Продолжим наш путь наверх. Ступени сделаны из кирпича-сырца, положенного рядами, как книги в библиотеке: такое ощущение, что идешь по книжным полкам. Чем выше мы поднимаемся, тем они выше, грязнее и облупленнее. Кто знает, как давно здесь не делали ремонт. Стены все грязнее, в пятнах и царапинах. Воздух тоже изменился: он стал затхлым, отдает гарью и стряпней, в смеси с острым запахом пота. Будто мы попали в один из кругов ада.
Поскольку свободного места мало, обжиты даже лестничные площадки. Повсюду, на веревках и на балках, развешано сохнущее белье. Погасшие жаровни, разбитые кувшины, тряпье, затоптанная, засиженная мухами кожура фруктов. Эти лестничные площадки — настоящая "аллегория жизненного пути": светильник выхватывает из полумрака силуэт то голого ребенка, тихо сидящего на полу, пристально глядя на тебя своими черными глазками, то лицо спящего старика, выступающее из складок засаленного покрывала. Начало одной жизни и конец другой объединены общим зловонием нищеты.
На каждом шагу слышны людские голоса. Двери из бросовой древесины пропускают большую часть звуков, сопровождающих жизнь внутри квартир. Всего несколько метров, и мужской смех сменяется безостановочным плачем ребенка, спор двух женщин на повышенных тонах — половым актом: ритмичные стоны, доносящиеся из-за двери, трудно с чем-либо спутать. Муж и жена? Хозяин и рабыня? На этих этажах поражает полное отсутствие личного пространства.
Толкнем прикрытую дверь. Она медленно, со скрипом, отворяется, являя нашему взору убогую, скудную обстановку. Стены окрашены в однородный охряной цвет, из мебели только стол и несколько табуретов. Ничего общего с апартаментами на втором этаже: больше похоже на простую хижину. На двух сундуках стоят терракотовые кувшины. В шкафчике-"буфете" лежат завернутые в холстину кусок сыра и ломоть хлеба. Первоначальная планировка этой квартиры нарушена перегородками и занавесками, с помощью которых "нарезано" множество крошечных "отдельных" сдаваемых в субаренду уголков. Отодвинув одну из занавесок, мы видим комнату "для одиночки" с соломенным матрасом на полу и потухшим светильником. "Шкаф" из нескольких ржавых гвоздей, вбитых в стену, на них висит соломенная шляпа, кожаное "пончо" для защиты от дождя и пара туник. Два кувшина и холщовый мешочек со съестным подвешены на других гвоздях, почти наверняка, чтобы уберечь их содержимое от мышей и насекомых. Настоящий "кухонный уголок" этой крошечной каморки…
В другом закутке-локуле сидящая на кровати женщина кормит грудью младенца. Рядом с ней примитивная колыбелька, сплетенная из ивовых прутьев, с набитым сухими листьями матрасиком.
Окна здесь не застеклены. Только жильцы второго этажа могут позволить себе такое. На верхних этажах используют полупрозрачную кожу, полотно или деревянные ставни. А это значит, что для того, чтобы впустить хоть немного света, надо открывать створки и терпеть холод и ветер. Дождливые дни — самые тяжелые, ведь приходится закрывать все окна и сидеть в потемках, зажигать множество терракотовых светильников или сальте свечи. В результате все помещения быстро пропитываются их запахом и неуловимыми частицами копоти. С годами на стенах и остальных поверхностях откладывается тонкий слой темного налета, который никто не счищает и который вносит свою лепту в антисанитарию этих помещений, и без того не блещущих чистотой.
Кто обитает на верхних этажах инсул? В основном это "мускулы" Рима, те, кто каждый день заботится о функционировании города: слуги, работники, каменщики, носильщики и поставщики товаров в лавки и на рынки. Они живут в режиме строгой экономии вместе со своими семьями. Среди жильцов также учителя и мелкие ремесленники.
Чуть ниже живут более состоятельные римляне — чиновники городской администрации или служащие частных корпораций.
На первом жилом этаже обитают только те, у кого много денег: богачи, предприниматели, разбогатевшие торговцы, застройщики, члены муниципального правительства или те, кто работает в тесном контакте с императорской или сенаторской властью. Узкая прослойка городской аристократии, которая, конечно, не диктует законы империи, но держит в своих руках реальную власть на улицах и в домах столицы.
К этой элите "первого этажа" следует добавить лавочников, которые из практических соображений часто живут в маленьких квартирках при своих лавках или в тесных антресолях над магазинчиками и мастерскими.
Таков в общих чертах социальный портрет римских инсул.
Мы почти добрались до последнего пролета, ведущего в мансарду. Здесь все деревянное, и лестницы на каждом шагу угрожающе скрипят. Ощущается зыбкость и непрочность окружающих нас конструкций. Этот этаж инсулы не был предусмотрен ее архитекторами и был надстроен позже, путем целого ряда переделок, целью которых было конечно же увеличение сдаваемой в аренду площади для получения большей прибыли. Говоря современным языком, перед нами несанкционированное строительство.
Мы встречаем по пути юношу, ему от силы двадцать пять. В руке у него терракотовый горшок, который он ловко держит на весу. У юноши приятный вид и живой взгляд, проходя, он улыбается нам, и мы видим, что у него не хватает многих зубов, возможно из-за плохого питания. Обитателям последних этажей инсул живется несладко, здесь требуется смекалка и умение на лету схватывать предоставляемые жизнью возможности. Даже самые простые. Парень торопливо спускается на несколько пролетов, озирается вокруг и заходит в пустующую комнату, жилец которой куда-то отлучился. Открывает окошко и выплескивает содержимое своего ночного горшка наружу…
Юноша взлетает по ступенькам наверх, подмигивая нам. Ему не придется преодолевать все пролеты, чтобы вылить горшок в большой долий на лестничной площадке первого этажа. А если кто будет жаловаться, то обвинят другого жильца… Последствия могут быть весьма тяжкими. В Риме существуют особые законы, наказывающие тех, кто выливает нечистоты из окон. И очень суровые. Тяжесть наказания зависит от исхода этой "бомбардировки", в зависимости от того, забрызгано ли платье или причинен физический ущерб (даже если и не напрямую)… Все это позволяет нам понять, что в императорском Риме такая опасность имеется повсюду и грозит любому…
Отсутствие латрин на верхних этажах объясняется тем, что до них не доходит вода. Самое большее, водопровод подведен к первому или второму этажу, а после использования (в саду, ваннах, для приготовления пищи и так далее) вода поступает в сливные системы латрин. Как следствие — шокирующая современных людей близость кухни и уборной, которые часто расположены в одном помещении, как обнаружили археологи во время многих раскопок. Как бы это ни казалось негигиеничным, римляне справляют нужду рядом с местом, где готовят пищу. Но ведь римляне понятия не имели о существовании бактерий…
Отсутствие воды объясняет еще одну характерную черту верхних этажей римских инсул: грязь. Носить воду из уличного или даже дворового фонтана вверх по лестнице так тяжело, что мало кто "транжирит" ее на мытье полов, и в результате они за годы, порой за десятилетия, буквально зарастают грязью.
И все же вода во многих случаях доставляется и на верхние этажи, силами рабов. Мы читаем об этом в одной комедии Плавта: хозяин проверяет, выполнили ли рабы свою ежедневную обязанность — наполнить водой восемь больших терракотовых сосудов. Воду держат в доме по предписанию закона: после пожара в Риме при Нероне всех обязали иметь запасы воды, чтобы можно было быстро затушить занявшееся пламя.
В инсулах есть и водоносы (aquarii). Теоретически они могли бы доставить воду любому жильцу, но на деле их услугами пользуются только богатые или обеспеченные средним достатком семейства. Социальный статус водоносов чрезвычайно низок, они считаются "последними среди рабов". Действительно, их труд очень тяжел. Вместе с привратниками (ostiarii) и дворниками (scoparii) их считают настолько неотъемлемой частью инфраструктуры многоэтажных жилых домов в Риме, что продают вместе со зданием в случай смены владельца.
Мы открываем последнюю дверь на самом верху инсулы. Она ведет в темное душное помещение. Хотя еще утро, здесь уже нечем дышать. Мы под самой черепичной кровлей: чтобы пройти, приходится наклоняться. То тут, то там сквозь щели между плохо уложенной черепицей проникают косые лучи солнца, а в дождь — струйки ледяной воды… Здесь обитает самый малоимущий жилец инсулы. На полу валяются скудные лохмотья, разбитый светильник и еще несколько предметов.
Вдруг комнатушку наполняет шум: это хлопает крыльями голубь. Он прилетел к подруге в гнездо, устроенное в просвете между черепицами, и вот они принимаются ворковать. Уже в императорском Риме голуби — обычное явление. Их стаи летают над храмами и площадями точно так же, как они делают в наше время. Жилец не стал прогонять голубей, видно, птицы составляют ему компанию.
Мы не знаем, чем занимается обитатель этой крошечной мансарды, возможно, он рабочий. Он, несомненно, самый бедный квартирант этого дома, но зато у него есть то, чем не может похвастаться никто из жильцов: великолепный вид на Рим. Через просвет, где свили гнездо голуби, видна широко раскинувшаяся столица империи. Красные крыши инсул, струйки дыма из труб разогревающихся терм, виднеющиеся между домами позолоченные бронзовые статуи, храмы с белоснежными колоннами и темно-зеленое обрамление окружающих город лесов создают такой волшебный вид, за который любое агентство недвижимости выложило бы кучу денег. Город живет, дышит, в расцвете своего величия. Туда-то мы теперь и направимся — на его многолюдные улицы.
Любопытные факты Рим — большой кемпинг?
Посещение многоэтажного жилого дома императорской эпохи очень поучительно, потому что позволило многое понять в жизни вокруг нас, на улице. Например, почему сейчас улицы наводнены людьми и куда все эти люди направляются.
Действительно, возможно, будет проще понять образ жизни в древнем Риме, если сопоставить его с огромным палаточным лагерем. Как известно, в кемпинге палатка нужна только для того, чтобы переночевать или переодеться: в ней тесно, места хватает только для постели (спальника и матраса), в углу лежит рюкзак или сумка с одеждой. Нет ни туалета, ни душа, ни кухни. Чтобы помыться, надо идти в общий душ, для удовлетворения физиологических потребностей в кемпинге есть туалет, а еду либо готовят по-быстрому на мангале у палатки, либо ищут где-нибудь неподалеку забегаловку или ресторанчик. Конечно, есть и палатки, оборудованные душем, туалетом и кухоньками, но они встречаются редко, отличаются большими размерами и высокой ценой. Большая же часть постояльцев кемпинга пользуется палаткой, только чтобы спать.
Так вот, в точности то же самое делают и древние римляне со своими жилищами: они тесные, темные, лишены санузлов, воды и кухонь (либо кухни настолько примитивны, что скорее напоминают мангалы). Лишь немногие богачи в особняках или на первых жилых этажах инсул располагают этими удобствами, но их так же мало, как мало больших оборудованных палаток в кемпингах.
Поэтому подавляющее большинство жителей Рима вынуждено выходить из дому, чтобы воспользоваться общественными удобствами, точно так же, как постояльцы кемпинга. Чтобы помыться, они идут в термы, нужду справляют в латринах, а голод утоляют в "термополии" или "попине": подобие нашего бара или фастфуда с самообслуживанием. Ничего удивительного, что многие стараются поесть "на халяву", напрашиваясь в гости. Вот почему улицы Рима столь многолюдны: все выходят из дому, вливаясь в поток тех, кто каждый день должен ходить на работу, по поручениям, за покупками в лавки или на рынок. Чтобы помочь вам лучше понять жизнь в столице империи, мы могли бы привести еще один пример: Рим, по сути дела, представляет собой один большой "дом". Ваша спальня находится в инсуле на одной улице, общественные туалеты (латрины) — на другой, душ (термы) — в одном квартале, а кухня (термополий) — в другом и так далее… В этом воображаемом доме есть и "гостиная" — форум, но о встречах можно договариваться в разных местах города, так что гостиная, пожалуй, "рассеяна" повсюду.
Человек, которому нечем заняться, вряд ли станет просиживать день взаперти в тесной и темной квартирке. Подобным людом и запружены улицы Рима; людей все прибывает и прибывает. Можно сказать, что для древнего римлянина его город — то же самое, что для римлянина современного — его квартира. Да по сути так оно и есть… И это можно сказать про все крупные города Римской империи. Нами подобное отношение к своему городу уже утеряно.
Улицы Рима
Мы возвращаемся из "затерянного мира" верхних этажей этих огромных зданий, наполнившись крепкими запахами и острыми ощущениями. Настоящий "Бегущий по лезвию бритвы" Античности… Мы вновь на улице, народу заметно прибыло. При перемещении по Риму поражает великое разнообразие возможных маршрутов. Подобно живому существу, город пронизан несколькими крупными "артериями", ведущими к форуму, от которых во все стороны разбегается бесчисленное множество "капилляров".
В результате уличная сетка императорского Рима напоминает исторические центры наших старинных городов с множеством извилистых улочек и переулков. Причина проста: экономия места для строений.
Улицами (via) называются только самые широкие, от 4,8 до 6,5 метра, где могут разъехаться, не соприкасаясь, две повозки. Поразительно, что в центре Рима таких всего две. Остальная часть столицы империи покрыта сетью улочек (vici), еще более узких проулков (angiportus) и переплетением настоящих городских "тропок" (semitae). Древние повествуют с долей иронии, что жильцы домов напротив вполне могут здороваться за руку через окно…
Еще одна вещь, поражающая нас в Риме, — подъемы. В городе семи холмов, само собой, немало улочек, идущих в гору, извилистых, как горные тропки, которым римляне дали название "взвозов": Субурский взвоз (Clivus Suburanus), Капитолийский взвоз (Clivus Capitolinus) и так далее… Юлий Цезарь распорядился замостить их, но приказ так и не был выполнен. Как следствие, летом они покрыты пылью, а зимой — грязью. И это не считая всякого рода нечистот, сопровождаемых неизбежным зловонием, совсем как в странах третьего мира.
Извилистые улицы и близко стоящие здания облегчают путь пожарам, с большой быстротой охватывающим одно строение за другим.
При восстановлении Рима после опустошительного пожара 64 года нашей эры Нерон сделал попытку изменить планировку города. Чтобы воспрепятствовать распространению огня, он расширил улицы, увеличил расстояние между зданиями, создал крытые портики, чтобы отряды пожарных могли перемещаться с большей безопасностью…
И тогда многие улицы опять залил солнечный свет, прежде заслонявшийся стоявшими вплотную зданиями. Но положение исправилось лишь частично. Вскоре во многих кварталах бесчестные дельцы вновь стали беспорядочно застраивать улицы, и за сорок лет все вернулось на круги своя.
Мы проталкиваемся вперед в уличной толпе. Любой, кто впервые попадает в Рим, как и мы, поражается обилию контрастов. Столица империи меняет свой облик на каждом шагу. Сейчас мы на прямой, удивительно современной улице, с высокими, освещенными солнцем зданиями, тротуарами и магазинами. Но стоит свернуть за угол, и начинается лабиринт темных закоулков, с беспорядочно громоздящимися непрочными инсулами.
Как если бы в одном городе объединили величественные прямые линии красивейших кварталов Нью-Йорка и убогие, извилистые улочки ближневосточных городов с их базарами. Ощущение такое, что можно попасть из Нового времени в Средневековье, просто повернув голову или зайдя за угол…
Войдем в переулок. Между домами развешано белье. Оно разноцветное и напоминает гирлянды с тибетскими флажками. Из деревянной лоджии, выступающей над переулком, выглядывает женщина крепкого сложения и спускает на веревке корзину. Внизу ждет торговец, он собирается наполнить корзину бобами из своего мешка. По его платью мы догадываемся, что он сельский житель и прибыл в город, чтобы продать плоды своего труда. Сразу видно, эти двое давно знакомы: они обмениваются шуточками и смеются.
Прошло много столетий, а эта сцена повседневной жизни так и не изменилась. Рим по сути именно таков — сплетение повседневных ритуалов, объединяющее всех его жителей. Двинемся дальше мимо торговца, заговорившего со второй женщиной, выглянувшей в окно.
Когда бродишь по этим улочкам, чувствуешь себя как в венецианских "калле", где в конце маленькой улицы перед тобой неожиданно открывается погруженная в тишину площадь. И действительно, разойдясь с рослым детиной, который даже не удостоил нас приветствием, из узкого проулка мы попадаем в своего рода оазис: небольшая площадь с фонтаном посередине, около которого выросли два деревца, благодаря воде, постоянно проливающейся из ведер обитателей квартала. С одной стороны площади сияет беломраморная колоннада. Это храм, его двери еще закрыты. На ступеньках сидят двое нищих, одетых в грязные лохмотья неопределенного цвета. Остановимся на мгновение, чтобы глотнуть этого неожиданного покоя, подставим лицо теплым утренним лучам.
Сбоку от храма отходит узкий темный переулок, мы ныряем в него. В полумраке приходится двигаться на ощупь. Да здесь не хватает не только света, но и воздуха! Многие пользуются этим переулком вместо общественной уборной… Зажав нос, мы бегом устремляемся к освещенному и уже близкому выходу. Осталось несколько метров. Вот и он… И вдруг мы обо что-то спотыкаемся. Похоже на мешок с ветошью и торчащими палками. Что это? Кто его тут бросил? Мы наклоняемся, чтобы разглядеть получше, прикрыв нос туникой: вонь стала тошнотворной, со сладковатым оттенком.
Глаза постепенно привыкают к темноте, и мы различаем застывшее лицо неестественного цвета с глубоко запавшими глазницами… Да это же труп! Он лежит тут не меньше суток. Кто это, один из нищих? Вряд ли. Никто из них не избрал бы это зловонное место для своего ночлега. Мы с трудом заставляем себя прикоснуться к его руке: туника хорошей выделки, значит, это был человек со средствами, может, и не богач, но при деньгах. У него отрублен палец: воры унесли золотой перстень. Возможно, дело было ночью. Нам будто представляется вся сцена. Человек этот шел домой с пирушки или со свидания, не исключено, что он был пьян. Но не это навлекло на него беду. Его ошибкой было пойти в одиночку. На темной улице на него напали, пырнули ножом и затащили сюда, где, не спеша, вдали от любопытных взглядов, убийца прикончил беднягу и обобрал его… Мы распрямляемся и выходим на свет, в толчею прохожих. Скорее подальше от этого переулка, вдохнем свежего воздуха! Только теперь мы замечаем, что оказались на широкой улице, полной людей, влекущих нас за собой, подобно бурному весеннему потоку. Всего несколько мгновений, и страшный темный переулок с его зловонным духом, пропитанным насилием и смертью, исчезает у нас за спиной. Вокруг жизнь, с ее красками, ароматами, лицами людей и свежим утренним воздухом. За несколько секунд мы перенеслись из одного мира в другой. И это тоже Рим.
Лавки и мастерские
У торговцев начался новый день. Некоторые уже принимают клиентов, другие раскладывают товары на прилавках, кто-то недоспал, разгружая прибывшие ночью товары, и только сейчас снимают тяжелые ставни, оберегавшие их добро.
"Таберны" (tabernae) (так римляне называют магазины и лавки) практически повсеместно в Римской империи запираются одинаково, подобно тому, как в наше время в Италии используют рольставни. Тяжелые деревянные створки помещаются встык в специальные желобки, пробитые в мраморном пороге (их можно видеть и сегодня в местах раскопок, в первую очередь в Помпеях). Крайняя боковая створка служит "дверью", ее можно открывать, когда остальные закрыты.
Всю конструкцию держат длинные железные прутья, пропущенные в кольца створок и заходящие в углубления в стене. Чтобы их не сдвинули, используется замок или засов, очень похожий на наши: только бронзовые ключи немного отличаются и похожи на небольшие, согнутые под углом вилки.
Если в сегодняшних городах день начинается с металлического скрежета поднимаемых ставней магазинов и баров, то в императорском Риме слышен скрип засовов, звяканье прутьев о кольца и глухой стук тяжелых створок, на день убираемых в подсобку. Эта система до сих пор в ходу в некоторых областях Средиземноморья, например в Тунисе, в городе Сфаксе.
Но это не единственное различие. Мы стоим перед магазином: створки движутся, боковая "дверь" открывается, и выходит заспанный мужчина с припухшими веками. В руках у него фонарь, с его помощью ему удалось, несмотря на темноту, отодвинуть засов. Сразу видно, он всю ночь провел у себя в лавке. Вслед за ним появляется юноша; орлиный профиль точь-в-точь как у мужчины. Значит, сын. Мужчина выругался: ночью на одной из створок кто-то вырезал непристойные слова… Пока отец с сыном снимают деревянные створки, на порог выходит миниатюрная женщина с покрытой платком головой. Это жена. Она разглядывает надписи, презрительно морщится и, отходя от входа, произносит имя их вероятного автора: клиент, которому накануне было отказано в кредите. У женщины в руках два больших кувшина, она направляется к ближнему фонтану. Но не проходит она и пары шагов, как слышится зовущий ее тонкий голосок. Женщина останавливается, подняв к небу глаза, затем оборачивается: из дверей к ней навстречу выбегает мальчуган лет трех с испачканной мордашкой, в заляпанной тунике…
Поразительно, что в этом маленьком магазинчике живет и спит целое семейство. И это не исключение, так живут повсюду в Риме и империи. Кто эти люди? Иногда это владельцы лавки, Иногда приказчики. Как же им удается уживаться в магазинчике на тридцати-сорока квадратных метрах, полном припасов?
Теперь, когда лавка открыта, мы можем заглянуть внутрь. Витрин нет: стекло, как мы уже говорили, дорого стоит, и к тому же никому еще в ту эпоху не удалось изготовить такие большие листы стекла. Поэтому фасад магазина полностью открыт на улицу, как в наше время в рыбных и овощных лавках. Только выложенный из камня прилавок частично отделяет вход; на нем разложен товар. Вверху, на шесте во всю ширину входного проема, развешаны местные "специалитеты" в мешочках и запечатанных кувшинчиках с красными надписями.
Отец и сын принимаются расставлять корзины, полные фиников, грецких орехов, слив, инжира. В этом магазине продаются разные продукты, особенно сухофрукты и орехи, ведь их легче хранить, и они вкусны круглый год.
Между корзинами, подальше от толчков и воров, выставлены напоказ маленькие продолговатые амфоры со знаменитым "гарумом", рыбным соусом, который так нравится римлянам. По правде сказать, здесь, в этих амфорах, он далеко не лучшего качества, но то, как они расставлены, и то внимание, которое им уделяется, дает понять, что их собираются всучить втридорога богатому олуху…
Бросив взгляд внутрь магазинчика, мы замечаем за каменным прилавком, в глубине помещения, между мешками, амфорами и прочим товаром, деревянную лестницу, ведущую в антресоли, где и живет наше семейство. Это комнатушка в несколько квадратных метров над самой головой клиентов. Единственный источник света — квадратное окошко, пробитое над входом в магазин.
На антресолях царит тот же беспорядок и бедность, что и на средних и верхних этажах инсул: супружеское ложе, кроватка поменьше для двух сыновей, висящая на гвоздях одежда, жаровня для готовки и обогрева, ларчик, возможно с косметикой жены. Еще один сундучок виднеется из-под кровати, в нем заключено кое-что поважнее: выручка магазинчика. Ключ от него висит на цепочке, в ложбинке между грудями жены, отправившейся за водой к фонтану. Как почти во всех человеческих сообществах (от полукочевых африканских племен химба до северных народов — кельтов, викингов…), мужчина командует, а женщина хранит ключи от семейного имущества…
Увиденное нами повторяется во всех заведениях— лавках, магазинах, складах Рима: в этих антресолях (или подсобных помещениях) живут ремесленники, лавочники, сторожа, слуги и даже… проститутки, если заведение — это "бар". Проститутки "снимают" клиентов на нижнем этаже, а "услуги" предоставляются этажом выше, на антресолях.
Лавочник переходит улицу, в руках у него блюдо с завтраком: хлеб, сушеный инжир и сыр; он жадно глотает еду. Надо успеть сделать еще одно дело, доедая завтрак. На углу улицы он поднимает голову на эдикул, квадратную нишу в стене, в которой находится огромный гипсовый фаллос, раскрашенный в ярко-красный цвет. Касаясь его рукой, он что-то шепчет. Каждое утро его день начинается с этого обряда.
Действительно, эрегированный член у римлян считается приносящим удачу. Они повсюду в Риме: высечены на огромных плитах, которыми вымощены улицы, на стенах портиков или на входах в лавки. Встречаются даже связки из нескольких бронзовых членов-подвесок, висящие на цепочках над входами в дома и магазины, с колокольчиками внутри. Римляне называют их "тинтиннабулы" (tintinnabula), то есть "бубенчики" или "звоночки": считается хорошей приметой прикасаться к ним, заставляя звенеть, всякий раз, когда проходишь мимо.
Многие носят на шее в виде кулонов маленькие бронзовые пенисы (часто вместе с пенисом вешают на цепочку и бронзовый "кукиш" — символическое изображение полового акта).
Может показаться удивительным, но этот обычай фаллических талисманов дошел до наших дней, хотя и в "замаскированном" виде: в определенный момент пенис превратился в знаменитый "рог" из красного коралла или слоновой кости, который многие итальянцы носят в кармане, сумке, на браслетах или на шее. И это не говоря уже о "крупногабаритных рогах", которые можно увидеть в Италии подвешенными в кабинах водителей-дальнобойщиков. Настоящая археологическая находка из области суеверий…
Из соседствующей с магазинчиком мастерской раздается ритмичный стук молотка. Заглянув, мы узнаем, что сосед нашего лавочника — ремесленник, медных дел мастер. Он невероятно худ, чернобород и смугл, несомненно уроженец ближневосточных провинций. Мастер сидит скрестив ноги и бьет молотком по дну котла. Он работает с удивительной точностью и быстротой: за доли секунды, отделяющие один удар от другого, он успевает немного повернуть изделие, чтобы ударить по новому месту. Можно залюбоваться этой картиной: кажется, будто котел вращается сам, застыв в воздухе между руками медника.
Мастер на мгновение поднимает голову, посылает нам улыбку и вновь склоняется над котлом. Наверное, этот шум соседям нелегко терпеть… Мы знаем из древних текстов, что медники, с их характерным стуком, считались типичным "звуковым сопровождением" жизни римских улиц.
Кто знает, возможно, изделие, которое мастерит медник, покрытое изящной чеканкой, будет обнаружено археологами спустя восемнадцать столетий и попадет в музейное собрание… Простой предмет обихода, на который посетители музеев лишь бросают походя рассеянный взгляд: а вот если бы мы смогли присутствовать при его создании, восхищаясь мастерством и тщательностью работы этого ремесленника, он предстал бы перед нами настоящим маленьким шедевром. Мы склонны забывать об этом, но подобное "человеческое" измерение применимо к любому предмету, выставленному в музейных витринах, даже самому простому и незатейливому. Попробуйте представить себе, как создавались вещи, которые вы разглядываете через стекло, какой труд вложен в их изготовление: они сразу покажутся вам интереснее.
За спиной ремесленника, среди груды медных котлов, кувшинов, форм для выпечки, — неизменная лестница на антресоли.
Интересная деталь: первые четыре или пять ступенек — кирпичные, а остальные — деревянные: это сделано из экономии и, возможно, помогает уберечь от огня верхние этажи, если внизу упадет светильник и вспыхнет пожар. Или же, как кто-то заметил, это изобретение владельцев лавок, чтобы "запирать под домашним арестом", разобрав лестницу, арендаторов, медлящих с платежами, подобно тому, как мы это видели в инсулах.
Если так, жизнь этих ремесленников и лавочников весьма нестабильна и непредсказуема. Существование целой семьи балансирует между скудным доходом от торговли и непосильной порой арендной платой… Неуверенность в завтрашнем дне — одна из самых распространенных черт на улицах Рима.
Мы уже не посередине улицы, а под длинным портиком, чрезвычайно напоминающим те, что встречаются в центре крупных городов севера Италии, часто основанных римлянами: под арками портика расположен длинный ряд "таберн". Зрелище удивительное. Каждые пять метров меняется тип выставленного товара и, в зависимости от него, цвет лавки. По сторонам от входа в лавку или мастерскую и на веревках, натянутых под портиком, подвешены изображения товара, аналог наших вывесок. Они наглядно сообщают о том, что здесь изготавливают или чем торгуют — настоящая "энциклопедия ремесел" древнего Рима.
Вот продавец люпина (lupinarius), затем бронзовых дел мастер (aerarius) и его мастерская, потом кондитер (dulciarius), продавец тканей, умеющий шить туники (vestiarius), вход в небольшое домашнее святилище Исиды, продавец цветов, специализирующийся на погребальных венках (coronarius), зеркальных дел мастер (specularius), зеленщик (pomarius), дамский сапожник (baxearius), торговец жемчугом (margaritarius), чей магазинчик примыкает к мастерской его брата, который обрабатывает слоновьи бивни, привезенные из далекой Африки (eborarius). Наконец, непременный "бар" (popina), куда многие приходят, чтобы съесть свой легкий завтрак.
Поражает непрекращающееся движение людей. Подобно пчелам, неустанно перелетающим с цветка на цветок, под портиками снуют клиенты, переходя из лавки в лавку. Это типичная картина римского утра.
Подлинной (и, кстати, весьма современной) бедой для столицы империи является самовольный захват торговцами с их столиками и товаром общественной земли под портиками. Часто сам магазинчик "выползает" на тротуар, вызывая недовольство прохожих и даже императоров, как Домициан, который возмущался превращением Рима в одну огромную лавку…
Домициан попытался ввести закон, призванный освободить улицы Рима от этого нашествия "цирюльников, держателей харчевен, поваров и мясников…". Но эффект от этой меры оказался нестойким.
В Риме нет "цеховых кварталов", за исключением складов у Тибра или на Авентине. Но зато есть "специализированные" улицы, например улица книгопродавцев в квартале Аргилет, близ Субуры. А еще улица парфюмеров (vicus unguentarius), улица, где можно купить или починить обувь (vicus sandaliarius). Есть даже улица "банкиров" и менял (vicus и clivus argentarius).
Чаще же разные лавки и мастерские разбросаны по всей столице, что является вполне современной чертой.
Поражает другой факт. Ряд таберн идет вдоль всего здания. Это бывшие жилые комнаты первого этажа инсулы или особняка, где обычно живут богатые семейства. Владелец отделил их от остального дома стеной. А затем, сделав выходы на улицу, сдал в аренду лавочникам, получая от этого неплохой доход. Неудивительно, ведь слово "доход" весьма в ходу у римлян. Никто этого не стыдится, наоборот, считается вполне естественным, когда недвижимость приносит доход.
Порой, как мы видим по развалинам Остии, весь первый этаж инсулы превращается в помещения для магазинов и лавок по внешнему периметру, а внутри — для прачечной, ремонтной мастерской, святилища… Таким способом владелец разнообразит (и приумножает) свои источники дохода: это не только квартиры на верхних этажах, но и лавки, выходящие на улицу, внутренние мастерские и службы…
Сколько работают лавочники и ремесленники? Больше или меньше, чем мы? Удивительно, но они работают меньше, чем сегодня. Произведя некоторые подсчеты и сравнив данные античных текстов, Жером Каркопино пришел к заключению, что рабочий день в Риме длится приблизительно шесть часов. Практически с рассвета и до обеда. В остальное время дня не работают: ходят в термы или занимаются чем- либо иным… Естественно, имеются и исключения: цирюльники и антиквары, к примеру, выбиваются из общего расписания: ведь основная масса клиентов приходит к ним после работы.
Встреча с божеством
От этих размышлений нас вдруг отвлекает странный аромат. Легкий, но проникающий, ни приятный, ни отталкивающий. И очень знакомый: это запах ладана. Оглядевшись, мы обнаруживаем, что стоим на миниатюрной площади: посередине нее мраморный алтарь, а сразу за ним — небольшой храм с лестницей. Он возведен на одной стороне улицы, подобно маленьким приходским церквушкам вдоль оживленной магистрали в центре города. На ступеньках не сидят нищие, хватающие вас за полы одежды. Странно. Однако все сразу же выясняется: служба уже кончилась. Действительно, на алтаре (цельный блок мрамора, украшенный искусной резьбой и гирляндами живых цветов) заметны следы свершившегося обряда: капли крови, жаровня с гаснущими головешками и обуглившимися остатками пищи — приношений богам.
Слуги убирают лестницу. Сейчас они унесут жаровню и приведут алтарь в порядок. Мы подходим к храму и поднимаемся по лестнице: храм имеет классическую форму, с крышей и колоннадой, окружающей целлу, "святая святых", со статуей божества, часто из золота или слоновой кости либо же из ценных сортов мрамора. Туда могут заходить только священнослужители. Верующие должны оставаться снаружи, а общественные богослужения проводятся на алтаре, который расположен за пределами храма.
Мы у колонн, несущих фронтон храма. Они из розового египетского гранита. Странно: рядом с гранитом всегда ощущаешь прохладу, но, возможно, это всего лишь утренняя тень. Служители, убиравшие лестницу, пространство внутри колоннады и целлу, оставили приоткрытой тяжелую бронзовую дверь. Мы подходим поближе. Запах ладана все сильнее, — словно невидимый священный эфир сочится из-за приоткрытой двери. Мы заглядываем в щель между двумя створками. Сперва в полумраке трудно что-то различить. На стенах висят светильники, вокруг расставлены канделябры (и никаких факелов, как показывают в фильмах). Постепенно наши глаза привыкают к полумраку, и в глубине целлы проступает неясный силуэт. Наверное, это статуя божества. В слабом свете ламп виднеется мускулистый торс, почти как у Геркулеса. Статуя из позолоченной бронзы. Однако в ней есть нечто странное: у этой статуи два лица — спереди и сзади! Это Янус, двуликий бог, он покровительствует всякого рода изменениям и "переходам", и в целом "началу и концу" любой вещи или явления.
Это божество оставило след и в нашей современной повседневной жизни. Хоть мало кто отдает себе в этом отчет, мы все "поминаем" его в определенный период года…
От имени Ianus (Янус) происходит название месяца: январь… Именно так, ведь январь — месяц, когда один год за плечами, а другой впереди. Вот почему он был посвящен двуликому богу, Янусу.
В этой связи любопытно будет отметить, что все названия месяцев, которыми мы пользуемся, — римского происхождения. Вот их значение.
Январь (по-латыни Ianuarius) — месяц Януса.
Февраль (Februarius) — месяц очистительных обрядов (по-латыни februare).
Март (Martius) — месяц, посвященный богу Марсу.
Апрель (Aprilis) — месяц в честь Афродиты (от Apru, этрусского имени этой богини).
Май (Maius) — месяц богини Майи, матери Меркурия, "ведающей" ростом всего живого, включая растения в садах и полях.
Июнь (Iunius) — месяц, посвященный Юноне.
Июль (Iulius) — месяц в честь Юлия Цезаря.
Август (Augustus) — месяц в честь Августа, первого римского императора.
Сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь (September, October, November, December; названия этих месяцев перешли без изменений в английский язык): как вы уже, наверное, догадались, их названия произведены от числительных, а не от имен божеств. Действительно, было время, ранее 153 года до нашей эры, когда год начинался не с января, а с марта: вот эт