В это Диана не верила, потому что, вопреки всему, что видела и чувствовала, все еще сомневалась в своей привлекательности.
- Именно это я и собираюсь сделать. - Сара высвободилась из объятий Дианы и заглянула ей в глаза. - Мне понадобится твоя помощь. Обещай мне.
Диане показалось, будто на ее шее затягивается мертвая петля, но она ответила, не задумываясь, презрев голос разума:
- Ты моя лучшая подруга, я сделаю все, чтобы помочь тебе.
- Я не ослышался? Ты хочешь жениться на этой девице? - Дон Карлос говорил спокойно, но Гильберто чувствовал, что отец недоволен.
Это показалось Гильберто странным. Он не помнил, чтобы Дон Карлос хоть когда-нибудь сдерживал свой взрывной характер.
- Да, отец. Я люблю ее и хочу жениться, - повторил Гильберто. И, зная довольно презрительное отношение отца к женщинам, добавил: - Остальные были просто развлечением, ну, ты понимаешь.
- Я-то понимаю, Гильберто, - неприятно усмехнулся отец и потянулся за стаканом, наполовину наполненным мадерой. - Но мозги, mi hijo, не в штанах. Мужчине иногда приходится поработать и головой. - Он уперся в столешницу широко расставленными короткими толстыми пальцами и подался вперед. - Ты креол и должен жениться на креолке. На кой черт тебе жена-протестантка, да еще бледная как смерть! - Он фыркнул. - Представляешь, какими будут ваши дети? Бледная немочь, ни рыба ни мясо.
- Все это чепуха. Ради меня Сара примет католичество.
- Ха! Так значит она еще и бесхарактерная! - язвительный тон отца явно призван был унизить сына.
- Отец! - взвился Гильберто, но сумел все же взять себя в руки. - Ты не знаешь ее. Сара не бесхарактерная, но я знаю, она не будет возражать.
- Чего же тут возражать? - выразительно хмыкнул Дон Карлос. - Ты же не голодранец какой-нибудь.
Гильберто вскочил и широкими шагами вышел через дверь на террасу. Розовый сад, который когда-то посадила их с Сегуином мать, благоухал. Воспоминание о матери немного успокоило молодого человека.
Он понимал, что отец намеренно пытается вывести его из себя, и поэтому главное сейчас сохранить спокойствие. Стоит ему дать волю гневу, и отец немедленно последует его примеру, а это тупик.
Глубоко вздохнув, Гильберто вернулся в комнату и снова сел, избегая смотреть прямо в лицо отцу. Молодой человек обвел взглядом комнату - Дон Карлос, страстный любитель охоты, украсил кабинет всевозможными трофеями. Отовсюду на Гильберто смотрели застывшие глаза мертвых, набитых соломой голов. Зрелище показалось Гильберто отвратительным, он поморщился и принялся смотреть в пол. Нет, он не склонит головы, не подчинится приказам отца, идущим наперерез его собственной воле. Он будет сражаться.
- Отец, - совершенно спокойно заговорил Гильберто, - Саре нет никакой нужды охотиться за моими деньгами. И кому, как ни тебе, знать об этом. Ты же ведешь дела с ее отцом, Гербертом Йорком, и знаешь, как он богат. А Сара - его единственная дочь.
Дон Карлос отхлебнул вина.
- Ты не понял. Ясное дело, Йорки дадут за ней порядочное приданое. Но кому нужно ее приданое? Земля!
Только земля имеет значение. Только земля неистощима, только она дорожает год от года и при этом не ржавеет, как железки Йорков, и не обесценивается подобно бумажкам, из которых слагается дутое состояние Йорков.
- К чему ты клонишь, отец?
- А вот к чему, mi hijo. Тебе нужна жена, за которой дадут землю. И не делай вид, будто не знаешь, что я давно уже сговорился с сеньором Фигуэро! - Дон Карлос стукнул по столу кулаком. - Его Мария будет тебе идеальной женой, - снова совершенно спокойно продолжал он. - Между прочим, она тоже единственная дочь. А ты мой единственный наследник. Земли, которую вы двое унаследуете, хватит, чтобы вырастить новое поколение Агуэрро. Хотя жаль, конечно, что ты у меня один. Но что делать. Твоя мать сошла в могилу слишком рано. Оказалась слишком уж болезненной, вот и не смогла нарожать мне полный дом ребятишек.
Лоб Гильберто покрылся холодным потом. В голосе отца было такое пренебрежение, такое безразличие, будто он говорил не о жене, а о племенной кобыле.
- Почему же ты снова не женился? - спросил Гильберто, чтобы скрыть свои чувства.
Дон Карлос улыбнулся волчьей улыбкой, и его густые жесткие усы взъерошились.
- Ну уж, конечно, не потому, что дал обет безбрачия, - он презрительно хмыкнул. - Знаешь, сколько у меня детей, кроме тебя? В них тоже течет моя кровь. Но они тебе не ровня. - Он назидательно покачал головой. - Пойми, сынок, жена должна быть под стать мужу. Она его отражение. Ее происхождение, воспитание, наследство и даже красота… - Дон Карлос запнулся и хихикнул, - точнее наряды, - в общем, все в ней должно соответствовать общественному положению и богатству мужа.
- Он покрутил в руке почти пустой стакан. - Я бы женился, но не нашлось подходящей пары. А без всего этого на кой мне черт вообще жениться. Баб-то и так хватает. Так что тебе, Гильберто, я тоже не позволю жениться на ком попало. Ты должен сделать подходящую партию, и гринго тебе не пара.
Теперь Гильберто все понял. Дон Карлос уже решил, кто годится в жены сыну. И никакая другая невеста его не устроит. А гнев он сдерживает потому, что знает: никто не смеет ему противоречить. Он никогда не допускал никакого неповиновения своей власти. Никогда. Именно поэтому своенравного Гильберто отправили в самую строгую монастырскую школу Испании. Но как ни строги были монахи, Гильберто всегда знал, что их строгость никогда не сравнится с несгибаемым упорством его отца.
Как же он забыл об этом? Почему побежал к отцу, словно надеялся, что он захочет поддержать сына? Гильберто оставалось одно: молча проклинать себя за то, что ему не хватило ума тщательно подготовиться к беседе с отцом. Да, похоже, слишком долгое отсутствие не пошло ему на пользу. Или… Впрочем, Гильберто вдруг понял, что и у него есть козырь. Дон Карлос тоже кое-чего не учел. Он забыл, что сын за те несколько лет, которые провел вне дома, вырос, возмужал и вышел из-под его контроля.
- Конечно, если ты так ее любишь, - говорил между тем Дон Карлос, презрительно улыбаясь, - женись, дело твое. Но только забудь о наследстве! Будешь сам пробивать себе дорогу или жить на приданое женушки, - он залпом осушил стакан и с грохотом поставил его на стол.
Гильберто молчал. Этот ультиматум был вполне в духе его отца. Без наследства Гильберто ничего не мог предложить Саре, а ведь она, как и он, впрочем, привыкла к богатству и роскоши. Конечно, он может работать у ее отца и тем зарабатывать на жизнь. Но и в этом случае ему придется жить за счет жены и постоянно чувствовать себя презренным мерзавцем, альфонсом.
- Отец, - ни на что не надеясь, попытался все-таки урезонить отца Гильберто, - я твой единственный сын, и ты сам признал это. Кому же ты оставишь все эти земли и рудники, если не мне? - Ему не понравились просительные нотки, звучавшие в собственном голосе.
Злобно ухмыляясь, Дон Карлос откинулся на спинку обитого кожей стула:
- Святому Престолу, конечно. А он обеспечит мне место в раю, а?
Гильберто понял, что отец, несомненно, выполнит угрозу. Он вдруг ощутил всю боль, которую пришлось в свое время перенести его брату, Сегуину, когда его, заслуженно или нет, лишили наследства. Но ведь Сегуин не сдался. Он сопротивлялся необузданной воле Дона Карлоса. А значит, и Гильберто, если он мужчина, должен бороться.
Он полюбил Сару Йорк и решил, что именно она станет его женой. Это данность, которую никто и ничто не сможет изменить. Пусть даже ему придется ждать годы, прежде чем соединиться с ней, он верил, что их преданность друг другу не ослабнет. «Где хотение, там и умение», вспомнилась старая поговорка. В конце концов, хорош Дон Карлос или плох, а у него есть по крайней мере два качества, которым следует подражать: целеустремленность и упорство. Так что, не достигнув цели лобовой атакой, Гильберто решил воспользоваться другими средствами.
А теперь следовало получить передышку, и он сказал:
- Я понял твою позицию, отец. И осознал, какая ответственность ложится на меня в деле выбора жены. Поэтому надеюсь, ты поймешь меня - я решил остаться холостяком еще некоторое время.
Не ожидая ответа и не давая отцу опомниться, он поклонился и вышел, плотно закрыв за собой тяжелую дубовую дверь.
1О
После внимательного прочтения Диана ставила подпись на каждой странице документа, подготовленного сеньором Хильдаго, поверенным Сегуина. Мать подписывалась рядом, но документа не читала, полностью полагаясь на дочь. Поверенный Герберта Йорка, действовавший от имени Мак-Фарлендов, просмотрел бумаги, подготовленные на двух языках благодаря предусмотрительности Сегуина, раньше и дал свое одобрение.
Обмен решено было провести в доме Йорков. После подписания документов Диане передали оговоренную сумму- частично золотом и серебром, частично аккредитивом на надежный банк в Сан-Франциско, где Диана и Элизабет, посоветовавшись, решили обосноваться, поскольку именно там постоянно проживали Йорки.
О том, что Сара все-таки может выйти замуж за Гильберто и остаться в Мексике, Диана старалась не думать. Ей это казалось невероятным. Хотя она и посоветовала подруге бороться за свою любовь, но в глубине души не верила, что из этого что-нибудь выйдет. В любом случае, она не могла представить, что Сара решит навсегда остаться в Мексике.
Диана попыталась представить, согласилась бы она жить в этой стране, если бы Сегуин признался ей в вечной любви и попросил ее руки. Такой поворот событий тоже казался ей невероятным, но что-то подсказывало: с любимым человеком она согласилась бы жить где угодно до конца своих дней.
Потом она вспомнила, как горько жаловалась Элизабет всякий раз, когда отец перевозил их на новое место. Прежде Диана верила, что мать любила отца и потому следовала за ним повсюду, хотя и сетовала на судьбу. Но когда Элизабет предпочла вернуться в родительский дом, Диана засомневалась в ее любви к мужу.
Может быть, любовь стареет, спрашивала себя Диана, стирается и изнашивается от трудностей повседневной жизни? Или все-таки существует такая любовь, которая несет радость каждому новому дню, даря простое удовольствие быть рядом с любимым человеком? На этот вопрос Диана ответить не могла. Ей не посчастливилось жить любовью, а та, что жила в ее сердце, казалась ей совершенно безнадежной. И потом, брак ее родителей несмотря ни на что назвать неискренним или неудачным она не решилась бы. Йорки жили совсем другой жизнью и, казалось, наслаждались обществом друг друга. Но, может быть, их счастье всего лишь следствие делового успеха мистера Йорка, а ее родители не достигли такого согласия только потому, что характер Джеми Мак-Фарленда не позволял ему сделать карьеру?
Видно, нет здесь единого верного решения. Видно, счастье каждой пары единственное в своем роде…
Она настолько погрузилась в свои размышления, что не заметила, как комната опустела. Из задумчивости ее вывел голос Сегуина. Щурясь, она обвела взглядом комнату. Никого, только Сегуин стоит возле нее, явно ожидая ответа.
- Простите меня, я задумалась, - вынуждена была признаться Диана. - Вы что-то говорили.
- Ничего особенного. Просто желал вам счастья и успехов.
- Благодарю. И еще - с вашей стороны очень любезно было согласиться провести передачу документов в этом доме. Вы оказали нам любезность.
- Я счастлив, что оказался полезен вам и вашей матери.
Где-то вдали захлопнулась дверь, напольные часы отбивали время, и из патио до них доносился отдаленный пересвист птиц.
Не выдержав напряженного молчания, Диана закрыла глаза и глубоко вздохнула. Как тяжело смотреть на того, кого любишь, и знать, что больше никогда не увидишь его? Ах, если бы она могла сказать ему о своих чувствах?
Диана распахнула глаза, удивляясь, как такая нелепая мысль могла прийти ей в голову. Какая глупость.1 Признаваться в любви человеку, который не отвечает тебе взаимностью? Да никогда! Диана даже не была уверена, что хотя бы нравится ему. Может быть, он уже не испытывает к ней даже нежности. Ведь теперь он получил то, что желал больше всего - изобретение ее отца.
«Нет? - твердило ей сердце. - Он тоже любит тебя. Разве не об этом говорили его волнение, его забота, его прикосновения, его поцелуи?» «Не поддавайся своим чувствам, - твердил ей разум. - Он просто любезен. И он мужчина, чувствительный и пылкий, но не влюбленный». Не совладав с охватившим ее волнением, Диана поднялась. Как же быть? Промолчать? Но тогда она всю жизнь будет чувствовать себя виноватой…
Вина. Да! Новая мысль пронзила ее. Отношение Сегуина к ней продиктовано только чувством вины. Он просто не может простить себе смерти ее отца. Как просто. И как ужасно… Ей придется смириться с этим обстоятельством и продолжать жить. Пройдет время, и она забудет его. Говорят, время лечит. Может быть, ей даже посчастливится встретить человека, который сможет полюбить ее.
Диана грустно посмотрела в глаза Сегуина, в глубине души надеясь прочитать в них опровержение своим мыслям. В его взгляде она прочла грусть и даже страдание. Под кожей перекатывались желваки. Диана потупилась. И тут заметила, с какой силой он ритмично сжимает кулаки.
Как бы ей хотелось, чтобы он обнял ее этими сильными руками и поцеловал с той неистовой страстностью, которая двигала им там, в императорском саду. Сердце ее забилось сильнее, и Диана поняла - нужно что-то делать, иначе еще минута, и она бросится ему на шею.
- Вы планируете поселиться в Сан-Франциско? - в его голосе Диане почудилась та же тоска, какая раздирала на части ее сердце.
- Да, - ответила она тихо, едва справившись с голосом. На глаза навернулись слезы. Чтобы скрыть их, Диана провела тыльной стороной руки по лбу и стала прощаться: - Простите меня, Сегуин. Я еще не окрепла. К тому же у меня болит голова. - Она потянулась к шнурку звонка и предложила: - Я позову Педро. Он проводит вас.
- Не стоит, - он взял со стола шляпу. - Я найду дорогу.
Сегуин протянул ей руку, и она неуверенно протянула в ответ свою, полагая, что он намерен ограничиться пожатием. Но нет. Он наклонился и поцеловал ее.
Это прикосновение показалось ей невероятно мучительным. Ей вспомнились все его прикосновения, все его поцелуи. Но теперь, когда он навсегда уходил из ее жизни, она не могла вынести этой муки.
Она выдернула руку и бросилась из комнаты, давясь слезами.
Несколько секунд Сегуин не двигался, глядя вслед Диане. А потом со вздохом надел шляпу и медленно, как во сне, сдвинул ее немного набок, бессмысленно глядя в зеркало, обрамленное позолоченной рамой. Он так и не решился посмотреть в глаза своему отражению.
Почему же он так и не осмелился обнять ее? Ведь он любит ее, и все его прежние интересы меркнут перед этой любовью. Ведь все его существо содрогается от страстного желания обладать этой женщиной. Так почему же он промолчал? Почему позволил ей уйти?
«Все кончено, -шептал ему какой-то голос. -Она убежала. Продала изобретение отца и вычеркнула тебя из своей жизни. Ее прежний интерес к тебе - всего лишь любопытство неопытной девушки, не привыкшей к вниманию мужчин. А теперь она отвергла тебя. Ты - закрытая глава ее жизни. Она мечтает только об одном - поскорее вернуться в Штаты. Тебе придется смириться».
Дыхание его стало ровнее. Что ж, если в жизни Дианы ему не нашлось места, может, оно и к лучшему? Она явилась из другого мира, чтобы мелькнуть перед ним яркой кометой и исчезнуть снова. И потом, разве он не зарекся связываться с женщинами?! От них жди беды. А второго предательства он не перенесет. Достаточно и того, что его предала мать.
- Это не слухи, Мэри. Это - факт. Мои сведения из надежных источников. Наполеон отзывает свои войска, - объявил Герберт Йорк.
Мэри отложила вязание и взяла мужа за руку.
- Но ты же и раньше знал, что это рано или поздно произойдет. Не волнуйся. Мы благополучно уедем.
- Надеюсь, - пробормотал он и потянулся за трубкой. - Видишь ли, до отъезда мне предстоит уладить еще несколько дел. - Герберт набил трубку.
- Чем я могу тебе помочь, дорогой? - спросила она, встревоженная явным беспокойством мужа, - набивая трубку, он просыпал табак, чего с ним почти никогда не случалось.
Мэри привыкла, что ее Герберт готов к любым бедствиям, а потому признаки волнения мужа заставляли беспокоиться и ее. Она заподозрила, что ситуация оказалась гораздо сложнее, чем предполагал муж. Или, может быть, с возрастом он стал осторожнее и предусмотрительнее?
- Начинай укладываться, Мэри. Дом нужно будет закрыть. И загородный коттедж тоже. И предупреди Мак-Фарлендов, чтобы были готовы к отъезду в любую минуту.
Очень хорошо, что они наконец закончили со своими делами.
- Да, одной заботой меньше, - согласилась Мэри.
- А что наша дочь? - он коснулся темы, которой они избегали последние дни. - Надеюсь, страсти улеглись. Что-то я не заметил, чтобы Гильберто Агуэрро обивал наш порог и просил ее руки. - Он презрительно фыркнул.
Мэри промолчала. Накануне вечером Гильберто Агуэрро явился как ни в чем не бывало и спросил Сару. Следуя указаниям мужа, Мэри отказалась принять его и передала Педро, что ему отказано от дома.
Выполнив эту неприятную миссию, Мэри расстроилась. Такой резкий отказ, да еще переданный через мажордома, казался ей совершенно бессердечным поступком. Она не сразу решилась послушаться мужа и собиралась поговорить с Гильберто лично, но, тщательно все взвесив, передумала и поняла, что муж прав. Ей нечего было сказать этому молодому человеку, хотя в глубине души она, несмотря ни на что, сочувствовала ему и дочери.
Мэри видела, что Сара влюблена, и хотела, чтобы дочь была счастлива. Но она была полностью согласна с Гербертом и нисколько не сомневалась, что брак с Гильберто окажется для Сары бедствием. Слишком уж много всего стоит между их семьями. И даже если Гильберто вопреки всему действительно достоин любви их дочери, брак с ним слишком опасен для Сары.
Поскольку Герберт целыми днями работал, неприятная обязанность не допустить опрометчивых поступков со стороны дочери полностью легла на плечи Мэри и очень тяготила ее. Какой матери приятно быть надзирательницей собственной дочери?! А тут еще Сара замкнулась и впервые в жизни отгородилась от матери.
- Я думаю, мы можем предоставить ей немного свободы, - решилась смягчить мужа Мэри. - В конце концов, мы скоро уезжаем и…
- Немного свободы? - взревел Герберт, вытаскивая изо рта трубку. На лице его появилась гримаса недоумения. - Мэри, ты сама не знаешь, что говоришь. Немного свободы - и она сбежит с Агуэрро! Поверь моему слову. Нет уж, не выйдет!
Нет, Мэри совсем не хотелось, чтобы Сара сбежала. Да еще с Гильберто, рискуя остаться без всякой защиты в раздираемой гражданской войной стране. И все-таки Мэри не верилось, что Сара способна пойти наперекор их воле.
- Но ты же сам заметил, что он не показывается, - возразила она, прибегая к словесной уловке, позволяющей соврать, сказав чистую правду. - Скорее всего, его отец тоже не в восторге от его выбора. Разве не ты говорил, что Дон Карлос ни в коем случае не допустит этого брака?
- Мэри! Не используй мои слова против меня же, - проворчал он, пыхтя трубкой.
- О Герберт, не будь так суров. Ведь речь идет о нашей дочери.
- Именно поэтому я не хочу никаких случайностей. Она не просто наша дочь, она - наш единственный ребенок.
- Да, дорогой, наверно, ты прав, - Мэри сникла. Но сердце ее продолжало ныть.
Герберт стоял на своем, а ей нечего было противопоставить его решению. Она мучительно искала хоть какую-нибудь возможность вернуть доверие дочери. Мэри не покидало предчувствие, что все их попытки навязать Саре свое решение приведут к обратному результату: ее чувство к Гильберто Агуэрро будет крепнуть. И если Гильберто не откажется от нее, неизбежно настанет день, когда Сара все-таки сбежит с ним. «Если бы мы дали ей свободно вздохнуть, - думала Мэри, - она бы сумела сделать правильный выбор».
Игнасио переводил взгляд с одной мертвой головы животного на другую и думал о странных пристрастиях Дона Карлоса - что за украшение для кабинета. Бабка с детства внушала Игнасио, что в животных переселяются души умерших, и он в конце концов поверил, что животных нужно почитать, им нужно поклоняться, а убивать только после особых приготовлений, а не просто так, от нечего делать.
Ему уже надоело ждать. И зачем его только позвали?
Наконец скрипнула дверь, и в комнату широкими шагами вошел хозяин. Похлопав Игнасио, Дон Карлос кивнул в направлении стула:
- Садись, Игнасио. Устраивайся поудобнее.
- Я лучше постою, Дон Карлос.
- Как знаешь. - Хозяин тяжело опустился в широкое кожаное кресло. - Полагаю, тебе интересно будет узнать, зачем я послал за тобой.
- Да, сеньор Дон.
- Ну как твоя слежка за дочкой Мак-Фарленда?
- Безуспешно. После «происшествия» на балу она не выходила из дома.
- А ты не можешь туда пробраться и стащить у нее бумаги?
- Пока не получалось. Но я свел дружбу с одним охранником. Думаю, теперь я смог бы пробраться в дом ночью. Но дальше-то что? Нужно захватить ее врасплох и «уговорить», - он усмехнулся. -Атам полно народу: мать, Йорки, слуги. - Он помолчал. - Думаю, лучше потерпеть. Должна же она когда-нибудь выйти из дома.
- Она-то выйдет, но… Ходят слухи, что она уже продала документы Сегуину. Вероятно, он начнет сбивать цены уже через несколько недель. - Игнасио молчал. Ему нечего было сказать.
Он сделал все, что мог. - Но продала она, или не продала, не важно, - рассуждал Дон Карлос, попыхивая сигарой. - Мы тоже узнаем секрет Мак-Фарленда…
- Почему вы не разрешаете мне убить его, сеньор Дон? - спросил Игнасио. Его душа жаждала мести за смерть сестры. - Тогда всем нашим тревогам придет конец.
- Не совсем. - Дон Карлос повернул сигару между пальцами. - Есть, между прочим, Хуан Мартинес. Есть и другие.
- Мартинеса я тоже убью.
Дон Карлос засмеялся хрипло и отрывисто.
- Ты не можешь убить всех, Игнасио. - Он покачал головой. - Нет, еще не время. Сегуин купил изобретение Мак-Фарленда, значит, мы тоже должна заполучить его. А потом… потом можешь делать с Сегуином все, что хочешь. А сейчас мне нужна дочь Мак-Фарленда. Привези ее ко мне, пока она не уехала. Мне она изобретение отца отдаст даром.
- А как же Йорки? Они будут искать ее и непременно нагрянут сюда. Я думал отвезти ее к себе и припугнуть. Час-два и…
- Нет! - прервал его Дон Карлос. - Йорков я не боюсь. Вези ее ко мне.
- Ладно, сеньор Дон. Это все?
- Еще одно, Игнасио. Скажи, с тех пор как мой сын перебрался жить в город, он посещал дом Йорков?
- Да. Он однажды приезжал к ним, но его не впустили. Мой приятель, охранник, сказал, что он передал сеньорите Йорк записку, вроде бы через кухарку.
- Понятно… Слушай внимательно, друг мой. То, что я сейчас скажу, очень важно. Даже важнее изобретения Мак-Фарленда и Сегуина! Ты понял? - Игнасио кивнул и весь обратился в слух. - Мой сын не должен видеться с дочерью Йорков.
Если это произойдет, немедленно найми людей и доставь его ко мне. Сможешь?
- Да, Дон Карлос. Я все сделаю.
Откинувшись на мягкую спинку каретного сидения, Диана закрыла глаза. Сегодня она впервые выехала из дому после болезни. От мерного покачивания кареты она почувствовала дурноту и с ужасом представила, какими мучениями обернется для нее долгое путешествие в Штаты. Но самым страшным испытанием ей казалось расставание с Сарой. Диана боялась за подругу, но не знала, чем ей помочь в сложившейся ситуации.
Сара все еще оставалась «под домашним арестом», но сдаваться не собиралась. Она решила во что бы то ни стало остаться в Мексике и выйти замуж за Гильберто. Молодому человеку удалось передать ей записку, но Диане она показалась еще одним знаком безнадежности. Отец Гильберто оказался не меньшим, если не большим противником этого брака, и положение влюбленных еще более осложнилось.
В записке Гильберто умолял Сару бежать и совершить брачный обряд в надежде на позднейшее благословение родителей. Гильберто надеялся, что Дон Карлос в конце концов смягчится, а Сара уверяла подругу, что ее родители, в любви которых она нисколько не сомневалась, тоже примут эту данность, когда поймут, сколь велика их любовь с Гильберто.
Диане все это казалось романтическими бреднями, возражения Йорков и даже Дона Карлоса казались ей обоснованными. Она полагала, что даже если Саре и Гильберто удастся осуществить свое намерение, их родители не только не смягчатся, но и выполнят свои угрозы. Однако Диана молчала. И даже согласилась отвезти записку Сары к Гильберто. Подруга все равно не стала бы слушать ее возражений, и потом… Диана дала слово. Опрометчиво, конечно, но все же дала.
И если Сара считает, что Диана может помочь ей обрести счастье, Диана просто обязана сделать все возможное, чтобы помочь подруге. И кроме того… Всего несколько дней назад из жизни Дианы навсегда ушел Сегуин, и она знала, как мучительно расставаться с человеком, которого любишь.
Каждое новое утро приносило ей теперь только очередное разочарование - впереди был новый длинный день, пустой и печальный, без малейшего проблеска любви, без малейшей надежды на счастье. А тут еще Сара… Если побег удастся, подругам придется разлучиться вновь, и на этот раз, возможно, навсегда.
Диана вздохнула. Даже если побег удастся, останется по крайней мере еще одна преграда: Сара - протестантка, а Гильберто - ревностный католик. Конечно, они могут зарегистрировать брак в магистратуре, но ни один священник их не обвенчает. А Диана знала, как легко признать недействительным такой брак, и никак не могла взять в толк, почему Саре побег кажется решением всех проблем.
Карета остановилась. Дверца отворилась, и мощная веснушчатая рука Густава Уолке протянулась к Диане с предложением помощи.
Австриец Густав был человеком огромного роста и могучего телосложения, да к тому же огненно-рыжим. Его вид наводил ужас на простых жителей Мехико. Это обстоятельство среди прочих показалось мистеру Йорку весьма важным для охранника. Густав был сыном обедневшего фермера, и единственным способом выбиться в люди ему казалась карьера военного. Но, поступив в австрийский полк, он быстро понял, что такая жизнь не для него, и ухватился за первую же представившуюся ему возможность покинуть армию. Место охранника семейства Йорков устраивало его целиком и полностью, тем более, что Герберт Йорк с каждым днем все более убеждался, что сделал хороший выбор.
Диана сама выбрала Густава себе в провожатые. В его обществе она чувствовала себя в безопасности. Сара не возражала. Считая австрийца тугодумом и молчальником, она считала, что он великолепно подходит для отведенной ему роли. К тому же он говорил только по-немецки, хотя мог при случае объясниться по-французски или по-английски.
- Благодарю вас, Густав, - сказала Диана, очутившись на твердой земле.
Карета стояла возле городской резиденции Гильберто. Кучер был предан Саре телом и душой, а Густав, как надеялись подруги, не должен был проболтаться о странностях выбранного Дианой маршрута.
С трудом подбирая французские слова, она объяснила охраннику, что хочет передать записку подруге. Густав молча кивнул.
Диана поднялась по ступенькам и взялась за дверной молоток в форме львиной головы, помолилась и, затаив дыхание, постучала.
Через несколько минут дверь открылась, на пороге стоял мажордом. Диана по-испански объяснила, что у нее письмо для сеньора Гильберто Агуэрро. Мажордом предложил ей свои услуги, но она отказалась. Сара специально предупредила ее, что на слуг Агуэрро полагаться ни в коем случае нельзя. Диана попросила доложить о ее визите Гильберто.
Мажордом задумался. Следующие несколько секунд показалось Диане вечностью. А вдруг Гильберто не окажется дома? Второй раз она не сможет явиться к нему. Наконец мажордом холодно поклонился, отступил назад, приглашая девушку войти. Обернувшись, она помахала Густаву, давая понять, что вернется через минуту. Охранник кивнул в ответ и замер, не спуская глаз с двери. «Как изваяние, - мелькнуло у нее в голове. - Такое впечатление, что в нем нет ничего человеческого».
Мажордом провел девушку по длинному темному коридору в комнату, которая, по-видимому, служила гостиной.
Прежде Диане не приходилось бывать в домах мексиканцев, и она с любопытством оглядела комнату.
Гостиная оказалась практически пустой, только несколько высоких зеркал, темные полотна в тяжелых рамах и два длинных стола красного дерева, уставленные деревянными статуями святых и вазами с восковыми цветами. Четыре стула темного дерева с высокими прямыми спинками довершали убранство.
В комнате не было камина, и отсутствие ковров на вымощенном плитами полу делало эту гостиную строгой и даже мрачной. Впрочем, комнату немного оживляла ниша с зажженными свечами перед украшенной живыми цветами статуэткой Мадонны.
Услышав скрип шагов, Диана обернулась. В комнату вошел? Гильберто Агуэрро. Он явно узнал Диану, поклонился, отпустил слугу и плотно прикрыл массивную, обитую медью дверь.
- Если не ошибаюсь, вы сеньорита Мак-Фарленд, подруга Сары?
Диана кивнула. На том злосчастном балу их представили друг другу, но тогда она едва запомнила его. А теперь… Он был так похож на Сегуина, что Диана не могла оторвать взгляд от его лица.
… Братья были бы похожими как две капли воды, если бы не цвет глаз и волосы. У Гильберто глаза были гораздо светлее, не черные, скорее цвета карамели или жженого сахара, а волосы вились и были такими густыми, что казались шапкой.
Диана вздохнула и наконец отвела взгляд. Неужели она так и не сможет выбросить Сегуина из головы?…