Аннотация
Хотела бы я сказать, что наша встреча была случайной.
Хотела бы я сказать, что стоило только взглянуть друг на друга, как мы сразу все поняли.
Хотела бы я сказать, что влюбиться в него — это лучшее, что когда-либо случалось со мной.
Но все это не правда.
Ретт Карсон был так же холоден, как и лед, по которому он катался. Он был таким же огрубевшим, как и его руки, которые забивали победные голы и приносили чемпионские титулы. Он был разбит. Сломлен. Я знала о нем все, но он об этом даже не догадывался.
Я понимала, почему он был таким жестоким и злым.
Понимала, почему он был таким бессердечным.
Но не могла понять, почему позволила себе влюбиться в него и почему не смогла остановиться… даже когда он попросил об этом.
С этого все и началось.
ВНИМАНИЕ!
Копирование и размещение перевода без разрешения администрации группы, ссылки на группу и переводчиков запрещено!
Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.
Пролог
Ретт
Я небрежно швыряю ее на кровать, точно так же, как и она обошлась с моим сердцем.
Потянувшись к ее джинсам, стягиваю их вниз, мозолистыми руками грубо касаясь нежной кожи. Виноват. А случайность ли это с моей стороны?
Следующие ее трусики.
Я разрываю их прямо посередине, почти так же, как и она поступила со мной. Слишком просто. Неужели и для нее тоже?
— Ретт. — Она выдыхает мое имя, пленяя своим чувственным взглядом, но я затыкаю ей рот грубым поцелуем, рукой запутываясь в ее волосах, пока впиваюсь в губы.
Этим вечером не будет никаких ласковых поцелуев. Никаких нежностей. Это не прогулка по аллеям памяти, вовсе нет.
Поддев пальцем бретельку бюстгальтера, я оттягиваю ее и отпускаю, чем наношу удар по коже. Даже в темноте виден след от удара, но он незначителен и со временем исчезнет. Это не сравнится с тем рубцом, что она оставила на моем сердце.
Расстегнув свои джинсы, я стягиваю их и ложусь на нее сверху, впиваясь в эти губы снова и снова, высасывая воздух из ее легких и вонзаясь пальцами в изгибы чертовски идеальной задницы.
Ногами она обхватывает мои бедра.
Она хочет этого. Хочет меня.
Не хотелось бы разочаровывать ее, но я уже не тот, что прежде.
Она прямо подо мной, я властвую над ней.
Раздвинув ей ноги, я дразню клитор кончиком набухшего члена, прежде чем медленно приблизиться к ее входу и проникнуть внутрь ровно настолько, чтобы помучить.
Да. Я хочу трахнуть ее.
Это чувство никогда не утихало, как бы я ни пытался с ним бороться, но я не могу сделать это так, как раньше. В этом случае у нее может сложиться неверное впечатление.
Я поднимаюсь, отстраняясь от нее.
— На колени.
Долю секунды она колеблется, а затем переворачивается и становится на четвереньки.
Сегодня я собираюсь трахнуть ее сзади, чтобы не ощущать на себе этот пристальный взгляд. Не хочу видеть слабый лучик надежды в ее глазах, которому абсолютно нечего там делать.
Достав презерватив из кармана джинсов, валяющихся на полу, я разрываю пакетик зубами и натягиваю латекс на свой твердый член.
Я слишком долго ждал этого и так сильно возбужден.
Кончиком пальца очерчиваю ее складочки, наблюдая, как дрожит ее тело, и как только она выдыхает, одним резким движением проникаю глубоко-глубоко.
Она ахает, падает на локти и прижимается щекой к кровати, хватаясь за простыни.
Я впиваюсь пальцами в ее бедра, оставляя красные отметины там, где сжимаю плоть, и вскоре в комнате ощущается запах возбуждения и слышны короткие вздохи, вырывающиеся из ее вероломного рта.
Глубже.
Быстрее.
Жестче.
Я трахаю ее, пока мы не теряем чувство времени, пока она не начинает кричать в простыни, говорить, как ей хорошо и умолять не останавливаться. Но я ничего не чувствую.
Ничего. Ничего. Я будто онемел.
Когда все заканчивается, я выхожу из нее, бросаю презерватив в мусорное ведро и направляюсь в душ. Мне нужно смыть ее с себя.
Глава 1
Полтора года назад…
Айла
Этот говнюк умер.
Умер прежде, чем я успела с ним встретиться.
— Соболезную вашей потере, — с сильным бруклинским акцентом говорит владелец квартиры, которую арендовал мой сводный брат. Он кривит губы и хмурится, когда вручает мне связку ключей, а скрытые капюшоном темные глаза кажутся остекленевшими. Судя по всему, он фанат моего брата, и под фанатом я подразумеваю по-настоящему преданного-до-последнего-вздоха ярого поклонника Брайса Реннера. На нем хоккейный свитер «Нью-Йоркских Спартанцев» с надписью «Реннер» на спине жирными буквами — он не снимал его с похорон, которые состоялись сегодня утром. — Аренда оплачена до конца года, так что не торопитесь. Дайте знать, если вам что-нибудь понадобится. Я живу в квартире 12А в конце коридора.
— Спасибо. — Я беру ключи и крепко сжимаю их в ладони.
Владелец квартиры останавливается в дверном проеме, осматривая дом моего брата, будто в последний раз видит его вот таким, точно так же, как и самого Брайса.
— Он был славным малым, твой брат, — говорит мужчина.
— Так говорят, — лгу я, грустно улыбнувшись ему и наблюдая за тем, как он поглаживает ладонью дверную раму.
— Не верь всему, что о нем говорят. — Он выдыхает, затем сжимает кулак, будто злится на Бога, и, наконец, исчезает в конце коридора. Я закрываю за ним дверь и запираю ее на замок.
В раковине полно грязных тарелок, а на столешницах беспорядочно разбросаны стопки почтового мусора. Полдюжины пар кроссовок брошены в кучу рядом с обувным шкафом у входа, а куча потных хоккейных свитеров валяются в корзине для белья рядом с дверцей шкафа в гостиной.
Уверена, что под всей этой грязью и бардаком скрывается прекрасное место. Это многовековое здание, построенное из известняка, с большим черным навесом, который выступает до самого тротуара. Здесь есть швейцар и круглосуточная охрана, а Центральный парк всего в десяти минутах ходьбы.
Пошаркав по бетонным полам, я оказываюсь перед окном, открывающим великолепный вид на город — ночь расправила свое покрывало, и огни начали мерцать и сиять. Это, должно быть, то, что называют роскошным видом.
Телефон вибрирует в кармане, возвращая меня из немного туманного и потрепанного состояния, в котором я оказалась из-за смены часовых поясов, и я улыбаюсь, увидев, что звонит мама.
— Привет, — отвечаю я.
— Как все прошло? — Ее милый и тихий голос пронизан беспокойством.
Не понимаю, почему все так беспокоятся обо мне. Ужасно трагично, что он умер, но я не знала его. Честно говоря, больше всего меня беспокоит то, что никогда так и не узнаю, и не потому, что не пыталась. Он не хотел иметь ничего общего с внебрачным ребенком своего отца, и каждый раз, когда я пыталась наладить с ним контакт, он совершенно четко давал это понять.
— Это была прекрасная панихида, — говорю я, касаясь пальцем кристально чистого окна во всю стену. Все настолько четкое и ясное, что, кажется, я могла бы просто протянуть руку и коснуться здания, расположенного через дорогу. Кажется, окна — единственное, что здесь не трогали, и я задаюсь вопросом, проводил ли он когда-либо время, стоя здесь и любуясь всей этой красотой. — Пришло много людей. Сотни, может, тысяча. Людям в церкви пришлось стоять.
— Кто говорил прощальную речь? — спрашивает она.
— Его тренер.
— Знаешь, печально, что в последние часы жизни с ним никого не было, — тихо говорит она. — Никого не было рядом с ним в больнице. У меня сердце сжимается от мысли, что он умер в одиночестве.
— У него могла бы быть я.
— Знаю, дорогая, — вздыхает мама на другом конце линии — у нее не то настроение, чтобы в миллионный раз это обсуждать, но все нормально, потому что я тоже не желаю. — Как ты с этим справляешься? Я знаю, что у тебя полно забот c уборкой в доме, разбирательством с его наследством и всем остальным.
— Я в порядке, мам. Я справляюсь.
— Ну, ладно, по крайней мере, теперь он снова с семьей. Они вместе, так что пусть покоятся с миром, — говорит мама, и я представляю, как она крестится. Мне смешно от того, что она так небрежно говорит о супружеской паре, чей брак разрушила около двадцати лет назад.
Я отхожу от окна и сажусь в одно из его кожаных кресел. Кожа мягкая и гладкая, без трещин и складок, и меня мучает вопрос, задумывался ли он когда-нибудь о том, чтобы завершить свою карьеру и на какое-то время остановиться на достигнутом.
В дверь тихо стучат, хотя нет, кажется, мне показалось, но через несколько секунд стук снова повторяется.
— Кто-то пришел, мам. Я позвоню позже, хорошо? — шепчу я, заканчивая разговор, прежде чем она успевает возразить.
Пригладив темную челку и поправив рубашку, я встаю на носочки, смотрю в глазок, и у меня перехватывает дыхание, а рука замирает на дверном засове. За дверью стоит мужчина, на нем черный костюм и зеленый галстук «Спартанцев». Скорее всего, это один из товарищей Брайса по команде.
Прочистив горло, я отпираю замок и распахиваю дверь.
— Привет.
Парень возвышается надо мной и так пристально смотрит своими покрасневшими, полными слез глазами, словно заглядывает мне в душу. На его лице отражается боль. Он выглядит так, будто не спал уже несколько дней.
— Ты сестра Брайса? — спрашивает он.
Я киваю.
— Прости, — говорит он и проводит огромной ладонью по своим коротким волосам цвета кофе. Аромат лосьона после бритья заполняет пространство между нами. — Я не знаю твоего имени.
Наверное, потому, что Брайс не хотел, чтобы кто-то знал о моем существовании...
— Айла, — говорю я. — Айла Колдуэлл.
Я чувствую, мой брат хотел бы, чтобы я абсолютно ясно дала понять, что у нас разные фамилии, хотя отец один.
— Даже и не знал, что у него есть сестра, пока тренер не сказал мне об этом сегодня. Брайс никогда не говорил о своей семье, — говорит он, глядя мне в глаза. — Не важно, я зашел, потому что мы с друзьями собираемся выпить по парочке стаканчиков. Не то чтобы потусоваться вместе или типа того, просто выпить за старые времена... почтить память Брайса и все такое.
— Да. Понимаю.
Я прикусываю нижнюю губу, смотрю вниз и пытаюсь решить, что ему ответить. Полчаса назад я хотела запереться в комнате для гостей, принять горячий душ и лечь спать пораньше.
— Это за наш счет, — говорит он, как будто деньги — решающий фактор. — Знаешь, ведь ты его семья, а мы заботимся о своих.
— По правде говоря, я...
Я выдавливаю из себя извиняющуюся улыбку, но вижу, как он поникает, и этого достаточно, чтобы я почувствовала себя самой большой засранкой в мире. Может, когда он смотрит на меня, то видит Брайса и чувствует, что я последняя связь с человеком, которого в своей жизни больше никогда не увидит. Он не был обязан приходить сюда, в квартиру своего мертвого товарища, чтобы пригласить его сестру, с которой тот не общался, выпить что-нибудь за свой счет. Он сделал это по доброте душевной. Я не могу отказать. Это было бы грубо.
Думаю, я могу поднять один прощальный тост за жизнь человека, который ненавидел меня так сильно, что почти сдал в полицию за киберпреследование, хотя я всего-то спонтанно отправила сообщение в «Фейсбук». (Примеч. Киберпреследование — это использование технологий, в частности Интернета, для преследования других людей).
— Я сильно измотана. Эти пару дней были очень длинными, — говорю я, внезапно ощущая, как пояс моих колготок впивается в живот. Я хочу снять с себя это удручающее платье и обтягивающие колготки, но также хочу поступить по совести. — Но я пойду с вами, ребята, ради одного бокальчика.
В его остекленевших зеленых глазах появляется крошечный свет, и мне кажется, он думает, что становится ближе к своему приятелю, приглашая меня, тогда как на самом деле, скорее, наоборот. Но я не скажу об этом. Не стану омрачать память о Брайсе, потому что, несмотря на то, что он был не в восторге от меня и моего существования, я все равно любила его.
Он был мне чужим, но я все равно любила его, потому что он был частью моей семьи, а семью так или иначе нужно любить, даже когда они ведут себя как идиоты.
Особенно, когда они ведут себя как идиоты.
Мама всегда говорила, что люди, которых сложнее всего любить, больше всего нуждаются в любви. Брайс, определенно, подходил под эту категорию. Эта категория была придумана для таких людей, как он.
— Внизу ждет такси... — Парень указывает на лифт. — Можешь поехать со мной, если хочешь. Кстати, я Шейн. Капитан команды.
Понятия не имею, должны ли мы пожимать друг другу руки или обмениваться другими неуклюжими любезностями, поэтому я приглашаю его войти и прошу дать мне минутку, чтобы привести себя в порядок.
Когда через несколько минут я появляюсь, Шейн стоит у камина, глядя на фотографии Брайса. Для парня, который никогда не рассказывал о своей семье, в квартире слишком много фотографий с отцом, и несколько с матерью, которая трагически скончалась, когда он учился в старшей школе.
— Готов? — спрашиваю я.
Шейн кивает, возвращая на место деревянную рамку, и прячет руки в карманы. Я запираю дверь, когда мы выходим, и перебрасываю сумку через плечо. Он проверяет свой телефон и отправляет сообщение, когда мы входим в лифт.
— Куда поедем? — Я нажимаю кнопку первого этажа.
— В небольшой бар возле стадиона, — говорит он. — Называется «У Шотски». Это небольшое местечко, куда мы все привыкли ходить по пятницам.
— Хорошо.
У Шейна нет тяги к светским разговорам, а у меня нет сил, поэтому мы спускаемся в лифте в тишине и проходим через вестибюль к ожидающему нас такси, припаркованному за черным навесом. Шейн открывает дверь, и я сажусь внутрь.
Сейчас середина июля. На улице высокая влажность, и мне очень хочется собрать волосы, потому что к тому времени, когда мы доберемся до того бара, они удвоятся в объеме, а мне бы хотелось произвести хорошее первое впечатление при встрече с последними живыми ниточками, соединяющими меня с братом.
Он диктует водителю адрес, и мы выезжаем на проезжую часть.
— Мы были шокированы, когда тренер сказал, что у Брайса есть сестра, — говорит Шейн, засовывая телефон в карман пиджака. Он максимально наклоняется ко мне, но заднее сиденье этой «Хонды» так близко к переднему, что его колени упираются в спинку пассажирского сиденья. — Откуда ты?
— Мы не были близки, — заявляю я, сложив руки на коленях. — Я живу в Лос-Анджелесе.
— О. — Он приподнимает бровь. — Актриса?
Я качаю головой. Все постоянно так думают.
— Писатель.
— О чем пишешь?
— Обо всем понемногу. Новости. Блоги. Книги. Берусь за любую работу, — говорю я.
— Интересно. — Он прижимает пальцы к губам и тихонько хихикает. — Не думаю, что Брайс когда-либо в своей жизни читал книгу.
Я ничего на это не отвечаю, потому что не имею понятия, так ли это. Даже не знаю, какие фильмы ему нравились или как звучал его голос. За тем, как он рос, я наблюдала по фотографиям, в основном, через социальные сети, пока его учетные записи не были заблокированы всеми возможными способами, а также по кабельным спортивным каналам, в надежде, что они покажут игру «Спартанцев».
Но они редко это делали.
Такси останавливается возле небольшого бара со стеклянными окнами и черной входной дверью. Знак на вывеске гласит «У ШОТСКИ», где буквы оформлены в виде маленьких хоккейных клюшек, кроме буквы «О», которая является шайбой.
Ну, разумеется.
Шейн придерживает для меня дверь, и я следую за ним через узкое пространство, мимо поклонников в свитерах с надписью «РЕННЕР» и товарищей по команде с их соответствующими спартанско-зелеными галстуками и черными костюмами. Все пьют и улыбаются, вспоминая жизнь Брайса.
Два пустых стула ожидают нас у кассы за высоким столом, и его товарищи по команде приветствуют меня.
— Боже, ты похожа на него, — говорит один из них. — Прости. Я просто... вау. Но ты словно его улучшенная версия. Девчачья версия. Ты…
Он замолкает, когда приятель пихает его локтем, а другой товарищ по команде предлагает купить выпить.
— У него галлюцинации. Ты не похожа на Брайса. Хочешь пива? — спрашивает он. Я киваю. Обычно я не пью пиво, потому что, как по мне, оно горькое и пресное, но этим вечером, учитывая все обстоятельства, я сделаю исключение. Он прикладывает руки ко рту и кричит через все помещение бармену, который показывает ему большой палец и начинает наполнять бокалы разливным пивом.
Все его товарищи по команде выглядят одинаково: мощные, с широкими плечами и накачанными бицепсами, которые напрягаются под пиджаками, точеной линией подбородка и большими руками. Им всем примерно около двадцати пяти, плюс-минус, а на безымянных пальцах левой руки нет кольца. Просто сборище не сковывающих себя никакими обязательствами, натренированных, хорошо оплачиваемых спортсменов, живущих как в сказке. Бьюсь об заклад, женщины толпами бросаются на этих парней, и я уверена, что они от этого в восторге.
«Спартанцы» просматривают свои телефоны, смеются и показывают фотографии моего брата. Мне передают чей-то телефон, и я узнаю несколько фотографий из слайд-шоу, которое было показано на его похоронах сегодняшним утром. Насколько я понимаю, Брайс не улыбался, когда фотографировался. Возможно, он стеснялся своей улыбки, потому что половина его зубов уже много лет была выбита и восстановлена стоматологом команды, а может, он был просто унылым бедолагой. А может, и то, и то.
По этим фото я также делаю вывод, что ему нравилось хорошо выглядеть. Когда он не играл в хоккей, то был одет так, будто был какой-то важной персоной, отправляющейся в особенное место. Один из парней обмолвился, что он был настоящим сердцеедом, но прежде, чем он смог объяснить, что это означало, другой парень бросил на него испепеляющий взгляд, после чего тот замолк.
— Жаль, что вы двое не были близки, — говорит Шейн.
— Да. — Я делаю глоток свежего пива, которое кто-то поставил передо мной. — Это так.
— Он был невыносимым сукиным сыном, с которым сложно было ужиться. На льду он был крутой и быстрый, как черт, — восторженно восклицает он с вялой улыбкой на лице. — Не забил тонну голов, но малыш выкладывался по полной. Никто не работал больше него.
Остальные парни за столом поднимают свои кружки и произносят тосты за умение Брайса усердно оттачивать свое мастерство, и половина из них залпом выпивает свое пиво.
Я наклоняюсь к Шейну и спрашиваю:
— Ребята, вы не будете против, если я как-нибудь поговорю с вами о нем? Я хотела бы услышать истории. Понятия не имею, каким он был.
— Черт, — говорит Шейн, обнимая меня за плечо, как будто я один из парней. Кажется, ему уже стало легче. — С кем ты действительно должна поговорить, так это с Реттом.
— Кто такой Ретт? — Я оглядываюсь по сторонам, подсчитывая восемнадцать зеленых галстуков.
— Ретт был его лучшим другом, — говорит он, глядя в свое пиво. — Они были как братья. Неразлучны. Ретт знал его лучше, чем все мы.
Насколько я знаю, в команде двадцать человек, поэтому, учитывая отсутствие моего брата, кто-то еще отсутствует, и, судя по тому, что они говорят о Ретте так, будто его здесь нет... это сужает круг поиска.
— Я думал, мы не собираемся говорить о нем сегодня? — Парень, сидящий напротив нас с густой рыжей бородой, покрывающей большую часть его лица, взмахивает рукой в воздухе и впивается взглядом в Шейна.
— Что? Почему бы и нет? — Я перевожу взгляд от одного к другому. Их молчание дает мне понять, что здесь что-то не так. — Так что там с Реттом?
Рыжеволосый игрок отходит от нас. Шейн зажимает переносицу, упирается локтями в стол, а затем с силой выдыхает.
— Ты знаешь девушку, которая погибла вместе с Брайсом? — спрашивает Шейн, обращаясь ко мне. Его лицо становится серьезным, и он прищуривается, глядя в мои глаза.
Я хмурюсь и киваю. Все знали Дамиану Вествуд, ангела «Виктории Сикрет» и девушку с исключительной фигурой. У нее были контракты с «Диор», «Смарт Вотер» и «Нитроджиной». Кроме того, она являлась гордой обладательницей прекрасного лица, которое минимум один раз в месяц появлялось на обложке одного из журналов о моде. До этой трагической гибели ее имя было одним из самых популярных в мире моды.
— Это была невеста Ретта, — медленно произносит он, переводя взгляд на полупустой пивной бокал перед собой. Обхватив рукой залапанный пальцами стакан, он опрокидывает в себя остатки пива и сжимает губы в жесткую линию.
— Я... я понятия не имела.
Я знала, что они попали в аварию вместе, и прочитала, по меньшей мере, полдюжины статей о том, что произошло в тот день, но ни в одной из них не было упомянуто, что у Дамианы был парень, или что она была помолвлена с другим мужчиной.
— Мало кто знал об этом, — говорит он. — Для Ретта это было слишком личным. Он не хотел, чтобы люди знали о помолвке, потому что не желал извлекать коммерческую выгоду из своих отношений и превращать это в пиар, потому что очень любил эту женщину. Сплетники любят комбинации «хорошенькая супермодель — спортсмен», понимаешь?
Я делаю глоток пива, думая обо всей желтой прессе, которую покупала с Жизелью и Томом на обложке, Дереком и Адрианой, Дереком и Кейт, Дереком и Джессикой...
— В любом случае, никто из нас не знает, как долго Брайс и Дамиана тусовались вместе, — говорит он. Тусовались — это мягко сказано. — Но, насколько нам известно, никто не подозревал об этом до аварии. Даже Ретт.
У меня все сжалось в груди. Не могу представить, каково это, узнать, что твоя невеста спит с твоим лучшим другом... и все это в день, когда она погибла вместе с ним в автокатастрофе.
— Ты рассказал ей, черт возьми. — Рыжий дает Шейну подзатыльник, затем качает головой и поворачивается ко мне. — Прости за него. Шейн не знает, как держать свой проклятый язык за зубами.
— Все в порядке, — говорю я.
— Какая чудовищная смерть, верно? — Он наполняет свой бокал пивом, оставшимся в кувшине, и садится на стул, сочувственно качая головой. — Теперь ты знаешь.
— Все в порядке, правда, — уверяю его я.
— Вот почему Ретта здесь нет, — говорит он, как будто я нуждаюсь в дальнейших разъяснениях.
— Не могу сказать, что я его обвиняю. Это было дерьмово по отношению к нему.
Рыжий давится своим пивом, и несколько пар глаз устремляются на меня, и я понимаю, что не должна была говорить то, что сказала в такой день, но ничего не могу с собой поделать. Честность — мое второе имя. Я никогда не извинялась за это, не буду и сейчас.
— Парни, хотите еще по бокальчику? — спрашивает Шейн. Парни ворчат и бормочут что-то невпопад, и Шейн уходит, чтобы найти бармена.
Кто-то передает мне телефон с фото Брайса на экране, его крепкие руки закинуты на плечи двух товарищей по команде, и один из них держит гигантский трофей. Брайс единственный, кто не улыбается.
— Брайс потерял два передних зуба в этой игре, — говорит мне кто-то. — Шайба угодила ему прямо в харю, выбив несколько зубов. Но мы победили, малышка!
Я хихикаю и возвращаю телефон, наблюдая, как светятся их лица, когда каждый из них вспоминает этот день. Допив свое пиво, я смотрю на часы. Не прошло и получаса, а я изо всех сил пытаюсь не заснуть. Вчера я прилетела ночным рейсом из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк, затем весь день проверяла последние приготовления к похоронам, которые не смогла проконтролировать, будучи на расстоянии, а затем лично встречалась с его тренером, чтобы обсудить несколько деталей прощальной церемонии. Через некоторое время мне нужно будет встретиться с адвокатом Брайса, чтобы обсудить его наследство. После этого придется пересмотреть все его имущество и решить, что со всем этим делать.
Я еще не забронировала рейс домой, потому как что-то подсказывает мне, что это займет какое-то время. По крайней мере, я могу работать из любой точки мира, и у меня нет статьи, которая должна выйти до конца следующей недели. Сейчас у меня полно хлопот, но до тех пор, пока я спокойно к этому отношусь, я смогу справиться с ними.
Может, это и странно, но все-таки хорошо, что мы никогда не знали друг друга. Было бы тяжело быть здесь, заниматься всем этим, если бы у меня была какая-то глубокая, давняя, эмоциональная привязанность к нему. На самом деле, не знаю, смогла бы я разобраться с его вещами так небрежно и отпустить их так легко, если бы они для меня что-то значили. Можете называть меня сентиментальной, если хотите.
Всегда были только я и мама. У меня никогда не было братьев и сестер или дедушек и бабушек, двоюродных братьев, тети или дяди. Мама рассказывала мне об отце — отце Брайса — что он был ее боссом, когда она работала в Кеннебанкпорте в отделе сбережений и кредитов. О романе, в результате которого появилась я. Затем мой отец повел себя так, будто меня и вовсе не существовало. И когда его жене поставили диагноз инвазивная агрессивная опухоль головного мозга, он перевез семью в Сиэтл, чтобы у нее был доступ к всемирно известной команде нейрохирургов и онкологов, которые являлись специалистами в данной области.
Шейн возвращается с двумя кувшинами пива и сразу же доливает мне еще.
Думаю, я останусь на второй раунд.
— Как долго ты пробудешь в городе? — спрашивает Шейн.
Я пожимаю плечами, поднимая свой бокал к губам.
— Столько, сколько нужно.
— Если тебе что-нибудь понадобится, просто позвони. — Он просит телефон, который я выуживаю из сумки и отдаю ему, и наблюдаю за тем, как он вбивает туда свой номер. Не думаю, что у меня будет желание общаться с незнакомыми людьми, но на случай, если мне что-то понадобится, хорошо, что он будет готов оказать мне помощь.
Год назад моя соседка по комнате в колледже переехала сюда, и я обязательно ей позвоню. У меня такое чувство, будто мы наверстаем упущенное, но я не против. Раньше мы были неразлучны, и я скучала по ней, как сумасшедшая, с тех пор, как мы закончили учебу и пошли каждая своей дорогой. Я мысленно добавляю в свой список дел звонок Бостин и убираю телефон.
— Хочешь выпить с нами коктейль? — спрашивает Рыжий.
— Какой?
— «Кровь оленя», — говорит он, наблюдая за выражением моего лица. — Шутка. Мы пьем «Ягер-бомб». (Примеч. «Ягер-бомб» — коктейль, который делают из ликера и энергетического напитка). Это был любимый коктейль Брайса.
Забавно. Это был и мой любимый коктейль в те дни, когда я относилась к жизни менее серьезно.
— Да, я с вами. — Я встаю со своего места и следую за ребятами к бару, где все выстраиваются в очередь, чтобы взять коктейль.
— Эй, это Ретт? — слышу я возглас одного из парней. Проследив за его взглядом, я вижу, как светловолосый, почти двухметровый широкоплечий Адонис с грохотом ставит свой коктейль на стол и швыряет деньги на барную стойку, а затем стремительно несется к выходу, прежде чем кто-нибудь может его остановить.
— Да, — говорит второй парень. — Это он.
Первый парень почесывает бровь, наблюдая за тем, как Ретт уходит.
— Черт.
Глава 2
Ретт
— Как ты? — Этим воскресным утром мать Дамианы дотрагивается своей рукой до моей щеки, глядя такими же медово-карими миндалевидными глазами, благодаря которым ее дочь зарабатывала миллионы. — Мы за тебя волновались.
— Не стоило. Будете кофе? — Я указываю на кофе-машину, стоящую на кухонном столе позади меня, и Ирена бегло бросает взгляд на нее.
— Нет, спасибо.
Отец Дамианы, Джордж, сидит в гостиной, его руки спокойно лежат на подлокотниках мягкого кресла. Он смотрит на пустой экран телевизора, не двигаясь и не говоря ни слова.
— Спасибо, что пришел вчера, — говорит Ирена и кладет руку на мою ладонь.
— Вам не нужно благодарить меня за то, что я пришел на похороны своей невесты.
— Ну, учитывая все то, что всплыло на этой неделе. — Она делает паузу и касается крестика, висящего на цепочке, скручивая ее. — Мы бы поняли, если бы ты...
Ее слова повисают в воздухе, и покрасневшими глазами она смотрит в мои глаза. Она, наверное, гадает, почему, черт возьми, я выгляжу таким спокойным и сдержанным. Она не спала несколько дней, отец Дамианы за эти дни едва ли проронил несколько слов, а я стою здесь, делая кофе, как ни в чем не бывало.
— Мы не хотели оставаться надолго, — говорит Ирена, побуждая своего мужа встать. — Просто решили проведать тебя, прежде чем покинем город. Позвони, если тебе что-нибудь понадобится, хорошо, Ретт?
— И вы звоните, если что. Я буду здесь, если понадоблюсь.
Я провожаю их до двери, отмечая, что модельная походка Дамианы досталась ей от матери. Если бы она только переняла ее непоколебимую преданность и верность, мы бы не стояли сейчас здесь и не обсуждали это.
Ирена обнимает меня за плечи своими длинными руками и целует в обе щеки, прежде чем вытереть слезы с глаз и взять за руку Джорджа. Я запираю за ними дверь и возвращаюсь к своему кофе.
Я не сказал Ирене, но я тоже не спал.
Кроме того, я уверен, что она могла все и так понять по моему лицу — по темным кругам под глазами и затуманенному взгляду. В мыслях я продолжаю воспроизводить образ тех двоих, трахающихся снова и снова. И это не остановить. Каждый раз, когда закрываю глаза, я вижу их.
Дотянувшись до чашки в шкафчике, я слишком быстро хватаю ее дрожащими от отсутствия сна руками, и она падает, разбиваясь о столешницу. Вытащив из-под раковины мусорное ведро, я начинаю бросать куски разбитой керамики поверх сломанной рамки с фотографией Дамианы, Брайса и меня во время прошлогодней игры с «Метс». (Примеч. «Метс» — нью-йоркская команда по бейсболу).
Она стоит между нами, улыбаясь, и мы оба обнимаем ее, и от меня не ускользает ирония этой фотографии, лежащей среди разбитых остатков рамки.
Не знаю, давно ли Брайс и Дамиана начали спать вместе, и планировали ли они во всем мне признаться, но даже в самых страшных снах я не ожидал получить тот телефонный звонок. Я бы предпочел застукать их вдвоем, тогда, во всяком случае, я бы получил удовольствие, надирая его зад и посылая ее куда подальше.
Мой телефон вибрирует, скользя по столешнице, и имя Шейна высвечивается на экране. Ребята звонили мне всю неделю, проверяя, все ли со мной в порядке. Даже присутствовали на похоронах Дамианы.
— Привет. — Я плечом прижимаю телефон к уху, продолжая поднимать оставшиеся осколки керамики.
— Просто позвонил узнать, как ты. — В последнее время Шейн напряжен и неловок, как и остальные члены команды. Все вокруг меня ходят на цыпочках. Когда я вхожу в комнату, они замолкают. Когда прохожу мимо, пялятся. Не нужно обращаться со мной, как с ребенком. С психикой у меня все нормально.
Злой? Да.
Взбешен до чертиков? Еще бы.
Слаб и уязвим? Едва ли.
— Да сам понимаешь, — говорю я.
Он не понимает.
Никто не понимает, каково это, потому что с ними никогда не случалось ничего подобного.
В этой ужасной аварии столкнулась фура и два гребаных предателя, которым посреди ночи приспичило покинуть свой гостиничный номер, чтобы перекусить блинчиков, предположительно после интенсивного сеанса траха.
— Ты ходил к Брайсу? — спрашивает Шейн.
— Неа.
Я хотел, но не смог. Брайс был для меня братом. Лучшим другом. Единственным сукиным сыном, который меня понимал, потому что во многом был похож на меня.
Но он отнял у меня две вещи, которые мне чертовски были дороги, и теперь я сделаю все, чтобы забыть этого ублюдка.
Вчера утром, когда ушел с похорон Дамианы, я остановился возле церкви, где несколько минут назад началась прощальная церемония с Брайсом. Я просто стоял там. На крыльце. Без единого движения. В одиночестве. Вел диалог с самим собой о том, пожалею ли я об этом когда-нибудь. В конце концов, я решил, что так и сделаю, и, пробравшись внутрь, остановился перед алтарем и внимательно слушал, как тренер говорит о том, каким парнем был Брайс, как для других был готов на все, что угодно, и что у него было золотое сердце. Кажется, он даже использовал выражение «верный до конца».
Я не был готов слушать эту чушь, поэтому просто свалил.
Люди привыкли, что о мертвых нужно говорить только хорошее, забывая все то плохое, что они совершали, и вспоминая их так, будто они были святыми. Брайс был совсем не святой, как при жизни, так и после смерти. Будь я проклят, если должен слушать кого-то, кто присваивает ему посмертные заслуги.
— Некоторые парни уверены, что видели тебя в баре «У Шотски», — осторожно произносит Шейн.
— Да, я там был, — не спорю я.
Он молчит, и, вероятно, задается вопросом, почему я не присоединился к ним, но у меня нет сил объяснять ему это. Я зашел туда и выпил последний коктейль, поминая гребаного ублюдка, который этого не заслуживал, потому что решил, будто должен отдать последнюю дань уважения этому мудаку, чтобы двигаться дальше.
На самом деле, после этого мне стало легче. Я выпил первоклассного джина, вспомнив на мгновение хорошие времена, и тихо сказал: «Пошел ты, мудак», а затем свалил оттуда.
— Уверен, что с тобой все в порядке? — спрашивает Шейн.
— Лучше некуда.
Шейн смеется, затем замолкает, будто не понимая, шучу я или нет.
— Тогда все в порядке. Увидимся на встрече в следующий понедельник?
— На какой еще встрече?
— Тренер организовывает собрание команды. В десять часов на ледовой арене. Он отправлял письмо по электронной почте.
Я не проверял свою почту в течение нескольких дней. Поклонники активизировались и отправляли всякие странные письма, читать которые у меня не было никакого интереса — кажется, так сказала моя ассистентка. Сам я их не видел. Когда-нибудь я попрошу ее прочитать мне их все, но пока это не столь важно. И всякие психопаты не получат ответ, потому что пусть идут нахрен.
— Я буду там, — говорю я.
— Хорошо. — Шейн прочищает горло. — Ладно, мужик. Тогда увидимся.
— Ага.
— О, подожди, — говорит он, перед тем как я завершаю звонок. — Ты видел сестру Брайса вчера?
— У Брайса есть сестра? — это, должно быть, какая-то больная извращенная шутка. Наверняка объявилась какая-то сумасшедшая поклонница, которая пытается прибрать к рукам то, что осталось на его огромном банковском счете, прежде чем какой-то дальний родственник успеет это сделать за нее.
— Очевидно, да.
— Неа. Я не видел ее. — Да и нет никакого желания видеть.
— Ты уверен, потому что она... — шепчет он. — Странно.
— Почему же?
— Она сказала, что хочет встретиться с тобой, потому что мы сказали ей, что ты знал его лучше, чем любой из нас. Я подумал, может, она уже поймала тебя?
— Звучит безумно. — Я почесываю висок. — Не хотелось бы показаться мудаком, Шейн, но я не хочу тратить ни минуты своего времени на кого-то, кто хоть как-то связан с этим ублюдком.
— Понял, Ретт, — говорит он, выдыхая в трубку. Он не понимает, да никогда и не поймет. — Увидимся, мужик.
— Ага.
Глава 3
Айла
Проснувшись сегодня утром, я столкнулась с ужасным похмельем и немного растерялась, когда поняла, что нахожусь не дома, а за несколько тысяч километров от него. Не помню, как вернулась сюда и в котором часу, но мило, что обо мне позаботились. Эти «Спартанцы» — хорошие люди, и я надеюсь, Святой Брайс никогда не воспринимал их как должное.
Мне удалось раздобыть «Ибупрофен» и запить его стаканом апельсинового сока с почти истекшим сроком годности, а затем я решила начать день с разбора вонючих тарелок в раковине. Мыть тарелки, из которых Брайс ел меньше недели назад, было в некотором смысле странно, и не думаю, что смогла бы в полной мере выразить словами то, что чувствовала, а это говорит о многом, потому что я зарабатываю на жизнь, связывая слова в предложения.
Мне было тринадцать, когда мама рассказала мне, что у меня есть сводный брат, и в тот первый день мне показалось, что я выиграла в лотерею. В мире был кто-то примерно моего возраста, у кого было пятьдесят процентов моей ДНК, кто-то, с кем я могла бы поговорить о тупости средней школы или несправедливости правил маминого комендантского часа.
Я воображала, как мы ч