Едва Себастьян Перрон уселся за письменный стол в своем просторном кабинете во Дворце правосудия, как служитель почтительно доложил ему, что какой-то человек настойчиво просит об аудиенции.
— Он дал свою визитную карточку?
— Нет, господин председатель... У этого господина вид не очень-то... изысканный.
— Спросите, как его зовут.
— Господин председатель собирается его принять?
Видимо, в это утро Себастьян Перрон был в хорошем настроении:
— Почему бы и нет? — сказал он.— Только спросите, по какому он делу.
Через минуту служитель вернулся:
— Этот человек просит принять его по личному вопросу.
— Как его фамилия?
— Он назвался господином Немо...
Себастьян Перрон побарабанил пальцами по столу. Слово «Немо» означает «Никто». Человек, добивавшийся приема, явно давал понять, что не хочет называть, своего имени. Как поступить?
— Просите,— решил Себастьян.
Несколько секунд спустя в его кабинет вошел скромно одетый человек и отвесил сановнику почтительный поклон. Он казался смущенным и нерешительно мял в руках кепку, ожидая, чтобы служитель вышел из кабинета.
— Я действительно говорю с господином председателем? С господином Себастьяном Перроном? — произнес наконец посетитель.
— Да,— ответил сановник, принимая холодное и суровое выражение лица.
— Ей-Богу, я так и знал, господин председатель. Я узнал бы вас среди тысячи человек! А ведь сколько лет прошло! Сколько воды утекло!
«Наверное, какой-нибудь попрошайка, которому я в свое время помог и который снова пришел что-нибудь клянчить»,— подумал про себя Себастьян.
— Ну и дела! — продолжал посетитель.— Ты что, действительно меня не узнаешь?
Судья Перрон встал:
— Что означает это «тыканье», сударь? Я проявил снисходительность, согласившись принять вас, однако...
Тут он осекся, потому что посетитель произнес всего одно слово: «Мариус». На лице Себастьяна начальственная холодность сменилась растерянностью, затем — радостной улыбкой.
— Возможно ли! — воскликнул он.— Мариус! Мариус! Ты ли это, мой друг?.. Честно говоря, никогда бы тебя не узнал. Ты очень изменился!
— Путешествия... Колонии...— неопределенно бормотал посетитель.
— Конечно, я помню: ты поступил в колониальные войска, участвовал в походах...
— Да, да... Но по газетам я не переставал следить за твоими успехами... И каждый раз я говорил себе: «Этот маленький Себ хорошо шагает!»
Глаза сановника увлажнились от волнения.
— Ах, Мариус, Мариус! Ты назвал меня Себом, как раньше, в детстве... - Значит, ты все помнишь?
— Еще бы! У меня был только один друг в жизни, это — ты! Конечно, мне не очень-то повезло. Но я всегда утешался тем, что ты стал настоящим человеком! И вот, я вижу, ты все такой же молодой и красивый, окруженный успехом и, наверняка, любовью женщин!
Лицо Себастьяна омрачилось:
— Не думай, что моя жизнь — одно сплошное счастье! Это далеко не так. Я много страдал... и продолжаю страдать. Когда-нибудь я расскажу тебе о драмах, которые мне довелось пережить...
Судья Перрон остановился и пристально посмотрел в глаза Мариусу; ему пришло в голову, что перед ним единственный человек, которому он может полностью довериться.
— А что если я дам тебе тайное поручение? — продолжал он,— Могу ли я рассчитывать на тебя сегодня так же, как раньше маленький Себастьян рассчитывал на своего друга Мариуса?
Судья Перрон был так взволнован, что не обратил внимания на странное выражение, которое промелькнуло на лице его собеседника и тут же исчезло.
— Ты можешь на меня положиться, Себ, как на самого себя! — воскликнул тот.
В этот момент на пороге кабинета появился служитель.
— Господин председатель,— объявил он,— заседание суда начинается.
— В самом деле! — спохватился Себастьян.— Я совсем забыл...
Обратившись к Мариусу, он добавил:
— Дождись конца заседания,— мне надо срочно с тобой переговорить... Дело не терпит отлагательства, ты сам в этом убедишься. Само небо посылает мне тебя!
И судья Перрон исчез за дверью, которая вела из его кабинета прямо в зал заседаний. Что касается посетителя, назвавшегося Мариусом, то он преспокойно уселся с кресло, взял газету и приготовился ждать конца заседания. Но почти тут же вскочил, удовлетворенно потер руки и зашагал по кабинету, в котором он уже чувствовал себя как дома.
Таинственный посетитель, так победоносно вторгшийся в кабинет Себастьяна Перрона, был не кем иным, как слегка загримированным санитаром Клодом. Но зачем, с какой целью он выдал себя за Мариуса?
НЕОБЫЧАЙНОЕ ВТОРЖЕНИЕ
За несколько дней до описываемых событий, буквально накануне того дня, когда греческий финансист Миниас решился на покупку заведения доктора Дропа, странная, и в высшей степени трагическая сцена разыгралась в этой обители горя и страданий.
Было около трех часов ночи. Мадемуазель Даниэль, изнемогавшая под грузом своих многочисленных обязанностей, все еще сидела над грудой счетов, а старая Фелисите готовилась заступить на ночное дежурство, когда резко и нервно зазвонил звонок у входных ворот клиники. Фелисите, ворча, накинула шаль и пошла через парк посмотреть, кто бы это мог быть в столь поздний час. Старая медсестра не была трусихой, однако ей стало не по себе, когда она очутилась в пустынном парке в эту темную осеннюю ночь. Тем не менее, она продолжала отважно семенить по дорожке к воротам, где не переставал надрываться звонок. Не открывая ворот, она спросила сквозь решетку;
— Кто вы? Что вам угодно?
— Профессор Дроп находится здесь? — услышала она резкий, прерывающийся от волнения голос.
Вглядевшись, Фелисите различила по ту сторону решетки мужскую фигуру, одетую в черное. Ворчливым тоном она сказала:
— Доктор Дроп живет здесь, это так же верно, как то, что он давно лег спать и никого не принимает.
Не обращая внимания на её слова, человек продолжал:
— Скорее отворите и предупредите профессора, что мне необходимо его срочно увидеть!
— Профессор спит, и будить его я не стану! Что вам угодно, наконец?
— Я не могу вам сказать... Но мое дело не терпит отлагательства!
— Зайдите завтра, после одиннадцати,
— Мадам, это невозможно! Я должен увидеть профессора немедленно! Подождите! Не уходите! Вот... возьмите!
Фелисите увидела, что человек протягивает ей сквозь решетку банковский билет. Это был веский аргумент, и если бы дело происходило днем, он, несомненно, оказал бы свое действие. Но в эту темную, зловещую ночь какой-то иррациональный страх овладел старой медсестрой. «Что это за человек? — подумала она.— Может быть, какой-нибудь злоумышленник или маньяк?»
— Нет! — сказала она вслух,— Существуют правила, и я обязана их соблюдать. Я не могу будить профессора в этот час. Он примет вас завтра. До свидания!
Она повернулась и направилась обратно к зданию клиники.
— Мадам! Не уходите! Умоляю вас! — кричал ей вслед человек и дергал, ворота так, что вся решетка сотрясалась.
«Так и есть, это грабитель!» — подумала Фелисите. Бледная от страха, она чуть не бежала к дому. И тут она услышала за собой торопливые шаги. Сомнений не было: грабитель перелез через ограду и теперь гнался за ней. Задыхаясь, она пустилась бежать. Однако, верная служебному долгу, она не кричала, чтобы не напугать больных. Человек настигал ее. Понимая, что ей не уйти, Фелисите остановилась, ожидая удара ножом или выстрела из револьвера...
Однако ничего такого не последовало. Человек тоже остановился.
— Да не бойтесь же вы, глупая старуха! — вновь заговорил он.— Я не бандит и не убийца! Я порядочный человек... У меня на руках больная! Речь идет о человеческой жизни!
Услышав эти слова, Фелисите несколько успокоилась.
— Что же вы сразу не сказали? — проворчала она.— Если речь идет о больной, тогда другое дело... Что с ней?
Совершенно неожиданно человек опустился перед ней на колени:
— Умоляю вас, не будем тратить времени! Вы видите, я не злоумышленник. Разбудите профессора! Дорога каждая минута!
Фелисите окончательно успокоилась. «Это ненормальный»,— подумала она. В слово «ненормальный» она вкладывала много значений: это мог быть и слишком мнительный больной, и беспокойный родственник, и навязчивый посетитель...
— Вы ненормальный,— сказала она человеку.— Пойдемте со мной.
Минуту спустя незнакомец очутился в малой приемной, обставленной со всем уютом, какой допускали требования гигиены.
— Садитесь! — приказала ему медсестра. — Я пойду узнаю...
Фелисите предстояло выполнить неприятную миссию. Она долго крутила ручку внутреннего телефона, пока наконец на другом конце провода не послышался сонный голос доктора Дропа.
— Ради Бога, простите меня, профессор,— начала Фелисите,— но здесь один человек обязательно хочет, чтобы вы посмотрели его больную. Он перелез через ограду и ворвался сюда чуть ли не силой... Это ненормальный...
— Что вы плетете? Какой ненормальный?.. Спросите, что ему нужно...
— Мне он ничего не говорит... Требует свидания с вами... Так вы спуститесь?
Доктору Дропу, который всегда требовал от своих подчиненных неуклонного выполнения врачебного долга, не оставалось ничего другого, как процедить, скрепя сердце:
— Хорошо... Пусть подождет... Сейчас приду.
Через четверть часа, одетый в коричневую пижаму, с глазами, опухшими от сна, он спустился в приемную. Посетитель стремительно поднялся ему навстречу:
— Господин профессор, я знаю, что вы крупнейший специалист по переломам тазовых костей. Баша диссертация на эту тему произвела сенсацию. Умоляю вас выслушать меня. Только вы можете спасти несчастную девушку, которую через несколько минут доставят в вашу клинику. Я опередил карету скорой помощи, чтобы предупредить вас...
— Но кто вы? Как ваше имя? И кто ваша больная?
— Я не могу назвать имен... даже вам, профессор. Не подумайте, что за этим скрывается какая-нибудь неблаговидная история. Я порядочный человек. Я постараюсь все вам объяснить.
Человек помолчал несколько секунд, как бы собираясь с мыслями, и продолжал:
— Молодой человек и юная девушка обожают друг друга. Но они не могут пожениться. Я им не отец и не родственник, но я люблю их как собственных детей. Теперь представьте себе, что с девушкой происходит ужасное несчастье — и отчасти по моей вине! Она находится на волосок от смерти, и единственный человек, который может ее спасти, это вы! Но имен я вам назвать не могу...
Говоривший был в страшном смятении. Однако его искренность не вызывала у Поля Дропа сомнений.
— Я ничего не понимаю,— сказал он.— Объясните мне толком, что произошло. И чего вы ожидаете от меня?
Незнакомец сделал над собой усилие и заговорил снова:
— Только что девушка, о которой я вам говорил, стала жертвой ужасного несчастного случая. Мне кажется, у нее перелом таза. Умоляю вас осмотреть ее и сделать все возможное, чтобы она осталась в живых, чтобы она выздоровела! Я взываю к вашему милосердию...
Его голос пресекся. Доктор Дроп, между тем, погрузился в размышления. Принять в свою клинику тяжелую больную, оказать ей помощь, даже не зная ее имени, с профессиональной точки зрения было рискованно и даже опасно. И в то же время это был его врачебный долг, от которого он считал себя не вправе уклониться.
— Где ваша больная? — спросил он.
— Мне удалось вызвать карету скорой помощи. Она направляется сюда. Но больная в тяжелом состоянии, поэтому карета вынуждена ехать шагом... Я помчался на такси вперед...
— Хорошо,— сказал доктор.— Вашей больной будет оказана помощь, включая хирургическую операцию, если она потребуется... Это я беру на себя. Если вы считаете необходимым сохранить ее инкогнито, я готов пойти навстречу вашим желаниям... Но персоналу надо будет сообщить если не фамилию, то хотя бы ее имя...
Незнакомец колебался.
— Вы можете называть ее мадемуазель Маргарита,— сказал он наконец.
— Хочу вас предупредить,— заметил доктор,— что больные под наркозом обычно разговаривают и могут назвать свое имя. Поэтому, во избежание недоразумений...
— Я вас понял,— сказал незнакомец.— Вы совершенно правы. От волнения я совсем потерял голову. Ее зовут Элен...
В этот момент доктора Дропа как будто осенило. «Черт возьми,— воскликнул он про себя,— лицо этого человека мне почему-то знакомо... И будь я проклят, если это не знаменитый детектив Жюв!..»
Но что же произошло в доме миллионера Максона после того, как в подвале грохнул оглушительный взрыв?
Жюв, Фандор и Максон бросились в погреб, ожидая найти там труп Фантомаса, убитого взрывом сейфа, начиненного порохом*. Развороченный взрывом сейф валялся в углу, засыпанный кусками обвалившейся штукатурки. Но едва они добрались до него, как из их груди, вместо крика торжества, вырвался вопль ужаса.
— Элен! — вскричал Фандор, бросившись к распростертому возле сейфа телу, в то время как Жюв и Максон буквально окаменели на месте.
Да, такова была ужасная, невероятная реальность: вместо Фантомаса в расставленную Жювом западню попалась Элен, нежная и любящая невеста Фандора! Как подкошенный, комиссар рухнул на, колени и закрыл лицо руками.
— Это я виноват!.. Я убил ее!..— рыдал он в отчаянии.
Между тем Фандор приник к телу своей возлюбленной и убедился, что она еще жива. Нельзя было терять ни минуты. Журналист подхватил девушку на руки. Она застонала и очнулась от обморока.
— Это вы, Фандор? — прошептала она.— То, что произошло, случилось по моей вине... Я знала, что мой отец... то есть Фантомас... собирается ограбить сейф Максона... Я думала, что Максон в отъезде... И я решила опередить Фантомаса, чтобы спасти Максона от ограбления... Я попыталась вскрыть сейф... Я усомнилась в бдительности Жюва... И вот теперь я наказана...
Произнеся эти слова, Элен снова потеряла сознание.
— Бедное дитя! — воскликнул Жюв, рыдая.— Она так страдает! И при этом еще думает о том, как снять с меня вину!
Тем временем Максон выскочил на улицу, где перед его домом уже собиралась толпа зевак.
— Ничего страшного! — крикнул он.— Произошел взрыв газа в подвале. Никто не пострадал.
Любопытные стали расходиться.
Элен перенесли в салон. Максон осмотрел ее. Когда-то он получил медицинское образование и даже практиковал в качестве врача.
— Если не ошибаюсь, у бедной девушки перелом таза. Случай очень сложный, я не знаю, как быть...
Жюв вновь обрел присутствие духа.
— Если мы хотим ее спасти,— сказал он,— мы должны сохранить абсолютную тайну. Главное, чтобы Фантомас ни о чем не узнал. Мы должны как можно скорее перевезти Элен в клинику доктора Дропа, лучшего специалиста по переломам таза. Я знаю кучера одной кареты скорой помощи, который мне предан и сохранит все в тайне. Я дам ему знать, чтобы он приехал немедленно. А сам поеду к доктору Дропу, чтобы заранее с ним договориться и приготовить все необходимое к прибытию Элен...
Когда карета прибыла на улицу Мадрид, Жюв и Дроп уже ожидали больную. Хирург сразу же ее осмотрел.
— Случай серьезный... Очень серьезный,— сказал он.— Но больная молода, я сделаю все возможное... Будем надеяться на благополучный исход...
ВСЕСИЛЬНЫЙ МОРФИЙ
Прошло несколько дней. Однажды утром доктор Дроп сидел у себя в кабинете и занимался ненавистным делом — разбором деловых бумаг, когда дверь отворилась и кто-то без стука вошел в комнату.
— Это вы, Даниэль? — спросил доктор, но поднимая головы. Он был немало удивлен, когда ему ответил мужской голос:
— Нет, профессор, это не его лишь я!
Перед Полем Дропом стоял Миниас, как всегда спокойный, холодный, уверенный в себе. Доктор особенной радости не выказал,— не то что несколько дней назад, когда он видел в Миниасе своего спасителя.
— Чему я обязан столь ранним визитом? — спросил он.
— Как, вы не догадываетесь?
— Честное слово, нет...
— Тогда я вам напомню. Дело в том, мой дорогой доктор, что сегодня понедельник; то есть восьмой день после того, как я подписал купчую на вашу клинику. Сегодня я должен выплатить Картере пятьсот тысяч франков.
Произнося эту тираду, Миниас снял лакированный цилиндр, положил его на стол, бросил в него свои лайковые перчатки и прислонил к дивану драгоценную крокодиловую трость. Доктор Дроп с неподвижным лицом наблюдал за его действиями.
— Я помню,— сказал он,— что именно сегодня срок вашего долга. Но это не объясняет мне причину вашего визита.
Миниас удобно расположился в кресле, словно приготовившись к длинному разговору.
— Связь здесь существует, и самая прямая,— начал он.— Мне нужно платить долг, а у меня нет ни одного су. Вот я и пришел узнать, не найдётся ли у вас денег...
— Не найдется ли у меня денег? Вас осеняют блестящие идеи, дорогой Миниас! Если бы у меня были деньги, я бы сам выкупил свою клинику... Что же до наших затруднений...
—...То вам, разумеется, на них наплевать! Вам безразлична моя репутация. Вам безразлично, что станут болтать на Бирже, когда станет известно, что Миниас не может рассчитаться по своим обязательствам!
Дроп встал, прислонился к камину и жестко ответил, глядя посетителю прямо в глаза:
— Из-за всех этих финансовых дел я не сплю уже третий месяц. Я обрадовался, когда узнал, что вы решили купить клинику, так как думал, что это избавит меня от денежных забот. И вот теперь вы хотите на меня же эти заботы и взвалить! Полно шутить, Миниас! Когда неделю назад вы подписывали купчую, вы должны были понимать, что по ней придется платить.
Миниас сохранял полное спокойствие, во всяком случае, внешне.
— Ба! — воскликнул он.— Положение вовсе не так безнадежно! До шести часов вечера у меня еще есть время, чтобы найти четыреста тысяч...
— Почему четыреста? Вы же купили за пятьсот тысяч!
Миниас улыбнулся:
— Вы забыли, что шестьдесят тысяч мы уже заработали! Вы забыли о чеке милейшего Педро Коралеса!
Доктор вздрогнул и побледнел Позорная сцена, которую ему пришлось вытерпеть, до сих пор жгла его память. Он тогда же хотел вернуть чек наглому перуанцу и не сделал этого только по настоянию Миниаса. И вот теперь хитрый финансист дернул за эту ниточку, как рыболов, подсекающий неосторожную рыбу...
— Это так...— сказал Дроп, стиснув зубы.— Мы действительно «заработали», как вы выражаетесь, шестьдесят тысяч... Остается достать всего четыреста сорок тысяч!
С этими словами он выдвинул один из ящиков письменного стола, вытащил из-под пороха бумаг злополучный чек и с отвращением бросил его на бювар. Миниас, ничуть не смущаясь, тут же подхватил его своими длинными пальцами, аккуратно сложил и спрятал в бумажник.
— Вот именно,— сказал он, словно но замечая иронии Дропа,— нам остается найти всего четыреста сорок тысяч... Кстати, сейчас к вам придет с визитом наш милейший Педро Коралес. Полчаса назад я встретил его на улице Гранд-Арме...
— Педро Коралес направляется сюда? Не может быть!.. Он не посмеет!..
— Почему? — искренне удивился Мнниас.
— Этот негодяй осмеливается вести себя таким образом, как будто мы с ним сообщники!
Финансист весело рассмеялся:
— Честное слово, доктор, вы становитесь отчаянным ригористом! Так дела не делаются. Педро Коралес отличный малый, он допустил маленькую бестактность, но стоит ли ставить ему каждое лыко в строку? Что ни говорите, а он щедро оплатил ваши услуги. Сейчас, когда нам нужны деньги, совсем не время ссориться с ним. Поэтому прошу вас, когда он придет, не только принять его, но и быть с ним максимально любезным!
Последние слова Миниас произнес твердым, повелительным тоном.
— Вы уже отдаете мне приказы? — спросил Дроп.
— Это всего лишь совет,— ответил финансист.— Вы должны, доктор, решить, готовы ли вы пойти на кое-какие жертвы ради нашего общего дела и ради своих профессиональных интересов.
— Да, конечно...
— Вот видите! Значит, когда придет Педро Коралес, вы будете вести себя разумно...
Но Поль Дроп еще не сложил оружия.
— Не понимаю,— воскликнул он,— зачем вам нужен этот Педро Коралес! Вы что, собираетесь занять у него денег?
Миниас встал, подошел к окну и забарабанил пальцами по стеклу.
— Занять? — переспросил он.— Нет... Я не люблю занимать. Это означает, что придется отдавать... Я предпочитаю брать!
И, словно пожалев о неосторожно вырвавшемся слове, он добавил:
— Впрочем, это всего лишь шутка... А вот и Коралес — я вижу, как он разговаривает с мадемуазель Даниэль. Сейчас о нем доложат.
С этими словами греческий финансист взял цилиндр, трость и вышел в салон, примыкавший к кабинету; при этом он задернул портьеру, но дверь оставил открытой. Минуту спустя Даниэль доложила о Коралесе.
— Просите,— сказал Поль Дроп.
Когда Педро Коралес вошел в кабинет, доктора поразила произошедшая в нем перемена. На его смуглом лице проступила свинцовая бледность, нос заострился, под глазами появились темные мешки, руки непроизвольно дрожали... Поль Дроп не сомневался, что, получив наследство, перуанец пустился в дикий загул, в непрерывные кутежи.
— Счастлив вас видеть,— сказал доктор сухим тоном, который не соответствовал его словам,— И буду еще более счастлив узнать, чему я обязан честью вашего визита.
Педро Коралес, казалось, был в затруднении.
— Дело в том, доктор,— промямлил он,— что я нуждаюсь в вашем совете... и в помощи... Можно сказать, медицинской помощи... Должен признаться, я неважно себя чувствую...
— Вид у вас, действительно, нездоровый...
— Да, я подхватил ужасную невралгию... Она доставляет мне невероятные страдания...
— Вы хотите, чтобы я выписал вам рецепт?
—- И да, и нет...— Коралес говорил с видимым трудом, зубы его стучали.— Вы хирург, и я понимаю, что не ваше дело — лечить невралгию... Но есть средства, которые могли бы умерить мои страдания... Например... Например, морфий! Я думаю, морфий мог бы мне помочь!.. Разумеется, я заплачу...
Услышав эти слова, Поль Дроп подошел к Коралесу, взял его под руку и увлек к окну.
— Довольно шуток! — скапал он, пристально всматриваясь в его лицо.— Я наблюдаю вас уже несколько минут, и не надо быть волшебником, чтобы понять, в чем тут дело. Никакая у вас не невралгия. Вы наркоман и пришли сюда в надежде получить морфий. Вы рассудили, что и клинике, где делают операции, морфий должен быть обязательно. Не так ли?
На Педро Коралеса было жалко смотреть. Слова доктора Дропа попали в точку. Перуанец действительно пользовался наркотиками, и пагубный недуг, постепенно усиливаясь, завладел им окончательно. Сейчас был как раз такой момент, когда очередная порция морфия была ему нужнее, чем воздух. В его глазах читались отчаяние и мольба.
Доктор Дроп видел, что этот человек находится полностью в его власти. Давая ему наркотик, порция за порцией, он мог добиться от несчастного всего, чего угодно.
— Вот что, сударь,— продолжал хирург.— Наркоман — это конченый человек, это покойник в отпуске. А тот, кто дает ему наркотик, заслуживает имени убийцы! Если бы ко мне пришел здоровый человек и стал бы обращаться со мной как с вором и убийцей, я заставил бы его дорого заплатить за такую дерзость. Но вы больны и не отвечаете за свои слова и поступки. Поэтому я ограничиваюсь тем, что прошу вас покинуть этот дом и никогда здесь больше не появляться!
Поль Дроп позвонил и приказал появившемуся служителю проводить посетителя. Едва за ним закрылась дверь, как в кабинет ворвался Миниас. Он слышал весь разговор и был в ярости.
— Идиот! — закричал он, встряхивая хирурга за плечи.— С вашей щепетильностью вы будете спать под мостом. Вы что, не понимаете, что если я сегодня вечером не заплачу по купчей, вас выкинут из клиники, н тогда конец не только вашей профессиональной карьере, Но и вашей великой любви! Если бы вы любили по-настоящему, разве стали бы так носиться со своей моральной щепетильностью?
И, оттолкнув от себя Поля Дропа, он бросил ему с презрением:
— Трус! Вы просто трус!
Доктор Дроп, только что давший гневную отповедь Коралесу, склонил голову перед властной напористостью Миниаса. Но дело было не только в энергии финансиста. За его словами о любовной истории в жизни доктора скрывалась какал-то тайна, лишавшая Дропа воли к сопротивлению. И когда Миниас потребовал у него ключ от аптечки, он ему этот ключ беспрекословно отдал.
— Благодарите судьбу, что я оказался рядом! — воскликнул таинственный грек, потрясая ключом от аптечки.— Видно, мне суждено вытаскивать вас из болота и делать за вас всякие неприятные вещи! Сидите дома, никуда не выходите и ждите моего звонка!
— Здесь живет господин Педро Коралес?
— Да, месье.
— Передайте ему мою визитную карточку и скажите, что его желает видеть господин Миниас, компаньон доктора Дропа.
— Очень сожалею,— сказал лакей,— но господин Коралес болен и никого не принимает.
— Все-таки передайте ему мою визитную карточку. У меня есть основания предполагать, что меня он все-таки примет.
Посетитель не ошибся. Через несколько минут его ввели в кабинет, где на диване лежал несчастный Педро Коралес. Он был в ужасном состоянии, и только имя доктора Дропа могло вывести его из прострации, в которую он впал, вернувшись из клиники.
— Вы от доктора Дропа? Вы принесли мне морфий? — с надеждой спросил он, глядя на посетителя.— Ради Бога, скорей,— вот уже целые сутки, как я мучаюсь... Ну чего же вы ждете?
— Извините,— сказал Миниас,— но укол стоит пятьдесят тысяч.
— Какое это имеет значение! — воскликнул перуанец.— Колите скорее, я заплачу!
— Нет. Сначала деньги, потом укол.
Педро Коралес, как безумный, вскочил с дивана и кинулся в угол комнаты, где стоял секретер красного дерева. На самом деле это был сейф, замаскированный под деревянный секретер, чтобы обмануть грабителей. Перуанец лихорадочно набрал шифр, распахнул дверцу, схватил наугад пачку банкнот и швырнул их Миниасу:
— Вот, возьмите!.. Этого достаточно?
— Да, сударь,— ответил финансист,— Теперь я готов сделать вам укол.
Коралес снова растянулся на диване. Он весь дрожал, его зубы выбивали дробь, а на губах показалась пена. Миниас подошел к нему со шприцем в руке.
— Не двигайтесь! — скомандовал он, вонзая иглу в предплечье несчастного наркомана.
На губах у перуанца появилась счастливая улыбка. Но продержалась она не долго. В следующее же мгновение судорога исказила его лицо, глаза закатились, губы побелели, тело несколько раз дернулось и застыло.
Миниас спокойно смотрел на дело своих рук.
— Ну вот, так-то лучше,— сказал он.— В аптечке у Дропа, кроме морфия, много всяких снадобий. Кажется, я выбрал именно то, что надо. Коралес мертв. Идиот, он даже не позаботился запереть сейф! Его слуга — один из моих людей, он будет молчать. Так что — концы в воду!
До пяти часов вечера Поль Дроп просидел в каком-то оцепенении у себя в кабинете. Ровно в пять ему принесли короткую депешу от Миниаса:
«По получении этого письма немедленно берите такси и приезжайте к нотариусу. Деньги я достал. Ваша клиника спасена. Но мне нужна Ваша подпись».
Несколько минут хирург молча глядел на записку, словно не понимая ее смысла. Затем он встал и быстро оделся. По улице, мимо ворот клиники, мчался мальчишка-газетчик, выкрикивая: «Покупайте экстренный выпуск «Столицы»! Смерть перуанца Педро Коралеса! Миллионер Коралес умирает, приняв огромную дозу морфия!»
Дропу показалось, что земля поплыла у него под ногами. Как автомат, он сделал несколько шагов и остановил проезжавший экипаж. Ослабевшим голосом он едва мог назвать кучеру адрес нотариуса. И без сил рухнул на сиденье...
ЗАЯВЛЕНИЕ О РАЗВОДЕ
Вот уже двое суток как полиция Нейи вела наблюдения за двумя странными субъектами, регулярно появлявшимися в районе бульвара Майо и улицы Мадрид. На первый взгляд они производили впечатление то ли бродяг, то ли пьяниц... Но под своими широкими засаленными плащами они прятали какие-то предметы неизвестного назначения.
— Возможно, это опасные злоумышленники,— сказал комиссар полиции и приказал не спускать с них глаз.
Однако вести за ними слежку было не так-то просто. Эти типы, казалось, прекрасно знали полицейские предписания и не делали ничего такого, что могло бы дать повод для их легального задержания и обыска.
Однажды, около четырех часов дня, служитель Булонского леса, дежуривший у входа в парк со стороны улицы Мадрид, увидел, как два подозрительных типа бежали во весь дух вдоль аллеи Пальма-риума, затем скрылись за деревьями в районе перекрестка Рон-Пуэн. Там они просидели добрые полчаса, наблюдая за автомобилями, особенно за теми, которые направлялись в квартал Нейи. Когда они возвращались в город, служитель подошел к ним. Он заметил, что при его приближении они переглянулись и обменялись какими-то знаками, как люди, которые что-то замышляют.
— Не очень-то подходящая погода для прогулок в Булонском лесу,— сказал им служитель.
Действительно, погода была пасмурная и начинал накрапывать дождь.
— Это как сказать...— услышал он в ответ.— У каждого свой вкус...
— Вы, наверное, бродячие торговцы,— продолжал служитель, указывая на довольно объемистые предметы под их плащами.
— Да, нет,— сказал тот, что был ростом повыше,— мы не торговцы, мы фотографы...
— Мы сыщики-любители,— добавил тот, что был пониже. Эти слова показались служителю маловразумительными, и он потребовал дальнейших объяснений. Вот что ему удалось узнать. Два подозрительных индивида были фотографами-профессионалами, и предметы, которые они прятали под своими плащами, были фотоаппаратами и штативами для их установки. Для занятия своей профессией они имели разрешение городской префектуры, что они и подтвердили соответствующим документом. Но с чем было связано их таинственное поведение? И почему они все время крутились в районе Нейи и Булонского леса? На эти вопросы они предпочитали отмалчиваться.