– Если во Вселенной нет ничего кроме пыли и вероятности, как же хоть что-то происходит? – спросил я. – Как вы объясните гравитацию и движение? Почему все не остается неподвижным?
– Я могу ответить на эти вопросы, ответив сначала на другие, – сказал он.
– Как вам удобнее. Главное, чтобы я понял.
– Наука основывается на предположениях. Ученые предполагают, что электричество будет вести себя завтра так же, как и сегодня. Они предполагают, что законы физики, применимые здесь, на Земле, так же применимы и на других планетах. Обычно эти предположения верны, или достаточно верны, чтобы быть полезными.
– Но иногда предположения ведут нас по неправильному пути. Например, мы полагаем, что время непрерывно – то есть, что между любыми двумя моментами, не важно насколько короткими, всегда есть еще чуть-чуть времени. Но если это верно, то минута длилась бы вечно, потому что она состояла бы из бесконечного числа мельчайших кусочков времени, а бесконечность означает, что они никогда бы не кончились.
– Это старый трюк, я проходил его еще в школе, – сказал я. – Я думаю, он называется «парадокс Зенона», по имени одного старого грека, который первым его придумал.
– И какое же решение у этого парадокса? – спросил он.
– Решение такое: каждый бесконечный кусочек времени бесконечно мал, поэтому математически все срабатывает. Время может быть непрерывно, и при этом минута не будет длиться вечно.
– Да, математически это все работает. И поскольку минута не длится вечно, мы полагаем, что парадокс Зенона не является на самом деле парадоксом. К сожалению, это решение неверно. Бесконечность – удобный инструмент для математики, но это просто абстрактная концепция. Это не свойство нашей физической реальности.
– Разве Вселенная не бесконечно большая? – спросил я.
– Большинство ученых соглашаются, что Вселенная огромна, но конечна.
– Это не имеет смысла. Что если я долечу на ракете до конца Вселенной и не остановлюсь? Разве я не смогу лететь вечно? Где же я буду, если не во Вселенной?
– Ты всегда являешься частью Вселенной, по определению. А значит, когда твоя ракета пересечет текущую границу Вселенной, граница начнет двигаться вместе с тобой. Ты станешь новой, внешней границей Вселенной в этом направлении. Но Вселенная, по-прежнему, будет иметь определенный размер, вовсе не бесконечный.
– Хорошо, Вселенная может быть конечной, но всё то «ничто» вокруг нее бесконечно, так? – спросил я.
– Не имеет смысла говорить, что у тебя есть бесконечное количество ничего.
– Да, наверное. Но вернемся к теме, – сказал я. – Как вы объясняете парадокс Зенона?
– Представь себе, что все сущее исчезнет и затем снова появится. Сколько времени пройдет, пока ничего нет?
– Откуда я знаю? Вы придумали этот пример. Сколько?
– Нисколько. Время не может пройти, потому что время – это человеческая концепция о том, как меняются вещи по отношению к другим вещам. Если все во Вселенной исчезнет, то не останется ничего, что могло бы изменяться по отношению к другим вещам, поэтому на самом деле времени не существует.
– Что если исчезнет все за исключением меня и моих часов? – спросил я.
– В таком случае ты будешь ощущать воздействие времени по отношению к самому себе и своим часам. И когда остальной мир вернется, ты мог бы сравнить, сколько времени прошло, согласно твоим часам. Но люди в оставшейся Вселенной не изменялись бы во времени, пока они не существовали. Для них бы ты мгновенно состарился. Их и твое время отличаются, потому что ты изменялся, а они нет. Не существует общего времени; у каждого наблюдателя свое время.
– Хорошо, думаю, это я понял. Но как все это относится к моему первоначальному вопросу о гравитации и о том, что заставляет вещи двигаться?
– Видел ли ты когда-нибудь график распределения вероятности? – спросил он.
– Видел. Набор точек. Там где точек больше, там наибольшая вероятность, – ответил я, довольный, что сумел вспомнить хоть что-то из занятий по статистике.
– Вселенная выглядит как график вероятностей. Места скопления точек – это галактики и планеты, те места, где гравитация наибольшая. Но гравитация – это не притягивающая сила. Гравитация – это результат вероятности.
– Вы опять меня запутали.
– Реальность имеет пульс, ритм, за неимением лучшего слова. Божественная пыль исчезает на один удар и появляется на другой в новом месте в зависимости от вероятности. Если кусочек божественной пыли исчезает вблизи какой-нибудь большой массы, скажем планеты, то вероятность заставляет его на следующем ударе появиться ближе к планете. Наибольшая вероятность рядом с массивными объектами. Или, если перефразировать, масса – это физическое проявление вероятности.
– Кажется, я понял. Вроде бы, – соврал я.
– Если бы ты понаблюдал за Божественной пылью около Земли, все выглядело бы так, словно ее притягивает к планете. Но не существует движения через пространство в том смысле, в котором мы его понимаем. Эта пыль постоянно исчезает из одного места и появляется в другом, с каждым новым появлением все ближе к Земле.
– Я предпочитаю существующую теорию гравитации, – сказал я. – Ньютон и Эйнштейн практически все выяснили. Их теории работают. Относительно же вашей я не уверен.
– Обычные формулы для гравитации работают замечательно и с моим описанием реальности, – ответил он. – Все, что я сделал, это добавил еще один уровень понимания. Ньютон и Эйнштейн дали нам формулы для гравитации, но никто из них не ответил на вопрос, почему объекты притягиваются друг к другу.
– Эйнштейн объяснил и это, – сказал я. – Помните, мы уже говорили об этом? Он сказал, что пространство искривляется материей, поэтому гравитация – это просто кратчайший путь объектов в искривленном пространстве.
Старик молча продолжал смотреть на меня.
– Хорошо, – сказал я. – Я признаю, что не понимаю, что это значит. Звучит как полная бессмыслица.
– Язык Эйнштейна об искривленном пространстве и мое описание Божественной пыли не что иное, как умственные модели. Если они помогают нам справляться с нашим окружением, то они полезны. Мое описание гравитации легче понять, чем модель Эйнштейна. В этом смысле, моя модель лучше.
Я усмехнулся. Никогда раньше я не слышал, чтобы кто-нибудь сравнивал себе с Эйнштейном. Самомнение старика меня впечатлило, но не убедило.
– Вы не объяснили происхождение орбит. Как ваша теория объясняет, что Луна обращается вокруг Земли и не падает на нее? Ваша Божественная пыль появлялась бы каждый раз все ближе к Земле, до тех пор, пока не врезалась бы в ее поверхность.
– Ты созрел для второго закона гравитации.
– По всей видимости.
– Существует еще один фактор, который влияет на положение вещества, когда оно снова появляется. Это инерция, за неимением лучшего слова. Хотя Божественная пыль невообразимо мала, она имеет некоторую вероятность появления точно там же, где уже существует другой кусочек пыли Бога. Когда такое случается, одна из частиц должна найти новое положение и изменить свою вероятность. Для наблюдателя, если бы он мог видеть такие крошечные события, это выглядело бы так, словно две частицы столкнулись и затем изменили свои скорости и направления. Новая скорость определяется тем, насколько далеко от изначальной точки появляется Божественная пыль с каждым новым тиком Вселенной. Если это расстояние велико, то нам кажется, что объект движется быстро.
Он продолжил:
– Поэтому на каждую частицу Божественной скорости всегда влияют две вероятности. Одна вероятность заставляет пыль Бога появиться все ближе друг к другу. Другая вероятность такова, что пыль будет появляться вдоль прямой линии, начерченной из ее прошлого. Все видимое движение во Вселенной основано на этих двух противоборствующих вероятностях.
– Луна, например, имеет определенную вероятность приближения к Земле и определенную вероятность движения по прямой линии. Эти две вероятности, по чистой случайности, уравновешены. Если бы гравитация действительно была притягивающей силой, как мы обычно думаем о ней, то существовала бы какая-то разновидность трения, замедляющая Луну и в результате приближающая ее к Земле. Но поскольку гравитация есть не что иное, как вероятность, но никакого трения нет, и Луна может обращаться вокруг Земли практически вечно.
– Что если вся пыль, составляющая Луну, вдруг не появится рядом со своим предыдущим положением? – спросил я. – Вы говорите, что это только дело вероятности, где пыль появится в следующий раз, поэтому, не может ли Луна внезапно исчезнуть, если вся ее пыль исчезнет в одном месте, и появиться на другой стороне солнечной системы?
– Да, может. Но вероятность этого смехотворно мала.
– Проблема с вашей теорией, – сказал я, – в том, что вещество не исчезает и не появляется постоянно. Ученые бы это заметили.
– Вообще-то, они это заметили. Материя исчезает и появляется все время. Это и есть квантовый переход. Возможно, ты слышал этот термин, но не знал его происхождения.
– Будь я проклят!
Свободная воля монетки
– Объясните свободу воли, – попросил я.
– Представь себе медную монетку, точно такую же, как и обычная монетка, за исключением того, что ради нашей беседы она обрела сознание. Она знает, что она монетка и что иногда ее подбрасывают. И она знает, что никакая внешняя сила не говорит ей, выпадать ли ей орлом или решкой в каждом конкретном подбрасывании.
– Если бы у монетки было человеческое сознание, то она бы проанализировала ситуацию и заключила бы, что у нее есть свобода воли. Когда она захочет выпасть орлом и в результате действительно выпадает орел, уверенность в своей свободе воли у монетки возрастает. Если же выпала решка, монетка обвинила бы себя в недостаточном упорстве, или предположила бы, что тут не обошлось без Бога. Воображаемая монетка верила бы, что вещи не просто «случаются» сами по себе, без причин. Если ничто внешнее не управляет результатом подбрасывания, здравомыслящая монетка предположила бы, что управляет ее воля, на которую, возможно, влияет воля Бога (если предположить, что это верующая монетка).
Он продолжил:
– Вера монетки в свою собственную роль была бы ошибочной, а вот вера монетки в Бога оказалась бы правильной. Вероятность – сущность влияния Бога – диктует, что иногда монетка должна выпасть орлом, а иногда – решкой, даже если монетка решит по-другому.
– Но люди не монетки, – сказал я. – У нас есть голова на плечах. У нас есть мозг. И когда наш мозг принимает решение, он приводит в движение наши руки, ноги, рот и мы осуществляем задуманное. Монетка не имеет средств, позволяющих воплощать в жизнь свои решения, а люди имеют.
– Мы верим, что имеем, – сказал старик. – Но мы также верим и в научный принцип, в то, что любое событие, не важно насколько сложное, должно иметь определенные причины. Следовательно, мы верим в две реальности, которые не могут быть правильными одновременно. Если верно одно, то другое обязательно должно быть ложно.
– Я потерял нить, – признался я.
– Мозг это по существу машина. Органическая машина с химическими и электрическими элементами. Когда электрический сигнал запущен, он может произвести одно определенное действие. Он не может выбирать, не может сегодня заставить тебя подумать о корове, а завтра – безоглядно влюбиться. Этот отдельный электрический импульс в одном конкретном месте твоего мозга может иметь одно и только одно влияние на твои действия.
– Мы уже через это проходили. Возможно, мозг является исключением из обычных правил, потому что имеет свободу воли или душу. Я знаю, что я не могу определить эти вещи, но вы не можете исключить, что они существуют.
– Нельзя полностью исключить вероятность существования чего-либо. Но аналогия с монеткой – это простое объяснение свободы воли, которое имеет смысл и не нуждается ни в каких дополнительных концепциях.
– То, что оно простое, не делает его автоматически верным, – указал я. Мне просто необходимо было сказать что-нибудь умно звучащее для поднятия собственной самооценки.
– Верно, простота сама по себе не является доказательством. Но поскольку мы никогда не сможем до конца понять настоящую реальность, то если две модели объясняют одни и те же факты, более рациональным будет использование простейшей. Ради удобства.
Эволюция
– Давайте вернемся к эволюции, – сказал я. – Как вы думаете, это дело рук Бога? Или он создал все виды за раз, несколько тысяч лет назад, как верят креационисты?
– Теория эволюции не столько неверна, сколько неполна и бесполезна.
– Как вы можете называть ее бесполезной?
– Теория эволюции не привела ни к каким практическим результатам. Это концепция, которая не имеет применения.
– Но вы должны согласиться, – возразил я, – что ископаемые останки различных существ выглядят как неоспоримое доказательство. Налицо очевидное, постепенное превращение старых видов в новые. Как можно это игнорировать?
– Представь себе, что на Землю падает астероид и приносит с собой экзотические бактерии, которые убивают все живое и сами исчезают без следа. Миллион лет спустя, разумные пришельцы находят Землю и начинают изучать наши кости и имущество, пытаясь по кусочкам воссоздать нашу историю. Они могут заметить, что вся наша бытовая утварь – горшки, кастрюли, сковородки и чашки – выглядит так, словно ее представители связаны между собой. И более молодые значительно отличаются от старых. Самые старые из них – топорные кувшины, все чем-то похожие друг на друга, обычно сделанные из глины или камня. Со временем эти кувшины «эволюционируют» в тарелки, кофейные чашки и нержавеющие сковородки.
Он продолжил:
– Пришельцы начертили бы очень правдоподобные графики, наглядно демонстрирующие, как эволюционировали тарелки. Семейство чайных чашек выглядело бы как отдельный вид, тесно связанный с пивными кружками и стаканами. Наблюдатель, который посмотрел бы на эти графики, ясно увидел бы закономерности, которые не могли быть случайными. Причина эволюции кухонной посуды была бы спорной и вызывала бы горячие дискуссии, так же как мы спорим о причинах человеческой эволюции, но наблюдаемый факт эволюции кухонной посуды не подвергался бы сомнению инопланетными учеными. Некоторых ученых беспокоило бы отсутствие промежуточных особей – скажем, сковородок с ручками от пивных кружек – но они предположили бы, что такие особи остались пока еще необнаруженными.
– Это, наверное, самая плохая аналогия, когда-либо придуманная кем-либо, – сказал я. – Сравнить людей с тарелками!
Старик громко рассмеялся, первый раз за все это время. Он явно развеселился.
– Это не аналогия, – сказал он со смехом. – Это точка зрения. Эволюция выглядит неоспоримой не из-за качества фактов, а из-за их количества и разнообразия. Инопланетяне столкнулись бы с точно такой же дилеммой. Они обнаружили бы такое огромное количество доказательств своей теории посудной эволюции, что противники были бы полностью разгромлены. Инопланетные ученые выдвигали бы гипотезы о том, что вилки произошли от ложек, которые в свою очередь произошли от ножей. Кастрюли бы произошли от кувшинов. Тарелки эволюционировали бы из разделочных досок. Объем и разнообразие данных был бы ошеломляющий. В скором времени они прекратили бы называть это теорией и стали бы называть фактом. Только сумасшедший стал бы публично подвергать сомнению такое обилие доказательств.
– Существует большая разница между тарелками и животными, – сказал я. – Тарелки не могут эволюционировать. Логика подсказала бы инопланетянам, что неживая тарелка не смогла бы произвести на свет потомство, не говоря уж о мутировавшем потомстве.
– Это не совсем верно, – возразил он. – Можно было бы сказать, что тарелки находились в симбиозе с людьми, убеждая нас посредством своей полезности, создавать новые тарелки. Таким способом тарелки преуспели в размножении и эволюции. Каждый вид использует другие живые организмы для своей пользы, для обеспечения собственного выживания. Это обычный способ размножения живых существ.
Он продолжил:
– Ты веришь, безосновательно, что инопланетные ученые увидят разницу между живыми существами и неживыми тарелками, и классифицируют тарелки как простые инструменты. Но это человеческий взгляд на вещи. Люди верят, что органические вещи более важны, чем неорганические, потому что мы сами органические. Инопланетяне не имели бы такой склонности. Для них тарелки выглядели бы как неподвижные существа, нашедшие способ эволюционировать, размножаться и процветать, несмотря на то, что у них нет органических частей.
– Но у тарелок нет индивидуальности, нет мыслей, эмоций, нет желаний, – возразил я.
– Точно так же, как их нет и у устриц. Не кажется ли тебе странным, что в наше время мы не находим мутаций, необходимых для эволюции? – спросил он.
– Например?
– Не должны ли мы наблюдать в современных живых существах зачатки следующего миллиона лет эволюции? Почему мы не встречаем двухголовых людей, которые станут господствовать над одноголовыми? Рыб с неопределенными органами, которые эволюционируют во что-то полезное через миллион лет? Кошек, отращивающих жабры? Большинство мутаций, которые мы находим в наши дни – тривиальны, не такие радикальные мутации, которые были когда-то в прошлом, те, что стали родоначальниками мозга, глаз, крыльев, внутренних органов.
Он помолчал и продолжил:
– И почему эволюция движется только в одном направлении, от простого к сложному? Почему нигде нет сложных видов, эволюционировавших в более простые и выносливые существа? Если мутации случайны, можно было бы ожидать эволюцию в обоих направлениях. Но она работает только в одном – от простого к сложному. И почему количество видов на Земле уменьшалось в последний миллион лет? Скорость образования новых видов была когда-то выше скорости вымирания старых, но теперь ситуация обратная. Почему? Может ли все это быть списано только на метеориты и влияние людей? А как первый представитель нового вида находил партнера для спаривания? Если ты уже принадлежишь к новому виду, это означает, что ты не можешь спариваться с представителями старого вида. Если мутации – основа эволюции, то они должны происходить регулярно и таким образом, чтобы мутанты смогли найти друг друга для продолжения рода. Надо думать, мы замечали бы больше мутаций, если они происходили бы так часто.
– У меня точно такая же проблема с религией, – сказал я. – Такое впечатление, что в старину происходило огромное количество самых разнообразных чудес, теперь же они никогда не случаются. С эволюцией все выглядит так, словно большинство мутаций улетучилось, как только мы стали достаточно разумными, чтобы изучать их. Это выглядит немного подозрительно, будто бы они должны были закончиться в определенный момент, и мы как раз приближаемся к этому моменту.
– Вернемся на минуту к монетке, – предложил он. – Если ты подбросишь монетку сто раз, и все сто раз выпадет орел, каковы шансы, что в следующий раз тоже выпадет орел?
– С этим я знаком. Шансы по-прежнему пятьдесят на пятьдесят, хотя кажется, что монетка «задолжала» решек. Я этого не понимаю, но так меня учили в школе.
– Все верно, – сказал он. – Или, если перефразировать, прошлое монетки не влияет на ее будущее. Не существует связи между предыдущими исходами бросаний и вероятностью новых. Вся остальная Вселенная – как монетка. События прошлого выглядят так, словно являются причинами настоящего, но каждый раз, когда мы появляемся в нашей реальности, мы подвергаемся новому набору вероятностей. Все что угодно может случиться.
Он пододвинулся поближе и начал снова.
– Каждое существо имеет крошечную вероятность стать другим видом с каждым тиком Вселенной. Утка может быть целиком заменена белкой. Шансы этого настолько малы, что такое никогда не случалось и не случится, но это не запрещено природой Вселенной. Это просто маловероятно. Более вероятно, что молекула ДНК получит некоторую крошечную вибрацию, потому что две Божественные пылинки попытались появиться в одном и том же месте и должны были сделать поправку. Эта поправка запустила цепную реакцию вероятностей, которые повлияли на судьбу существа. Когда ты подбрасываешь монетку, она почти всегда приземляется либо орлом, либо решкой, даже если в принципе может стоять на ребре. Если бы мы не экспериментировали с монетками, мы могли бы подумать, что монетки регулярно приземляются и на ребра. Ребро монетки составляет, пожалуй, десять процентов от поверхности каждой стороны, поэтому можно ожидать, что монетка будет регулярно выпадать «ребром».
Он продолжил:
– Но вероятность избегает промежуточных состояний. Она предпочитает или орла, или решку. Эволюция также избегает промежуточных состояний. Что-то в природе Божественной пыли сделало вырастание двух глаз более вероятным, а вырастание двух голов – нет. Более того, есть что-то такое в глазах, что говорит в пользу неизбежной пересборки Бога.
Зараза скептицизма
– У меня есть несколько друзей, – сказал я, – они состоят в Обществе Скептиков. Я думаю, они разнесли бы ваши теории в пух и прах.
– Скептики, – сказал он, – страдают от заразы скептицизма – они оказываются правы слишком часто.
– И что в этом плохого? – спросил я.
– Если ты оказываешься прав сто раз подряд, никакое количество фактов не убедит тебя, что ты ошибаешься в сто первый. Ты будешь одурманен своей собственной непогрешимостью. Не забывай, что все научные эксперименты проводятся людьми и результаты подвергаются человеческой интерпретации. Человеческий мозг – это генератор иллюзий, а не источник абсолютной истины. Каждый человек создает для себя иллюзии, совпадающие с его позицией. Это принцип работы нормального, здорового мозга. Скептики не исключение.
– Скептики знают, что человеческое восприятие несовершенно, – возразил я. – Именно поэтому они используют научный подход и настаивают на воспроизводимости результатов, чтобы убедиться, что полученным данным можно верить. Научный подход практически полностью устраняет субъективность.
– Научный подход также заставляет людей думать и действовать коллективно, – продолжал он. – Они образовывают общества скептиков и печатают скептические статьи. Они варятся в собственном соку и очерняют тех, кто не разделяет их методов. Поскольку мнение скептиков, как правило, не совпадает с мнением большинства, они становятся эмоционально и интеллектуально изолированными. Такое окружение – рецепт для культового образа мыслей и поведения. Скептики не освобождены от принципов нормального функционирования человеческого мозга. Это человеческая тенденция – становиться тем, что ты атакуешь. Скептики атакуют иррациональных мыслителей и в процессе сами становятся иррациональными.
ЭСВ и удача
– Верите ли вы в экстрасенсорное восприятие – ЭСВ? – спросил я.
– Это зависит от того, как ты его определяешь, – ответил он. – Скептики пытаются избавиться от ЭСВ, определяя его настолько узко, что оно не может быть продемонстрировано в контролируемом эксперименте. Те, кто в него верит, имеют более широкий взгляд на ЭСВ, делая основной упор на его применимости в обычной жизни.
– Значит, вы верите?
По выражению его лица, я понял, что нет.
– На Земле миллиарды людей. Многие из них будут влачить жалкое существование с момента рождения и до самого дня смерти. Другим же всю жизнь будет сопутствовать удача. У них будут любящие и богатые родители, здоровое и совершенное тело, высокий интеллект. Для них не будет разочарований в любви. Они никогда не будут стесняться или бояться чего-либо без причины. Некоторые из них обязательно выиграют в лотерее. Одним словом, по сравнению с другими они будут чрезвычайно удачливы на протяжении всей своей жизни.
Немного помолчав, он продолжил:
– Удача согласуется с нормальными кривыми распределения вероятности. Большинство будет довольствоваться среднестатистическим везеньем. Какая-то часть людей окажется постоянными везунчиками или полными неудачниками. А несколько человек вообще заполучат настолько экстраординарную удачливость, что это будет выглядеть как чудо. Законы вероятности гарантируют, что такие люди существуют.
Он стал развивать свою мысль дальше:
– Некоторым людям будет везти только в одной какой-то области – в картах, в бизнесе, в любви... Теперь представь себе, что ты нашел одного человека на Земле, удача которого выражается в поразительном умении предсказывать исход случайных событий. Вполне вероятно, что такой человек где-то существует. И как ты думаешь, какое заключение вынесут скептики по поводу его ЭСВ?
– Ну, если они сумеют получить воспроизводимые результаты в контролируемом эксперименте, то, я думаю, они согласятся, что этот человек обладает экстрасенсорным восприятием, – сказал я.
– Ты ошибаешься. Они скажут, что не смогли добиться необходимой чистоты эксперимента и нужно провести дополнительные исследования. Они скажут, что экстраординарные явления требуют экстраординарных доказательств. И они будут продолжать тестирование пока не получат отрицательный результат или не потеряют интерес. Никакой скептик не возьмет на себя риск объявить, что кто-то обладает ЭСВ, если существует хоть малейшая возможность ошибки. Их культ такого не позволяет.
Он продолжил:
– Надо отдать скептикам должное – по всей вероятности они еще ни разу не ошиблись, разоблачая заявления об экстрасенсорных способностях. Они верят в свои методы, потому что насколько известно, их методы никогда не приводили к неверному результату (исключая ошибки в единичных тестах). Но тот факт, что их результаты всегда оказывались верными еще не доказательство того, что этот метод подходит для всех случаев.
– Значит, вы утверждаете, что ЭСВ это то же самое, что и удача? – спросил я.
– Я утверждаю, что результаты неотличимы.
– Но это разные вещи, потому что ЭСВ вызывается мыслями, действующими на расстоянии, или чем-то вроде этого. ЭСВ должно иметь какие-то причины.
– Если ты определишь ЭСВ только как чтение мыслей на расстоянии, то скептики никогда не обнаружат его, – сказал он. – Но если ты приравняешь ЭСВ к удаче, тогда ЭСВ существует и может быть полезным, хотя и очень ненадежным инструментом, поскольку удача может измениться в одно мгновение.
– Насколько я знаю, ученые доказали, что мысли не передаются по воздуху, так как им не удалось обнаружить никакого излучения, исходящего из головы человека в тот момент, когда он концентрируется, – сказал я, пытаясь согласиться. Мне следовало бы знать, что это будет напрасная трата времени.
– Но твои мысли действительно путешествуют через пространство! – возразил он. – Вопрос в том, может ли другой человек уловить их и декодировать.
– Как это они путешествуют через пространство?
– Когда что-нибудь физическое движется, оно оказывает гравитационное воздействие на каждый объект во Вселенной, мгновенно и на любом расстоянии. Это воздействие фантастически мало, но оно реально. Твой мыслительный процесс сопровождается конкретными физическими изменениями в клетках мозга, поэтому твои мысли порождают моментальный волновой эффект, распространяющийся на всю Вселенную. Могут ли люди декодировать эти фантастически слабые сигналы, смешанные с невероятным количеством другого гравитационного шума? Нет. Но сигналы-то существуют.