Общие принципы выделения форм существования языка
Исследуя проблему «язык и общество», учёные вычленили и осмыслили значительное число категорий и понятий, помогающих составить представление о закономерностях функционирования языка в различных сферах человеческой деятельности. Выделенные научные понятия касаются как общества (социум, языковой коллектив, речевой коллектив, сфера общения, среда общения), так и языка (язык, диалект, устноразговорная форма языка, письменно-книжная форма языка, койне, язык народности, язык нации, литературный язык, типы литературного языка по выполняемым функциям, функциональные стили, состояние языка, внешняя система языка (социально-коммуникативная система и ее компоненты), языковая ситуация, виды языковой ситуации, коммуникативная среда и ее типы и т. д. и т. п.).
Форма существования языка — это одна из конкретных форм его структурной организации и функционирования в человеческом коллективе.
Форм проявления языком своего социального назначения — быть средством общения — в языках мира много. Множество форм существования языка обусловлено разнообразием исторических, социальных, культурных и других жизненных условий и потребностей социумов, неповторимостью конкретных обстоятельств, в которых складывается, развивается и функционирует тот или иной язык, удовлетворяя коммуникативные запросы общества в целом и его отдельных социальных, сословных, профессиональных, возрастных, половых групп.
Несмотря на принципиально очень значительное разнообразие структурного и функционального воплощения языка как средства общения людей, есть повторяющиеся, наиболее типичные формы его жизни в обществе. Сходство функционально-типологических черт многих языков позволяет выделить главнейшие формы существования языка и оперировать ими как единицами, набор и взаимодействие которых может характеризовать состояние языковой жизни того или иного этноса, государства, географического региона, а при подключении других параметров — лингвистическое состояние всего человечества в определённый момент его развития.
К сожалению, изучение форм существования языка только начинается. Еще нет общепринятой терминологии для самой этой категории — для ее обозначения употребляют такие термины, к тому же не всегда однозначно понимаемые, как «форма существования языка», «языковое образование», «подсистема языка», «компонент социально-коммуникативной системы», «языковое единство», «идиом», «код», «лингвема» и др. Не разработаны единые принципы выделения форм существования языка и отграничения их от других, сходных и взаимодействующих с ними языковых явлений. Нет единого представления о содержании конкретной формы существования языка в различные исторические периоды, о соотношении наиболее общих и типичных форм существования языка, их иерархии. Слабо разработаны вопросы типологии отдельных разновидностей форм существования языка, например, пока нет общепринятых классификаций социальных диалектов, креольских языков, языков специального назначения (ритуальных и т. п.).
Что же такое «форма существования языка»? В. А. Аврорин предложил следующее определение этого понятия социолингвистики: «Это самостоятельные языковые структуры, естественно объединяющиеся в группы с различной иерархией по признаку общности исходного материала и потому в принципе доступные пониманию в пределах одного народа, но различающиеся по уровню совершенства, универсальности и по преимущественным сферам использования».
В этом определении обращено внимание на четыре признака, свойственных форме существования языка: 1) материальная общность «исходного материала», т. е. звукового строя, грамматического строя (морфологии, синтаксиса) и значительной доли словаря, чтобы быть понятным «в пределах одного народа»; 2) определённая системность и самостоятельность структуры каждой из форм существования или каждой группы рядоположепиых форм существования (например, всех территориальных диалектов); 3) несовпадение, даже принципиальное разделение сфер их использования; 4) различие в уровне совершенства, в коммуникативных возможностях, вызванное преимущественным использованием их в разных по сложности сферах общения.
Таким образом, речь идёт о разных формах, о разных ипостасях существования одного и того же языка (этноязыка). В. А. Аврориным предложен перечень форм существования языка и их разграничение на основные и второстепенные. Мы предлагаем несколько иной набор форм существования языка.
К основным формам существования языка относим: 1) литературный язык; 2) народно-разговорный язык; 3) койне (наддиалектное образование, интердиалект); 4) просторечие; 5) язык-пиджин; 6) креольский язык; 7) территориальные диалекты; 8) некоторые типы социальных диалектов.
В функционально-целевом отношении основные, или важнейшие, формы существования языка предназначены прежде всего для объединения с помощью языковых контактов «всего народа, его территориального или социального подразделения» (В. А. Аврорин).
Кодификация
Эксплицитное признание нормативности языковых явлений или фактов, зафиксированных в словарях, грамматиках, разработка правил и предписаний, способствующая сохранению литературных норм и их научно обоснованному обновлению.
К.я. основывается:
1) на соответствии данного явления структуре языка;
2) на факте массовой и регулярной воспроизводимости языкового явления в процессе коммуникации;
3) на общественном одобрении и признании этого явления нормативным. К. подвергаются наиболее важные в социальном и коммуникативном отношении системы (например, литературный язык).
Языковые нормы
НОРМА ЯЗЫКОВАЯ, совокупность языковых средств и правил их употребления, принятая в данном обществе в данную эпоху. Норма противопоставлена системе, понимаемой как присущие тому или иному языку возможности выражения смыслов. Далеко не все из того, что «может» языковая система, «разрешается» языковой нормой. Например, система русского языка предусматривает образование форм 1-го лица единственного числа от всех глаголов, способных иметь личные формы; однако норма «не разрешает» образовывать форму 1-го лица от глаголов победить, убедить (*победю, *побежду, *убедю, *убежду) и «предписывает» обходиться описательными оборотами: сумею (смогу) победить (убедить), одержу победу и т.п.
В лингвистике термин «норма» используется в двух смыслах – широком и узком. В широком смысле под нормой подразумевают традиционно и стихийно сложившиеся способы речи, отличающие данный языковой идиом от других языковых идиомов (в этом понимании норма близка к понятию узуса, т.е. общепринятых, устоявшихся способов использования данного языка). Так, можно говорить о норме применительно к территориальному диалекту: например, нормальным для севернорусских диалектов является оканье, а для южнорусских – аканье. В узком смысле норма – это результат целенаправленной кодификации языкового идиома. Такое понимание нормы неразрывно связано с понятием литературного языка, который иначе называют нормированным или кодифицированным. Территориальный диалект, городское койне, социальные и профессиональные жаргоны не подвергаются кодификации, и поэтому к ним неприменимо понятие нормы в узком смысле этого термина.
Литературная норма отличается рядом свойств: она едина и общеобязательна для всех говорящих на данном языке; она консервативна и направлена на сохранение средств и правил их использования, накопленных в данном обществе предшествующими поколениями. В то же время она не статична, а, во-первых, изменчива во времени и, во-вторых, предусматривает динамическое взаимодействие разных способов языкового выражения в зависимости от условий общения (последнее свойство нормы называют ее коммуникативной целесообразностью).
Единство и общеобязательность нормы проявляются в том, что представители разных социальных слоев и групп, составляющих данное общество, обязаны придерживаться традиционных способов языкового выражения, а также тех правил и предписаний, которые содержатся в грамматиках и словарях и являются результатом кодификации. Отклонение от языковой традиции, от словарных и грамматических правил и рекомендаций считается нарушением нормы и обычно оценивается отрицательно носителями данного литературного языка.
Норма сопряжена с понятием селекции, отбора. В своем развитии литературный язык черпает средства из других разновидностей национального языка – из диалектов, просторечия, жаргонов, но делает это чрезвычайно осторожно. И норма играет в этом процессе роль фильтра: она пропускает в литературное употребление все наиболее выразительное, коммуникативно необходимое и задерживает, отсеивает все случайное, функционально излишнее. Эта селективная и, одновременно, охранительная функция нормы, ее консерватизм – несомненное благо для литературного языка, поскольку служит связующим звеном между культурами разных поколений и разных слоев общества.
Консервативность нормы обеспечивает понятность языка для представителей разных поколений. Норма опирается на традиционные способы использования языка и настороженно относится к языковым новшествам. «Нормой признается то, что было, и отчасти то, что есть, но отнюдь не то, что будет», – писал А.М.Пешковский и так объяснял это свойство и литературной нормы, и самого литературного языка: «Если бы литературное наречие изменялось быстро, то каждое поколение могло бы пользоваться лишь литературой своей да предшествовавшего поколения, много двух. Но при таких условиях не было бы и самой литературы, так как литература всякого поколения создается всей предшествующей литературой. Если бы Чехов уже не понимал Пушкина, то, вероятно, не было бы и Чехова. Слишком тонкий слой почвы давал бы слишком слабое питание литературным росткам. Консервативность литературного наречия, объединяя века и поколения, создает возможность единой мощной многовековой национальной литературы».
Однако консерватизм нормы не означает ее полной неподвижности во времени. Иное дело, что темп нормативных перемен медленнее, чем развитие данного национального языка в целом. Чем более развита литературная форма языка, чем лучше обслуживает она коммуникативные нужды общества, тем меньше она изменяется от поколения к поколению говорящих. И все же сравнение языка Пушкина и Достоевского да и более поздних писателей с русским языком конца 20 в. обнаруживает различия, свидетельствующие об исторической изменчивости литературной нормы.
В пушкинские времена говорили: дóмы, кóрпусы, сейчас – домá, корпусá. Пушкинское «Восстань, пророк...» надо понимать в смысле 'встань', а совсем не в смысле 'подними восстание'. В рассказе Ф.М.Достоевского Хозяйка читаем: «Тут щекотливый Ярослав Ильич... вопросительным взглядом устремился на Мурина». Современный читатель догадывается, конечно, что речь здесь не о том, что герой Достоевского боялся щекотки: щекотливый употреблено в смысле, близком к значению слов деликатный, щепетильный, и применено к человеку, т.е. так, как ни один из носителей современного русского литературного языка его не употребит (обычно: щекотливый вопрос, щекотливое дело). Чехов говорил в телефон (об этом он сообщает в одном из своих писем), а мы – по телефону. А.Н.Толстой, почти наш современник, в одном из своих рассказов описывает действия героя, который «стал следить полет коршунов над лесом». Сейчас сказали бы: стал следить за полетом коршунов.
Изменяться может нормативный статус не только отдельных слов, форм и конструкций, но и определенным образом взаимосвязанных образцов речи. Так произошло, например, с так называемой старомосковской произносительной нормой, которая ко второй половине 20 в. была почти полностью вытеснена новым произношением, более близким к письменному облику слова: вместо,, [шы]гú, [жы]рá, ве[р']х, четвé[р']г, тú[хъ]и, стрó[гъ]й, поддá[къ]вать, слúво[шн]ое (масло) подавляющее большинство носителей русского литературного языка стало говорить,, [ш"]гú, [ж"]рá, ве[р]х, четвé[р]г, тú[х'и]й, стрó[г'и]й, поддá[к'и]вать, слúво[чн]ое (масло) и т.д.
Источники обновления литературной нормы многообразны. Прежде всего, это живая, звучащая речь. Она подвижна, текуча, в ней совсем не редкость то, что не одобряется официальной нормой, – необычное ударение, свежее словцо, которого нет в словарях, синтаксический оборот, не предусмотренный грамматикой. При неоднократном повторении многими людьми новшества могут проникать в литературный обиход и составлять конкуренцию фактам, освященным традицией. Так возникают варианты: рядом с вы прáвы появляется вы прав; с формами констрýкторы, цéхи соседствуют конструкторá, цехá; традиционное обусловливать вытесняется новым обуславливать; жаргонные слова беспредел и тусовка мелькают в речи тех, кого общество привыкло считать образцовыми носителями литературной нормы; никого уже не удивляет, что можно указывать о чем – вместо традиционно правильных конструкций указывать что и указывать на что.
Источником изменений в литературной норме могут служить местные говоры, городское просторечие, социальные жаргоны, а также другие языки. Так, в 1920–1930-е годы словарь русского литературного языка пополнился словами глухомань, новосёл, затемно, морока, муторно, обеднять, отгул и др., которые пришли из диалектов; из просторечия заимствованы слова показуха, заправúла, разбазаривать; широкое распространение форм множ. именительного на -á (бункерá,) объясняется влиянием на литературный язык профессионально-технической речи. Многочисленные лексические заимствования из других языков, главным образом из английского, расширяющие нормативный русский словарь в конце 20 в., способствуют и тому, что под влиянием иноязычных образцов появляются структурно новые типы слов: кибер-пространство, бизнес-план (традиционными моделями в подобных случаях являются сочетания с прилагательным или несогласованным определением в родит. падеже: кибернетическое пространство, план бизнеса).
В процессе обновления нормы решающее значение имеет не только распространенность, частота того или иного новшества, но и социальная среда, в которой это новшество получает распространение: в общем случае чем выше «общественный вес» той или иной социальной группы, ее престиж в обществе, тем легче инициируемые ею языковые новшества получают распространение в других группах носителей языка. Так, традиционно «законодателем мод» в области литературного произношения и словоупотребления считается интеллигенция, призванная быть основным носителем речевой культуры данного общества. Однако произносительные, грамматические и лексические образцы, принятые в элитарных социальных группах, не всегда имеют преимущество (с точки зрения вхождения в общий речевой оборот) перед образцами, привычными для неэлитарной среды. Например, слово двурушник вошло в литературный язык из нищенского арго, животрепещущий – из речи торговцев рыбой; разрешаемая современным орфоэпическим словарем форма родит. множ. носок (несколько пар носок), наряду с традиционно-нормативной носков, – несомненная уступка просторечному узусу, из которого форма с нулевой флексией (носок), ранее оценивавшаяся как бесспорно неправильная, распространилась и в среду говорящих литературно. Влиянием просторечной и профессионально-технической среды объясняются и многие другие варианты, допускаемые современной русской литературной нормой: дóговор, договорá, договорóв (наряду с традиционными договóр, договóры, договóров), переговоры по разоружению (наряду с переговоры о разоружении), проверка семян на всхожесть (наряду с проверка всхожести семян) и т.п.
Сосуществование в рамках единой нормы вариативных единиц обычно сопровождается процессом их смыслового, стилистического и функционального размежевания, что дает возможность гибко использовать допускаемые нормой языковые средства – в зависимости от целей и условий коммуникации (что и позволяет говорить о коммуникативной целесообразности нормы). Например, формы множ. числа существительного хлеб с ударением на основе: хлéбы – обозначают печное изделие (Вынули из печи румяные хлéбы), а формы с ударением на окончании: хлебá – злаки (урожай хлебóв); можно сказать и рýпоры радио, и рупорá радио, но только рýпоры идей; в бытовом диалоге можно сообщить о ком-либо, что он сейчас в отпускý, но в официальном документе носитель литературного языка обязан выразиться иначе: находясь в отпуске...; конструкции с кратким прилагательным в роли предикатива – типа Я не голоден, Этот процесс весьма трудоемок сигнализируют о книжности речи (разговорному языку такие конструкции не свойственны), а конструкции с так называемым соположением глагольных форм, напротив, служат яркой приметой разговорного языка: пойду посмотрю; сходи купи молока.
Владение нормой предполагает умение говорящего не только говорить правильно и отличать правильные в языковом отношении выражения от неправильных (например, «браковать» оборот оказывать впечатление и избирать иной способ выражения того же смысла: производить впечатление), но и использовать языковые средства уместно – применительно к ситуации общения. Очевидно, например, что деловое письмо нельзя написать, используя слова загодя, мастак, норовить, насмарку, до зарезу и под., фразеологические единицы ни за понюшку табаку, как пить дать, конструкции типа А он и выйди со своим дурацким предложением и т.п. Столь же очевидно, что в обыденном разговоре выглядят чудачеством канцелярские обороты за неимением таковых, вследствие отказа, по причине неизбрания и под. Намеренное же нарушение уместности нормы обычно делается с определенной целью – шутки, насмешки, языковой игры. В этом случае перед нами не ошибка, а речевой прием, свидетельствующий о свободе, с которой человек обращается с языком, сознательно используя его вопреки нормативным установкам. Одним из распространенных приемов языковой игры, шутки является неуместное, часто стилистически контрастное использование разного рода расхожих штампов – газетных клише, оборотов какого-либо профессионального языка, канцеляризмов и т.п.: Каждый год он вел борьбу за урожай на этой неказистой грядке; По достижении пятидесяти лет я оставил большой секс и перешел на тренерскую работу (М.Жванецкий). Сознательное обыгрывание фразеологизмов, намеренное отклонение от их нормативного употребления – также один из приемов языковой игры: Он съел в этом деле не одну собаку; Они жили на широкую, но босую ногу; (быть) между Сциллой и харизмой; пиар во время чумы.
Языковая норма – одна из составляющих национальной культуры. Поэтому разработка литературной нормы, ее кодификация, отражение нормализаторской деятельности лингвистов в грамматиках, словарях и справочниках имеют большое социальное и культурное значение. Проблемы языковой нормы разрабатываются в трудах Д.Н.Ушакова, Л.В.Щербы, А.М.Пешковского, В.В.Виноградова, Г.О.Винокура, С.И.Ожегова, Р.И.Аванесова, М.В.Панова, К.С.Горбачевича, В.А.Ицковича, Н.Н.Семенюк и других отечественных лингвистов.
Узус
У́зус (от лат. usus — применение, обычай, правило) — общепринятое носителями данного языка употребление языковых единиц (слов, устойчивых оборотов, форм, конструкций).
Узуальное употребление, с одной стороны, противопоставляется окказиональному (временному, индивидуальному, обусловленному специфическим контекстом) употреблению и, с другой стороны, языковой норме.
Под узусом также понимаются и «частные» нормы, отличающиеся от нормы литературного языка; в этом смысле говорят об узусах профессиональных (например, узусе научного изложения), узусах социальных групп, узусе обиходного общения и т. п. Узус, будучи тесно связанным с языковой нормой, тем не менее отличен от неё: узус может фиксироваться словарями (толковыми, фразеологическими, орфографическими и т. п.) и далее кодифицироваться в языковую норму.
Классификация
О. Есперсен выделял три типа узуса:
1) употребление понятное, удовлетворяющее простейшему минимуму коммуникации;
2) употребление корректное, соответствующее требованиям языковой нормы;
3) употребление хорошее, то есть максимально эффективное, соответствующее более высоким, по сравнению с корректным, стандартам ясности либо красоты речи и, вследствие этого, вызывающее восхищение аудитории.
Узус является одним из ключевых понятий в глоссематике Л. Ельмслева, в которой дихотомия де Соссюра «язык — речь» заменяется четырехзвенным членением речевой деятельности «схема → норма → узус → речевой акт».
Пуризм
Пуризм языковой (франц. purisme, от лат. purus - чистый) - стремление очистить язык от иноязычных слов и выражений, от разного рода новообразований; неприятие в литературной речи лексических и грамматических элементов, идущих из территориальных и социальных диалектов, просторечия, профессионального употребления и т. п. В широком смысле П.— излишне строгое, непримиримое отношение к любым заимствованиям, новшествам «не в духе языка», вообще ко всем случаям искажения, огрубления и порчи языка, часто субъективно понимаемым.
Положительные стороны П. состоят в заботе о развитии самобытной национальной культуры, в обращении к богатствам родного языка, к его смысловым и словообразовательным ресурсам и возможностям. Отрицательные стороны П.- в его антиисторичности и субъективности, в непонимании поступательного развития языка, в ретроспективности оценки (когда признаётся то, что уже закрепилось в языке, освоено им, и отрицаются новые факты), а иногда и в прямом консерватизме (когда проповедуется отказ от принятых языком заимствований, предлагается последовательная замена их новообразованиями из исконных морфем).
П. характерен для времени становления национальных лит. языков. Напр., борьба сторонников «нового» и «старого» слога («новаторов»-карамзинистов и «архаистов»-шишковистов) в истории рус. лит. языка, связанная, в частности, с оценкой архаизмов, славянизмов, неологизмов, иностранных и калькированных слов в его структуре. Н. М. Карамзин и его сторонники настаивали на сближении книжного и разг. языка (в духе европейской традиции «писать, как говорят»), подчёркивали необходимость заимствований и упрощения синтаксиса. А. С. Шишков и созданное им лит. общество «Беседа любителей русского слова» отвергали лексические, семантические и синтаксические новшества, опираясь на славяно-рус. архаику, отстаивали принцип неизменяемости лит. языка. Борьба эта не коснулась, однако, самой актуальной проблемы - демократизации лит. языка 19 в., его сближения с общенародной речью (это выпало на долю А. С. Пушкина).
П. проявляется также в периоды важных общественных событий (подъём демократического движения, войны, революции и т.п.) и связанных с ними значительных сдвигов в лексической системе языка, когда она быстро и наглядно изменяется, вбирая в себя много заимствований, неологизмов и иных новообразований, когда перестраиваются стилистические соотношения составляющих лит. язык элементов (включая нейтрализацию диалектизмов, просторечия и др.).
Демократическая критика 19 в. (В. Г. Белинский и др.) выступала против П., воплощавшего?>ормальное и консервативное отношение к языку позиции А. С. Шишкова, Ф. В. Булгарина, Н. И. Греча, М. П. Погодина и др.). Пуристические тенденции сказывались в лингвистических взглядах В. И. Даля (его борьба с заимствованиями, к-рые он называл «чужесловами»).
В истории рус. лит. языка П. был иногда и закономерным протестом против злоупотребления ненужными иностранными словами. Засорение рус. языка галлицизмами высмеял Д. И. Фонвизин в комедии «Бригадир», А. С. Грибоедов в «Горе от ума» назвал такую речь смешением «французского с нижегородским». Прямые иноязычные вкрапления в рус. речь (макаронизмы) осмеяны позтом-сатириком 19 в. И. П. Мятлевым в поэме «Сенсации и замечания госпожи Курдюковой за границей - дан л'этранже» (1840-44).
Противоположностью П. является антинормализаторство - отрицание необходимости сознательного вмешательства в языковой процесс. При таком подходе отвергаются и научная нормализация, и нормативная лексикография (ср. утверждение писателя А. К. Югова о том, что «язык сам собою правит»).
В своих крайних проявлениях П. и антинормализаторство совпадают, т. к. критика иноязычных заимствований ведётся сторонниками этих позиций на основе субъективно-вкусовых оценок фактов языка, без учёта национально-культурных традиций (работы Югова, К. Ф. Яковлева и др.). Научная языковая нормализация предполагает борьбу с проявлениями как пуристических, так и антинормализаторских воззрений в области речевой культуры.