Воплощение кошмара
Автор: Kelly Moreland
Аннотация: После Колонизации. Она, наконец, нашла его…
Внимание: рейтинг NC-17 (только для взрослых)
Перевод: demensys (demensys@aport2000.ru)
И если иногда сны превращаются в реальность – что же происходит с нашими кошмарами?..
Часть 1
«Я плАчу по ночам. Все делают вид, что не замечают. Я ценю, что они хотя бы делают вид.
Скиннер всегда знает правду. Он никогда и слова не скажет, даже наедине, но его глаза говорят, что он знает. Его глаза также говорят: «Не сдавайся». Как-то раз он сказал мне: «Надежда умирает последней». Я тогда засмеялась и ответила, что надежда выжила только по единственной причине – потому что раса человеческая никак не найдет способ ее убить. Ему это не показалось это забавным.
Я стала циником. Горьким циником. А кто бы не стал?
Два года, четыре месяца и девятнадцать дней.
Столько времени прошло с того момента, как мир перестал существовать. С того момента, как пришли ОНИ. Если ли бы можно было всё начать сначала…
Я бы ни за что не оставила его. Я бы не позволила увести себя, даже подчиняясь его требованию. Я должна была остаться с ним и бороться. Если он боролся.
Я ничего не знаю. Мы так и не нашли тела Малдера. У нас нет уверенности, что он умер. Сердце говорит мне, что он жив.
Я хочу верить.
Фрохики, Байерс и Лэнгли увели – нет, утащили – меня из его квартиры в ту ночь. Он сказал, что догонит нас.
И не догнал.
Позже Лэнгли и Фрохики один раз проникли в его квартиру. Они сказали, что она была разгромлена. Но – ни крови, ни тела. Не могу представить, что ОНИ стали бы тратить время на то, чтобы его похоронить. Вот единственный факт, который помогает мне держаться. Малдер жив. Должен быть.
Где-нибудь.
В нашу группу входит тридцать шесть человек. И мы кочуем с места на место. У нас есть девять надежных убежищ и склад оружия, которому позавидовала бы любая страна третьего мира… Ну ладно, могла бы позавидовать.
Мы пользуемся каждым удобным случаем, чтобы отправлять этих сукиных детей с зеленой кровью прямиком в ад. Я даже начала получать от этого удовольствие, пожалуй, несколько большее, чем следовало бы добропорядочному доктору.
Скиннер – наш доблестный и бесстрашный предводитель. Он никогда не признается в этом, но ему нравится его положение. Если уж стал морским пехотинцем – останешься им на всю жизнь. Фрохики – его правая рука. Они очень сдружились. Это удивляет и в то же время забавляет. Если бы я не была абсолютно уверена в сексуальной ориентации каждого из них, мне осталось бы только недоумевать по поводу характера их взаимоотношений.
В настоящий момент они сидят, сгорбившись над шахматной доской. Их разговор сводится к ворчанию, фырканью и смешкам. Но они понимают друг друга прекрасно. Иногда это пугает.
При виде них Малдер смеялся бы до колик.
Я бы хотела, чтобы он был здесь.
На каждом Сооружении, о котором мы получаем информацию или на которое натыкаемся случайно, мы ищем его. Любой намек на него.
Мы нашли четверых других, но не его. Пока еще нет.
Надежда умирает последней.
Даже когда мне кажется, что я больше не выдержу, – моя надежда не хочет умирать.
Завтра мы планируем нападение на Сооружение в Афинах, штат Джорджия.
Новый день, новый шанс.
Я надеюсь – и молюсь.
Я должна верить.
ДКС, 26 апреля 2004.»
- Отчет.
Скиннер вызывает нас. Он уже давно отказался от идеи держать меня в стороне от происходящего. У меня воля такая же сильная, как у него. Я не хочу, чтобы меня опекали. Ни он, ни кто-либо другой.
- Сектор А, чисто, - слышу голос Байерса в наушниках.
- Сектор Б, чисто, - говорю я.
Потом следует длинная пауза.
- Сектор Ц запрашивает безопасный канал! – голос Лэнгли звучит истерически, он почти кричит.
Его запрос мгновенно настораживает меня. Что-то происходит. Я достаю свою карту и прокладываю наиболее короткий маршрут к месту, где он находится. Я не знаю, какой ему выделен безопасный канал, но знаю, где его пост. Через пять минут я уже там. Он стоит около двери со Скиннером и Фрохики. Когда Скиннер преграждает мне дорогу, я уже наверняка знаю: что-то не так.
- В чем дело? – спрашиваю Скиннера.
- Дана, возвращайся на свой пост, - он топчется на месте, не давая мне подойти к двери.
Фрохики походит к нам.
- Пожалуйста, Скалли, уходи. – Лицо у него мрачное.
Я вдруг всё понимаю – и прихожу в неистовство. Я борюсь с ними обоими, используя не слишком честные методы борьбы. К тому моменту, когда я вырываюсь из рук Скиннера, возможность появления у него наследников оказывается под большим вопросом. Лэнгли благоразумно держится в стороне.
Я распахиваю дверь. Малдер там. У него длинные, спутанные волосы. Он голый, худой, изможденный. Сидит в пустой комнате, скорчившись около дальней стены, прижавшись к ней щекой.
- Малдер! – я чувствую, что сейчас упаду в обморок. Сердце бешено колотится у меня в груди, когда я подбегаю к нему и кладу руку ему на плечо.
Он кричит так, словно я обожгла его. Теперь я вижу его лицо. В этих глазах нет ничего – он меня не узнаёт. Он меня не знает. Я медленно обхожу его так, чтобы оказаться в поле его зрения. Он отодвигается от меня.
- О Господи, Малдер! – ужас и отчаяние охватывают меня. – Что они с тобой сделали?!
Он смотрит на меня дикими глазами затравленного животного. И не издает ни единого звука. Просто напряженно наблюдает за мной. Я снова медленно протягиваю к нему левую руку – и он впивается в нее зубами, как раз около мизинца. У меня перехватывает дыхание. Я чувствую его зубы, глубоко вонзившиеся в мою плоть. Очень больно.
Скиннер внезапно оказывается рядом со мной.
- Малдер!
Он кричит так громко, что у меня начинает звенеть в ушах, а Малдер выпускает мою руку, снова забивается в свой угол и обводит комнату безумным взглядом.
- Черт возьми! – бормочет Скиннер, оборачивая платком мою кровоточащую ладонь.
- Он совсем с ума сошел, - шепчет огорченно Лэнгли.
Фрохики останавливается на некотором расстоянии от Малдера.
- Малдер? Эй, парень! – он весело улыбается. – Все в порядке. Ты теперь в безопасности.
Малдер переводит взгляд в направлении его голоса и гневно скрежещет зубами, на которых все еще видна моя кровь. Фрохики быстро отступает еще на шаг.
- Он не знает никого из нас, - говорю я, прижимая руку к груди. – Все отойдите назад. Дайте ему место. – Мой голос звучит сурово, когда я отдаю этот приказ.
- Тебе небезопасно находиться здесь одной, Дана, - говорит Скиннер.
- Это Малдер. Попробуй увести меня из этой комнаты – и один из нас получит серьезные увечья.
Он чувствует угрозу – и понимает, что я не шучу.
- Мы оставим дверь открытой. Кричи – и мы в ту же минуту будем здесь.
Я киваю.
- Пусть кто-нибудь принесет сюда мою сумку.
Скиннер издает какой-то нечленораздельный звук, который я воспринимаю, как “да”. Перед тем, как он поворачивается, чтоб уйти, я отстегиваю свой карабин и вручаю ему. Вместе с пистолетом. Ему это определенно не нравится, но он берет оружие и уходит.
Маледр смотрит, как я иду и встаю прямо перед ним. Вдруг он снова прижимается к стене. Прямо вцепляется в нее.
- Малдер, ты ведь психолог. Что ты собираешься делать? – говорю я мягко. Не уверена, что его мозг зафиксировал мои слова. Может быть, хотя бы мой голос…
Краем глаза я вижу Фрохики, который приносит мою сумку, как я просила.
Я двигаюсь по периметру комнаты: вдоль стены к другому углу, потом вдоль другой стены к моей сумке. Достаю фляжку и пару плиток. Потом возвращаюсь на прежнее место и очень медленно пододвигаю к нему флягу и плитки – вдоль стены со скоростью дюйм в час. Его глаза мечутся между моей приближающейся рукой – и водой и пищей.
Я вытягиваю руку так далеко, как только могу дотянуться, и немного меняю положение тела. Его дикий взгляд прикован ко мне. Я слышу глухой стон, вырывающийся из его груди. Тогда я подталкиваю флягу и плитки ногой как можно ближе к тому месту, где он сидит. Дальше двигаться не следует. Я подаюсь назад на пару футов - и застываю на месте.
Он голоден. С того момента, как я видела его последний раз, он потерял как минимум сорок фунтов веса. Мое горло сжимается, когда я вспоминаю ту ночь.
Это тот же человек, который поцеловал меня и сказал: “Иди, Скалли. Тогда я буду уверен, что ты в безопасности. Я скоро приду. Я тебя найду”.
Теперь он перемещается. Медленно, почти незаметно. Потом бросается вперед, хватает фляжку - возвращается в свой угол. Я смотрю, как он пытается отвинтить крышку, и жалею, что не догадалась сделать это сама. Он справляется с задачей, зажимая пробку зубами и вращая руками флягу. Я замечаю его искривленные пальцы.
- О Малдер! – я снова плАчу – и ничего не могу с собой поделать. Два его пальца были сломаны и не вправлены. И отвратительно залечены.
При звуке моего голоса он вдруг смотрит на меня - и мне кажется, что я замечаю проблеск узнавания в его глазах. Но потом он исчезает.
Он поднимает фляжку, не отводя от меня глаз. Я вижу в них недоверие. И это разбивает мне сердце, потому что доверие – единственное, что у нас было в течение долгого времени. Теперь у нас нет и этого.
Он опустошает флягу одним большим глотком.
- Потише, Малдер. Тебе станет плохо, – шепчу я. Он не удостаивает меня взглядом, просто прижимает пустую флягу к груди и принимается за еду.
Он сдирает зубами обертки и жадно проглатывает содержимое. Я вижу, как двигается Адамово яблоко у него на шее. Можно без труда сосчитать все ребра. Я вижу шрамы, покрывающие руки и спину. Сказать, что он прошел через ад, - значит, ничего не сказать. Его колени смотрятся как два огромных нароста на его тощих ногах, руки худые и жилистые.
- Дана? - Скиннер зовет меня от двери.
Я смотрю на него краем глаза, почти не меняя позы.
- Мы располагаемся здесь лагерем и остаемся до тех пор, пока он сможет тронуться в путь. – Он пытается говорить спокойно.
Я киваю. Когда я поворачиваюсь к Малдеру, то вижу, что он кивает мне. Не знаю, как это расценить: то ли осознанное действие, то ли повторение моего движения. Его глаза прикованы ко мне. Но я все еще не уверена, что он узнаёт меня.
Я осторожно протягиваю руку и двигаюсь вдоль стены, касаясь ее пальцами, чтобы проверить мою теорию. Он делает то же самое. Его ладонь прижата к холодной бетонной стене, и он продвигает ее по направлению к моей руке. Когда наши пальцы соприкасаются, по моему лицу снова начинают течь слезы.
- Это ты, - шепчу я, слегка улыбаясь.
Этого он не повторяет, но его глаза на мгновение фокусируются на мне, а потом снова затуманиваются, такие же далекие, как звезды на небе.
- Поговори со мною, Малдер, - прошу я мягко. – Мне нужно услышать твой голос.
Он просто смотрит на меня отсутствующим взглядом.
Рука болит. Я знаю, что должна ее продезинфицировать, поэтому направляюсь к своей сумке, вынимаю флакон бетадина и открываю его.
Маледр начинает кричать. Обескураженная, я смотрю на него. Пустая фляга ударяется в стену в дюйме от того места, где я стою. Глаза у него снова бешеные – и он опять забивается в свой угол.
В дверном проеме сразу становится тесно от Скиннера, Фрохики, Лэнгли и даже Байерса.
- Что такое? Что случилось? – кричат они все разом. От этого Малдеру становится еще хуже, и его вопли превращаются в вой, полный нечеловеческого ужаса.
- Убирайтесь! – ору я, и они поспешно растворяются за дверью.
Я быстро втираю бетадин в руку и снова ее перевязываю. Как только я убираю флакон – он перестает кричать. Наступившая тишина почти оглушает.
Если я и добилась какого-то успеха раньше – он растаял без следа. В этом нет сомнений, потому что, как только я прислоняюсь к стене, он снова отодвигается от меня. Я прижимаю здоровую руку ко рту. У меня больше нет сил.
“Малдер, что же с тобой случилось?” – беззвучно вопрошаю я. – “Как мне достучаться до тебя? Как мне вернуть тебя?”
Он по-прежнему сидит в своем углу, скорчившись и обхватив руками костлявые колени. Смотрит на меня зловещими глазами.
Я перестаю плакать, вздыхаю – и начинаю всё сначала: придвигаюсь настолько близко к нему, насколько возможно без риска вызвать неадекватную реакцию, и просто остаюсь на этом месте.
Вот всё, что я могу придумать.
Я прислоняюсь головой к стене – и смотрю, как он наблюдает за мной.
Через два часа приходит Байерс с новой флягой и двумя тарелками еды.
- Поешь, Скалли, - шепчет он, ставя их около двери. Потом смотрит на Малдера, некоторое время изучает его. - Господи, вы только посмотрите на него. Это что, пост-травматический синдром?
Малдер сидит в углу. Похоже, он немного успокоился. Я не хочу, чтобы что-нибудь снова выбило его из колеи. Он по-прежнему внимательно за нами наблюдает.
- Чудовищные пытки, - шепчу я в ответ, беру тарелки с тушеным мясом и тут только понимаю, насколько проголодалась. Пахнет кроликом. Что ж, за последние два года я научилась любить тушеного кролика с овощами. Я возвращаюсь в свой угол напротив Малдера.
Байерс тихонько исчезает за дверью, оставляя нас наедине.
Я почти доедаю свой обед, когда замечаю, что подвергаюсь усиленному наблюдению. Малдер нюхает воздух. Совсем как собака. Или как койот.
- На этот раз я тебе ничего не принесу, - говорю я. – Ты должен сам за этим прийти. – И указываю на стоящую около меня тарелку. Я вижу, как он облизывает губы. Он все еще голоден. Может, это и жестоко, но я должна достучаться до него, и, возможно, еда – неплохое начало. Во всяком случае, прежде это иногда срабатывало.
Его дикий взгляд курсирует между мной и тарелкой.
- Раньше ты всегда доверял мне. Ты всегда ел вместе со мной. Помнишь? – теперь я ем медленно, наслаждаясь каждым кусочком, почти превращая процесс поглощения пищи в шоу. Даже через комнату мне слышно, как урчит у него в животе. - Давай, Малдер. Это вкусно. – Я вижу провалы на его боках, когда он на четвереньках приближается ко мне через комнату.
Он добирается до тарелки и, не обращая никакого внимания на ложку, быстро запихивает мясо и овощи себе в рот. Сейчас он находится на самом близком от меня расстоянии. К моему удивлению, он не утаскивает тарелку в свой угол, а ест прямо здесь, всего в каких-то шести дюймах от моего бедра.
Мне невыносимо хочется протянуть руку и провести ладонью по его узловатому позвоночнику, но я не осмеливаюсь до него дотронуться.
Я медленно отворачиваю крышку фляги и делаю большой глоток. Он съел всё до крошки и даже вылизал тарелку. Я медленно протягиваю ему флягу, и он берет ее с настороженностью, которая разрывает мне душу. Потом пьет, все время поглядывая на меня, словно готовый к тому, что сейчас случится какая-нибудь гадость. Когда ничего плохого не происходит, он подвигает флягу ко мне. Его руки слегка дрожат. Двигаясь невыносимо медленно, я забираю ее.
- Почему бы тебе ни посидеть здесь со мной подольше? – говорю я мягко, ставя пустую тарелку на пол. Теперь его глаза определенно ищут моих.
Я молчу, ожидая его реакции. Он медленно опускается на пол, спиной к стене, и сжимается в комок. Он так близко, что мне приходится вонзить ногти в ладони, чтобы побороть искушение протянуть руку и дотронуться до него.
Несколько минут – и он спит, ровно дыша. Не знаю, то ли из-за появившегося намека на доверие, то ли из-за полного изнеможения, но он засыпает рядом со мной. На данном этапе я беру то, что могу взять.
Удостоверившись, что он не проснется, я медленно иду к двери, держа в руках две пустых тарелки. Скиннер, Одинокие Стрелки и еще несколько человек торчат тут же, под порогом. Я выхожу и тяжело вздыхаю. Лэнгли берет тарелки из моих рук, и я медленно опускаюсь на табуретку, стоящую в коридоре.
- Как ты думаешь, с ним будет все хорошо? – спрашивает Фрохики, нарушая мрачную тишину.
- Не знаю. Он прошел через такое, что лучше и не думать об этом. Я даже не уверена, что он узнал меня. Но дела у него идут на лад.
- В каком смысле? – спрашивает Скиннер, подавая мне чашку кофе.
Я беру ее с благодарной улыбкой.
- Ну… он поел - и заснул прямо рядом со мной. Я воспринимаю это как хороший знак.
- Он тебе что-нибудь сказал? – спрашивает Байерс. Он беспокоится о друге.
- Ни слова не произнес. Если бы он не кричал, я бы предположила, что он вообще онемел, - не очень весело шучу я.
- Он выглядит, как выживший после пребывания в концлагере, - замечает Лэнгли.
- Он сильно истощен. – Я пытаюсь скрыть от них свои чувства. Мне совсем не хочется, чтобы они стали свидетелями того, как я разваливаюсь на части, вне зависимости от того, насколько это больно – смотреть на Малдера в таком состоянии и видеть его страдания.
Я встаю и беру свой спальный мешок, не давая никому возможности задать вопрос или отпустить замечание.
- Куда ты идешь? – спрашивает Скиннер, нахмурившись.
- Спать. Я устала, у меня рука болит и я…
- Это несерьезно, - прерывает он меня, осознавая, что я хочу сказать.
- Посмотрим, - бросаю я, направляясь обратно в комнату, где спит Малдер.
С максимальной осторожностью я расстилаю свой спальный мешок рядом с ним. Два года, четыре месяца и двадцать дней. Теперь-то уж я не выпущу его из виду. Я по-прежнему борюсь с собой, чтобы не дотронуться до него. Он лежит на голом цементном полу, такой бледный и слабый. Эти ублюдки могли бы поставить ему хоть какую-нибудь койку.
Через некоторое время я тоже засыпаю.
- СКАЛЛИ!
Я вскакиваю на ноги и хватаюсь за пистолет, которого нет. Я была в темноте, и кто-то кричал и звал меня по имени. Похоже на Малдера.
Из коридора доносится топот и слышатся проклятия. В комнату проникает свет – кто-то держит фонарь.
Малдер. Я вижу, как он корчится на полу и зовет меня. Холод проникает в мое сердце.
- СКАЛЛИ!
На этот раз я не сомневаюсь - хватаю его за плечи и притягиваю к себе на колени.
- Я здесь. Я здесь, Малдер. Все хорошо.
Он мгновенно замирает. Я жду, что он закричит и шарахнется от меня. Но ничего подобного не происходит. Он дрожит на моих коленях, его невероятно худое тело согнуто пополам, впиваясь в меня всеми острыми углами, как недавно его зубы.
- Шшш, - шепчу я. – Все хорошо. Ты в безопасности, Малдер. Я здесь. Скиннер здесь. Стрелки тоже здесь. Никто тебя больше не обидит. Клянусь, - мой голос ломается от переполняющих меня чувств. Никогда в жизни не говорила ничего более важного.
- Обещай, – доносится так тихо, что я решаю, что мне показалось.
Я чувствую, как его рука сжимает мое бедро.
- Обещаешь? – Теперь я четко слышу это слово. Без сомнения, это Малдер.
- Клянусь! – кричу я сквозь слезы. – Клянусь!
И тогда он смотрит на меня. Даже в полутьме видно, что глаза у него ясные. Он видит меня – и он знает меня.
- Как долго? – чуть громче говорит он. Голос у него хриплый.
- Слишком долго. – Я даже не вытираю безостановочно льющиеся слезы.
Он опускает голову мне на колени и слегка дрожит.
- Эй! – окликаю его тихо. Он поднимает голову. - Давай-ка подниматься с пола. – Я искренне улыбаюсь, пожалуй, в первый раз за очень долгое время.
Он медленно кивает – и я выскальзываю из-под него. Потом расстегиваю спальный мешок и кладу его на пол. Он ложится с одной стороны, я – с другой. Как только я ложусь, то сразу чувствую, что он придвигается ближе ко мне и его острые колени упираются мне в бедро.
- Я что, сплю? – спрашивает он. С каждым словом его голос звучит чуть сильнее.
- В таком случае я тоже сплю. – Я поворачиваюсь на бок, лицом к нему, и снова улыбаюсь.
- Если это так – я не хочу просыпаться.
- Шшш, все хорошо, - я медленно протягиваю руку, чтобы коснуться его, но он с криком отшатывается от меня.
О Господи! Только не сначала!
И в этот момент слышу голос Скиннера за спиной:
- Малдер, это всего лишь я. Все хорошо. Я просто принес вам одеяло. Вот и всё.
Скиннер кладет одеяло на пол около нас и медленно ретируется к выходу. Малдер успокаивается, но его дыхание учащено и он явно в панике.
- Это всего лишь Скиннер, - шепчу я, подбирая одеяло. – Ну же, постарайся снова заснуть. Все хорошо.
Ему требуется несколько минут, но он все-таки ложится обратно на спальный мешок, не сводя глаз с двери. Я укрываю нас одеялом и притягиваю его ближе к себе. Он вздрагивает от моего прикосновения, но принимает его. Думаю, мне это нужно больше, чем ему. Я приглаживаю его длинные волосы, ласкаю его затылок. Проходит довольно много времени, прежде чем он засыпает.
Часть 2
Утром я просыпаюсь от холода, потому что Малдер утащил одеяло. Он сидит, завернувшись в него, спиной ко мне.
- Как дела? – спрашиваю я мягко. Не хочу его напугать.
- Мне нечего надеть. Мне нужна какая-нибудь одежда, Скалли, - голос его весьма отдаленно напоминает тот, который я помню, но все равно звучит музыкой для моих ушей.
- Первое, что мы сделаем сейчас, - достанем тебе одежду. Хорошо? – я сажусь и дотрагиваюсь до его плеча. Он вздрагивает – не один, а три или четыре раза подряд.
Это почти так же плохо, как если бы он отодвинулся от меня. Я глубоко вздыхаю и пытаюсь убедить себя, что глупо ожидать слишком многого, да еще так скоро. Я до сих пор не знаю, через что ему пришлось пройти.
- Пойду посмотрю, что можно найти, - я поднимаюсь, обеспокоенная тем, что он не смотрит на меня. Это тоже плохо. Что ж, нужно попробовать немного сдвинуться с мертвой точки.
Я обхожу его и опускаюсь перед ним на колени. Он отводит глаза и упирается взглядом в стену напротив. Прошлой ночью я не рассмотрела, какое изможденное у него лицо. Резко выступающие скулы, кожа болезненно-бледная, даже желтоватая. Не берусь предположить, когда он в последний раз видел солнце.
- Я сейчас вернусь. И принесу тебе завтрак, хочешь?
Он кивает, по-прежнему не глядя на меня. На этот раз я ухожу, оставляя его одного.
Коридор пуст, но спальные мешки и другое имущество свидетельствует, что по меньшей мере два человека спали здесь прошлой ночью. Я знаю, что это были Скиннер и Фрохики. Они стараются заботиться обо мне, насколько это возможно. Это одновременно и радует, и раздражает.
Я нахожу их в длинном коридоре, тянущемся вдоль всего здания с востока на запад. Это было психиатрическое заведение, во всяком случае – некоторое время. Коридор, где они находятся, превращен в общий зал. Все члены нашей группы не упускают возможности воспользоваться любой передышкой в наших странствиях. Я слышу смех, голоса, даже музыку. Фрохики и Скиннер продолжают свою нескончаемую шахматную партию.
- Как у него дела? – спрашивает Фрохики.
- Не блестяще, но лучше, чем раньше, - я пожимаю плечами.
- Мы сберегли вам завтрак, - Байерс садится за стол рядом со мной.
- Спасибо, - улыбаюсь я ему.
Байерс стал источником постоянного удивления для меня. За последние два года, после всего, что мы повидали и что вынуждены были делать, я только один раз наблюдала, как было уничтожено его холодное спокойствие. Но в тех обстоятельствах он был не единственным, кто сломался.
В одном из Сооружений, основанных ИМИ, мы нашли двадцать детей. Не знаю, по какой причине, но все они были подвергнуты жестокой лоботомии. Обритые головы и пустые глаза. Думаю, ни один из них не был старше восьми.
Мы мне могли взять на себя заботу о них. Мы не могли оставить их умирать с голоду. Мы ничего не могли для них сделать. Нам пришлось принять жуткое решение. Байерс выполнил его. Он аккуратно перевязал каждому ребенку руку. Шесть сотен миллиграммов морфина в каждой повязке. Они заснули, чтобы уже никогда не проснуться. А он плакал после этого много ночей подряд.
Иногда истинная сила приходит из совершенно неожиданного источника.
- Мне нужна одежда, которая подошла бы ему, - говорю я, отвлекаясь от воспоминаний.
- Я вне игры, - смеется Фрохики.
- Может, ему подойдет что-нибудь их моих вещей, - говорит Лэнгли у меня за спиной. – Хотя они, наверно, будут немного великоваты.
- Отлично, - киваю я.
- Как ты думаешь, когда мы сможем поговорить с ним? – спрашивает Скиннер.
- Думаю, что сегодня вряд ли. – Я вспоминаю, что он не захотел смотреть на меня. – Наверное, потребуется больше времени. Ему через многое пришлось пройти. – Глупо повторять очевидные вещи, но ведь это правда.
Я поднимаюсь и беру две тарелки. Каша, тосты и кофе. Лэнгли приносит пару штанов и футболку, которые я перебрасываю через плечо. И возвращаюсь в комнату Малдера.
- Проголодался? – спрашиваю я, обратив внимание, что он так и не сдвинулся с места.
- Да, - его голос все еще звучит неровно.
Я пересекаю комнату и подхожу к нему.
- Достала тебе одежду. Некто по имени Ринго Лэнгли передает привет. – Я надеюсь увидеть улыбку, но меня ждет разочарование.
Он берет одежду, не обращая пока внимания на еду, поворачивается ко мне спиной и отбрасывает одеяло. Пока он надевает штаны, меня снова поражает, насколько он худ. Когда он наклоняется, я вижу каждый позвонок на его спине. Не только никакого подкожного жира, но, похоже, никаких мускулов. Если бы не его лицо и шрамы, которые я знаю слишком хорошо, я бы ни за что не поверила, что это он.
Чудеса: одежда подошла. По поводу обуви будем беспокоиться позже. Во всяком случае, сейчас он хотя бы одет.
Он садится на пол передо мной, по-прежнему не глядя мне в лицо. Я вручаю ему тарелку. Слава Богу, на этот раз он использует ложку. Я позволяю ему есть в тишине. Его взгляд прикован к тарелке.
- Хорошо, Малдер. Хватит. Почему ты не смотришь на меня? – спрашиваю я, наконец, не в силах дальше скрывать досаду.
- Не хочу увидеть жалость, - бормочет он в ответ.
- Не увидишь. Прошлой ночью ты же ее не видел, ведь так?
- Тогда было темно. А сейчас – нет.
- Ты мог бы увидеть массу вещей, одна из них - облегчение. Обещаю, что жалости ты не увидишь. – Надеюсь, мои слова доходят до него. Я не ошиблась, и он смотрит на меня впервые за этот день. Его глаза ищут моего взгляда, а я даже не пытаюсь скрыть свои чувства. Думаю, это его немного успокаивает.
- Привет, - произносит он совершенно невинным голосом, словно мы случайно встретились на улице, а не проспали всю ночь, обнявшись, после того, как были разлучены на два с лишним года. Это вызывает у меня улыбку.
- Привет и тебе.
И тут происходит это – он улыбается “хорошо, я знаю, что сейчас сделал что-то действительно глупое” улыбкой. Не припомню, когда видела ее последний раз. Кажется, цЕлую жизнь назад.
Мы доедаем наш завтрак в умиротворенной тишине.
Когда еда окончена, он подвигается ближе ко мне и, как я, прислонятся спиной к стене. Потом протягивает мне руку, и я осторожно сжимаю ее. Это рука 80-летнего человека: она дрожит от моего прикосновения, а кожа тонка, как папиросная бумага.
- Малдер, когда в последний раз ты выходил из этой комнаты? – спрашиваю я через несколько минут.
Его лицо темнеет, и я начинаю жалеть, что задала этот вопрос.
- Никогда. Я не выходил из этой комнаты с того момента, как они поместили меня сюда.
- После того, как мы тебя нашли, дверь все время открыта, но ты даже не попробовал выйти.
Он молчит так долго, что я уже решаю, что он и не собирается отвечать.
- Я не знаю, что там, снаружи, - его голос снова опускается до шепота.
- Там твои друзья. Люди, которые хотели бы тебя увидеть. Поговорить с тобой, убедиться, что ты в порядке.
- Не хочу, чтобы меня кто-нибудь видел. – Он смотрит на свои вытянутые вперед ноги. – Не в таком виде. Мне даже не нравится, что ты меня видишь.
- Для нас не имеет значения, как ты выглядишь, - настаиваю я. – Ты хоть знаешь, как это хорошо – просто видеть тебя, знать, что ты жив?
Он окидывает меня с ног до головы одним единственным взглядом.
- Не позволяй им смотреть на меня, ладно, Скалли? – Голос его дрожит. – Пока. Я еще не готов.
- Хорошо. Может, в другой день. Скиннер сказал, что мы не сдвинемся с места до тех пор, пока ты не сможешь отправиться в путь. Еще несколько дней.
- Скиннер. – Он произносит это имя со смесью тоски, вины и даже страха в голосе.
- Он спрашивал несколько минут назад, может ли он поговорить с тобой.
- Он принес одеяло прошлой ночью, - в его голосе звучит осознание. – Я решил, что мне приснилось.
- Нет, он здесь. Он – предводитель сопротивления.
- Вы доставляете им много неприятностей.
- Да. А откуда ты знаешь?
- Так, слышал кое-что. – Он снова выглядит отстраненным, его глаза затуманиваются.
- Что-нибудь, что нам следовало бы знать?
Он поворачивает голову и фиксирует взгляд на мне.
- Я не могу пойти с вами, - говорит он очень грустно.
- Почему? – шепчу я в удивлении.
Он не отвечает, просто берет мою руку и кладет ее себе на шею, под волосами. Я чувствую маленький шрам, мягкий, совсем свежий. Я мгновенно встаю на колени перед ним, и он наклоняет голову, давая мне возможность рассмотреть его.
- О Господи! – выдыхаю я.
- Они не слишком заботились об анестезии. Я проснулся во время этой операции и во время нескольких других. Думаю, это ярлык, или метка, или контроль передвижений.
- Мы должны это выяснить.
- Знаю, - говорит он просто.
- Малдер, что еще они с тобой делали?
Он трясет головой и ничего не отвечает.
- Ты подвергся насилию? – Даже от произнесения вслух этого вопроса мне становится плохо.
- Не в том смысле, в каком ты думаешь. Но кое-что они делали. – От воспоминаний взгляд его снова становится затравленным.
Ужас того, что стоит за его словами, приводит меня в отчаяние. Я притягиваю его к себе и начинаю плакать. Он принимает мой жест. Его руки обнимают меня, а губы прижимаются к моему плечу. Я целУю его в макушку. Мы сидим так, обнявшись, долгое время. Что ж, нам не впервые приходится плакать вместе.
Я смотрю на маленький чип в моей руке. Не совсем такой, как был у меня. Но меня пугают последствия его изъятия, и я решаю, что лучше будет его сохранить.
Я вынула чип утром на третий день. Малдер чуть с ума не сошел при мысли об общем наркозе, поэтому пришлось делать местную анестезию, чтобы извлечь чип. Я боялась, потому что он был очень слаб. Но он настаивал.
- Они и так слишком многое у меня отняли. Я не хочу быть чьей-нибудь марионеткой, или болонкой, или шпионом. Я даже не знаю, кто я такой, Скалли. И почти боюсь узнать. Я не могу стать самим собой, пока они сидят у меня под кожей.
- Малдер, что будет, если изъятие чипа принесет тебе рак, как это было со мной? – Я даже думать не могу о чем-то подобном. Или недостаточно испытаний выпало на его долю?
- Я помню о такой возможности. Если это произойдет – ты вернешь его на место.
Я больше не спорю.
Одинокие Стрелки исследовали чип настолько тщательно, насколько это возможно, но так и не выяснили, какой цели он мог бы служить. Он не был передатчиком, ни и на мой он тоже не был похож. Так что на данный момент это осталось загадкой.
Я положила его в стеклянную пробирку и убрала в свою медицинскую сумку.
Он выглядит немного лучше. Мы даже иногда выходим пройтись по коридору, после того, как я удостоверюсь, что там точно никого нет. Он по-прежнему отказывается видеть кого-нибудь или говорить с кем-нибудь, кроме меня. Он очень быстро устает, но стремится к тому, чтобы вернуть свою прежнюю силу. И по-прежнему не хочет говорить о том, что они с ним делали.
Всё, что я могу сделать, - дать ему больше времени.
Он настоял на том, чтобы я подстригла его. Мне нравилось, как было раньше, но я выполнила его просьбу. Должна отметить, что после стрижки он стал больше похож на себя.
Я также уговорила его перебраться в другую комнату, расположенную поближе к остальным членам группы. Скиннер и ребята отыскали даже кое-какую мебель - пару кроватей, стол и стулья. В этой комнате гораздо уютнее, чем в той пустой клетке, где он помещался раньше.
Фрохики появляется на пороге комнаты утром на пятый день. Он не входит внутрь, просто стоит и ждет, когда его заметят.
- Малдер, - говорю я мягко, кладя свою руку поверх его. Мы играем в карты. Он смотрит на меня, потом следует за направлением моего взгляда.
- Принес тебе подарки, парень, - говорит Фрохики с порога. Он держит обе руки за спиной, а потом ставит на пол пару спортивных туфель.
Малдер выглядит напряженным, но кивает, таким образом выражая благодарность. Я подхожу и беру их. Его любимая торговая марка.
- И вот еще что. – Фрохики, широко улыбаясь, протягивает баскетбольный мяч.
Малдер улыбается в ответ, поднимает руки – и Фрохики бросает ему мяч. Малдер без усилия ловит его, а потом смотрит на него некоторое время, все еще улыбаясь.
- Спасибо, Фрохики.
- Хорошо, что ты вернулся, - говорит тот и быстро уходит.
Мелвин Фрохики гораздо умнее, чем кажется.
- Эй, Скалли, как думаешь, найдется здесь где-нибудь баскетбольное кольцо? – прежний Малдер появляется, хотя бы на мгновение. Мне это нравится.
- Уверена, что-нибудь найдется. Хотя не думаю, что ты сейчас готов к матчу-реваншу.
- У человека должна быть цель. – Он приподнимает бровь.
- Дурной каламбур, дурной каламбур, - ворчу я.
Он открыто смеется. Великолепный вид. Его лицо стало чуть полнее, а цвет уже не такой болезненно-желтый, как был в первый день. Он идет на поправку, но медленно.
Этой ночью, когда мы ложимся в наши кровати, кое-что случается. Он начинает говорить. Свет не горит, и нет никаких звуков, кроме его голоса. Я опираюсь на локоть и слушаю, боясь произнести хоть звук и прервать его.
- Скалли, я не жалею, что заставил тебя уйти той ночью, - говорит он. – Я бы сделал то же самое снова. Они поймали меня, когда я выходил из квартиры, примерно через час после того, как ты ушла со Стрелками. Я очень спешил и не обратил внимания. Не замечал их до тех пор, пока они меня не сцапали. Сначала привезли не сюда. Некоторое время я был где-то еще. Не знаю где. Знаю только, что меня накачали какими-то лекарствами. Я очнулся, как в тумане, совершенно сбитый с толку. Наверно, что-то подмешивали в пищу. Когда они приходили, чтобы забрать меня для обследования, я обычно был в сознании. – Он хрипло засмеялся. – Лучше бы они накачивали меня наркотиками перед этим!
Я сажусь на кровати в темноте. Я хочу подойти к нему, быть ближе к нему, быть с ним. Но боюсь, что он снова спрячется в своей скорлупе, поэтому сижу неподвижно.
- Они мне что-то вкололи. Каждый раз препарат был другим. Или всякий раз действовал по-разному. Однажды это было что-то такое, от чего у меня все тело распухло, а кожа была готова лопнуть. В другой раз что-то еще заставило меня целыми днями истекать кровью. Господи, как же было больно! Кровь шла изо рта, глаз, носа, ушей. Даже из заднего прохода и пениса. Из каждого отверстия в моем теле. В конце концов мне становилось плохо от запаха собственной крови. После этого небольшого приключения я не мог есть в течение недели. – Он судорожно вздыхает. - Я каждый раз пытался бороться. – Следует еще один взрыв хриплого смеха. – Ты ведь меня знаешь. Но у них было что-то… что-то вроде… не знаю… каких-то электроприборов, которые отбивали у меня охоту сопротивляться. По крайней мере, до следующего раза. Эти штуки и оставили шрамы у меня на руках и спине. Во всяком случае, некоторые из них.
Я больше не могу выдержать, пересекаю небольшое расстояние между нашими кроватями и сажусь рядом с ним. Его рука находит мою – и он продолжает.
- Я был не один. Иногда я слышал крики. Мужчины и женщины. Скалли, это мрачное место, в котором ни одно живое существо не должно находиться. – Он сжимает мою руку – и я отвечаю на его пожатие. - Они кое-что отняли у тебя, помнишь?
- Да. – Мы оба знаем, что он имеет в виду: мои яичники.
- Они кое-что отняли и у меня. Думаю, они лишили меня спермы. – Я чувствую, как он содрогается от воспоминаний. – Они… Они однажды провели процедуру. У меня теперь два шрама на мошонке. Я был в сознании, но не мог шевельнуться, потому что был привязан. Сначала я подумал, что они кастрировали меня. Боль была адской. Я кричал до хрипоты. В последующие несколько дней мои яйца распухли раза в четыре по сравнению с их прежним размером. Что они сделали со мной, Скалли?
- Не знаю, Малдер, не знаю. – Я начинаю тихонько плакать, но он слышит, отодвигается к стене и притягивает меня к себе, заставляя лечь рядом с собой, прижимается ко мне