Розенкрейцерское окружение князя А.Н.Голицына: А.И.Ковальков, П.Д.Маркелов, Ю.Н.Бартенев.

Князь А.Н.Голицын был одним из крупнейших политических деятелей эпохи Александра I. Его мероприятия в духовно-религиозной сфере вполне могли бы быть названы по имени князя «голициновщиной» (по аналогии с мифической аракчеевщиной). Будучи другом Александра I он в 1803 году был назначен обер-прокурором Св.Синода и постепенно взял под свой контроль всю духовную жизнь страны. На пике своего успеха он был министром Духовных дел и народного просвещения, одновременно управляя придворным ведомством и главным управлением почт, в то же время ему приходилось замещать и министра Внутренних дел. Кроме того он был главой и попечителем целого ряда комитетов и обществ. При всей открытости служебной деятельности князя его личная жизнь была «тайной за семью печатями». Известно, что в молодости князь был любителем светских развлечений, но потом погрузился в религиозную жизнь и так никогда и не был женат. Круг общения Голицына был достаточно узок. Никто из этих людей не оставил воспоминаний их архивы так же не сохранились.

Современники и позднейшие исследователи вполне справедливо называли Голицына «мистиком». Его крайне специфические философско-религиозные воззрения, вполне совпадавшие со взглядами Александра I, неоднократно пытались реконструировать. Серьезной проблемой в этом отношении является то, что архив князя, так же как и его огромная библиотека не сохранились. Не исключено, что руку к этому приложил Николай I, уничтожавший документы, по его мнению, пятнающие память его старшего брата. На сегодняшний день удалось проследить отношения Голицына с архимандритом Фотием (Спасским), немецкими пасторами И.Линдлем и И.Госснером, В.Ю.Крюденер, но вне поля зрения историков остаются отношения князя с Р.А.Кошелевым, А.А.Ленивцевым, А.Ф.Лабзиным, Е.Ф.Татариновой, А.П.Хвостовой, Ф.К.Баадером. Практически не исследовались участие Голицына в обществах Т.Лещица-Грабянки, Е.Ф.Татариновой, И.Госснера, его отношения с розенкрейцерами в николаевское царствование.

В конце первого десятилетия XIX века вокруг А.Н.Голицына сложилось группа людей, объединенных одними религиозными интересами. Состав этого круга оставался практически постоянным (новые лица входили лишь вместо умерших членов). На домашних собраниях Голицына присутствовали Р.А.Кошелев, Н.Ф.Плещеева, П.Д.Маркелов, А.И.Ковальков и его жена, Лефорт, сводный брат князя - Д.М.Кологривов. Складывание этого общества относилось к 1806 году и связано с деятельностью Т.Лещица-Грабянки.[1] Об участниках собраний в доме А.Н.Голицына известно немного, но и этого достаточно, чтобы составить представление об общей направленности этого общества. Н.Ф.Плещеева была женой розенкрейцера, Лефорт (Ле Форт) был гувернером в семье Плещеевых (член Авиньонского общества, он приехал в С.-Петербург раньше Грабянки). Единственным розенкрейцером в этом кругу был писатель П.Д.Маркелов. Однако, хотя розенкрейцерство А.И.Ковалькова и не подтверждено, но он не только прошел обучение у И.В.Лопухина, но был одним из двух розенкрейцерских пророков.[2]

После расформирования Министерства духовных дел и народного просвещения и приостановке работ Российского библейского общества в 1824 году Голицын сохранил должность главноначальствующего над Главным управлением почт (Почтовый департамент). В канцелярию этого ведомства он собрал своих единомышленников. Туда были переведены В.М.Попов, А.И.Ковальков, П.Д.Маркелов, Ф.И.Прянишников. Двое последних были членами ложи «Умирающего сфинкса». Еще двое членов ложи А.Ф.Лабзина В.Н.Жадовский и Ю.Н.Бартенев перешли в почтовое ведомство позднее. Жадовский 5 декабря 1835 года был назначен помощником петербургского директора почт.[3] Бартенев был назначен чиновником для особых поручений при Голицыне в 1836 году. В 1841 году Прянишников сменил Голицына на посту главноначальствующего над Главным управлением почт.[4]

Все старые сотрудники Голицына регулярно получали следующие чины и награды. После катастрофы 1824 года Директором особой канцелярии Почтового департамента стал бывший директор Департамента народного просвещения В.М.Попов. На новой должности ему был сохранен прежней оклад. После того, как по указанию Николая I он был оправдан в суде по «Делу Госснера», Попову было пожаловано 20 тысяч рублей за строгий порядок в делах опекунства Израильских христиан.[5] В 1827 году Попов был назначен во временный комитет по сооружению в Москве храма «Христа Спасителя». В том же году пожалован орденом Св.Анны I класса за отличную службу. В 1828 году получил знак «за 35 лет безупречной службы» и назначен членом в ком по преобразованию почтовой части. В 1829 году ему продлили аренду на 12 лет (2000 рублей в год).[6] Его карьера прервалась в 1837 году, когда выяснилось, что Попов принуждал своих дочерей участвовать в секте Е.Ф.Татариновой. Он был сослан в монастырь, где в 1842 году и скончался.

Не оставил без поддержки Голицын и другого своего старого сотрудника и единомышленника А.И.Тургенева. В 1825 году он выехал за границу, где находился его брат, один из руководителей Северного общества декабристов. Не смотря на то, что Н.И.Тургенев был заочно приговорен к вечным каторжным работам, А.И.Тургеневу было сохранено место камергера с выплатой всех пожалований (1828 год). В 1830 году он вернулся в Россию и получил аудиенцию у Николая I. В 1831 году Тургенев был командирован в иностранные государства для сбора исторического материала. Свои отчеты ему было приказано предоставлять императору через А.Н.Голицына «быть с ним в прямом и исключительном сношении».[7] Ю.Н.Бартенев несколько раз упоминал о чтении на обедах у Голицына материалов присланных Тургеневым. Видимо по ходатайству князя Тургенев еще неоднократно удостаивался наград. В 1837 году за труды пожалован табакеркой с вензелем, в 1839 году «в воздаяние отличных усердия и успешных трудов» пожалована новая аренда на 12 лет. В том же году Тургенев получил «Изъявление монаршего благоволения за время прохождения службы по трудам и деятельности. По способностям знанию и усердию и по нравственным правилам чести и свойствам».[8] В 1841 году Тургенев был повышен в чине.[9]

Николай I был прекрасно осведомлен о «мистическом» окружении А.Н.Голицына сосредоточенном в Почтовом департаменте. При этом император не только не предпринимал никаких карательных мер, но неоднократно награждал масонов, подчиненных Голицына. Даже когда в 1831 году М.Л.Магницкий и А.Д.Голицын подали императору свои записки, где обвиняли А.Н.Голицына в причастности к заговору иллюминатов, Николай I выслал доносчиков из столицы. На чем было основано такое безграничное доверие к князю? Остается предположить, что Николай I был достаточно информирован для того чтобы адекватно оценить розенкрейцеров.

Очень существенный материал для прояснения философско-религиозных взглядов А.Н.Голицына, а самое главное для выявления его нестандартной религиозной практики, могут дать записки Ю.Н.Бартенева (1792-1866). Документы из личного архива Бартенева были опубликованы в конце XIX века. В дальнейшем отрывки его записок, относящиеся к крупным историческим деятелям, часто цитировались. Публикация материалов Бартенева проходила в «Русском архиве» начиная с 1880 года. Первой была опубликована переписка Бартенева с Ф.А.Голубинским (1797-1854, священник, профессор философии, розенкрейцер). Затем, в 1886 году в трех томах «Русского архива» были опубликованы статьи под названием «Из записок Ю.Н.Бартенева. Рассказы князя Александра Николаевича Голицына». В 1897 году была издана большая статья «Ю.Н.Бартенев из бумаг, переданных А.З.Зиновьеву». Наконец, в 1898 и 1899 годах были изданы путевые записки Бартенева «Жизнь в Крыму» (куда входили и единственные сохранившиеся письма А.П.Хвостовой).

Наиболее часто цитируемыми «дневниками» Бартенева являются его рассказы, записанные со слов А.Н.Голицына. Их переписка началась в 20-х годах XIX века, но личные встречи, во время которых делались записи, проходили в 1836-1839 годах. В 1836 году Бартенев посетил Голицына всего девять раз. В дальнейшем Бартенев бывал на обедах князя два раза в неделю. Иногда он навещал Голицына чаще. За вторую половину октября 1837 года состоялось восемь встреч. В то же время в публикации «Русского архива» 1886 года с января по август 1838 года присутствует пробел, когда записи Бартенева вообще отсутствуют. Все это заставляет предположить, что авторы публикации сознательно редактировали «дневники» Бартенева, выкидывая все, что им казалось «неудобным». Возможно, подобная редакция была проведена и самим автором.

Записи Бартенев вел с разрешения Голицына. Иногда это был просто конспект рассказов князя, предназначенный для позднейшей расшифровки. Иногда в одном блоке следовали расшифрованные и не расшифрованные записки (РА. 1886. Т. 3). Прошедшие литературную обработку рассказы передавались на утверждение князя, некоторые из них были опубликованы. Кроме того, в записях фигурировали и личные впечатления Бартенева, присутствовали лирические отступления. При всех недостатках записок Бартенева они уникальны, так как только здесь воссоздается тайная жизнь Голицына и многие забытые феномены религиозной жизни того времени. Для реконструкции масонской биографии и мировоззрения Бартенева очень важны его письма к А.Н.Голицыну и Ф.И.Прянишникову, помещенные в третьем томе «Русского архива» за 1897 год. Кроме того, в этой публикации так же есть «Рассказы князя Александра Николаевича Голицына» (13 ноября 1837- 21 января 1838 гг.), почему то не вошедшие в статьи 1886 годов.

Ю.Н.Бартенев происходил из дворянского рода, в начале XIX века обучался в частных пансионах и в Благородном пансионе при Московском университете. Участвовал в Отечественной войне, в 1812-1816 годах служил в Риге. 22 июня 1816 года Бартенев был посвящен в ложе А.Ф.Лабзина «Умирающий сфинкс». Высказывались предположения, что Бартенев обратился к масонству под влиянием Филарета (Дроздова). Они были знакомы с 1811 года, а в 1816 году Филарет переслал Бартеневу свой перевод «Книги Бытия».[10] Сам Бартенев так описывал причины своего вступления в ложу: «Более узнать свою ничтожность и падение, исправить, поколику возможно, нравственное повреждение и более приблизиться к Истине. Путь к сему, хотя и указан в Священном Писании, но я посредствам собственных слабых сил моих не мог не только идти по пути сему, даже и попасть на оный; следовательно мне необходимо нужно стороннее руководство. Найти оное я совершенно надеюсь в правилах Ордена Свободных Каменщиков, а надежду сию основываю на том, что оным правилам следовали и ныне следуют многие ученые и умнейшие люди, отличившие себя и добродетельной жизнью, и писаниями, сколько мудрыми, столько и наставительными».[11] В течение нескольких лет он прошёл три первые степени Иоанновского масонства, а в 1821 году был введен в шотландскую ложу Лабзина «Вифлием».

В 1816 году во втором кадетском корпуса, где служил Бартенев, один из воспитанников начал видеть «чудесные сны». Князь А.Н.Голицын сообщил о любопытном происшествии императору и мальчика забрали из корпуса. Очень недоволен случившимся был попечитель кадетского корпуса, великий князь Константин Павлович, считавший, что «чудесные сны» воспитанников нужно лечить батогами.[12] К этому инциденту имели отношение Бартенев и его друг законоучитель корпуса Феофил (Фиников). В результате Бартенева подвергли обструкции его коллеги офицеры. Кроме того, искать другое место службы Бартенева заставило очень стеснительное материальное положение. Он настолько нуждался, что вынужден был ходить в рубашке Феофила.[13]

А.Н.Голицыну Бартенев был известен как минимум с января 1817 года. В это время ему как министру Народного просвещения составил записку А.Ф.Лабзин, предлагавший открыть при министерстве «особый департамент для издания духовных книг». Среди служащих, планировавшихся к назначению в новое учреждение был и «второго кадетского корпуса поручик Бартенев, с переименованием его в чин титулярного советника, с назначением жалования по 600 рублей».[14]

А.Н.Голицын по просьбе Филарета и А.Ф.Лабзина устроил перевод Бартенева на новое место. Он обратился к императору и Бартенев 17 мая 1819 года был назначен на должность директора училищ Костромской губернии.[15] В 1819 году Бартенев женился на воспитаннице Лабзиных Е.С.Микулиной (1800-1872). Сохранилась масонская клятва супругов Бартеневых скрепленная подписями А.Вахрушева и К.Вахрушевой.[16] По мнению А.И.Серкова Бартенев был посвящен и в Теоретический градус (стал розенкрейцером).[17] Бартенев на всю жизнь сохранил признательность к А.Ф.Лабзину и не только за то, что тот помог его служебной карьере и устроил семейную жизнь. В своих записках Бартенев вспоминал: «Это был благодетель души моей, приведший меня от тьмы к свету, он развил во мне те спасительные ведения, для которых человек родился в мир сей».[18] Мемуарист переживал о том, что деятельность Лабзина не была по заслугам оценена современниками.

Через Лабзина Бартенев познакомился с А.П.Хвостовой (жена Лабзина не напрасно боялась, что Хвостова переманивает братьев из ложи «Умирающего сфинкса»). Теплые чувства к Хвостовой Бартенев сохранил на всю жизнь. В письмах к А.Н.Голицыну он называл ее своей благодетельницей. После отъезда Бартенева к новому месту службы, он часто писал Хвостовой, а она читала его письма Голицыну. В 1821 году во время приезда в С.-Петербург Бартенев был представлен Голицыну. В своем письме Голицыну в 1836 году Бартенев вспоминал развитие этих отношений. «Второй полосой» отношений с Голицыным Бартенев называл 1819-1821 годы, когда завязалась их постоянная переписка. (Письма к Голицыну Бартенев отмечал номерами, летом 1836 года в дневнике упоминалось письмо № 59). «Третье соприкосновение» началось с 1827 года, когда Бартенев во время приезда в С.-Петербург, был принимаем в кабинете Голицына.[19] В этот период Бартенев прилежно изучает мистическую литературу и начинает выполнять отдельные поручения Голицына. Об этом красноречиво свидетельствует переписка Бартенева и Ф.А.Голубинского. Первое письмо относится к 19 июля 1830 года, в нем идет речь о переводах из Майера, которые Голубинский обещал сделать еще год назад. Переводы были заказаны Бартеневым для Голицына.[20]

В своих воспоминаниях В.С.Арсеньев писал, что Бартенев был «мистическим секретарем» Голицына, на нем лежала обязанность знакомить князя, а через него и Александра I с творениями аскетов, мистиков и философов.[21] Свидетельств о том, что до середины 20-х годов Бартенев собирал для князя мистическую литературу нет, но в конце 20-х годов такая практика уже имела место. Через Голубинского Бартенев доставлял князю сочинения Отцов Церкви. Например, в первом письме шла речь о сделанном Голубинском переводе труда Григория Нисского, которым Голицын остался доволен. Судя по письмам, отношения Бартенева и Голубинского завязались гораздо раньше, в 1824 году. По мнению А.И.Серкова в Теоретический градус Голубинский вступил после 1822 года. Иначе говоря, Бартенев и Голубинский могли сблизиться на основании совместного участия в Ордене. Через Бартенева Голицын оказал Голубинскому серьезную поддержку. Например, он устроил его брата губернским почтмейстером в Донском казачьем войске. Особенный восторг Голубинского вызвали книги немецкого философа, профессора Ф.К.Баадера присланные ему А.Н.Голицыным. «По-видимому несвязная, но внутренне связанная крепко невидимыми узлами в небе, в тайнах вечного центра духов, пронзительныя указания на отношения между божеством, человеком и натурой; много сходства с Сен-Мартеном, только может быть и не такой изящной форме… отыскание религиозных истин и ведений о законах природы в глубокой древности – это в присланной вами его книге», [22] - писал Голубинский Бартеневу.

19 мая 1826 года Бартенев, как и другие чиновники, дал новую подписку о своей принадлежности к масонским ложам и тайным обществам. Он писал о пребывании в масонской ложе «Умирающего сфинкса» в 1816 году и 3 месяца 1817 года. В 1818 году Бартенев сообщал, что не участвовал в собраниях по болезни, а в 1819 году уехал из С.-Петербурга. Бартенев сознавался, что имел 4 шотландскую степень, но уверял, что цель ложи была только в развитие высших духовных сил человека, «прозрение в натуру и усовершенствование самого себя».[23]

С масонством были связаны и проблемы, возникшие у Бартенева по службе в конце 20-х годов. В 1828 году на него поступил донос. Сообщалось, что Бартенев создал в Костроме тайное общество, вовлек туда девиц в города Нерехте, «следует каким-то особенным правилам, подрывающим религию и правительство». Для расследования дела приехал костромской губернатор. Хотя донос не подтвердился, а Бартенев характеризовался как чиновник, образцово наладивший работу подведомственных ему школ, атмосфера вокруг него накалялась. Бартенев послал оправдательные письма Николаю I, А.Х.Бенкендорфу, министру народного просвещения К.А.Ливену и А.Н.Голицыну. Несмотря на благоприятную реакцию этих лиц, Бартеневу не пришлось успокоиться, последовал новый донос. На этот раз его обвиняли в переводе книг И.Пордеча и сочинений Г.С.Сковороды. Бартеневу пришлось ехать в С.-Петербург, чтобы добиться перевода с неблагоприятного для него места. Там он еще ближе сошелся с Голицыным.

С 1830 года начинается дело о переводе Бартенева на новое место. Процесс затрудняла дурная репутация, сложившаяся у Бартенева в результате доносов. Друг Бартенева и собрат по ложе «Умирающего сфинкса» Ф.И.Прянишников сообщал мнении о нем попечителя Московского учебного округа: «человек характера сварливого, груб с подчиненными и склонен прилипать к сектам».[24] В этот период Бартенев обращался за помощью к Д.Н.Блудову, В.А.Жуковскому, Н.А.Вяземскому. В результате в 1833 году Бартенев вышел в почетную отставку, получив чин коллежского советника. Он жил в Москве и Киеве, пытаясь найти новое место. В 1835 году переехал в свое костромское поместье. В 1836 году А.Н.Голицын пригласил Бартенева на должность чиновника для особых поручений при нем. Но лишь весной 1837 года Бартенев переехал на постоянное жительство в С.-Петербург. Вместе с Бартеневым в столицу приехал его ближайший помощник в переводе мистической литературы инспектор Костромской гимназии Андрей Андреевич Горский (умер 6 июля 1836 года). Горский был представлен Голицыну, он же фигурировал в переписке Бартенева с Голубинским и характеризовался как «человек доверенный и близкий».[25]

В 1843 году Бартенев вслед за А.Н.Голицыным выехал в Крым. При этом он продолжал считаться на государственной службе. «Крымский дневник» Бартенева наиболее откровенно описывает атмосферу интриг сложившуюся вокруг постаревшего и почти ослепшего Голицына. В конце 30-х годов князь уже не мог влиять на политическую жизнь. При этом он продолжал пользоваться любовью и уважением царской семьи. 2 января 1843 года Бартенев записал в дневнике, что князь давал ему читать письма Николая I. Император называл Голицына своим другом и сообщал, что все его семья чувствует недостаток в князе, что они с тоской смотрят на стул, на котором он любил сидеть.[26] К князю через Бартенева продолжали обращаться всякого рода просители. За влияние Голицына происходила постоянная борьба. Бартенева пыталась оттеснить сестра князя Е.Д.Кологривова, рекомендовавшая Голицыну новую ясновидящую Л.Висковатую. Родственница Голицына в письме князю рассказывала, что Висковатая видела «светлого духа». Бартенев отмечал, что князь все больше подпадал под влияние ясновидящей, дававшей ему врачебные советы (болезнь глаз).[27] Следующим увлечением Голицына стал его слуга временно потерявший голос. Князь был поражен, когда слуга вновь заговорил и считал это чудом, его окружающие скрывали от старика, что слуга онемел от приступа вызванного безудержным пьянством. В Крым приехала и «магнетизерка» А.А.Турчанинова. Судя по всему, ее привезла дальняя родственница князя В.А.Муравьева. Не выдержав конкуренции с женским окружением Голицына, Бартенев попросил у князя исходатайствовать для него хорошее место в Москве. В июне 1843 года он выехал в Симферополь.

По рассказам Бартенева А.Н.Голицын питал к нему исключительное доверие. «Ты один только, к которому я имею эту доверенность»,[28] - говорил Голицын. В свою очередь, Бартенев отвечал князю любовью. «Он был мне благодетелем, есть начальником, пусть будет мастером», - писал мемуарист о Голицыне (возможно, намек на масонские отношения). Бартенев поставил своей целью «хотя несколько лет посвятятся для его изучения» и составить записки о князе.[29] Чем Бартенев привлек внимание князя? Голицыну могли импонировать религиозные взгляды Бартенева, схожие с его собственными.

Особенности религиозных настроений Бартенева того времени можно проследить в его воспоминаниях. Большое отступление Бартенев делал в рассказе о том, как Голицын передал Александру I книгу И.Пордеча. «Подействовать на сердце царево, заронить в нем искру небесного огня, обуреваться самому, чтобы она не пропала, раздувать ее в пламя действования и любления, есть, говорю, по моему понятию, подвиг великий и достопочтенный», - так оценивал Бартенев поступок князя. Он надеялся, что потомки не забудут совершенное Голицыным: «Может быть, найдутся еще люди в любезном нашем отечестве, в которых откликнется подвиг моего любезнаго князя, и они поблагодарят Господа за дух его совета, воспомянут с любовию о душе его».[30] 7 ноября 1837 года Бартенев пришел в дом Голицына, но не застал там хозяина. В ожидании князя он смотрел, как мастер настраивал орган. В связи с этим в мемуарах было еще одно большое отступление. «Сладко входить, думал я, в область науки; сладко вступать в перистиль такого храма, который исполнен сокровищ и диковинок; какия тайны и в падшем состоянии зазнала душа человеческая! Как сладко сближаться с таким ведением, которое бы мало-по-малу всего нас затягивало и облекало! И если б это ведение могло нас и счастливить? Мысль подставила мне возможность найти таковое. У древних отцов оное называлось мистическим богословием; в этой науке заключаются все тайны Бога, все тайны натуры, все тайны человека. Слово все надобно принимать здесь приспособительно к тварности человеческой, поколику можно составить для тварнаго духа его возможную полноту и насыщение. Откровение и опыт показываюсь нам, что сия полнота относительна и безгранична. Отрадная мысль, что такое ведение существует в мире; еще отраднейшее чувство, что это ведение заключается в нас самих, и мы его носим в неуловимом, но тем не менее существующем достоянии духа и ума. Смотря на органы, удивительно думать, как ум человеческий из безжизненных начал дерева и металла воспроизвел сладкую гармонию для духа, которая умягчаясь увлекает даже и на поклонение самому Господу», - рассуждал Бартенев, вполне в розенкрейцерском духе. Голицына Бартенев сравнивал с переплетом «истасканным от времени, разбитым воздухом и ветром», в котором содержалась тайна того, как «Всемощный Двигатель жизни» может войти в человека.[31]

Еще более явно масонские воззрения Бартенева проявлялись в его длинных и пространных письмах к А.Н.Голицыну. Бартенев писал: «Внешняя природа есть истечение самого Божества. Она представляет нам ныне остывший мир идей, некогда световых, некогда полых жизнью. Не один лишь всемирный потоп оплатянил бедную планету нашу, порождающую ныне волчцы и тернии; нет, грех человеческий остановил стремление и дивное ее назначение просиять, некогда, как солнце и питать в недрах своих тварей светлых жизнью, крепких бессмертием»,[32] «Выше мною сказано, что сладость и соленость в существе своем неисповедимы, и мы можем их понимать токмо в количественном содержании; здесь утешительные явления представляются для взора наблюдателя, и вот, например, сладость, она совпадает в вещественности, как любовь Бога, с духом человеческим…», «Горечь в материальном мире нам понятна, тоже горечь в мире душевном постижима; но что она означает в мире духовном? Это же можно сказать и о сладости. Но прочие де сущности непереводимы из мира вещественного: обе они таинственны».[33]

Все это отрывки даже не из Теоретической степени, а уже из того, что относится к алхимии или, иначе говоря, к следующим степеням Ордена розенкрейцеров. В течение всей жизни Бартенев усиленно штудировал «орденскую» литературу. В своем дневнике от 17 ноября 1837 года Бартенев записал, что после обеда у Голицына говорили о Я.Беме и И.Пордече «этих двух авторах которых я добросовестно изучал в жизни моей».[34] Любопытно, что обсуждать с князем подобную литературу Бартенев начал далеко не сразу. В одном из своих предыдущих писем он упоминал, что, к сожалению, Беме не читал.

Очень подробно в записках Бартенева описывается чтение у Голицына книги Ж.Б.Расина «Дитя Бога». В публикацию «Русского архива» 1886 года вошла лишь одна запись из этого цикла от 1-го декабря 1837 года. В то время, как чтения этой книги продолжались в течение месяца. В публикацию 1897 года вошли записи чтений от 13, 17, 27 ноября, 6 декабря и все эти дни читалась книга «Enfant de Dieu», автор которой не указывался. О Расине сообщается лишь в записи от 1 декабря 1837 года, опубликованной в 1886 году. Думается, что записи о пяти чтениях были исключены из первой публикации по причине уже больно явного их масонского оттенка.

13 ноября 37 года Бартенев сделал первую запись о чтении «Enfant de Dieu», он отмечал, что эта книга не принадлежала князю, а «дана ему на короткий срок». Бартенев отмечал, что начали читать «Толкование на шесть дней творения»: «Творчество Божие в душах человеческих, самое мертвое тело состоит из квинт-эсенции здешней натуры, когда она еще была не в падшем состоянии. Душа по его (Расина) мнению состоит из звездной сущности или души ангельской, дух человеческий есть интеграл самого Божества… Иллюминатиная жизнь весьма опасна поелику служит привольем для сетей дьявола, между тем как простое прилепление цента сердечного к Господу более изъято подобных искушений».[35] 17 ноября Бартенев сообщал, что читали четыре главы продолжения толкования шести дней Моисея: сотворение Евы следствие падения Адама, до этого имел тинктуру женскую в самом себе, магическое воспроизведение детей высшее качество Адама. Все это Бартенев сравнивал с жизнью христианина – падения и покаяние. 27 ноября продолжалось чтение о свойствах семи миров, с их обитателями, в последним из них открывалась тайна и сущность Творца. Автор перечислял, как устроены и управляются звездные миры и планеты. Звезда Ориона находится под управлением архангела Михаила, Плеяды – Иисуса Христа. На планетах томятся те, кто грешил, на каждой планете наказывается свой грех и т.д.[36] 6 декабря чтение продолжалось. Бартенев записывал, что большая планета Юпитер управляется апостолом Павлом, Марсом заведует епископ Стефан, Земля назначена для людей осужденных и т.д.

В записи от 1 декабря 1837 года (в публикации «Русского архива» 1886 года) Бартенев ссылался на Ж.Б.Расина и цитировал его произведение. Бартенев рассказывал о том, что душа человека, начавшего при жизни покаяние, после смерти попадает на Луну и там проходит испытание. Но и там душа достижима для «общего врага человеческого», защитить от него может только Бог. Расин утверждал, что порок покорил уже не только человека, но даже планеты и звезды. К этому Бартенев добавлял собственное мнение: «Мало, что все планетные миры заражены проказою падения, но мне что-то сдается, что и некоторыя ближайшия к нашей созданной из хаоса вселенной, хотя и светлыя, обиталища не изъяты же от тлетворной сущности того страшнаго небеснаго мятежа и бунта, хотя степень повреждения несколько, может быть, и меньшая противу нашего».[37]

Бартенев описывал женщин, постоянно посещавших дом Голицына. Это были Плещеева, Турчанинова, Муравьева, Виельгорская, Булгакова. Всем им Бартенев давал краткие характеристики. По его мнению, это общение князя не было связано с мистицизмом или религиозными вопросами. С Плещеевой Голицын обходился как с сестрой, так как она напоминала ему «всегда для него памятные лица» Р.А.Кошелева и А.А.Ленивцева. Турчанинова интересовала князя «как актриса» (развлекала). Виельгорская поездила по Европе и «видела Зрительницу Превоста» (пророчица и магнетизерка речь о которой пойдет ниже), она передавала князю рукописи Л.К.Сен-Мартена. Неизвестно был ли Бартенев не до конца откровенен или не осведомлен об интимном круге Голицына, но его характеристики не точны. Н.Ф.Плещеева входила в тайный «круг» Голицына. Совершенно иной была роль А.А.Турчаниновой.

В октябре 1837 года Бартенев упоминал «занимательное и несколько самобытное воззрение князя на животный магнетизм».[38] (Рассмотрению «магнетизма» на русской почве было посвящено исследование К.А.Богданова ). [39] Голицын интересовался магнетизмом уже давно. Еще в 1817 году он просил своего корреспондента Ф.К.Баадера (1765-1841) сообщать ему о всех новейших открытиях в этой области.[40] Эта тема была очень популярна в Европе и России с конца XVIII века. Отдали магнетизму свою дань и розенкрейцеры. Основоположником учения о «животном магнетизме» был Ф.А.Месмер (1734-1815). Месмер выдвинул утверждение о зависимости человеческого самочувствия от взаимопритяжения Земли и Луны. Подобно тому, как временные циклы в притяжении Луны и Земли сказываются в приливах и отливах океана, человек, по мысли Месмера, должен испытывать то же влияние на уровне физиологических и нервных процессов организма, испытывая «животную гравитацию» - «приливы» и «отливы» объединяющей мир субстанции. Исправлять болезненное состояние человека по этой идее мог «магнетизер» по своей воле перераспределяющей энергию в человеческом организме. В конце 80-х годов XVIII века учение Месмера стало популярно среди масонов, последователей Л.К.Сен-Мартена. Учение Месмера имело свои аналоги в алхимических работах розенкрейцеров. Они так же писали о макро и микрокосмосе и связи между ними, влиянии на человека звезд и планет, наконец, панацея должна была приводить в норму токи организма и тем самым возвращать здоровье.