Глава I
В огромном городе
- Петербург! Приехали!
- Уже приехали, дяденька?!
- А ты бы еще хотел ехать, мальчуган?
И высокий плечистый кондуктор, добродушно ухмыляясь, похлопал по плечу Андрюшу.
- Никак, короток путь от Тобольска показался тебе, паренек? - прибавил он с ласковым смехом.
Путь от Тобольска до Петербурга не мог ни в каком случае уставшим и измученным за дорогу детям показаться коротким. Добродушный кондуктор шутил, говоря это; но ни Андрюша, ни Сибирочка, приютившиеся в уголке вагона, не могли отвечать шуткой на шутку. Чужой, незнакомый им город, мелькавший вдалеке огромными домами, церквами, высокими трубами фабрик и заводов, - все это было так малознакомо, так чуждо для детей, выросших в тишине дремучей тайги и маленьких крестьянских поселков! К тому же они ехали не только в чужой город, но и в чужую семью, в семью какой-то тети Аннушки, которую Сибирочка знала только по рассказам покойного деда да по ее редким письмам из Петербурга, а Андрюша и вовсе не знал этой тети.
Прошло около двух месяцев с той минуты, как замерзших до полусмерти детей отыскал умница Лун, приведший за собою толпу людей из селения. В это селение остяк Нымза частенько возил на продажу рыбу и зверей, и в поселке хорошо знали коня-собаку лесного охотника. Завидя Луна с привязанным на его шее поясом, обитатели селения решили, что Нымза погибает где-нибудь в тайге, сбившись с дороги, и с фонарями кинулись его разыскивать в лесу. Благодаря сильно развитому чутью того же Луна детей удалось скоро найти. Их тотчас же оттерли снегом, завернули в овчинные полушубки и, со слабыми признаками жизни, привезли на том же Луне в поселок.
Здесь их уложили в теплой избе на полати, дав им выпить по глотку крепкой сибирской водки с чаем. Потом, когда они пришли в себя, их накормили и снова напоили горячим... К этому времени отдохнул и Лун, плотно закусив, в свою очередь, овсяной похлебкой, и отправился домой к своему хозяину, в тайгу, благо, стихла пурга и зимняя ночь сменилась к тому времени утренним рассветом. Дорогу из поселка в тайгу умный пес знал отлично.
Дети прожили и отдохнули в селе у гостеприимных крестьян, а когда окончательно поправились и запаслись силами, пустились в путь, в далекую и чуждую им столицу...
Поезд с пыхтеньем и шумом подкатил к платформе.
- Ну, вот и доехали... Больше, стало быть, не повезут. Баста! - пошутил снова кондуктор, глядя на смущенные личики детей.
Те, видя, какая суматоха поднялась в вагонах, смущенно забились в угол, глядя оттуда растерянными глазами на всю эту сутолоку. Рядом с ними особенно торопилась собирать свои узелки и мешочки какая-то старушка. Дальше плакал ребенок, испуганный суетою. Трое чернорабочих, толкая публику, протискивались к выходу.
- Пойдем и мы, - произнес Андрюша и, взяв за руку Сибирочку, стал пробираться с нею из вагона.
Вот и платформа. Здесь суматоха еще больше, нежели в поезде. Бегут носильщики, бежит публика - все стремятся куда-то вперед. В узком проходе набралась целая толпа. Толкая друг друга и громко разговаривая, все высыпали на подъезд вокзала. Андрюша с Сибирочкой двинулись следом за остальными.
Длинная широкая улица, огромные высокие дома, магазины с зеркальными стеклами, конки и трамваи, нарядные экипажи и та же суетливая публика - все это разом представилось их глазам.
Свистки, звонки, стук колес и шум столичного города оглушили их. Они остановились как вкопанные посреди улицы, не зная, куда идти, в какую сторону направить шаги.
- Эй, берегись! Чего рот разинули! - послышался резкий окрик за плечами детей, и едва успели они отскочить немного в сторону, как мимо них промчалась великолепная коляска, забрызгавшая их грязью с ног до головы.
Почти одновременно с этим, как из-под земли, выросла перед детьми фигура полицейского.
- Что под лошадь лезешь? Не видишь разве? Гляди еще за вами!.. Есть время тоже!.. Смотри в полицию отправлю! - накинулся полицейский на Андрюшу.
Тот смотрел смущенно и по-прежнему крепко сжимал руку Сибирочки, точно боясь, что ее отнимут у него.
Городовой мельком взглянул на детей и отошел к своему посту.
- Пойдем же, а то он опять рассердится! - шепнул Андрюша своей спутнице. - Повтори мне еще раз, где живет тетя Аннушка.
- Карская улица, дома номер два квартиры номер пять, - проговорила Сибирочка давно наизусть заученный ею со слов деда адрес тетки.
- Вот и отлично. Спросим, где находится Карская улица, - внезапно оживившись, произнес Андрюша и, подойдя к тому же городовому, спросил: - А не знаете ли, дяденька, где здесь Карская улица будет?
- Здесь нет такой! - ответил, точно отрубил, полицейский. - Есть такая на другом совсем конце столицы, на Выборгской стороне, далеко отсюда. На конке либо на трамвае ехать туда надо.
Андрюша вздохнул. Ехать на конке им было не на что. Последний двугривенный он истратил сегодня на еду Шуре и себе. Купил ей в поезде яиц, пирожков, хлеба. Теперь у него оставалось только две копейки и больше не было ни гроша. Деньги, скопленные для него бедняком отцом и врученные сыну незадолго до смерти, все вышли на дорогу из Сибири в Петербург.
Но Андрюша не растерялся.
- Вы только путь укажите, дяденька, а уж мы доберемся как-нибудь! - смело тряхнув головою, обратился он снова к городовому, с полной готовностью идти хоть на край света.
Тот подробно объяснил дорогу на Выборгскую сторону, и дети бодро и весело пустились в путь.
Глава II
Тяжелое разочарование
Улица за улицей. Переулок за переулком. О, сколько этих улиц и переулков! Нет им, кажется, ни счета, ни числа. И всюду огромные дома и роскошные магазины с заманчиво разложенными в витринах товарами! Глаза у детей разбегались при виде этих витрин, этих товаров. Ничего подобного им не приходилось еще встречать в жизни. Поневоле они останавливались перед каждым окном, перед каждой витриной и подолгу любовались невиданным еще им зрелищем. Между тем быстро наступал вечер. На улице начинало темнеть. Зажглись электрические фонари, и город сразу принял праздничный вид.
Вскоре показалась нарядная набережная и начинавшая освобождаться от своего зимнего ледяного покрова петербургская красавица река Нева.
Сибирочка устала. Маленькие ножки девочки, успевшие отвыкнуть от движения за продолжительное время путешествия из Сибири, начинали болеть. На большом мосту, перекинутом через реку, они и совсем отказались служить. Заметив это, Андрюша, не говоря ни слова, поднял девочку на руки и понес.
- Помнишь, как тогда, в тайге? - напомнил он ей шепотом и улыбнулся.
Сибирочка только молча прижалась к нему. Бодро шагая своими сильными ногами, Андрюша миновал мост и вступил на другой берег Невы, всюду по дороге расспрашивая, как добраться до Карской улицы. Здесь уже не было таких огромных домов и блестящих магазинов, а если и были, то они шли вперемежку с маленькими деревянными двухэтажными домами. Вскоре и этих маленьких деревянных домиков стало попадаться все меньше на пути. Андрюша с Сибирочкой наконец вступили в узкую, бесконечно тянувшуюся в длину улицу. Чем дальше углублялись они в нее, тем она становилась все пустыннее и глуше. Наконец улица повернула в узкий переулок и прямо уперлась в какой-то забор. Два-три покосившиеся дома составляли все жилища этого захолустья.
Андрюша поднял голову и прочел надпись на углу одного из них:
- Карская улица!
- Здесь! Здесь живет тетя Аннушка! - разом оживилась и обрадовалась Сибирочка и легко соскользнула с рук своего друга.
- Дом номер два, - прочел Андрюша, - как раз этот... Пойдем!
И они быстро направились к воротам покосившегося деревянного домишки.
Минуя ворота и грязный двор, они вошли не то в коридор, не то в какие-то сени и очутились в полной темноте. Дети стояли, не зная, что предпринять, как неожиданно яркая полоска света прорезала тьму. Какая-то дверь отворилась подле, и расстрепанный человек с сапожной колодкой в руке появился на пороге.
- Вам чего надо? Чего шляетесь по чужим квартирам? Нищие, что ли? Нищим мы здесь не подаем! - крикнул он резким и грубым голосом.
- Нет, мы не нищие, - заторопился пояснить сердитому человеку Андрюша, - мы тетушку Аннушку, Анну Степановну ищем. Она здесь живет?
- Анна Степановна Вихрова? Коли она, так у меня комнату снимает, - смягчился незнакомец. - Ступай сюда... Родные вы ей, что ли? - коротко бросал он на ходу.
- Она вот родная... - указал Андрюша на Сибирочку. - Ее отца внучка, а я чужой... Укажите, дяденька, как нам к тетке-то пройти...
Сердитый человек с колодкой пошел вперед, ворча себе под нос что-то. Дети последовали за ним. Они переступили какой-то порог, где их охватил запах кислой капусты и какой-то затхлости. Несмотря на густые клубы дыма и чада, дети увидели, что они находились в чьей-то грязной кухне. Здесь хлопотала у плиты какая-то женщина. Двое ребятишек держались за ее подол. В углу кухни, сидя в поленьях, два дюжих парня трудились над сапожной работой.
- Анна Степановна! Гости к тебе! - грубым голосом крикнул хозяин квартиры и, широко распахнув небольшую дверцу, обитую рваной клеенкой, легонько толкнул в нее детей.
Андрюша и его спутница очутились в небольшой светлой комнате, большую часть которой занимала кровать, накрытая белым пикейным одеялом, с грудой подушек на ней. В углу стоял, прислоненный к стене, клеенчатый диван. Перед диваном стол, покрытый репсовой скатертью, и несколько кресел. Огромный сундук в одном углу, комод - в другом и киот с образами составляли все убранство комнатки.
Посреди комнаты стояла женщина в темном домашнем платье, с гладко причесанными волосами, с худым желтым лицом и с пронырливыми, маленькими, как у мыши, бегающими глазками. Эти бегающие глазки горели нездоровым, лихорадочным огнем.
Увидя на пороге появившихся детей, женщина невольно попятилась в глубину комнаты и замахала руками, причем лицо ее сделалось красным как рак.
- Нищих не пускаю... не подаю нищим!.. Сама нищая... сама голодаю!.. - закричала она и вдруг решительно направилась в угол, где стоял сундук, и, опустившись на него, схватилась руками за его края.
- Мы не нищие... мы в гости... жить то есть... - смущенно проронила, выступая на этот раз вперед, Сибирочка. - Я от дедушки Михайлыча из Сибири... Дедушка умер, а перед смертью велел ехать к тетушке Анне... Ведь вы тетя Аннушка Вихрова будете? Ну вот, значит, к вам. А я Сибирочка... Шура, о которой вам так часто писал дедушка... Сибирочка, дедушкина внучка... И я приехала к вам жить... Я и Андрюша, мы оба приехали... Здравствуйте, милая тетя Аннушка.
И, говоря это, Сибирочка протянула руку женщине.
Глаза женщины широко раскрылись, выражая ужас. На щеках вспыхнул яркий румянец. Она, очевидно, сильно испугалась чего-то. Глаза-щелки загорелись ярче. Дыхание с шумом вырывалось из ее впалой груди.
И вдруг она как безумная вскочила с сундука, на котором сидела, и, схватив за плечи девочку, стала трясти ее изо всей силы.
- Вон! - задыхаясь от бешенства, закричала она. - Вон, лгунья, попрошайка, воровка, нищенка! Никакой Сибирочки я не знаю и знать не хочу... Какое мне дело до чужой девчонки, попрошайки! Чтобы духу твоего не было здесь!.. Вон отсюда сию же минуту, или я...
Тут она с такой силой отшвырнула от себя испуганную насмерть девочку, что, если бы не подхвативший ее вовремя Андрюша, бедняжка Сибирочка больно-пребольно ударилась бы головой о косяк двери.
- Не смейте трогать Шуру! Как вам не стыдно, - крикнул, вне себя от гнева, мальчик, - попробуйте только обидеть ее, и вы будете иметь дело со мною!
Его голос звучал твердо, как у взрослого, брови грозно сдвинулись над сверкающими черными глазами. Гнев и негодование отразились на красивом мужественном личике.
Этот грозный вид юного защитника привел женщину в окончательное бешенство. Со сжатыми кулаками, бледная от злости и раздражения, она кинулась на него.
- Вон, сию же минуту вон, гнусные попрошайки, лгуны, нищие!.. Ишь чего выдумали! Из Сибири приехали! Я вам покажу Сибирь! Я вас отправлю в полицию, негодные этакие! - неистово продолжала она свои отчаянные крики.
И, окончательно выходя из себя и размахивая руками, готова была ударить Андрюшу, как неожиданно распахнулась дверь, и в комнату вбежал мальчик, закутанный в широкий теплый плащ, стройный и тонкий, лет четырнадцати-пятнадцати на вид. Поверх плаща лежали его кудри, пышно струившиеся по плечам из-под какой-то необычайного фасона бархатной шляпы-берета. Когда мальчик проворным движением сбросил с себя плащ, а затем пальто, Андрюша и Сибирочка невольно вскрикнули от изумления. На мальчике был надет какой-то странный костюм из розового вязаного шелка, облегавший все его тело так плотно, что оно казалось совсем лишенным одежды. Только коротенькие зеленые шелковые панталоны с блестками закрывали его бедра и часть ног до колен. На ногах мальчика были надеты высокие кожаные сапоги, ничего общего не имевшие с его странным нарядным костюмом.
Глава III
Никс решает дело
- А вот и я! Только что кончилась репетиция в театре, и я приехал к тебе. Не успел даже переодеться. Очень спешил. А ты опять сердишься, матушка? Перестань, ведь это вредно тебе... - произнес странный мальчик и тут же, окинув недоумевающим взглядом незнакомых ему детей и небрежно кивнув в их сторону головою, спросил: - А эти откуда?
Анна Степановна Вихрова, так звали женщину, бросилась к сыну.
- Это маленькие попрошайки, дармоеды, - взволнованно залепетала она, - бог знает откуда прослышавшие про покойного моего отца, который умер в Сибири, явились сюда и хотят навязаться нам в нахлебники... хотят отнять у нас последние крохи... они... они...
Тут Вихрова так сильно закашлялась, что не могла говорить больше.
- Полно, пожалуйста, матушка! Тебе нечего волноваться даром... Дай мне поговорить с детьми. Я все устрою... только ты-то не горячись. Ты мешаешь своими криками сообразить, в чем дело! - не совсем вежливо по отношению к матери произнес с гримасою розовый мальчик, стараясь и тоном своей речи, и манерами изображать взрослого.
Затем, подойдя к Сибирочке, он резко спросил:
- Ты откуда еще явилась?
Сибирочка хотела ответить и не могла. Ее смущение росло с каждой минутой. Тогда Андрюша, видя колебание своей подруги, ответил за нее:
- Это Шура, или Сибирочка. У нее умер дедушка... Осталась одна тетя Аннушка, о которой ей много говорил покойный дед... вот она и приехала к ней из Сибири по его желанию, как только он умер. Вот и все.
- Мы знаем, что дедушка умер в Сибири, замерз в тайге, и что даже не нашли его трупа, - произнес сухо мальчик, - об этом нам писали уже. Но у него не могло быть никакой внучки. Правда, был когда-то приемыш - девочка, но он прислал ее к нам, как только узнал, что ее разыскивают ее родители, и мы отдали девочку отцу, который оказался очень знатным барином. Но больше у него не воспитывалось детей. Это так же верно, как меня зовут Никсом Вихровым, и вы только напрасно приехали сюда. Теперь, я думаю, вы сами это понимаете. Что же вам нужно больше? - заключил он резко, почти грубо, свою речь.
- Вы правы... нам больше ничего не нужно, - отвечал Андрюша, в то время как у Сибирочки хлынули слезы из ее синих глаз.
- Нам ничего не нужно, - уже насмешливо и бодро продолжал Андрюша, - и мы уйдем сейчас отсюда. Должно быть, дедушка Шуры не предвидел, что у него такие недобрые дочь и внук из Петербурга, а то бы он не посоветовал ехать к ним своей милой Сибирочке... Ну, да Бог милостив, и мы не пропадем с нею нигде. Не правда ли, Шура? - обратился он ласково к девочке.
Та только кротко взглянула на него сквозь слезы.
- Прощайте. После такой встречи нам действительно нечего оставаться у вас, - произнес Андрюша с горькой усмешкой. - Пойдем, Шура! Не плачь, мы уже как-нибудь устроимся, - шепнул он на ушко тихо всхлипывающей девочке и повел ее из негостеприимной комнаты, куда с такими надеждами они стремились несколько минут тому назад.
Тетка Анна и розовый мальчик, назвавший себя Никсом, остались одни.
С минуту длилось молчание. Никс первый прервал его.
- Матушка, мы скверно поступили, - произнес он.
- Чем скверно, дитя мое? - спросила Вихрова, и ее резкий, грубый голос зазвучал теперь неожиданно ласково, почти кротко в разговоре с сыном.
- А то скверно, что мы попадемся и пропадем ни за грош, если эти глупые ребята будут сновать по городу и всем и каждому рассказывать о своей судьбе. Лучше бы было их прибрать в сторонку. Ты напрасно встретила их такою бранью и криками. Уже это могло показаться подозрительным детям. И еще напрасно я им сказал про бывшую у нас девочку...
- Но что же было делать, Николаша? Я так испугалась при виде ее, этой девчонки, которая, судя по письму, полученному нами из поселка, считалась пропавшей без вести после гибели моего отца... И вдруг она воскресает снова и появляется здесь, когда... когда... О, Боже мой! Да ведь с одним ее появлением здесь может рушиться все наше счастье!
Женщина говорила в страшном волнении и вся дрожала как в лихорадке.
- Ну, до этого еще далеко, положим... А знаешь, я вот что придумал, мама! - снова заговорил мальчик. - Девочка эта хороша, как картина. Такую смазливую рожицу давно уже разыскивает мистер Билль... Появление такой девочки в клетке диких зверей вызвало бы бурю восторга среди публики... Кстати, мистер Билль этой осенью уезжает со своими львами... Я не могу последовать за ним. Ты меня не отпустишь, да и ни к чему даже. У тебя достаточно денег лежит в твоем сундуке благодаря щедрости нашего благодетеля... Мы уедем куда-нибудь подальше, купим себе небольшую усадьбу и заживем припеваючи... А девчонка эта могла бы поступить в наш театр, к укротителю львов мистеру Биллю. Таким образом мы избавимся от нее и от всяких неприятностей с нашим благодетелем и сделаем приятное мистеру Биллю, которому, я уверен, придется по сердцу это дитя. Мы же, как только моя служба в театре окончится этою осенью, уедем подальше. Деньги у нас есть, и жалеть нам здесь некого, - докончил он свою речь тоном, не допускающим возражений.
- Как некого? А наша бедная Сашута? Ты забыл о ней? - с упреком в голосе проговорила Вихрова, обращаясь к сыну.
- Полно, матушка, что за нежности такие! Сестра Саша устроена отлично. Я первый не прочь быть на ее месте. Тебе ли заботиться о ней?! Наконец, когда благодетель умрет, Саша узнает всю правду и вернется к нам богатой наследницей. Разве это худо?
- Хорошо, Николенька, чего уж лучше! Лишь бы только мне не умереть раньше князя! - задумчиво проговорила женщина.
- О, ты будешь жить еще сто лет, матушка! - весело вскричал Никс. - Свежий воздух в имении, где-нибудь на юге, восстановит твои силы. Только надо устроить это дело с детьми, и как можно скорее! Не дай Бог, чтобы кто-нибудь узнал о нас настоящую истину... Тогда мы пропали... Я беру это на себя. Я попрошу мистера Билля взять девочку, а мальчугана рекомендую директору театра "Развлечение". Он даст ему место, ну, хотя бы простого служителя на первых порах... А там мистер Билль уедет в начале осени в Америку, и ты избавишься навеки и от этой, как снег на голову упавшей к нам, Сибирочки и избежишь большой неприятности. Не правду ли я говорю?
- Ты всегда говоришь правду, мой милый мальчик. Ты всегда прав! - проговорила Вихрова и поцеловала сына, который очень неохотно принял этот поцелуй.
- Ну-с, а теперь я побегу догонять этих дурней! А ты приготовь им поесть что-нибудь, матушка. На пустой желудок, изморенных и усталых, их нечего и думать вести ни к мистеру Биллю, ни к директору театра. Таких усталых заморышей ни тот, ни другой не возьмет!
И, говоря это, мальчик, которого звали в одно и то же время и Никсом и Николенькой, накинул пальто поверх своего странного костюма, закутался в плащ и, бодро насвистывая себе под нос какую-то веселую песенку, вышел из комнаты.
Глава IV
О том, что было пять лет тому назад
Никс скрылся за порогом двери, а Анна Степановна Вихрова погрузилась в тревожные думы. То, о чем она думала, случилось ровно пять лет тому назад.
Был такой же мартовский вечер. Она возвращалась с кладбища домой. На кладбище она только что похоронила мужа, который, будучи портным, кормил до своей смерти семью. Теперь одинокая вдова осталась с детьми без куска хлеба...
С нею шел ее десятилетний сын Николай и четырехлетняя дочь Саша. Весь путь от кладбища к дому Анна Степановна продумала горькую думу: что она будет делать теперь? Чем прокормить детей? Если бы ее отец находился с нею, ей было бы значительно легче. Он бы научил ее своим советом. Но отец находился в далекой Сибири и весь отдался воспитанию той маленькой девочки, которую так чудесно нашел в лесной чаще. Об этой девочке он писал постоянно в своих письмах и просил дочь в случае его смерти принять ее к себе.
Пока был жив муж Анны Степановны, всей семье Вихровых жилось недурно. Теперь невольно приходилось голодать. Правда, старик отец научил Анну Степановну переносить нужду, но о нужде ей меньше всего хотелось думать. Все ее мысли были прикованы к детям, которых она любила безумно. Что будет с ними теперь, после смерти отца?
"Надо идти на место - служить горничной или няней, - решила она тут же, - а детей отдать в приют".
Но мест, где требовались няни или горничные, Вихрова не знала и, помня, что очень часто в газетах публикуются требования на прислугу, купила газету по дороге и принесла ее домой.
Каково же было удивление Анны Степановны, когда она, раскрыв первый лист объявлений, прочла:
"Убитый горем отец, недавно приехавший из-за границы, где он лечился четыре года в лечебнице нервных болезней, убедительно просит еще раз добрых людей сообщить ему о маленькой дочери, четыре года тому назад оставленной на сибирской лесной дороге привязанной к дереву ради спасения ее от волков и исчезнувшей неизвестно куда на следующее утро".
Тут же, дальше, описывались и приметы девочки, и ее одежда, и золотой крестик на ее груди с надписью; "Спаси, Господи, рабу твою Александру". Значился и адрес очень богатого и знатного барина, жившего здесь же, в столице.
Анна Степановна пришла в большое волнение, прочитав эту заметку. Она сейчас же решила, что приемная внучка ее отца и была та знатная малютка, которую теперь, по прошествии четырех лет, разыскивал ее несчастный отец. Первой мыслью было пойти по напечатанному в газете адресу и сообщить отцу девочки, что его дитя находится в Сибири, у старого Степана Вихрова, птицелова сибирских лесов. Но вдруг новая мысль осенила внезапно голову Вихровой. Эта мысль была очень смела и преступна. "Что, если выдать за малютку, дочь богача, мою собственную дочурку Сашу? - вихрем пронеслось в мозгу женщины. - Саша такая же белокуренькая, нежненькая, как настоящая барышня, и зовут ее так же, и лет ей столько же от роду. Все равно отец никогда не приедет сюда с девочкой, а если и приедет, то никому и в голову не придет искать у него ребенка. А Сашу можно осчастливить этим навек. Только надо вбить в голову четырехлетней крошке, что она не родная дочь и что ее привезли из Сибири, где она была у деда с самых младенческих лет. Надо научить ее говорить это людям ради ее же пользы. Богатый и знатный барин наградит ее, Анну Степановну, да еще к тому же ее Сашута будет воспитываться как барышня, будет ходить в шелку и бархате, жить в роскоши и довольстве. И никто не узнает, что Сашута вовсе не та девочка, которую оставили в Сибири..."
Задумано - сделано.
Поделившись этой мыслью со своим десятилетним сынишкой и строго-настрого наказав ему молчать обо всем, Вихрова приодела и приумыла свою Сашутку и, наказав ей, как вести себя, повела малютку по указанному в газете адресу. Ее тотчас же привели к молодому еще, но уже с заметной сединой в волосах, господину, и едва она успела рассказать ему, как ее отец нашел в Сибири, в лесу, привязанного к дереву ребенка и что этот ребенок и есть Сашута, как господин, не помня себя, с рыданием заключил в объятия девочку.
Он целовал ее без счета и твердил одно:
- Она! Она! Такая же нежненькая, белокурая... Девочка, родная моя! Наконец-то я нашел тебя! - И он проливал без конца радостные слезы.
- Доподлинно она, сударь, - самым искренним тоном подтверждала Вихрова. - Мне ее мой отец три года назад привез из Сибири... И крестик был у нее с надписью: "Спаси, Господи, рабу твою Александру". Да крестик-то мы продали в тяжелую минуту, когда нужда была... Девочка три года жила у нас и не знала вовсе, что не родная она дочь мне и мужу... Берегли и лелеяли мы ее не хуже родного сына... Хотели в газете печатать об этом, да не знали, как это сделать, да, признаться, и сами привязались к девочке - жаль было ее возвращать.
- О! - произнес господин. - Вы и не нашли бы тогда меня. Я только недавно вернулся из-за границы, где лечился четыре года после смерти жены и потери дочери, которую вы теперь возвратили мне! Я был очень болен, но особенно мучился я при мысли, что сам был виновником гибели моей дочурки... Я взял ее с собою в поездку, несмотря на хрупкий возраст моего ребенка, я повез ее к моему другу, который жил в Сибири. И вот в дороге на нас напали волки. Я был убежден, что погибну, и хотел спасти ребенка от смерти. О, дитя мое, дорогое дитя!..
И он снова со слезами обнял недоумевающе глядевшую на него СашутуВихрову, которую вполне принял за свою пропавшую дочку, целовал и ласкал Сашу и благодарил Анну Степановну.
Потом он щедро наградил Вихрову, прося во всякое время навещать девочку, которую он оставил у себя.
Он осыпал ласками и подарками свою мнимую дочурку, приставил к ней нянюшек, бонн, гувернантку, одел ее, как куколку. Словом, для бедной маленькой Саши наступило райское житье.
Осчастливленная таким оборотом дела, Анна Степановна вернулась домой. Все улыбалось ей теперь. Ее маленькая дочурка Саша будет важной и богатой барышней, а она сама, ее мать, с сыном Николаем не увидит более нужды.
Но некоторая доля страха не оставляла ни на минуту душу Вихровой. А что, если люди узнают об ее поступке? Что, если как-нибудь дойдет это до ее отца в Сибирь?
Ведь это такое огромное преступление - выдача одного ребенка за другого!
И, волнуясь этим вопросом, она тут же написала отцу, что ее дочь Саша умерла будто бы тотчас же после смерти мужа. Этим Вихрова надеялась, так сказать, "спрятать концы в воду" - скрыть подмену девочки. Затем надо было скрыть от людей, что у нее появились большие деньги, подаренные ей знатным господином. И вот Анна Степановна решила отдать сына до поры до времени директору театра "Развлечение", который охотно принял красивого, сильного и ловкого мальчика в свою труппу. Директор передал его в обучение своему компаньону, содержателю дрессированных львов, англичанину мистеру Биллю, дававшему в театре "Развлечение" представления со своими дрессированными львами.
И мистер Билль сделал мальчика укротителем львов, переименовав его из НиколашиВихрова в "мосье Никса". Способному и сильному юноше платили жалованье, как взрослому. На это жалованье они жили с матерью, а все то, что получалось от "благодетеля" (как мать и сын называли между собою мнимого отца Саши), Вихрова прятала в большой сундук впредь до лучших времен.
- Как умрет благодетель, Сашу возьмем к себе и заживем спокойно, - говорила она не раз сыну и тяжело вздыхала при этом.
Пока же Анна Степановна копила деньги, отказывая себе во всем и ютясь в скромной комнатке у сапожника-хозяина, на краю города. Страх, что ее проступок откроется, делал Вихрову нервнее и болезненнее с каждым днем. Она не спала по ночам. Совесть мешала ей жить спокойно. А тут еще разыгралась болезнь, унаследованная ею от отца. Анна Степановна стала кашлять и ощущать сильные боли в груди. Ей необходимо было переменить свою скромную комнатку на более просторную и удобную, но она не решалась. Она боялась, что люди допытаются, откуда у нее деньги, выдадут ее тайну, и тогда их благодетель прогонит ее Сашу и, что еще хуже, засадит их всех в тюрьму. Эти мысли особенно назойливо мучили ее теперь, после того как она увидела Сибирочку, ту самую Сибирочку, место которой заняла теперь ее, Анны Степановны, маленькая дочь.
- А вот и мы! Вернулись к тебе, матушка. Накорми нас хорошенько и приюти до завтра, а завтра утром я сведу наших гостей, куда мы уговорились. Там они найдут себе теплый кров и верный кусок хлеба.
И, говоря это, Никс небрежно сбросил свой плащ и пальто и очутился снова в своем странном розовом костюме.
Его мать с трудом поборола себя и принялась хлопотать с ужином в соседней кухне.
Вошедшие вслед за Никсом Андрюша и Сибирочка остановились нерешительно у порога, не зная, что им делать и зачем их вернули сюда.
Глава V