Набоков продолжал заниматься малоприбыльным репетиторством. Вера Набокова всяческую неустроенность быта терпела. Всю жизнь, по сути, они провели в меблированных комнатах, а когда маленького сына Митеньку знакомые спрашивали, где он живет, он отвечал: «В маленьких домах около дорог».
Набоков не любил писать за письменным столом, предпочитая диван или ванну. «Лолиту» он написал на заднем сиденье их «бьюика», за рулем которого сидела Вера. Вместе они проехали по маршруту Гумберта Гумберта едва ли не через всю Америку, ночуя в мотелях, позже гениально им увековеченных. Затем Вера еще и спасала рукопись от уничтожения: пару раз Набоков в порыве гнева собирался выбросить ее в мусоропровод.
Набоков не только не умел водить машину. Еще в первые дни их семейной жизни он составил шутливый список вещей, которые он не умеет, и никогда не научится делать. А именно: водить машину, печатать на машинке, складывать зонт, беседовать с обывателями, говорить по-немецки (за столько лет жизни в Германии этот способный, можно сказать, гениальный в отношении языков человек, не удосужился выучить немецкий, потому что тот ему претил).
Все это до конца жизни за него делала Вера. И еще она работала. Даже когда писатель Сирин стал знаменит, их берлинские доходы были по-прежнему скудны. Вера работала в адвокатской конторе: до последних дней она помнила тот адов труд, когда ломит спину от машинки, стенографии, перепечатки, переводов и - в придачу - тошнит от немецкой тупости, пошлости, канцеляризма.
А Набоков занимался своим - романами. В череде романов родился их единственный сын Дмитрий. Поначалу Владимир Владимирович был немного огорчен тем, что Вера занята ребенком, и он не может ей диктовать. Жаловался, что это тормозит работу. Но сын есть сын, он был славный - сплошное очарование.
Уже были написаны «Отчаяние» и «Защита Лужина», когда диктатором Германии стал Гитлер. Запылали костры из книг, открылись первые концлагеря, начались погромы. Из Берлина надо было бежать - еврейское происхождение Веры не оставляло выбора. На последние деньги Набоков отправил семью в Прагу, а сам попытался устроиться во Франции.
А вскоре появилась причина, из-за которой писатель не торопился воссоединиться с Верой и сыном. Причину звали Ирина Гваданини. Барышня была дивно хороша собой, чувственна, знала уйму стихов. Других достоинств не наблюдалось. На жизнь она зарабатывала дрессурой и стрижкой пуделей - странный выбор для эстета Набокова.
Об увлечении мужа стало известно Вере, и она прервала его метания: «Раз уж так влюблен, поезжай к ней». Спустя несколько недель Владимир вызвал ее и сына во Францию, сделав окончательный выбор в пользу семьи.
И снова бегство от немецких захватчиков. Теперь их приняла Америка, и хотя писатель был совсем не рад месту преподавателя литературы в женском колледже Уэлсли, выбирать не приходилось.
Сам он говорил, что, втолковывая молоденьким простушкам русские стихи, «приколачивает гвозди золотыми часами». Однако Фортуна не оставила скитальца - Набоков получил место в Гарвардском музее, где изучал бабочек. За несколько лет он стал уникальным специалистом по бабочкам-голубянкам, его достижения никто не смог превзойти.
А потом распахнул свои двери Корнельский университет, где писатель получил славу самого эксцентричного преподавателя. Он ненавидел Достоевского и нередко рвал его книги в клочья на глазах у публики. Доставалось Томасу Манну и Эриху Марии Рильке, свою порцию колкостей получили Михаил Зощенко и Александр Солженицын. То он требовал от студентов досконального знания текстов, то вдруг снисходительно заявлял: «Жизнь прекрасна. Жизнь печальна. Вот и все, что вам нужно знать».
И всюду его сопровождала Вера - поседевшая, но по-прежнему стройная красавица с алебастровой кожей. Супруг же заметно сдал, располнел, она вела его под локоть, неся стопку книг. Усаживала Автора и садилась рядом. Она сидела в первом ряду или где-нибудь поблизости, и взгляд Набокова-профессора был неизменно направлен на нее. По сути, все лекции были прочитаны Вере.
Он называл ее ассистентом. Вера помогала ему во всем, иногда даже принимая экзамены. Во время занятий, когда он забывал цитату (а забывал он их постоянно), Вера молниеносно подсказывала ему. Она раздавала буклеты, манипулировала классной доской, писала мелом. К старости они поистине стали единым целым: он и часа не мог провести без жены...
Вся ее жизнь была делопроизводством. Обладая уникальным свойством упорядочивать и корректировать тексты безболезненно для Набокова, она много лет «перебеливала» его рукописи - переводила из письма в печатный текст. Часто он просто диктовал ей.
Вдохновительница и помощница, Вера могла и отменить появление нового текста - к примеру, ей не понравилась идея романа о сиамских близнецах, который должен был стать апофеозом набоковской «мании двойников». Могла она и спасти от небытия погребенный под черновиками и трудами по энтомологии роман - Bend Sinister. Набоков совсем забыл о нем, все лето посвятив ловле бабочек.
Она же предложила перевести «Евгения Онегина» на английский, при этом сама проделала огромную работу, перепечатав текст на трех тысячах листах.
В их бытовой жизни имелись просто потрясающие детали. Набоков так и не научился пользоваться телефоном. Он не мог разговаривать не только с обывателями, но и со всем остальным миром. От его имени всегда говорила Вера, а он стоял рядом с аппаратом. Она вела переговоры с издательствами и уговаривала издателей идти на уступки, выбивала гонорары. Вела его переписку, ограждая от желающих познакомиться. Гений не имеет права добродушно потакать праздному желанию многих.
Она писала письма, а Набоков их подписывал или просто одобрял. Многие ее письма начинались с уловки: «Владимир начал это письмо, но вынужден был в спешке переключиться на что-то другое и попросил меня продолжить...»
Вера была отлаженным механизмом, призванным поддерживать его Дар. Они оба были тружениками, но разного направления. Набоков рождал миры, населял их, заставлял жить. Вера - упорядочивала, выметала лишнее, чистила, скребла, выставляла напоказ. Она давала ему ощущение стабильности и основательности жизни. Естественно, что при этом Набоков сам не испытывал никакого интереса к обыденной реальности: скажем, к преподаванию и издательским делам.
Существует версия, что именно Вера вынуждала его ходить на лекции, поэтому и сопровождала его всюду. Набоков неоднократно подчеркивал, что ему необязательно возвращаться на родину, в полицейское государство: его Россия всегда была с ним - мир его детства, сын и Вера, которая создала комфортную оболочку из схожести вкусов, любви к словам, чуткости к красоте и чистоте языка.
И хотя схожесть их вкусов была не такой уже абсолютной, они оба обладали цветовым восприятием языка, любили игры, но в то же время в отличие от Набокова Вера увлекалась политикой, живописью, театром. Его же затащить на спектакль было невозможно. Он терпеть не мог домашних животных, и Вера развешивала у себя в комнате фотографии кошек и собак, принадлежащих друзьям.
Вера Набокова, урожденная Слоним, как утверждали очевидцы, была лучшей в мире из писательских жен. «Без мой жены, - заметил однажды Набоков, - я бы не написал ни одного романа». Они вместе прожили 52 года.