сына Блеза, с детства отличавшегося довольно слабым здоровьем, и дочь Жаклин, при всех ее талантах так и не вышедшую замуж. Не успев оправиться от столь тяжкой потери, Паскаль испытывает еще один удар – Жаклин решает постричься в монахини, чем повергает брата в отчаяние, поскольку он всегда был крайне к ней привязан и по сути лишался семейной поддержки…
В семействе Паули все, казалось бы, происходило совсем не так, коли сын и дочь рано упорхнули из родного гнезда, стремясь начать самостоятельную жизнь. Однако более независимой жизни при этом захотелось и отцу семейства, Вольфгангу-старшему, который завел на стороне роман с женщиной помоложе, а жена, узнав об измене, в 1927 году покончила жизнь самоубийством.
Для Паули, всегда очень нежно относившегося к матери, эта неожиданная смерть стала серьезнейшей драмой, а скорая женитьба отца на новой подруге лишь добавила горестных переживаний. В этой тяжкой психологически ситуации и Паули, и Паскаль за три века до этого, для облегчения своих душевных страданий увидели примерно одинаковые пути – женитьба или религия, формулируя упрощенно. И вот тут жизненные маршруты двух ученых разошлись принципиально.
[1] Enz, Charles P., No Time to be Brief, A scientific biography of Wolfgang Pauli, Oxford University Press, Oxford, 2002
[2] A. Einstein, Naturwissenschaften 10, 184 (1922). См. также: Karl von Meyenn and Engelbert Schucking, «Wolfgang Pauli», Physics Today, February 2001
Повторы истории [52]
1800-е годы в истории науки положили начало чрезвычайно выдающемуся самоповтору событий. Когда случайные, казалось бы, совпадения дат в смертях и рождениях выдающихся ученых в 1879 и 1642 годах в конечном итоге вылились в крупномасштабный исторический параллелизм, длящийся, возможно, по сию пору. Поскольку внутренний механизм формирования подобных параллелей в истории человечества остается полнейший загадкой, наука предпочитает такие вещи не замечать. Но в принципе, ученым-историкам прекрасно известно множество случаев, когда события из далеко разнесенных во времени эпох удивительным образом складываются в очень похожие по структуре последовательности.
Типичный тому пример – великие революции во Франции 1789 года и в России 1917 года, где опостылевшее всем гнилое самодержавие под натиском народного недовольства рухнуло практически само и почти без жертв, но начавшаяся после этого борьба за власть привела к периоду жесточайшего террора, в море крови утопившего и массу сограждан, и практически всех вождей «победителей». Итогом же этих потрясений, сопровождавшихся громкой риторикой о «свободе и братстве», стало рождение новой империи с жесткими порядками, мощной военной машиной и отчетливыми претензиями на мировое господство. Причем даже «отцы нации» – узурпировавшие неограниченную личную власть Наполеон и Сталин – по ряду внешних признаков походили друг на друга: небольшого роста выходцы из глухой провинции, говорившие с заметным нездешним акцентом…
Параллелизмов, подобных этому или даже превосходящих в количестве совпадающих параметров, известно в истории сколько угодно, однако все они расцениваются как занятные, быть может, для кого-то, но совершенно случайные совпадения. А поиски некоего особого смысла и закономерностей в этих параллелизмах представляются, соответственно, занятием абсолютно пустым и зряшным. Возможно, так оно и есть. Но и при таком выводе самоподобные структуры в кажущемся хаосе событий человеческой истории никуда не исчезнут. А потому все же имеет смысл несколько пристальнее взглянуть хотя бы на некоторые из выдающихся параллелизмов – в частности, в истории науки.
Например, обратить внимание на примечательные совпадения в биографиях и, главное, в свершениях двух величайших гениев физики, Исаака Ньютона и Альберта Эйнштейна. Похожие траектории можно заметить и в последующей эволюции фундаментальных теорий, созданных этими учеными и успешно развитых другими после их смерти. Так что, кто знает, быть может этот игнорируемый всеми параллелизм длится и по сегодняшний день, скрывая в себе одну из важных причин кризиса в современной науке?
*
Исаак Ньютон родился в декабре 1642 – это год ухода из жизни Галилео Галилея, основателя физики как самостоятельной науки. Альберт Эйнштейн родился в марте 1879 – это год смерти другого великого ученого, Джеймса Клерка Максвелла, заложившего фундамент физики XX века. Вся последующая жизнь Ньютона и Эйнштейна похожим образом делится на три очень разных периода. Совершенно заурядные детство и юность, до 25 примерно лет, никак не отмечены печатью гениальности (в отличие от вундеркиндов вроде Блеза Паскаля или Вольфганга Паули). Второй период продолжительностью около двух десятков лет – это стремительное раскрытие научного гения и в высшей степени продуктивная работа, радикально преобразившая облик науки того времени. И, наконец, третий, весьма продолжительный период жизни вплоть до ее окончания, когда ученый заслуженно пожинает славу и плоды своих трудов, не внося при этом почти ничего сколь-нибудь существенного в науку.
Особый интерес, однако, представляет не внешняя канва биографий, а внутренняя суть трудов Ньютона и Эйнштейна, ибо именно там заключены наиболее существенные параллелизмы. Важнейшие достижения Ньютона – три закона механики и закон всемирного тяготения – были радикально обобщены главными работами Эйнштейна, специальной и общей теориями относительности. В XVIII веке математик Лагранж имел все основания называть Ньютона «величайшим гением и самым счастливым из всех, потому что система мира только одна и открыть ее можно было лишь однажды». Однако век XX продемонстрировал, что даже если система мира одна, открывать ее глубины можно неоднократно, каждый раз узнавая нечто принципиально новое. Физика Ньютона, таким образом, стала частным случаем теории Эйнштейна, но и последняя раскрыла далеко не все загадки «системы мира». Особо остро, наверняка, это должны были ощущать сами открыватели системы, поскольку и Ньютон, и Эйнштейн потратили массу усилий для сведения в ней, что называется, концов с концами.
Первое важное открытие Ньютона было сделано в оптике – разложение белого света в спектр. Представляя луч как поток световых частиц-корпускул, Ньютон решительно отверг доминировавшую в то время теорию о свете как о волнах в светоносном эфире и при этом добился очевидного успеха. Открытый им позднее закон тяготения масс оказался намного убедительнее декартовой теории эфирных вихрей, а значит, тоже способствовал идеям заменить неуловимый и загадочный в своих свойствах эфир на нечто попроще – пустоту пространства. Но важно, что при этом сам Ньютон явно ощущал потребность в сохранении эфира в физической картине мира, дабы снять проблему непостижимых «взаимодействий на расстоянии». В одном из писем 1693 г. он пишет: «То, что одно тело может воздействовать на другое, находящееся от него на некотором расстоянии, через вакуум без каких либо посредников – это для меня настолько абсурдно, что по-моему ни один человек, обладающий хотя бы малейшим представлением о философских материях, не может в это верить. Гравитация должна иметь причиной некоего посредника».
Однако последователи Ньютона не захотели придерживаться осторожных философских построений своего учителя. В их распоряжении была строгая математика ньютоновых формул, которые давали множество эффектных подтверждений своей правильности. В пылу борьбы с картезианством молодые и горячие ньютониацы отвергли не только декартову идею о вихрях, но вообще всю его систему воззрений, включая эфир. Математический аппарат ньютоновой физики, мощно развитый множеством ученых на протяжении XVIII века, в практическом применении оказался настолько убедительнее умозрительных гипотез Декарта, что вопрос о победителе среди конкурирующих теорий отпал по сути дела сам собой. Вполне естественно, что при этом в физике стали доминировать и другие идеи «ньютонова учения» – о вакууме и о корпускулярной теории света. Физикам XIX века пришлось приложить массу усилий, чтобы вернуться к волновым представлениям о природе света, а затем и к эфиру, как среде передачи электромагнитных колебаний. После чего в науку пришел Эйнштейн и вся история повторилась, но уже на новом витке.
**
Механические свойства гипотетического, так и не обнаруженного в экспериментах эфира, стали еще более загадочными. Он должен был демонстрировать свойства жидкости, чтобы заполнять собой все пространство. Но при этом обладал и характеристиками очень твердого тела, поскольку поддерживал высокие частоты световых волн. Также у него не было массы и не отмечалось вязкости, иначе это должно было бы отражаться на орбитах планет. Плюс к этому эфир должен был быть абсолютно прозрачным, нерассеивающим свет, несжимаемым и непрерывным вплоть до очень мелких масштабов.
Уже в одной из самых первых своих работ 1905 года о фотоэлектрическом эффекте (впоследствии удостоенной Нобелевской премии) Альберт Эйнштейн вернулся к «ньютоновой» идее о корпускулярной природе света. Он постулировал существование фотона и по сути дела дал сильнейший импульс к развитию квантовой механики. В другой статье того же года, положившей начало специальной теории относительности, Эйнштейн отказался «за ненадобностью» от всепроникающего эфира как неподвижной системы отсчета и, фактически, вернул в физику ньютонову идею вакуума. Эти и последующие работы никому неизвестного дотоле ученого по своему масштабу оказались вполне соразмерны великим ньютоновым открытиям, одновременно почему-то продемонстрировав сходство Ньютона и Эйнштейна в ином, менее героическом аспекте. Оба гиганта очень не любили ссылаться в своих трудах на результаты предшественников и коллег, словно предвидя, кому потомки впоследствии припишут всю славу великих открытий.
Голландец Хендрик Лоренц (наряду с Анри Пуанкаре заложивший ключевые основы теории относительности еще до прихода в науку Эйнштейна) в одной из своих лекций, примерно в 1911, так объяснял свою приверженность идее эфира: «В независимости от того, существует эфир или нет, электромагнитные поля существуют наверняка, также как и энергия электрических колебаний. [Поэтому,] если нам не нравится само слово ‘эфир’, то нам придется использовать какое-то другое слово – как подпорку, на которую должны опираться все эти вещи». Иначе говоря, отрицать существование носителя для взаимодействий и переноса энергии было немыслимо.
Последователи Эйнштейна, как известно, решили данную проблему весьма своеобразно. Если начиная с Фарадея и Максвелла «полем» называли возбужденное, или напряженное, состояние эфира, то теперь поле стало «само себе подпоркой». То есть особой материальной средой, переносящей электромагнитные взаимодействия и удовлетворяющей математике уравнений, но при этом не обязанной иметь мудреные механические свойства физической материи. Вполне естественно, что эту же идею – в виде гравитационного поля – распространили и на взаимодействие масс в вакууме.
***
Однако, для самого создателя новой теории гравитации – общей теории относительности – идея о возможности существования «пустого» пространства была так же неприемлема, как и для Ньютона. В своей лекции 1920 года, посвященной месту эфира в теории относительности, Альберт Эйнштейн сказал следующее: «Подводя итог, мы можем говорить, что согласно общей теории относительности само пространство наделено физическими свойствами. Следовательно, в этом смысле эфир существует. Согласно общей теории относительности пространство без эфира немыслимо… Но этот эфир может не обладать качественными характеристиками весомой материи».
В параллелизмах жизни и трудов Ньютона и Эйнштейна имеется еще одна весьма примечательная деталь. Попытки отклонения Исаака Ньютона от идеи вакуума в сторону эфира по времени (1693) совпали с заметным для окружающих психическим заболеванием и последующим отходом ученого от активной научной работы. Альберт Эйнштейн в соответствующем возрасте (конец 1920-х годов) не ушел от научной работы, однако и для него возврат к идее эфира совпал с тяжелым жизненным кризисом и фактически идейным разрывом с физическим сообществом, прежде почитавшим его в качестве одного из главных лидеров.
Влияние революционных идей ТО на физиков молодого поколения было гигантским. Решительный разрыв со старыми воззрениями, продемонстрированный в первых работах Эйнштейна, был воспринят как одна из отличительных особенностей новой науки XX века. Особенно это было характерно для квантовой физики. Например, Гейзенберг при создании своей теории систематически удалял из картины микромира частиц все, что нельзя было непосредственно наблюдать (подобно тому, как Эйнштейн «отменил» в 1905 эфир). Результатом череды этих удалений стала ситуация, когда в физической картине мира не осталось практически ничего и называть это «картиной» в смысле традиционной физики стало просто невозможно. Впоследствии Гейзенберг вспоминал, как в ходе одного из серьезных споров с Эйнштейном о науке, он стал вполне обоснованно настаивать, что квантовая механика в логике своего развития идет по пути, проторенному теорией относительности.
И как поражен был Гейзенберг, когда услышал от вдохновившего их учителя такой ответ: «Возможно, я использовал такую философию раньше и тоже писал подобные вещи, однако это все равно чушь»… Все последующие годы своей жизни Эйнштейн пытался свести электромагнетизм и гравитацию в единую теорию, которая давала бы связную картину устройства мира, а не набор абстрактных формул, обеспечивающих верные предсказания, но не поддающихся осмысленной интерпретации. Однако результат этой работы по сути дела оказался никаким. То есть примерно тем же, что и у Ньютона в последнюю треть его жизни.