Через пять дней стало легче, предоперационное отделение было чистым и пустым, и новых раненых не ожидалось. Доктора пропустили по маленькой в девять-тридцать этого ясного теплого утра, и переоделись в чистое. Они одолжили наручники у сержанта снабжения, упросили троих рядовых заковать себя и взять под стражу. Так, чтобы даже с ружьями стража была. Усевшись кучкой на земле перед палаткой подполковника Блэйка, они пустили бутылку по кругу и затянули собственную версию тюремной песенки.
Были-б у нас подполковничьи крылья,
Давно бы к горам Пиренейским слетали.
Бюро по стиральным услугам открыли
И со скидкой для Генри трусы стирали.
Подполковник Блэйк вышел на шум...
- Эй, Генри! А офицерам в Левенворте[3] шлюхи полагаются?
В стрессовых ситуациях Генри иногда начинал заикаться.
- Вы с-с-сукины дети, убирайтесь от-от-отсюда к ч-ч-чертовой матери! Может вас заменить и некем, но если вы сию же минуту не провалите, клянусь Господом-Б-б-б-богом, я в-в-вас прикажу расстрелять!
Капитан Уолтер Коскиуско Валдовски, уроженец Хамтрамка, что в Мичигане, и по совместительству офицер-дантист 4077-го МЭШ, был очень хорошим зубным. Он заботился о бивнях сотен вояк, многие из которых предпочли бы штурмовать бункер голыми руками, нежели идти к зубному. Он чинил треснутые челюсти и выдирал зубы с ловкостью, которую редко удается наблюдать даже дома. Факт что его должны называть Добрый Поляк был настолько очевиден, что никто не мог присвоить себе авторских прав на эту кличку.
Добрый Поляк командовал единственной по-настоящему популярной зубоврачебной клиникой во владениях Дальневосточного Командования. По крайней мере – уж точно во всей Корее. В этой клинике был самый настоящий стол для покера. Еще там был небольшой переносной бильярдный столик, проигрыватель, огромный запас пива и других необходимых легко-переносимых вещей, а так же одно зубоврачебное кресло. Иногда в особо напряженной для военных хирургов ситуации, вечная, непрерываемая игра в покер останавливалась на несколько часов. Это было редким событием, так как даже в дни сильной загруженности операционной, игра, тем не менее, продолжалась. Игроки могли меняться каждые пятнадцать минут, но кто-то всегда был за столом. Кто-то приходил расслабиться, чтобы заснуть. Кто-то – наоборот, чтобы проснуться. В любое время играли и пациенты: либо ожидающие возвращения Поляка из операционной; либо уже с вырванными зубами, коротающие время в ожидании пока остановится кровотечение. Другие игроки сползались отовсюду, зная что всегда найдут игру в Покерной Доброго Поляка и его Зубоврачебной Клинике.
Вследствие этого, капитан Валдовски был хорошо известен даже за пределами лагеря, и уж конечно был самым популярным человеком внутри его. В отличии от других докторов, он уже имел частную практику до призыва на фронт. В отличии от других докторов, он обеспечивал свою жизнь. Такое благополучное состояние дел было практически непостижимо для разума многих его теперешних коллег. Ему нравились все, и он редко находился вне компании.
Его самое большое хобби и интерес, кроме управления Покерной и Зубоврачебной Клиникой, были женщины. Как холостяку, ему было просто предписано природой и судьбой ударять сразу за всеми медсестрами лагеря, и покровительствовать Сеульским базарам телесных утех, но он не обращал на них внимания, как игрок Большой Лиги игнорировал бы приглашение на бейсбольную игру на школьном дворе. Дома, в Хамтрамаке, судя по его рассказам, он был рекордсменом Большой Лиги. В данное время, если ему не изменяла память, он был помолвлен как минимум с тремя юными красавицами. И хотя такой трёп обычен в любой военной организации и сразу принимается за выдумки, его похождения и победы списать на воображение не удавалось даже самым убежденным скептикам...
Добрый Поляк был одарен несомненно самым большим инструментом во всем Армейском Зубоврачебном Корпусе США. Он был владельцем и эксплуататором Гордости Хамтрамака. Офицеры и рядовые со всего окололагерного пространства часто посещали 4077-й, якобы с целью попользоваться душевой, а на самом деле – в надежде, что им посчастливится воззреть на ИНСТРУМЕНТ. Ассистент Доктора Валдовски, к слову сказать, значительно увеличил размер своей скудной зарплаты за счет поставки информации войскам о намерениях капитана принять ванну. В душевой офицеры и простой люд с выпученными глазами и восхищением рассматривали Гордость.
А однажды некий капрал из Миссиссиппи выразился за всех:
- Я бы, что угодно отдал, чтобы увидеть ЭТО сердитым!
К сожалению, примерно раз в месяц Добрый Поляк винтом впадал в депрессию, длившуюся не менее двадцати четырех часов, и редко более трех дней. Нормальные для Клиники действа продолжались, но вот когда его заставляли работать, Уолт просто лежал в своей койке и пялился в стенку. Радар О’Рэйли, конечно же, за несколько дней мог предсказать приближение таких эпизодов депрессии, так что клиенты Клиники были предупреждены. Но однажды Ястребу выпало первым оповестить лагерь о самом серьезном приступе капитана Валдовски.
В тот день Ястреб проработал без остановки двенадцать часов, и сделав дело смело отправился в душевую. Он медленно разделся, выронив стетоскоп из заднего кармана камуфляжных штанов, и повесил его на гвоздь вместе с портками. Он встал под душ, наслаждаясь его теплом, расслабился и размечтался о Райско-Яблоневой Бухте. Вернувшись в реальность, он подошел к лавке, на которой оставил свою одёжку. Он обнаружил Доброго Поляка, сидящим на ней. Единственной его одеждой был стетоскоп Ястреба и встревоженное выражение лица. Он вслушивался, прикладывая стетоскоп к Гордости Хамтрамака.
- Что случилось, Уолт? – спросил Ястреб.
- По-моему, он умер, - печально ответил Уолт, и в трансе отправился под душ с все еще торчащим из ушей стетоскопом.
Тем же вечером Добрый Поляк вошел в Болото и присел на койку. Ему налили, и он совершенно равнодушно выпил.
- Думаю, вам, ребята, следует знать, - начал он свое заявление.
- Знать что?
- Что я собираюсь покончить жизнь самоубийством.
Наступил момент молчания. В конце концов Ловец дотянулся со своей койки и сжал руку Уолта.
- Нам будет тебя не хватать, - сказал он, - Надеюсь, тебе на новом месте понравится.
- Эй, Уолт, завещай-ка мне свой проигрыватель? – попросил Дюк.
- На когда назначено отправление? – поинтересовался Ястреб. – Ты бы Генри предупредил хоть заранее, чтобы он тебе замену начал искать.
В течение всего допроса Добрый Поляк сидел отрешенно и не пытался отвечать.
- А ты каким способом отбываешь? – продолжил Ловец. – Из 45-го промеж глаз, или как-то более утонченно?
- Я, собственно, об этом и хотел спросить, - наконец промолвил Уолт. – Может, вы чего посоветуете?
- Ссорок пятым, эт-та, запросто и надежно, - ответил Дюк, – Безотказно… Только вот довольно грязно. Может, лучше черную капсулу?
- А что это?
- Верное средство, притом легко и даже приятно, - объяснил Ястреб. Выпьешь пару коктейлей, сглотнешь капсулу… В следующий момент ты уже слушаешь божественный хор, распевающий Победный Марш Хамтраковской Общеобразовательной Школы.
- А у вас есть эти черные капсулы?
- Для такого хорошего пацана как ты, - заявил Дюк – провалимся, но найдем, раз уж ты на эт-та решился.
- Да, я решился. Мне только нужно завещание составить. Дюк, можешь рассчитывать на проигрыватель. Я закрываю Клинику завтра утром. И тогда завтра вечером... того. Вы приходите. Выпьем, и я съем черную капсулу. Или две.
Добрый Поляк вышел. За ним последовал Ястреб.
- Смените меня через три часа, - проинструктировал он соболотников на выходе. – Придется следить за этим чудиком, пока это не кончится.
На следующее утро о намерениях Уолта узнал и Генри. Он сильно переживал, и строил планы эвакуации Поляка, зачем и пришел в Болото.
- А что с ним, черт возьми, случилось-то? И почему на меня сваливаются все главные сумасброды со всей нашей Армии? Где мне теперь нового зубного найти?
Ловец был в Зубной Клинике в качестве сиделки, а Дюк и Ястреб отговаривали Генри от его планов эвакуации.
- Вам, эт-та, не надо его отсылать, Генри, - заявил Дюк, - Он от этого оправится.
- Боже, Генри, - поддержал Ястреб – Если ты его спровадишь, то какой-нибудь псих терапевт его электрошоком тряхнет пару раз, да и отправит в другую часть. Мы электричеством его и тут вылечим.
- Нет уж, ребята, - возразил Генри. - Тут дело серьезное. Если он сбрендил от работы, мне конца лекций не услышать.
- Генри, не мне тебе говорить, - продолжил Ястреб, - о великой чести, оказываемой нашему заведению присутствием Гордости. Более того, Гордость является сильнейшей рекламой, когда-либо выпавшей на долю военной душевой палатки. Ты же понимаешь, что наш персонал и войска со всех окрестностей приходят манимые созерцанием Гордости Хамтрамака, и таким образом они стали самыми отмытыми солдатами в Корее. Генри, во имя санитаризации и персональной гигиены, дай нам сроку в двадцать четыре часа, чтобы вылечить Доброго Валдовски.
- Да, Генри, - подключился Дюк, - Дай нам, пожалуйста, сроку...
- Ваше безумие заразно, и я тоже рехнулся, раз уж позволяю вам его лечить. Валяйте, лечите, только выпустите меня отсюда! – проорал он, уходя.
- Ну и как мы его собираемся излечить? – спросил Ястреб у Дюка.
- Проще простого, сказал Дюк, - Как и обещано, найдем ему какую-нить черную капсулу, натолкаем в нее штук пятнадцать гранул амитола, напоим его и дадим её проглотить. Думаю, когда он проснется - все будет в порядке.
- Тогда лучше бензедрин или что-нибудь на подхвате держать, на случай если он долго не просыпаться будет.
- Ну да, наверное.
- Только надо бы поторжественней все организовать. Лучше уже сейчас этим заняться. Начнем с подготовки Даго Красного.
Они просеменили к палатке капеллана, зашли и вскрыли две банки пива.
- Как Ваши овцы, несчастный святоша? – спросил Ястреб, - Что там от Папы слыхать?
- Зачем пожаловали, развратники?
- Мы Вас… эт-та, пришли на последний ужин пригласить, - объяснил Дюк.
- Добрый Поляк, - продолжил Ястреб, - собрался на тот свет в районе одиннадцати вечера, и выразил желание перед путешествием преломить хлеб и разделить вино со своими друзьями и корефанами. Он так же высказал просьбу, чтобы несчастный святоша Мулкахи пришел готовый произвести последнее причастие согласно обрядам Церкви Трясущих Чётками. А то он боится, что в последнее время без особого воодушевления относился к Церкви, вот и хочет чтоб Вы ему чуток полозья смазали.
- Ну что мне сделать, чтоб вы меня оставили в покое? Что вы мелете? – слабо запротестовал Даго.
- На полном серьезе, Красный, - ответил Ястреб, - Добрый решил встать на вечный причал. А мы не хотим, чтоб его услали, потому что он хороший, он нам нравится, и он нам еще нужен. И надеемся ему мозги вправить, только нужна Ваша помощь.
- А что от меня требуется-то?
- Именно то, что мы и говорим. Приходи, поужинаем, выпьем немного, потом ты поколдуешь в точности так как обычно это делаешь, и самое главное – спокойно относись ко всему, что увидишь или услышишь.
- О'кей. В этом случае я вам доверяю, - согласился Отец Мулкахи. – Только молюсь о том, чтобы Начальник в Риме не прослышал об этом.
- Черта с два я ему расскажу! – пообещал Ястреб.
После этого они пошли к сержанту снабжения и заказали сборку гроба.
- Вы кого замочить собрались? – спросил сержант.
- Никого. Нам для Доброго Поляка нужно. Он собрался сам себя порешить.
- Так нельзя! – запротестовал сержант.
- С чего бы?
- У нас навалом дантистов, но только одна Гордость Хамтрамака!
- Ну и что?
- Что - «Ну и что»?! Гордость принадлежит миру! Вы должны его остановить!
- Не боись. Мы ему не дадим. Ты Радара не видел?
- Радар в Сеул уехал. За кровью. К вечеру вернется. А зачем он вам?
- Он тоже может понадобиться. Скажи ему, чтобы в Болото шёл, как только вернется.
Капсулу изготовили в фармакологическом отделении. Затем парочка промаршировала в столовую, где нашла прославленного шеф-повара Сержанта Мама-Дорогая. Мама-Дорогая был негритянским парнишкой из Бруклина, за свою военную карьеру прославивший себя различными достижениями, далеко не все из которых – кулинарные. Он представлялся президентом Манхэттэнской Компании Уцененных Монументов и Памятников. Вооружившись фотооткрытками и впечатляющими бумагами, подразумевающими владение различными общественными зданиями, статуями и парками, он месяцами вел выгодный бизнес торговлей недвижимости. Кстати, всего за пару дней до визита Ястреба и Дюка, он загнал Бруклинский Ботанический Сад белобрысому рядовому из Миссиссиппи за двести долларов.
- Блин, - спрашивал его менее изощренный товарищ по камбузу, - как тебе это удалось?
- А чё, - делился опытом Мама-Дорогая, - проще простого! Этот лох еще бы и Бруклинский мост купил, но утверждал что неоднократно слышал от родственников, что его дедушка уже давным-давно его купил.
- Мама, - сказал ему теперь Ястреб, - Хочешь получить Медаль Лауреата Кавалеров д’Эскуффие Франции?
- Ага, - ответил Мама. – А что это?
- Это золотая медаль, - пояснил Ястреб.
- Классно.
- В Париже каждый год вручают, - продолжал Ястреб, - мужчине, избранному Лучшим Поваром Года.
- А я как в списки кандидатов попаду? – спросил Мама.
- Путем приготовления сегодняшним вечером особенно роскошного...
- О нет, - заявил Мама – Я на заказ не работаю. Это не по уставу. По уставу я должен готовить три раза в день...
- Мама-Дорогая, тебе нравится капитан Валдовски? – спросил Ястреб.
- Конечно. Я его за кое-что вообще очень сильно уважаю.
После этой реплики и благословляющего кивка Дюка Ястреб обрушил на Маму душещипательную информацию об умственном и эмоциональном состоянии Доброго Поляка, и, заламывая руки, воззвал о помощи. Когда он завершил, Мама-Дорогая был готов участвовать в спасении Гордости Хамтрамака.
Тем вечером Игра в Клинике приостановилась, а покерное и бильярдное оборудование, включая зубоврачебное кресло, были вынесены. Из столовой притащили два длинных стола, зажгли свечи, и обитатели Болота начали хозяйничать за импровизированным баром. Гости – доктора, пилоты вертолетов, простые служаки уже начали теплеть, но Добрый Валдовски грустно сидел в углу и почти не реагировал на прощальные пожелания от друзей и почитателей.
Ровно в полночь подали Последний Ужин, роскошь которого удивила 4077-й в первый и последний раз. Отчасти это была заслуга вдохновленного Мамы-Дорогой, а также удачной засады против Канадского грузовика снабжения, осуществленной несколькими часами ранее. Как результат, копченый лосось Гаспэ сменился гороховым супом, затем жареным мясом, нарезанным ломтиками индивидуально заказанной толщины, с тремя овощами, зеленым салатом, десертом «Печёная Аляска», чаем-кофе, Драмбуи и сигарами «Антонио и Клеопатра».
Добрый Поляк пил мало и без удовольствия, но Дюк следил, чтоб его коктейли имели высокий градус. Добрый кушал без аппетита, и по завершении ужина, когда гости по очереди вставали и произносили в его адрес короткую речь, почти уже не замечал ни тостов, ни добрых пожеланий.
Когда речи кончились, внесли гроб. Он был выстелен одеялами и снабжен тремя новыми колодами карт, коробкой покерных фишек, бутылкой Скотча, несколькими мелкими зубоврачебными инструментами, и тремя фотокарточками невест Валдовски. Добрый вдруг проявил интерес к происходящему.
- Что это? – спросил он.
- Эт-та… вот, гроб тебе, значит. – проинформировал Дюк.
- Но я же еще не умер.
- Ну да. Но ты все-таки не такой уж легкий, - объяснил Ястреб, - Мы тебя таскать замучимся, после того как ты черную капсулу съешь. Мы решили, ты в гроб заберешься, и там ее проглотишь. Сам подумай – так намного удобней ведь.
Добрый покосился с недоверием.
- Эй, Добрый, - крикнул кто-то, - Как думаешь, тебя куда возьмут: наверх или вниз?
- Я попросил Отца Мулкахи договориться с кем надо, - ответил тот, оглянувшись на Даго Красного.
- Красный, у тебя там все по-прежнему схвачено? – спросил Ловец Джон. – Не напутают там ничего? А то Добрый передумает.
- Я не передумаю, - огрызнулся Добрый Поляк.
Отец Мулкахи совершил искусный обряд последнего причастия. Он старался вовсю, и по завершению тщательного колдовства толпа одобрительно зашумела.
- Красиво работает, - заметил Дюк.
Когда Добрый собирался лезть в гроб и проглотить капсулу, Ловец и Ястреб стали нервно поглядывать на дверь. Внезапно она распахнулась, и влетел встревоженный и запыхавшийся Радар О’Рэйли. Глотая воздух он завопил:
- Подождите!!!
- В чем дело? – спросил Ястреб.
- Я только что узнал! – вопил Радар – Колдовство не поможет, и Добрый свалится обратно!
Тихий ропот недовольства раздался над головами. Все повернулись к Отцу Мулкахи.
- В чем дело, Красный? – спросил Ловец, - Теряешь квалификацию?
- Отставить инкриминацию, - распорядился Ястреб, - Продолжаем!
Он вдруг извлек парашют, а один из пилотов помог надеть его на Валдовски. Доброго к этому времени уже развезло.
- Я не хочу прыгать с парашютом, - обижался он, - это вредно, я могу погибнуть.
- Это уж точно, - успокаивал его Ястреб, - Давай, залезай уже. Время на взлет.
Укомплектованный парашютом, Добрый влез в гроб. Он кинул в рот черную капсулу и запил порцией виски. Через пять минут он был в Стране Сновидений.
Ловец Джон подошел, неся в руках голубой бант. Прочно, но просторно завязал его вокруг Гордости Хамтрамака, после чего возобновилась игра в покер. Периодически один из обитателей Болота подходил проверить пульс, дыхание и давление Валдовски.
Один раз, когда Добрый показался уж слишком глубоко уснувшим, ему вкололи маленькую дозу стимулирующего. На рассвете он начал подавать признаки скорого пробуждения. Его вынули из гроба и перетащили к ожидающему на площадке за предоперационной вертолету Пятого Воздушно-Спасательного Эскадрона. Достигнув высоты около пятидесяти футов над поляной, Доброму вкололи лошадиную дозу бензедрина и свесили на веревке с вертолета. Парашют открыли. Внизу собрались спасатели с натянутым одеялом. Пилот обрезал веревку, и Добрый, под радостные хлопки встречающих, грохнулся со своим парашютом с восьми футов прямо в одеяло.
Пока его распутывали из парашюта, Валдовски тер глаза и удивленно озирался.
- Что тут происходит, пацаны?
- Сами удивляемся, - ответил Ястреб. – Айда на Болото.
- Ты сухо выглядишь, - заметил Ловец, протягивая ему банку пива.
- Я щас приду, - сказал капитан Валдовски, проглотив содержимое банки в три глотка.
Вернувшись, Добрый сиял от гордости и удовольствия, размахивая голубуй лентой[4].
- Ребят, я не знаю, где меня черти носили, но где бы то ни было, я там первое место занял! Срежемся в покер?
Доктора 4077-го отводили много времени обсуждению троицы из Болота. При упоминании имени Дюка, основная масса соглашалась, что, пожалуй, из всех троих он был самым приятным в общении. Неоспоримое хирургическое мастерство ловца Джона принесло ему заслуженное уважение. Зато мнение о Ястребе Пирсе сильно разделялось.
Человеком, который более всех ненавидел Пирса, был капитан Фрэнк Бёрнс. На это у него были веские причины. Ястреб Пирс его доводил. Капитан Бёрнс был начальником одной их смен, а Ястреб – начальником другой. Иногда график работы нарушался. Время одной смены наползало на другую, и личный контакт был неизбежен. Чем чаще они встречались, тем больше ненавидели друг друга.
Франк Бёрнс родился в семье лекаря, и стал хирургом в небольшом городе штата Индиана. После года стажировки по династийному признаку он три года до призыва проработал с отцом. У него были две машины и дом стоимостью в тридцать пять тысяч.
Те же три года Ястреб Пирс провел практикантом без зарплаты, полагаясь на заработки жены и свои выигрыши в покер в больнице. По мнению Ястреба, Фрэнк Бёрнс, невзирая на техническую компетентность, редко думал и был изрядной сволочью. По мнению Фрэнка Бернса, Ястреб был неотесанным мужланом, который не понимал, что обучение хирургии у мало что в ней смыслящего родителя все равно в тысячу раз лучше, чем формальное образование на курсах в госпитале.
Капитан Бернс, рожденный в достатке, привыкший к собственному авторитету, был строгим начальником своей смены. Его раздражали добровольцы-срочники. Как минимум раз в неделю ему необходимо было нажаловаться Блэйку на подчиненного, уличая последнего в разгильдяйстве. В такие моменты капитан Пирс вставал на защиту рядовых, что всегда делал успешно. Это бесило Бернса, и однажды он подошел к Ястребу для выяснения отношений.
- Фрэнк, - сказал Ястреб, - Ты – вонючка. Я еще не знаю, что я с тобой сделаю, но когда-нибудь я найду решение. Советую топать отседа, ложиться в кровать, и считать вместо овечек свои дивиденды. Не стоит ускорять моё решение на твой счет к собственному твоему сожалению.
Фрэнк тут же побежал к подполковнику Блэйку и нажаловался. Блэйк появился в Болоте.
- Пирс, - спросил он, - Тебя что-нибудь беспокоит?
- Как Вам сказать, - начал Пирс, - Однажды скаут из Носков[5] осмотрев меня, сказал, что по нормам Большой Лиги я способен лишь на слабый бросок мяча…
- Господи, - сказал Генри, - Да ты - действительно придурок. В любом случае, отстань от Бернса. Я знаю твое о нем мнение, но у нас хирурги на дороге не валяются. Если не оставишь его в покое – задницу надеру.
- Слушаюсь, Мой Повелитель! – покорился Ястреб, выскакивающему из палатки Генри.
Тем же вечером Ястреб встретился на дежурстве с Фрэнком.
- Эй, Фрэнк! – сказал он, - мой младший братик вышел из тюряги. Я написал ему, чтобы он сгонял в Индиану и сжег твой домик стоимостью в тридцать пять тысяч.
И снова Фрэнк побежал ябедничать Блэйку, который только утром уговаривал Пирса.
- Пирс, ты чего, спятил? – потребовал объяснений Генри.
- Не понял? – спросил Пирс, уже забывший о случившемся.
- Мне сказали, что твой брат намеревается сжечь дом Фрэнка.
- Который из братьев? Их у меня шесть.
- Который только что из тюрьмы вышел.
- Ну, Боже мой, Генри, разве я могу за ними уследить отсюда? Это может быть любой из них. Они в тюрьме по очереди сидят! Не волнуйся. Ни один из них, даже при попутном ветре, не в состоянии найти Индиану.
Когда под давлением Генри и для собственной передышки Пирс прекращал издеваться над капитаном Бернсом, от лица срочнослужащих за Фрэнка принимался Дюк Форрест. В этот раз он отстаивал рядового Лорензо Буна - главного болвана Двойного-Неразбавленного.
За свои девятнадцать лет рядовой Бун мало, что видел в своей жизни, и пока еще не был замечен в чем-либо полезном. Казалось, он ничего не может сделать правильно. Видимо потому его назначили на должность третьего ассистента управляющего по смене и чистке уток в послеоперационной палате. Несмотря на тугодумие, он старался. С каждым днем он справлялся с обязанностями всё лучше и лучше.
Со временем рядового Буна поставили следить за количеством потребляемой и выделяемой жидкости у более серьезных пациентов. Задача была несложной. Многие пациенты получали жидкость только внутривенно. Почти у всех стояли катетеры мочевого пузыря. Так что особого труда измерить объем мочеиспускания не требовалось. Согласно медицинским традициям, рядовой Бун должен был измерить этот объем в кубических сантиметрах. Сокращенно - «КС», которых в литре ровно ОДНА ТЫСЯЧА.
Спустя несколько дней записанные рядовым Буном цифры вызвали подозрение. Согласно его данным, несколько пациентов потребили только один, два, а, в крайнем случае – четыре или пять кубических сантиметров жидкости за двадцать четыре часа, а мочеиспускания вообще не было записано. Расследование показало, что в понимании Буна «КС» означало «кофейные стаканы», но это разъяснение не привело к улучшению его деятельности.
Спустя некоторое время капитан Бернс заболел. Его скрутило так, что он три дня не покидал свою палатку, и, хотя природу его недуга установить не смогли, его источниками считались следующие:
Капитан Бернс страдал от известных отмазок докторов: если его пациент умирал, то он это либо (1) – по воле Божьей, либо (2) по какой-то другой причине. Однажды он провел шесть долгих часов, оперируя серьезно раненого солдата, который был в глубоком шоке в течение всей операции. Полчаса спустя пациент умер в послеоперационной. Перед кончиной солдата стошнило, и он начал захлебываться блевотиной. Рядовой Бун по собственной инициативе, быстро принес прибор для откачивания жидкости.
Прибор не функционировал. Впрочем, как и пациент. В этот момент появился капитан Бернс.
- Бун! – воскликнул он, наблюдая бесплодные усилия рядового, - Ты убил моего пациента!
Рядовой Бун побелел. Он тихо ушел в темный угол и заплакал. Капитан сказал ему, что он убил человека. А капитан – доктор, а доктор знает всё.
Дюк Форрест присутствовал при этом.
– Фрэнк, - обратился он к капитану Бернсу, - можно с Вами, эт-та, поговорить на улице?
Корейские ночи темны. Нередко не видно даже собственной вытянутой перед лицом руки. Так и Капитан Бернс не заметил ни руки, сломавшей ему нос и рассекшей губу, ни колена, согнувшего его в весьма болезненное положение на три последующих дня.
Ловцу Джону выпало быть следующим в очереди посчитаться с капитаном Бернсом. Это было связано с кардиомассажем. Кардиомассаж заключается в сжатии руками остановившегося сердца. Это делается через наскоро прорезанное отверстие в груди, зачастую при напрасной надежде, что сердцебиение возобновится и пациент поправится. Процесс осуществляется путем сдавливания и расслабления сердца пальцами руки, воссоздающими ритм и частоту нормального сердцебиения. А капитан Бернс, бесспорно, был лидирующим кардиомассажистом в Дальневосточном командовании.
Однажды утром за завтраком Ловец Джон Макинтайр выбросил быстрый правый хук в адрес челюсти Фрэнка, а тот повалился на песочный пол, как заколотый бычок. За последний месяц это был уже второй случай, в котором один из обитателей Болота заехал в морду Франку. Если первый случай прошел без свидетелей, то здесь все случилось на людях. Вот уж в который раз разгневанный Генри появился на пороге Болота.
Стоя над раскладушкой, в которой валялся и потягивал пиво Ловец, Генри прорычал свой обычный вопрос.
- Да что с вами, в самом деле?!
- Вот и я не знаю, Генри, - ответил Ловец. – По слухам, он смог подняться. Видимо, теряю в силе.
Ловец повернулся на бок, игнорируя Генри.
- Генри, хочешь, я тебе все объясню? – вызвался Ястреб.
- Еще бы!
- Ну, вот ты помнишь, как мы все были заняты вчера утром? Самое легкая операция была на пареньке, которому правое бедро разорвало осколком. Фрэнк решил разобраться с ним побыстрее, чтобы приступить к другим раненым. Как обычно, он не подумал. Он взял паренька с давлением в восемьдесят на пятьдесят, приказал начать анестезию, и полез ковыряться в бедре. Оказалось, у парня разорвало бедренную артерию, и он потерял много крови. Сердце остановилось, и Фрэнк полез его размять. Оно забилось вновь, кровотечение остановили и начали вливание крови. К середине дня раненый вроде бы пошел на поправку. Но когда наша смена заступила, парень опять был в шоке. Им занялся Ловец, так как, похоже, началось кровотечение в груди, раскромсанной Фрэнком. Ловец стабилизировал и поднял давление, и снова вскрыл грудь, чтобы остановить кровотечение.
- Теперь с парнем будет все в порядке, - добавил Ястреб, - Но из-за того, что скотина-Бернс проигнорировал несколько основных принципов, мальчишка чуть не умер. Вместо того, чтобы пинать себя из вины за почти потерянного пациента, Фрэнк вышагивает героем, потому как он сделал хороший кардиомассаж. Вот потому Ловец и накормил его бутербродом из костяшек пальцев.
На самом деле только фамм-фаталь смогла более-менее установить мир в 4077-м. Её звали Майор Маргарет Халиген - новая Старшая Медсестра, и одним июньским деньком она появилась – правда, не из ракушки, как Венера Боттичелли, а из вертолета. Она была высока, утонченна, блондиниста. Ягодка опять, одним словом. У нее была изящная фигура. Она вообще целиком прекрасно выглядела для женщины сорока лет.
В течение положенных суток по прибытию, майор Халиген сделала все возможное, чтобы переговорить о проблемах медсестер с начальником каждой из смен. Капитан Бернс был в накрахмаленной военной форме и в наилучшем расположении духа, что не помешало ему пожаловаться на неадекватность некоторых медсестер и внести предложения по улучшению их работы. Майор нашла, что она полна хороших впечатлений от капитана Бернса.
Обратные чувства вызвал капитан Пирс. Она застала его в столовой, одетым в грязную форму, за поздним завтраком. Она представилась, и Ястреб предложил присоединиться к нему на чашку кофе.
- Капитан Пирс, - начала майор Халиген, - я наблюдала за ходом ночной смены, и должна заметить – впечатление от медсестер удручающее. А как вы относитесь к ситуации с сестрами?