Глава 1.
В покоях, где лежала роженица, было удушающе жарко.
Духота навалилась с самого утра, проникая сквозь темные занавеси, которыми были задрапированы окна замка, и смешиваясь с жаром очага, где всю ночь кипела вода.
Джейн подошла к окну и, с тоской подставив лицо лучам солнца, глотнула свежего воздуха. Может быть, позже получится улизнуть и прокатиться верхом.
— Джейн!
Она торопливо задернула занавесь.
— Да? — Сколько раз матери пришлось звать ее, прежде чем она услышала?
— Схватка прошла. Принеси Солей попить.
Джейн зачерпнула из таза, стоявшего в углу, холодной воды. Жаль, что она не умеет угадывать желания сестры так же чутко, как ее мать. Другие женщины словно обладали врожденным инстинктом, который подсказывал им, что делать, а она…
— Джейн!
Попугай сестры, взъерошив зеленые перья, затоптался на жердочке.
— Джейн! — проскрипел он снова, будто бы с укоризной.
Она повернулась к постели, где лежала сестра с животом огромным, будто гора. Схватки, накатывая волнами, терзали ее всю ночь напролет. С каждым разом промежуток между ними становился все короче, и Солей не успевала оправиться. Ее длинные черные волосы слиплись от пота, темно-лиловые глаза покраснели.
В дверях появился Джастин, ее супруг.
— Как она? Я могу чем-то помочь?
Превозмогая слабость, Солей повела рукой.
— Кыш. Не смотри на меня сейчас.
Ее мать подтолкнула его за порог.
— Ступай. Поиграй с братом в шахматы.
Он не двинулся с места.
— Оно всегда так бывает? — расслышала Джейн его встревоженный шепот.
— Первые роды всегда тяжелые, — не понижая голоса, ответила мать. — Помню, когда я рожала Солей, стояла самая короткая ночь в году, но мне она показалась вечностью.
Эта история ничуть его не утешила.
— Но она мучается столько часов.
— И промучается еще столько же, поверь. Такова женская доля. Если хочешь сделать что-то полезное, сходи разбуди повитуху. — Тронув его за рукав, она еле слышно прибавила: — И помолись Богородице.
Он вышел. Джейн невольно дернулась следом, но остановила себя. Он мужчина, а значит волен поступать по своему усмотрению. В отличие от нее. Она тоже хотела иметь право выбора — сходить ли за повитухой, поиграть в шахматы или, может, пролистать судебные бумаги Джастина, чем он иногда разрешал ей заниматься.
Она хотела быть где угодно, только не здесь.
— Джейн! Где вода?
Вздрогнув, она подошла к кровати и протянула плошку с водой. Сестра, от усталости не открывая глаз, на ощупь потянулась за ней, их руки столкнулись, и вся вода пролилась на постель. Солей тихо вскрикнула от неожиданности.
— Нет, ты погляди на нее! — рассердилась мать и обеспокоенно склонилась над старшей дочерью.
И Джейн поняла, что опять выставила себя совершенно никчемной.
— Погляди! — заверещал попугай. — Погляди!
— Утихни, — шикнула на него Джейн.
Она взялась вытирать простыни и нечаянно задела раздутый живот роженицы. Мать отобрала у нее полотенце и сама аккуратно промокнула воду.
— Лежи, Солей. Отдыхай. Все будет хорошо.
— Оно всегда так бывает? — шепотом спросила Джейн, забирая у матери мокрое полотенце.
— Нет. Ребенок торопится появиться на свет раньше времени, — шепнула она в ответ.
Не зная, чем еще заняться, чтобы опять не напортачить, Джейн направилась к двери, мечтая хоть ненадолго вырваться из тюрьмы родильных покоев.
— Я принесу свежие полотенца.
— Не уходи, — послышался голос Солей. — Спой для меня.
Метнув на младшую дочь предостерегающий взгляд, мать вышла в коридор за служанкой.
А Джейн, присев на краешек постели, запела. Увы, первые же ноты Sumer is icumen in застряли у нее в горле, и она понуро опустила голову.
— Видишь, даже петь у меня не получается.
— Ерунда. Мне приятно уже оттого, что моя маленькая сестричка рядом.
Пальцы Солей — тонкие, белые, изящные — переплелись с ее собственными, короткими и неуклюжими. Даже не верится, что эта красавица — ее родная сестра. Солей была такая женственная, такая грациозная, всегда приветливая.
Полная ее противоположность.
Джейн уныло посмотрела на свои широкие, обветренные ладони. Сегодня они не были перемазаны грязью и не пахли лошадиным потом лишь потому, что повитуха заставила ее вымыть руки, прежде чем допустить к роженице.
Она сочувственно сжала пальцы сестры.
— Тебе очень больно?
— Терпимо. — Солей слабо улыбнулась. — Но, боюсь, своего нареченного тебе придется встречать без меня.
Своего нареченного. Чужого человека, к которому ее привяжут на всю жизнь. Она и забыла, что он приезжает меньше чем через месяц. Точнее, пыталась забыть.
— Я не хочу замуж. — Она не такая, как ее сестра и мать. Быть женственной — чего, несомненно, потребует от нее муж — было для нее так же тягостно, как для других учить латынь.
— Я знаю. — Сестра ободряюще погладила ее по руке. — Но тебе уже семнадцать. Время давно пришло.
Джейн насупилась, и Солей шутливо ущипнула ее за выпяченную нижнюю губу.
— Вы только посмотрите на эти надутые губки. Хватит места, чтобы села птичка, и еще останется. — Она вздохнула. — Согласись хотя бы познакомиться с ним. Джастин предупредил его, что ты…
Не такая, как все.
— И о том, что я хочу путешествовать по миру, о том, что знаю латынь — тоже?
— Он торговец, а значит у тебя будет больше свободы, чем у дворянских жен. Кроме того, не исключено, — ее губы дрогнули в лукавой улыбке, — что после свадьбы у тебя появятся новые интересы.
— Ты уже говорила. — Можно подумать, брак волшебным образом преобразит ее.
— Обещаю, если он тебе не приглянется, мы не будем настаивать. Просто мы с Джастином так счастливы вместе. Нам хочется, чтобы и ты нашла свое счастье.
Джейн прижала ее ладонь к своей щеке.
— Я знаю. — Несбыточное желание. Сестра не понимает, что ей ни в жизнь не стать такой, как она.
Солей пригладила ее светлые волосы, короткие и растрепанные.
— Но умоляю тебя, не стригись больше так коротко. Мужчинам нравятся длинные волосы, а твои… — Ее лицо напряженно застыло. — Из меня что-то течет. Я вся… Я вся мокрая там, внизу.
На миг Джейн будто окаменела, а потом рванулась к двери.
— Мама!
Мать, сонная повитуха и служанка с полотенцами подмышкой уже поднимались по лестнице. Услышав ее вопль, они со всех ног бросились в комнату.
Повитуха тронула лоб роженицы.
— Сколько схваток прошло, пока меня не было?
Джейн виновато опустила глаза. Ее посадили здесь специально для того, чтобы она считала схватки.
— Не знаю.
Повитуха отбросила покрывало. Простыни под Солей были насквозь мокрые, и то была не пролитая вода.
То была кровь.
— Мама! — вскрикнула Джейн ошарашенно. — Гляди!
— Гляди! — проскрежетал из своего угла попугай. — Гляди! — И забился крыльями о прутья клетки, словно хотел улететь да не мог.
— Я вижу, Джейн, — с нажимом произнесла мать.
Глаза Солей округлились.
— Мама, что со мной?
— Ш-ш, тише, все будет хорошо. — Мать поцеловала ее в лоб.
Джейн в панике отшатнулась. Как они могут сохранять такое спокойствие? Откуда они знают, что нужно делать? Солей вот-вот отдаст богу душу, а она, беспомощная и бесполезная, ничем не сможет помочь.
«Я так больше не могу», — застучало у нее в голове. — «Не могу, и все».
И в момент, когда сестра пронзительно закричала от боли, Джейн не выдержала и бросилась вон. Крики преследовали ее по пятам, пока она бежала по лестнице в свою комнату, пока сбрасывала платье и, туго перевязав груди, переодевалась в шоссы, тунику и плащ.
Казалось, крики не прекратятся никогда.
Она выбежала за ворота замка и понеслась прочь, а крики все летели за нею следом, подгоняя ее вперед, наслаиваясь друг на друга, такие же страшные и отчаянные, как та неумолимость, с которой ребенок рвался наружу из чрева ее сестры.
Когда она, в конце концов, остановилась, то поняла, что вокруг тишина, а крик звучит только в ее голове.
Никто не заметил, что она ушла. Оказавшись посреди дороги с перевязанной грудью под мужским платьем, она поняла, что зря столько времени откладывала побег. Все необходимое — узелок с провизией, посох, кошель со скромным запасом монет — было у нее при себе. Не было только плана, что делать дальше.
Она вздохнула полными легкими, подавляя чувство вины. Сестра и не заметит ее отсутствия. Другие женщины — мать, невестка, повитуха — позаботятся о Солей лучше, чем когда-либо получится у нее самой, ибо мир женщин, полный чуждых ее натуре забот, всегда вызывал у нее отторжение. Чего ей хотелось, так это жить вольной жизнью мужчины. Идти, куда вздумается. Делать, что душа пожелает. Не упираться в рамки ограничений, навязанных ее полу.
Но ради этого придется навсегда оставить семью. В носу у нее защипало. Она зажмурилась, а потом решительно расправила плечи и принялась обдумывать свое будущее в новом обличье.
Воином, конечно, ей не бывать. Для этого она слишком хилая. А вот клерком… Об этой профессии она была достаточно наслышана от Джастина. Выучившись на клерка, можно спокойно зажить среди мужчин, найти место при королевском дворе, а то и стать посланцем короля в Париже или Риме.
Джейн забросила узелок за спину.
Отныне она свободна. И зависит только от себя.
Если ее расчеты верны, через три дня она будет в Кембридже.
***
Проснувшись на рассвете третьего дня, Джейн позавтракала пригоршней ягод и продолжила путь на восток, высматривая в дымке на горизонте очертания города.
Вокруг вовсю щебетали птицы. Пятнистая корова, лениво щипавшая траву на обочине, укоризненно посмотрела ей вслед. «Негодная девчонка! Бросила сестру в трудную минуту», — будто говорил ее взгляд. Джейн отвернулась. Все равно от такой неумехи, как она, нет никакого прока.
В желудке у нее заурчало. Ягодами досыта не наешься, а хлеб и сыр уже кончились. Не привыкшая сама заботиться о своем пропитании, она не рассчитала запасы.
Прошло два дня, а казалось, будто все десять.
Проспав две ночи в зарослях кустарника на обочине дороги, она выглядела и пахла далеко не как леди. Посох она потеряла в первый же день, когда, переходя ручей, оступилась и упала в воду. Пока солнце не просушило одежду, пришлось полдня путешествовать в мокром. И, в довершение всего, ее ужалил слепень.
Почесывая место укуса, она задумалась, далеко ли еще до Кембриджа, как вдруг позади раздался топот лошадиных копыт. Она обернулась. Бежать не было сил. Если это вор, поживиться ему будет нечем. Впрочем, если он догадается, что она женщина… Тогда есть опасность лишиться не только тощего кошелька.
Напустив на лицо по-мужски суровое выражение, она рассматривала широкоплечего всадника, скакавшего верхом на мощном вороном коне.
Лет ему было около двадцати пяти или чуть больше. Лицом — угловатым, со сломанным носом и впалыми щеками, заросшими косматой черной бородой — он сильно походил на разбойника. За спиной у него болталась гиттерн, но это не успокоило Джейн, ибо странствующие музыканты в ее глазах были олицетворением всех возможных пороков.
Поравнявшись с нею, он придержал лошадь и пророкотал что-то неразборчивое.
Джейн неуверенно покосилась на него снизу вверх. Вроде бы он спросил, куда она направляется, но с таким чудным акцентом, что точнее она не разобрала. Его серые, цвета дождевых облаков, глаза смотрели, впрочем, доброжелательно.
— Что ты сказал?
Он вздохнул и повторил помедленнее:
— Говорю, куда путь держишь?
Она прочистила горло и ответила грубым голосом:
— В Кембридж.
— Я тоже, — улыбнулся он. — Ты студент, верно?
Не отваживаясь снова подать голос, она кивнула. Всадник оглядел ее с головы до пят, и в его глазах что-то блеснуло.
— Негоже студенту путешествовать в одиночку, — наконец сообщил он.
— Бродячему музыканту тоже.
Он рассмеялся неожиданно мелодичным смехом.
— Я играю только для себя.
Ее кольнула зависть. Сама она умела только петь. Но если жить в обличье мужчины, придется распрощаться с этим своим единственным женским умением.
— Как звать-то тебя, мальчик?
Мальчик. Ха! Она подавила усмешку.
— Меня зовут Дже… — Она осеклась. — Джон. А тебя?
— Я Дункан. — Он протянул руку. — Откель будешь?
Откель? Наверное, он имеет в виду откуда. Джейн сглотнула, лихорадочно соображая. Заготовленная заранее история о том, что она пришла в Кембридж из Эссекса, где ее семья и впрямь жила до весны, не годилась. Эссекс лежал в другой стороне.
— А тебе какое дело?
Он не потрудился ответить. И так было ясно, что то, откуда человек родом, имело в мире мужчин первостепенное значение.
— Ты же не валлиец, нет? А то валлийцы мне не друзья.
Она помотала головой.
— И не ирландец?
— А что, похоже?
— Больше похоже на то, что в тебе есть примесь норвежской крови.
И опять он не угадал. Светлые волосы она унаследовала от своего отца, покойного короля Эдуарда III, но об этом надо было помалкивать.
— Ты сам-то откуда? — спросила она, меняя тему.
— Из Иденской долины. — Черты его лица смягчились, но всего на один миг. — Из местечка, где Камберленд граничит с Вестморлендом.
Теперь понятно, почему у него такой странный говор. Пришел ее черед пристально на него уставиться.
— Это правда, что вы едите мясо сырым? — вырвалось у нее.
Она еще не встречала людей с севера. По слухам тамошний народ был грубым и неотесанным, и ее новый знакомец всем своим обликом это подтверждал. Всем, кроме глаз. Глаза у него были добрые. До этой минуты.
— Смотри-ка, ты наслышан о нас, парень! — прорычал он и, свесившись с лошади, грозно оскалил зубы. — Конечно, правда. Рвем мясо зубами, как волки!
Она отшатнулась как от порыва ветра, не устояла на ногах и с размаху шлепнулась наземь. Сверху раздался хохот. Ее разыграли! Она ждала, что он поможет ей подняться, но потом вспомнила, что в обличье мальчика должна со всем управляться самостоятельно.
— Так болтают люди, — осторожно сказала она, встала на ноги и отряхнулась.
Он склонил голову набок.
— Ясно. Ты откуда-то с юга. Пока вы, южане, все лето гуляли по садам да развлекались чтением стишков, мы сдерживали шотландцев, чтобы они не прошлись по Англии, как серп по пшенице.
Кстати. Мужчины обожают разглагольствовать о войне, значит и ей нужно этому научиться.
— Зато вы и близко не видали французов.
— Не прикидывайся дурачком. Будто не знаешь, что, когда французы в прошлый раз ступили на английскую землю, то дверь им отворили шотландцы. — Он помрачнел. — Пока ты стоишь тут и трепещешь как баба, они разоряют наши края и поджигают наши посевы.
Как баба. Ее не так пугали шотландцы, как угроза разоблачения. Покрепче уперевшись ногами в землю, она выставила вперед кулаки.
— Слезай с лошади. Посмотрим, кто из нас баба.
Его лицо разгладилось. Он снова залился своим замечательным смехом и, нагнувшись, похлопал ее по плечу.
— Маленький Джон, вижу, жизни ты еще не нюхал, но сегодня, так и быть, я избавлю тебя от взбучки.
Она подавила вздох облегчения.
— Иди сюда. — Он протянул руку. — Забирайся на лошадь. До вечера будешь в Кембридже.
Она была уставшая, голодная, вся в поту и грязи… И тем не менее, пересилив себя, с независимым видом повела плечами. Принимать чужую помощь в ее представлении было не по-мужски.
— Так-то я сам могу о себе позаботиться.
В отличие от женщин. Женщины полностью зависели от мужчин и были обязаны этим высшим существам всем — вплоть до воздуха, которым дышали.
— Оно и видно, — хмыкнул Дункан, оглядев ее неопрятную фигурку. — Поехали. Только дурак отвергает руку помощи.
Он перекинул гиттерн со спины на грудь, и когда она поставила ногу в стремя, рывком притянул ее вверх и усадил позади себя. Лошадь, почувствовав второго седока, недовольно взбрыкнула и чуть не сбросила ее вниз.
— Держись крепче, Маленький Джон, — поправляя на шее инструмент, предупредил северянин. — Если свалишься, дальше потопаешь своим ходом.
Похлопав лошадь по крупу, Джейн обняла его за талию, стараясь сильно не прижиматься. Пусть ее груди перевязаны, но вдруг его спина распознает их мягкость? Ее ноги, раскинувшись в седле до предела, обнимали его бедра, выставляя напоказ ее самый интимный секрет. Вдруг он почувствует, что кое-чего там не хватает?
Говори. Говори, чтобы отвлечь его. И заодно себя.
— Значит, у тебя была стычка с шотландцами?
— Стычка? Ну, пусть будет стычка. Нас атаковало три тысячи человек. К тому времени, как я уехал, они были на полпути к Эпплби.
— И ты уехал? — вырвалось у нее. Разве мужчине пристало уклоняться от боя?
— Меня отправили просить — нет, слезно молить — о помощи нашего бравого короля и его совет. — Он презрительно сплюнул на землю.
— Ты видел короля?
Ее мать была любовницей старого монарха и после его смерти удалилась в изгнание. Джейн на тот момент едва исполнилось пять, и о жизни во дворце она почти ничего не помнила, но Солей в прошлом году некоторое время провела при дворе и, вернувшись, пересказала ей все последние новости.
— Не просто видел. Я говорил с ним. Он знает, как меня звать, — гордо сообщил он.
Джейн остолбенела. Насколько она разбиралась в запутанных родственных терминах, новый король, хоть и был на несколько лет ее старше, приходился ей сводным племянником. И все же они никогда не встречались. Похоже, даже простолюдин с севера был выше статусом, чем она, жалкая женщина.
— И что тебе сказали в совете?
— В следующем году. — Его слова отдавали горечью. — Сказали, что помогут, но в следующем году.
Захватчики не станут ждать, пока совет выберет удобное для войны время. Она задумалась, далеко ли от них этот Эпплби.
— Почему не сейчас?
— Потому что сейчас у них нет денег, и скоро зима, а зима не лучший сезон для военной кампании. Были еще какие-то отговорки, да я не запомнил.
Ни ее сестра — тоже незаконнорожденная дочь усопшего короля, — ни зять не уважали нынешнее правительство, но держали язык за зубами. Было опасно ссориться с королем, пусть он и был не таким хитрым и коварным, как его предшественник.
— Тогда почему ты едешь в Кембридж? — Разве мужчина не должен мчаться во весь опор на защиту родного дома?
— Там протирает штаны парламент, почему же еще, — ответил он таким тоном, словно даже ребенок мог бы самостоятельно прийти к этому логичному и простому выводу.
— Знаешь ли, я не умею читать мысли. — Иметь дело с парламентом, судя по опыту ее семьи, было во сто крат хуже, чем с королем, но она благоразумно придержала эту мысль при себе. — Ты что, заседаешь в Палате общин?
Кто он, этот северянин? Менестрель или законник?
— Нет, но мне надо переговорить с теми, кто заседает.
— А что король? Он тоже в Кембридже?
— Прибудет через две недели, — ответил Дункан.
— Я слышал, он статен и пригож лицом.
— Наверное, ты слыхал это от девок. Но соглашусь, со стороны он и впрямь выглядит по-королевски в своих раззолоченных нарядах.
Она была уверена, что узнает короля с первого взгляда. В том, что они увидятся, раз уж он приезжает в Кембридж, Джейн даже не сомневалась.
Дальше они ехали молча. Разговор больше не отвлекал ее. Широкая спина Дункана загораживала ее от горячего летнего ветра, и все равно всем телом она ощущала жар. Он шел откуда-то изнутри.
Никогда еще она не находилась так близко от мужчины, и вдобавок от такого — родом из северных приграничных земель. Десятки вопросов рвались у нее с языка. Северяне, если верить слухам, были звероподобными варварами, но этот… Этот был не такой.
— Расскажи мне о своем родном крае, — в конце концов попросила она. Когда еще выпадет случай удовлетворить свое любопытство.
Некоторое время он молчал, потом произнес:
— Там горы, много гор. Спорю, ты-то в горах никогда не бывал.
Она покачала головой, хоть со спины он и не мог этого видеть.
— Нет.
— Видел бы ты наши холмы, скалы, ручьи… Душа так и поет, когда смотришь.
Холмы и ручьи? Не похоже на холодную и мрачную обитель Люцифера, каким она рисовала север в своем воображении.
— Тебе там нравится?
— Земля говорит со мной.
— Ну прямо поэзия, — не удержалась она и закусила губу, испугавшись, что задела его. Но он, кивнув, безо всякого стыда подтвердил:
— Земля и есть поэзия.
Непривычно было слышать столь возвышенные речи от простолюдина. И все же, только дикари могли добровольно поселиться на неприветливом севере, да еще и превозносить его.
— Но увы, мне давно нет там места. — Он передернул плечами, будто прогоняя неприятные мысли. — Ну, а ты откуда будешь, парень? Выкладывай, не ломайся.
Она пожевала губу, сочиняя ответ.
— Ну? — Он оглянулся через плечо.
Сначала правда, потом немного лжи — и правдоподобная версия готова.
— Родился я в Эссексе, но жил под Бедфордом. У дяди. — Эти края наверняка незнакомы ее попутчику, поэтому он не поймает ее на лжи. — С тех пор, как мои родители умерли.
Не желая распространяться о своей семье, она без колебаний сделала из себя сироту и приготовилась выслушать соболезнования. Никаких особенных угрызений совести она не испытывала. В конце концов, ее отец и впрямь умер. Но Дункан вместо сочувственных ахов и охов только коротко буркнул, что ему жаль. Между ними опять повисло молчание. Похоже, мужчины не склонны к праздной болтовне.
— А в Кембридж я иду, чтобы изучать право. А после буду служить королю, — наконец прервала она паузу, заодно рассчитывая произвести впечатление на этого дикаря, который, верно, и читать не умеет.
— Ишь ты. — Дикарь, как ни странно, оказался нисколько не впечатлен. Неожиданно знающим тоном он осведомился: — И где же ты учился?
Она запоздало пожалела о своем бахвальстве.
— Дома. Меня учил священник. — В школы допускались только мальчики.
— И сколько тебе лет? Наверное, не больше пятнадцати, раз голос еще ломается.
Она внутренне порадовалась своему низковатому для девушки голосу. Чтобы сойти за мальчика, нужно скосить себе пару лет.
— Будет пятнадцать на Сретение.
— И ты впервые отправился в университет.
— Да, — ответила она, не догадавшись, что это был не вопрос.
— Латынь хорошо знаешь? — продолжал он засыпать ее вопросами.
— Неплохо.
— Ubijusincertum, ibinullum, — без тени акцента сказал он.
Кажется, что-то нелицеприятное о законе.
— Varus et mutabile semper femina, — ответилаДжейн, запинаясь. Хочешь поддержать разговор с мужчиной — скажи гадость в адрес женщины.
— Varium, а не varus. Женщина — непостоянное и изменчивое существо, а не колченогое.
От стыда ее обдало жаром. А он не так прост, как кажется.
— Читаю я лучше, чем говорю.
— Хотелось бы верить. Значит, решил податься в законники, да? — спросил он, словно ее намерение забавляло его и одновременно вызывало неприязнь.
Вздохнув, она неохотно призналась:
— По большей части я хотел просто сбежать из дома.
Снова смех. Понемногу его смех начинал ей нравиться.
— Тогда ты попадешь в хорошую компанию. Иногда мне кажется, что мальчишки только затем и рвутся в университет.
Легкая картавость его голоса ласкала слух, и у нее приятно заныло между ног, в том месте, которое прижималось к его бедрам. Более, чем приятно.
Сестра как-то раз пробовала просветить ее по части интимных отношений между мужчиной и женщиной. Трепетно и поэтично она повествовала о слиянии тел и сердец, но страсть в ее описании походила на болезнь или, еще того хуже, на безумие, от которого напрочь отшибает мозги. Джейн никогда ничего подобного не испытывала и испытать не стремилась. Может, когда-нибудь, в далеком будущем… И то, у нее все будет по-другому. Она ведь не такая, как обычные женщины.
Но сейчас… Сейчас ей было очень приятно.
— Знакомых правоведов у меня немного, но если ты твердо настроился, советую пойти в ученики к Джону Линдвуду.
Джейн отделалась невнятным бормотанием. Советы камберлендского крестьянина, нахватавшегося латинских цитат, были ей не нужны.
По рассказам Джастина, получившего образование при Судебных иннах в Лондоне, она знала, чего ждать от университета. Ее встретят высокие каменные здания, просторные дворы и ухоженные сады, где она будет прогуливаться в перерывах между чтением интересных книг и дискуссиями об их толковании с приятелями-школярами.
Однако, когда они, миновав ворота, въехали в Кембридж, ее мечты пошатнулись.
На узких, вонючих улочках теснились деревянные постройки, между которыми, словно гнилые зубы во рту бродяги, встречались почерневшие остовы сгоревших домов.
— Где ты остановишься? — спросил Дункан, повышая голос, чтобы перекричать визжание свиней, целое стадо которых столпилось на перекрестке. — Я отвезу тебя.
В воздухе стоял смрад. Густо пахло лошадиным навозом и рыбой. Где же тихие, уединенные сады, о которых говорил Джастин? Она выбрала Кембридж, а не Лондон или Оксфорд, только потому что этот город лежал в стороне от больших дорог, а значит здесь ее будут искать в последнюю очередь. Неужели это была ошибка? Она так мечтала сама вершить свою судьбу и ни от кого не зависеть, но теперь ей стало страшно остаться без мужской защиты. И кого — этого незнакомца с севера.
Невольно она покрепче вцепилась в своего спасителя.
— Эй, ты сейчас придушишь меня, парень.
Джейн тут же расслабила руки. Мужчины так себя не ведут.
— Все. Остановись здесь.
Она соскользнула с лошади — прочь от надежного щита его спины и от тех противоречивых чувств, которые он пробудил в ней, — и под его внимательным взглядом встала посреди улицы, держась за свой узелок с пожитками.
— Ты еще не придумал, где остановиться, да?
— Нет, но скоро придумаю. — Солнце еще высоко. Времени на то, чтобы найти приют, предостаточно. — Спасибо, что подвез.
Косо взглянув на нее, он нахмурился.
— Друзья-то есть в городе? Или, может, тебя ожидает наставник?
Напустив на себя бравурный вид, она отмахнулась.
— Поезжай. Дальше я как-нибудь сам. — Интересно, способны ли мужчины, такие бесстрашные с виду, испытывать страх?
Было пора уходить, но она никак не могла оторваться от взгляда его проницательных глаз.
— У тебя нет ни жилья, ни друзей, ни наставника. — Дункан откинулся в седле и прищурился. — Парень, да ты, похоже, совсем не строил планов.
Он попал в точку, и Джейн пристыженно повесила голову, не представляя, как найдет в этом огромном, пугающем городе ночлег и пропитание. Нет. Вскинув подбородок, она смело посмотрела ему в глаза. Она не какая-то трусливая девчонка. В ее жилах течет королевская кровь.
— Я сам могу о себе позаботиться.
— Завтра начинается ярмарка. Постоялые дворы переполнены. Да и члены парламента до сих пор прибывают. Хочешь, переночуй у меня? Хотя бы сегодня.
Гордость внутри нее боролась со страхом. Для приезжего провинциала он чересчур хорошо ориентировался в городе, но что она о нем знала? Ничего. К тому же, не затем она сбежала из дома, чтобы сдаться на милость этого деревенщины, пусть даже от его смеха по телу бегут приятные мурашки.
— Спасибо, но мне не нужна твоя помощь.
Наклонившись, он тронул ее за плечо.
— Тебе нужен друг, Маленький Джон. Нет ничего зазорного в том, чтобы принять руку помощи, когда тебе ее предлагают.
Джейн выпрямилась. Он пугал ее. И вовсе не потому, что питался сырым мясом.
— Я позабочусь о себе сам, — твердо сказала она. Если повторять эти слова достаточно часто, они станут правдой.
— Неужто? — В его речь вернулись простоватые нотки. — Ну, дело хозяйское. Бывай. — Развернув лошадь, он поехал прочь.
Было ясно как день, что северянин обиделся. Джейн закусила губу.
— Но все равно, спасибо за предложение! — прокричала она ему вслед.
— Другого не будет! — через плечо откликнулся он.
На нетвердых ногах, затекших после целого дня в седле, она побрела в противоположном направлении, соображая, куда бы податься, и стараясь не оглядываться.
— Эй! Джон!
Она обернулась. Сколько раз ему пришлось звать ее, прежде чем она услышала?
— Да?
— Держись подальше от квартала мясников! И если окажешься у пивной близ общежития «Солар», заходи, опрокинем с тобой пару кружек.
Она бодро помахала ему на прощание и зашагала вперед. Города она совсем не знала, и уж тем более не знала, где живут эти зловещие мясники.
***
Остановив лошадь, Дункан смотрел мальчику вслед до тех пор, пока его светловолосая голова не растворилась в толпе. Когда они въехали в город, Маленький Джон испуганно вцепился в него и, тем не менее, отверг его помощь. Гордый, ранимый, полный честолюбивых планов юнец… Прошла вечность с тех пор, как он сам был таким.
Надо было силком увезти его с собой. В большом городе опасность таилась на каждом углу. Далеко ходить не надо. Достаточно забрести в дурное место, или попасть в дурную компанию, или наткнуться на прохожего в дурном настроении… Впрочем, попадет в беду — и поделом ему. Как и все южане, мальчишка смотрел на него свысока, как на недалекого приграничного дикаря. Вот и пусть ищет на свою голову приключений, раз побрезговал его помощью.
И все же нутром он чувствовал, что мальчишка отверг его помощь не только из гордости. В чем же другая причина? Что его отпугнуло?
Он направил лошадь в сторону общежития. В конце концов, у него есть заботы поважнее, чем волноваться о неблагодарном юнце. Со дня на день в город прибудет Пикеринг, с которым им предстоит выстроить план действий перед началом работы парламента. Плюс нужно проверить, готовы ли комнаты к приезду студентов и в достатке ли провианта на кухне.
Но, несмотря на все это, Дункан знал: ночью он будет лежать без сна и гадать, нашел ли мальчишка ночлег.
Глава 2.
С неприлично урчащим от голода желудком Джейн наблюдала, как дверь пивной то и дело распахивается, впуская и выпуская посетителей. Со вчерашнего дня, когда в Кингс-холле ей перепала тарелка жидкой овсянки, она ничего не ела.
Жить самостоятельной жизнью оказалось тяжелее, чем она полагала. Питалась она от случая к случаю, а возможности вымыться за эти пять дней и вовсе не представилось. Пока было светло, она обивала пороги колледжей в поисках наставника, который взял бы ее в обучение, а по ночам долго лежала без сна, читая молитвы за здоровье сестры и ее младенца и выпрашивая у господа и матери прощения за то, что сбежала.
Но небеса — как и наставники — оставались глухи к ее мольбам.
Внешне она была нужного пола и возраста, вот только денег у нее было немного, а ее познания в латыни, которыми дома так восхищались, в Кембридже не производили нужного впечатления. На латыни требовалось не только читать, но и свободно разговаривать, и преподаватели не желали слушать никаких оправданий.
Наверное, зря она отказалась от помощи того северянина.
Мысли о нем — не мальчишеские, но женские — всплывали в ее голове далеко не единожды. Она то и дело вспоминала тепло его крепкой ладони на своем плече. Мелодичный смех, слетавший с его губ. Твердую мощь его спины. Его бедра, зажатые меж ее ног.
Опасные мысли…
И все же в тот день ноги сами собой принесли ее к пивной у студенческого общежития, а глаза принялись высматривать в толпе его черную, всклокоченную шевелюру. Когда северянин покажется, она окликнет его и сделает вид, что их встреча оказалась случайной.
Но шло время, а он все не появлялся. В конце концов торговка через дорогу начала подозрительно на нее посматривать, будто раздумывая, не позвать ли стражу, и Джейн расправила плечи. Быть может, Дункан сидит внутри. Надо заглянуть и проверить.
Ее ладонь нерешительно легла на створку двери. Кто знает, что окажется за порогом. В подобных заведениях она еще не бывала.
Когда дверь отворилась, пропуская лучи света в темное помещение, посетители обернулись, и она втянула голову в плечи. Только бы они не стали присматриваться. Но гул разговоров не стих, и она облегченно выдохнула.
Попривыкнув к темноте, она, наконец, разглядела Дункана за дальним столом. В тот же миг и он заметил ее. Лицо его — ведь не показалось же ей, правда? — озарила радость, и у нее перехватило дыхание. До чего приятно, когда при виде тебя человек не хмурится, а искренне рад.
Он помахал ей из-за стола, а когда ему показалось, что она идет слишком медленно, сам подошел к ней, приобнял за плечи и проводил к себе в угол, попутно бормоча что-то на своем северном наречии. Она не разобрала ни слова, но от добродушной интонации в его голосе на глаза навернулись слезы.
— Если ты спрашиваешь, как я поживаю, то все хорошо.
— Вот и славно. Садись.
Она присела на краешек скамьи, надеясь, что не слишком пропахла конюшнями, куда вечерами пробиралась на ночлег. С животными она всегда хорошо ладила. Всего-то и нужно, что погладить лошадь по холке да напеть песенку, и вот она уже успокоилась и не прочь пустить тебя прикорнуть на пару часов на охапке сена у себя в стойле.
С лица Дункана не сходила улыбка. Она тоже несмело улыбнулась ему, и какое-то время они сидели и глазели друг на друга, онемевшие и до странного счастливые.
К ним подошла хозяйка.
— Что будешь пить?
— Знакомься. Это Маленький Джон. — Дункан размашисто шлепнул ее по спине, и она едва не сверзилась на пол. — Плесни ему своего пойла.
Интересно, что за пойло он заказал, подумала Джейн.
— Уж мы о тебе наслышаны, парень. — Хозяйка расплылась в щербатой улыбке. — Он нам все уши прожужжал о мальчишке, которого подобрал на дороге. Рада, что твоя голова все еще на месте. — И она, посмеиваясь, удалилась.
Джейн взглянула на него, растроганная и польщенная. Оказывается, он тоже ее вспоминал.
— А где же еще быть моей голове?
Он откинулся назад и отхлебнул из кружки.
— Видишь ли, Кембридж не самое дружелюбное место на свете.
— И не говори. Народец здесь злобный.
— Что, тяжко тебе приходится? Хуже, чем ты ожидал?
С наигранным равнодушием она пожала плечами.
— Да нет, все не так уж и плохо.
Принесли ее выпивку, и она жадно уткнулась носом в высокую пену.
Дункан усмехнулся.
— Это эль, парень. Для студентов он заместо хлеба.
Она благодарно кивнула, чувствуя, как пустой желудок заполняется хмельным, пахнущим зерном и дубовыми листьями, напитком.
Нечаянно задев его плечом, она снова вспомнила, как они скакали на лошади, а она прижималась к его спине, чувствуя мощь его торса, силу его мышц. Но тогда не приходилось смотреть ему в лицо, как было сейчас, когда они в полутьме сидели рядом. Испугавшись, что эти мысли слишком явственно отразились на ее лице, она отклонилась в тень. Другие мужчины не обращали на нее внимания, но глаза Дункана смотрели слишком цепко, слишком внимательно.
Чтобы не встречаться с ним взглядом, она уставилась на его ладони — крепкие, широкие, сильные.
— Ну что, ты нашел себе наставника? — Он ласково тронул ее за руку.
— Пока нет. — После беглого опроса выяснилось, что ее познания в грамматике и риторике оставляют желать лучшего, и теперь перед нею маячила незавидная участь полуграмотного новичка, приговоренного днями и ночами зубрить латынь. — Но я поговорил с несколькими. — Она понадеялась, что изобразила безразличие достаточно убедительно. — Еще не определился, кого из них выбрать.
— Не тяни с этим. Ты обязан прикрепиться к наставнику в течении пятнадцати дней после прибытия.
Она забарабанила пальцами по столешнице, подсчитывая в уме. Осталось десять дней.
— Так и сделаю.
Он скептически усмехнулся.
— Смотри, если не успеешь, тебе грозит исключение.
— Исключение? — Как же ее исключат, если ее имя даже не внесено в списки matricula?
— Или заключение, — подмигнул он весело и приподнял кружку. — Смотря, как решит король.
Король… Она хотела блеснуть перед королем своими достижениями в науках, а не выставить себя школяром, которого отовсюду выгнали. Не иначе, Дункан снова дразнит ее. У короля есть дела поважнее, нежели возиться с нерадивыми кемб<