При сравнении глагольных систем древнерусского и современного русского языка следует отметить богатство и разнообразие глагольных форм в прошлом. В истории развития языка отдельные глагольные формы утратились, но это не обеднило язык: рядом шел длительный и сложный процесс становления и совершенствования категории вида, стабилизировались залоговые отношения, появились деепричастия.
Развитие времен тесно связано с развитием специфической славянской категории глагола – видом. Одни исследователи полагают, что категория совершенного-несовершенного вида в праславянском языке еще не имела места, но в нем уже различались глаголы «предельного» и «непредельного» действия.
В памятниках русского языка можно наблюдать постепенное становление категории вида, как мы ее сейчас понимаем. Наличие четырех прошедших времен в прошлом в некоторой степени заменяло еще не достаточную для древнерусского языка XI-XII вв. систему видовых различий.
1.Исходная система времен древнерусского глагола
Как и в старославянском языке, в древнерусских памятниках письменности представлены глаголы в формах настоящего/ будущего и прошедшего времен.
Еще задолго до начала славянской письменности глагольное время группировалось в двух определениях: прошедшее – настоящее/будущее. Группу прошедших времен составляли четыре образования: два простых – аорист и имперфект и два сложных – перфект и плюсквамперфект.
Формы настоящего времени употреблялись со значениями как настоящего, так и будущего времени. Кроме того, уже различались формы будущего сложного: первого и второго.
2. История форм настоящего времени
Глаголы в настоящем времени обозначали действие, одновременное с моментом речи или постоянное, обычно совершающееся вне временн ы х ограничений. Временн о е значение форм не обусловливалось видовым значением основы и определялось контекстом (в повествовании) или коммуникативным заданием (в юридических документах или письмах).
Формы настоящего времени образовывались от презенсной основы:
| единственное число | множественное число | двойственное число | |
| 1 лицо | -оу, -ю, -@, -мь | мъ | -вh |
| 2 лицо | -ши, -си | -те | -та |
| 3 лицо | - ть | -оуть/ -ють, -ать/ -ять | -та |
Отличие от старославянских флексий:
1) замена носовых чистыми гласными: -@/#ть;
2) -ть вместо -тъ в 3л. ед. и мн. чисел;
3) одинаковые окончания в дв. числе для 2-3 лица.
В истории языка формы настоящего времени претерпели незначительные изменения, которые в основном связаны с системой флексий.
Флексии 1 лица ед.ч. – без изменения сохранились в современном русском языке.
Флексии 1 лица мн.ч. – кроме исконной -мъ, памятники дают примеры употребления окончаний -мы, -ме, -мо, -мя.
-мы: есмы, дамы – такие формы в древнерусских памятниках представлены шире, чем в старославянских: одни (Ван-Вейк, Вайан) объясняют их появление влиянием местоимения мы; другие – как фонетическое изменение в контексте (Арх. ев. 1092: оубиiемы и).
-ме: Обнорский считал такие формы диалектными (они часты в памятниках XI-XII вв. новгородского происхождения), однако они встречаются и в болгарском, чешском, словацком языках; Ягич видел в них аналогию со звательными формами (типа Се въдале Варлааме); некоторые полагают, что здесь сказалось влияние есте.
-мо: такое окончание встречается в рукописях галицко-волынских, отмечено с XIV в. В настоящее время эта флексия имеется в белорусском, украинском, сербском, словинском языках.
Таким образом, все эти флексии – достояние общеславянского языка. Лишь флексия -мя является русской по происхождению, но, по мнению Соболевского, нет убедительного объяснения её происхождения.
Флексия 2л. ед.ч. – в текстах встречались окончания -ши и -шь, но вопрос о первичности одного из них до конца не решен: 1) Соболевский и Дурново считали -ши старославянским окончанием, а -шь древнерусским; исконно русским считали -шь и Черных, Кузнецов. Однако памятники не дают безоговорочных свидетельств в пользу исконности -шь (в произведениях Владимира Мономаха, в Молении Даниила Заточника, в СОПИ – -ши, в Домострое – -ши 1 часть, -шь 2 часть); 2) Шахматов вслед за Ягичем полагал, что исконная флексия -ши фонетическим путем изменилась в -шь (отпадение конечного безударного и). Памятники с наличием -шь относятся к XIII в. (Смоленская гр. 1229 г., Рижская гр. ок. 1300 г., Кормчая 1282 г.).
Предположив исконность флексии -шь, после падения редуцированных мы должны бы ожидать форм: несiшь, везiшь – в украинском языке в результате возместительного продления гласного предшествующего слога (как изнесhтъся – на кр. Евф. Полоцкой ок. 1161).
Флексия 3 л. ед. и мн.ч.: древнейшие источники имеют формы с нулевой флексией (-0), с
-тъ и с -ть. В старославянском обычна -тъ, но есть и -0 (Зогр. достои, подобае; Мар. буде, Сав. оузьре), особенно часто в Супр., изредка встречается -ть, то есть можно говорить о том, что уже в праславянском все эти факты имели место.
В древнерусских источниках до XIII в. мы имеем окончание -ть, что вполне соотносится с индоевропейским -*tĭ, то есть древнерусская флексия вполне закономерна. Неясным является -тъ, так широко представленное в старославянских текстах и появившееся с XIII – в течение XIV вв. в русском языке.
Существуют разные объяснения этой флексии: или это старое медиальное окончание -*ntur, -*tur, или новообразование на славянской почве.
Распространение -тъ в XIII-XIV вв. на территории Ростово-Суздальского княжества и к северу от него, наличие твердого -т в современных севернорусских говорах и в литературном языке стремились объяснить разные исследователи.
Соболевский, Шахматов считали исконной флексию -ть, которая в результате утраты конечного редуцированного отвердела. Однако такие окончания изредка встречаются в старославянских памятниках; далее, если конечное -т отвердевало, то, во-первых, оно должно было бы «отвердеть» не только в северных говорах, но и в южных, однако там
-ть, во-вторых, непонятной остается избирательность «отвердения» (только в глаголах, но сохраняется -т’ в чуть, весть, есть и под.).
Обнорский, развивая мысль, высказанную Фортунатовым, дал морфологическое объяснение появлению флексии -тъ. Суть его объяснения заключается в следующем: длительное параллельное существование форм с -0 и -тъ/-ть оправдывается факторами синтаксического или семантического порядка; контекстуальный анализ свидетельствует о том, что формы с -0 имели место в таких синтаксических конструкциях, в которых объект действия не был достаточно определенным, а был обобщен (чаще в предложениях безличных, в условных придаточных, в которых действие не мыслителя как реальное, а отсюда и неопределенность и субъекта действия), при определенности субъекта действия обычны формы с -т; отсюда вытекает вывод о первичности форм с -0 и вторичности с -т. Флексия -0 имеет, по мнению ученого, значение «неопределенности»; первичные формы в определенных синтаксических условиях осложнялись постпозитивным членом, который по происхождению является указательным местоимением тъ. Такую точку зрения поддерживают и формы на -то, -та, -ты, которые отмечены в диалектах; в 3 л. мн.ч. имеем -ть из -ти (м.р. мн.ч.). Последнее доказательство не совсем убедительно, так как трудно представить столь раннюю редукцию и.
В результате деактуализации категории определенности-неопределенности противопоставление -0 ~ -т(ъ) теряет грамматическое основание, что ведет к превращению этого форманта в универсальный показатель значения 3 л.
Кузнецов, стараясь найти объяснение формам с -тъ в русском языке XIII-XIV вв., приводит доказательства, поддерживающие и фонетическое объяснение Шахматова, и морфологическое Обнорского. Он считает, что отвердение конечных гласных вполне возможно с артикуляционной точки зрения, тем более в северо-западных говорах, где отмечается утрата интервокальных j, д, т, утрата конечного т в словах типа кость; -тъ (из указательного местоимения) первоначально закрепляется в формах 3 л. ед.ч., а во мн.ч.
-ть, что находит подтверждение в олонецких говорах.
Изменения в нетематических глаголах сводятся к следующим положениям:
1) имhти – перешел в III класс;
2) вhдhти > вhдати, т.е. тоже изменил класс; следы прошлого – в формах Бог весть, невесть что;
3) быти – следы: есть, суть (книжн., глаг. и сущ.);
4) дати, hсти: в 1 л. ед.ч. -мь > -м’> -м (как в 1 л. мн.ч.), тогда в 1 л. мн.ч., а затем и во 2 л. мн.ч. стали использоваться формы повелительного наклонения (дадим, дадите); во 2л. ед.ч. старые формы даси, еси сохраняются в некоторых севернорусских говорах, в литературном же языке и основной массе говоров имеем формы дашь, ешь; считают, что такие флексии появились под влиянием тематических глаголов, а Соболевский высказал мысль о том, что и эти формы – из повелительного наклонения: дажь, hжь > дашь, ешь (такая точка зрения поддерживается и фактами некоторых говоров, в которых конечный шипящий в этих формах звучит звонко); в 3 л. мн.ч. с XIII в. дад#ть >дадуть: одни считают, что это были изначально параллельные формы, другие видят влияние глагола будуть, третьи – влияние причастной формы дадоуча.