Введение в Священное Писание Ветхого и Нового Завета
Слово «Библия» (греч.) означает «книги». Все эти книги являются отражением многовекового опыта богообщения и встречи людей с Богом. Это письменное свидетельство святых людей о делах Бога в мире и описание путей борьбы с грехом, это свидетельство об истинном и живом Слове Божием — Сыне Божием Иисусе Христе, о его деле спасения человечества. Поэтому все библейские книги актуальны и для нас, людей XXI века, ведь на опыте веры святых мы учимся строить свою веру, на основе их опыта ведем борьбу с грехом, который у людей во все времена одинаков в принципе.
Священное Писание принципиально отличается от текстов, признаваемых священными в иных религиях в силу того, что они либо непосредственно «сошли », либо непосредственно «продиктованы» «с небес ». Последние не допускают к себе отношения иного, нежели позы благоговейного поклонения, исключающего всякое прикосновение или суждение. Но, поскольку Священное Писание является свидетельством на человеческом языке о Боге и Его действиях в нашей реальной истории, то к нему приложимы методы исследования, свойственные современному научно-историческому анализу артефактов человеческого творчества и письменности. Писание Церкви априори предполагает благоговейного и любящего прикосновения, суждения, которое, питаемое благоговением и любовью, должно привести к еще большей любви и благоговению.
Этапы изучения Писания
Библия, как было сказано выше, есть отражение опыта богообщения и встречи с Богом. Этот опыт записан на человеческом языке и в контексте традиций древних времен, что, естественно может и должно изучаться нами. И далее нужно поговорить об изучении этих книг вообще. С чего начинается их исследование? Разумеется, изучение книг (любых) начинается с чтения этих книг. Но, возникает вопрос, что за текст мы читаем? Уверены ли мы в том, что то, что мы читаем, действительно является оригинальным, т. е. изначальным, истинным, правильным, вышедшим «из-под пера» библейских авторов текст? Конечно же, нет. Большинство из нас читает Библию на русском языке, причем в особом переводе, который является наиболее распространенным в нашей стране, и который называется Синодальным переводом (впервые опубликован в 1876 г). В храме мы слушаем Писание на церковно-славянском языке. Естественно, библейские авторы не знали ни того, ни другого языков, и писали они на своих языках. Ветхий Завет по большей части написан на древнееврейском языке, Новый – на древнегреческом.
Но, где же оригинальные тексты, написанные на этих древних языках? Разумеется, их нет. Все библейские книги были написаны две и три тысячи лет тому назад на нестойком материале папирусе. Все рукописи на папирусах давным-давно истлели и исчезли. Самые древние, например, по НЗ, (и только лишь кусочки папирусного текста), дошли до нас из первой половины II века, сами греческие рукописи в основном представлены рукописями IV и более поздних веков, и они многочисленны. Но все это уже не оригинальные тексты, а списки, переписывания с одной рукописи в другую. Естественно, переписывая, люди иногда допускают ошибки, как случайные, так и иногда преднамеренные. Ну а то, что мы с Вами уже читаем, это уже перевод на русский язык с каких-то даже может быть и не очень древних рукописей. И первой ступенью в изучении Священного текста является попытка приблизиться к оригинальному тексту, попытка его найти, и, разумеется, не в материальном смысле, – это попытка из множества рукописей, дошедших до нас, извлечь информацию с тем, чтобы путем некоторых нехитрых логических умозаключений придти к первоначальному тексту. Эта ступень в изучении Библии называется Текстологией, т. е. наукой, изучающей собственно сам текст. Результатом длительных текстологических изучений является так называемый критический текст Священного Писания, который представляет нам гипотетический, т. е. условно и предположительно оригинальный текст. Ясно, что все прекрасно понимают, что никогда со стопроцентной точностью оригинальный текст мы найти не сможем, как бы мы не трудились. Но, во всяком случае, какое-то приближение к оригинальному тексту можно найти. Текстологическая задача довольно трудна, поскольку в рукописях существует множество расхождений, – их насчитывается много-много тысяч расхождений, – так называемых разночтений. И для того, чтобы добиться какого-то успеха в текстологическом изучении необходимо просмотреть огромное количество рукописей (и лучше всего, конечно же, все рукописи, что почти недостижимо). Итак, текстология приближает нас к первоначальному исходному тексту.
После того, как мы нашли гипотетический условно найденный исходный текст, далее в его изучении следует вторая ступень, называемая греческим словом Исагогика, что значит Введение в Писание. Введение составляет целый предмет исторического исследования, отвечающего на вопросы происхождения того или иного текста, то есть на вопросы: кто, где, когда, по какому поводу и с какой целью написал разбираемый текст. Ответы на эти вопросы необходимы для правильного, адекватного восприятия и понимания текста и его задач. Исагогика является довольно трудной наукой, поскольку тексты очень древние и подчас определить место или точное время написания бывает очень трудно.
Далее в изучении Священного текста наступает основное звено, третья ступень, – Экзегетика. Это также греческое слово. Название переводится как «объяснение», «комментарий», «точное прочтение текста». Эта наука занимается исследованием смысла, который автор пытался вложить в свой написанный текст. Результат экзегетического исследования текста – его научный комментарий, причем подробнейший к каждой книге, к каждому стиху, и к каждому предложению и слову прочитанного текста. И это тоже весьма сложная задача, ведь Библия написана на древних языках, да еще и на религиозном, священном языке, который необходимо четко понимать. Нужно осознавать, что Писание имеет ведь очень долгую историю своего становления, оно впитало в себя длинную родословную своих источников: философского, религиозного и фольклорного плана. Изучение всего этого и принадлежит экзегетике. Для того, чтобы быть хорошим экзегетом, исследователем Священного текста, надо знать не только язык оригинала, но и обстановку, в которой он был написан, мировоззренческие, социальные и политические условия формирования текста, историю и обычаи того времени, религиозные стремления и представления, соответствующую терминологию, философские течения, географию, – всё это и многое другое необходимо для осознания того смысла, какой автор вложил в свой текст. Экзегеза – трудный и в то же время самый интересный и самый плодотворный этап изучения текста. Стремясь к объективности и точности, экзегеза (равно как и текстология и исагогика) претендует быть научным исследованием. И, как таковое, она в идеальном случае меньше всего зависит от конфессиональной принадлежности исследователя. Говорить о православной, католической или, скажем, лютеранской экзегезе – всё равно, что говорить о православной, католической или лютеранской физике или математике.
После изучения текста со всей тщательностью и подробностью может возникнуть вопрос: зачем всё это? Зачем исследовать такой древнейший и сложнейший текст? Разумеется, не только из неиссякаемой научной любознательности. Ведь нами исследуется Священное Писание, книги, несущие в себе слово Божие, как писал апостол Павел, не просто «слово человеческое, но слово Божие, — каково оно есть по истине, — которое и действует в вас, верующих» (1 Фес 2,13). Ведь данное слово Божье весьма важно как для моей жизни, так и для жизни других людей. И вот возникает снова вопрос: как донести до людей жизненный смысл текста, который был написан две или три тысячи лет тому назад на совершенно незнакомых подавляющему числу людей языках? Для этого им надо объяснить, истолковать текст. Это истолкование включает в себя, во-первых, перевод на язык того, кому истолковывается текст. Причем необходимо перевести не только на лингвистический язык, на язык, на котором данный народ разговаривает, но и еще перевести на язык совершенно другой культуры, а культура, как известно, очень сильно меняется, как меняются и цивилизации. Культура формирует определенную психологию в обществе и каждого конкретного человека в нем. И вот донести до современного человека с совершенно иной наукой, с совершенно другим искусством, с совершенно другим менталитетом и проч. жизненно-важный смысл столь древнего текста, то есть перевести, как уже сказано, на язык иной культуры, – есть дело четвертой ступени в исследовании текста Библии. Она называется греческим словом Герменевтика, т. е. «перевод», «толкование», «истолкование». Истолкование может быть очень различным и зависит от обстановки. Текст столь глубок, что он может допускать различные смыслы, будь то буквальный, исторический, типологический, аллегорический, нравственный, догматический смысл. Толкование и приближение смысла и значения текста к нашей повседневности и нашему пониманию – есть дело герменевтики.
Все данные разделы изучения текста весьма тесно связаны между собой. Действительно, для того, чтобы правильно растолковать текст, необходимо тщательно и точно его изучить в буквальном прочтении. Без хорошего изучения текста, т. е. без экзегетики, без исследования буквального смысла текста, не может быть правильного толкования. Толкование подчас может быть добрым и правильным в нравственном и, конечно же, в христианском смысле, но… неточным с точки зрения экзегетики. Это можно проиллюстрировать на примере текста из Мф 11,28-30 (см. отдельный документ).
Далее, поговорим чуть подробнее о переводе библейских текстов.
Перевод, жанры и специфика религиозного языка
Одно время был в ходу наивный взгляд на Библию как на собрание текстов, которые были понятны «простым» древним читателям и слушателям, а потому должны быть понятны современному «простому» человеку. Но реальность бесконечно сложнее!
Перевод – всегда очень трудная задача. Основная его цель – передача смысла, или того, что теперь принято называть английским словом message (послания, вести). Но при этом перед совестливым переводчиком стоит также задача максимально точно передать букву, а иногда и стилистическую форму переводимого текста. Переводческая техника изменялась, развивалась на протяжении столетий. В одних переводах преобладал буквализм (так называемые «кальки»), в других – отступление от буквы ради более понятной передачи смысла. Переводы одного и того же текста при разных задачах переводчика могут разительно отличаться друг от друга. Возьмём для примера простейшее английское предложение: «How do you do?». Сделаем перевод этого предложения на русский язык, тщательно сохраняя его букву («калька»). Получим очень странное высказывание: «Как делаете вы делать?». Здесь буква сохранилась, но смысл полностью утрачен. Теперь переведём то же предложение «по смыслу»: «Здравствуйте!». Здесь точно передан смысл приветствия, но утрачена его буква. Разумеется, этот пример подобран специально, чтобы продемонстрировать проблему. Но в той или иной степени любой из наличных переводов с этой проблемой сталкивается и вынужден жертвовать либо смыслом, либо буквой. Найти баланс бывает чрезвычайно трудно, особенно тогда, когда в национальной языковой культуре глубоко укоренились термины и целые тексты в их древнем переводе. Так, например, Синодальный перевод Писания на русский язык, при всех своих достоинствах, ради сохранения традиции часто использует слова из церковно-славянского перевода Библии. Однако в наши дни это иногда вводит читателя в заблуждение, ибо, сохраняя форму, знакомые всем и каждому слова с течением времени изменили свой смысл. За знакомой старой маской может скрываться совсем иное понятие, и такие «понятные» слова становятся словами-«предателями».
Вот простейший пример. В Послании к Римлянам апостол Павел упрекает иудеев в том, что некоторые из них нарушают заповеди Закона Моисея: «Как же ты, уча другого, не учишь себя самого? Проповедуя не красть, крадешь? говоря: «не прелюбодействуй», прелюбодействуешь? гнушаясь идолов, святотатствуешь?» (Рим 2,21-22). С кражей и прелюбодеянием – всё понятно. Но что касается «святотатства », то для современного человека, знающего русский язык, абсолютно непонятен смысл последнего упрёка апостола: «гнушаясь идолов, святотатствуешь». Какое отношение имеет «святотатство», то есть (в современном русском языке) богохульство, оскорбление Бога или святыни, к неприятию «идолов», то есть кумиров, изображений языческих богов? Абсолютно непонятно! Но всё встаёт на свои места, когда мы узнаём, что «святотатствовать» буквально означает вовсе не «богохульствовать». Это точная калька с греческого слова, означающего «грабить в храме» или «красть священные предметы» (речь, конечно, идёт о языческих храмах и языческих святынях). По Закону иудеи не имели права даже прикасаться к предметам языческого культа («идолам»), но некоторые из них не стеснялись торговать украденными в языческих храмах предметами, а может быть, даже сами участвовали в ограблении языческих капищ. Апостол упрекает таковых в лицемерии и неправедности. В этом интересном случае поучительным является то, что в церковно-славянском переводе, несмотря на его архаичность, текст более понятен по смыслу: «гнушаяся идолъ, святая крадеши» («святая» – священные предметы). Но синодальные переводчики принципиально использовали такое слово, которое, как им казалось, понятно и в то же время подчёркнуто архаично, или, с их точки зрения, «традиционно» (тать – вор, грабитель; татьба – кража, воровство). Похожих примеров можно привести великое множество.
Однако более серьёзными принципиальными переводческими проблемами являются проблемы не столько лингвистического, сколько культурологического характера. Культурные традиции разных народов подчас бывают столь различны! В самом деле, что общего, условно говоря, было у «Афин и Иерусалима» в III веке до РХ, в то время, когда создавался греческий перевод Библии (LXX)? Непреодолимая понятийная и терминологическая пропасть, казалось, разделяла две столь непохожие друг на друга культуры. Каким вдохновением должны были обладать переводчики, чтобы пересадить десятки понятий, обретших свою словесную форму в еврейской Библии, на почву греческой языковой культуры, чрезвычайно развитой, но и чрезвычайно чуждой! Разумеется, успех перевода был обусловлен вдохновением Святого Духа, не иначе.
Например, возьмём одно (только одно) из важнейших понятий ветхозаветной религии «цедака» (евр. ṣĕdāqâ), которое в греческой Библии передаётся словом dikaiosu,nh (справедливость) и, соответственно, в русском Синодальном переводе – привычным словом «правда» (или «праведность»). Сколько богословских проблем было связано с этим понятием! И вызваны были эти проблемы условностью, неадекватностью греческого перевода с еврейского языка. «Справедливость» (соответственно, латинское «justitia», славянское «правда», или немецкое «Gerechtigkeit») – юридическое понятие. «Праведный Бог» – высший праведный Судия, поступающий «по справедливости». То же можно сказать и о «праведном человеке». Но ведь за этими переводами в еврейской Библии стоит совсем, совсем иное понятие. Соответствующее еврейское слово ṣĕdāqâ, тысячекратно повторяющееся в Писании, отнюдь не является юридическим термином, обозначающим «справедливость». Скорее оно означает верность: верность взятым на себя обязательствам, верность своему слову, верность и надёжность в союзе, в договоре, в Завете.* Но это ведь совсем не то же самое, что законническая справедливость! Однако таков привычный перевод – «правда», то есть справедливость. А в современном русском языке к этой проблеме добавляется ещё одна, связанная с тем, что слово «правда» стало синонимом слова «истина», и это ещё больше запутывает дело.
Перевод Священного Писания, которое можно и следует понимать как ценнейшее свидетельство о Боге, о Спасителе, об искуплении и спасении, – дело безусловно необходимое хотя бы в силу последней заповеди Господа Иисуса Христа: «Идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа, уча их соблюдать всё, что Я повелел вам; и се, Я с вами во все дни до скончания века» (Мф 28,19-20). Научение тому, что повелел Спаситель требует переводов на все языки мира. Поскольку же языки постоянно находятся в движении, в изменении, постольку и процессу перевода нет и не может быть конца вплоть до конца века сего. Об этой оправданной и благословенной переводческой деятельности свидетельствует уже тот факт, что до нас не дошло практически никаких «повелений» нашего Господа на Его родном языке. Евангелия содержат только переводы слов Спасителя на греческий язык. Соответственно, «все народы» могут получать эти слова не из первоисточника и даже не из вторых рук, а в лучшем случае из третьих рук, то есть переводы перевода. Это возлагает на переводчиков Писания предельную ответственность.
Да, рассуждая отвлечённо, мы должны признать необходимость всё новых и новых переводов. Канонизация того или иного перевода, как показывает история, и как диктует здравый смысл, – дело невозможное. Но, когда мы соприкасаемся с реальной жизнью Церкви, мы вынуждены также признать, что растущее число переводов Священного Писания, особенно в пределах одного и того же национального языка, способно привести к смущению и растерянности. Действительно, для простого человека, далёкого от научной экзегетики с её открытиями, гипотезами и дискуссиями, представляется невозможным решить, какой перевод Писания более адекватно отражает смысл оригинального текста. Но… когда в пределах одного и того же национального языка возникает множество переводов, важно не растеряться и смутиться, а расслышать за буквой Писания именно саму Божественную Благую Весть, саму суть Откровения. Она несет в себе силу действия Святого Духа, пробуждающего и укрепляющего веру. Весть, расслышанная за буквой, – вот то основное, что должно распространяться и действовать среди всех народов до скончания века. И, надо полагать, смущающее многообразие переводов не станет препятствием для той спасительной Вести, которая силою Святого Духа пробьет себе дорогу сквозь все наличествующие и будущие переводы Писания. Также слышимое явление Святого Духа в словах этой Вести, должно подтверждаться зримым явлением Духа в наших делах Любви (1 Фес 1,5).
Далее, библейский текст нельзя понимать как некий набросок естествознания. К сожалению, даже сегодня далеко не все верующие воспринимают Библию в контексте мышления людей того времени, когда создавались тексты Священного Писания. Много таких христиан, которые готовы понимать библейские тексты буквально. Но это – наша проблема, проблема некоторых современных христиан, а не проблема самой Библии, которая написана на своем (библейском), а не на нашем (научном) языке: не на языке нашей, современной, науки, а на языке особого мышления. И это библейское мышление характеризуется, например, антропоморфным созерцанием творения. За примерами далеко ходить не надо, так как они на каждой странице Библии. Вот, например, всем знакомый Псалом: «Небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь. День дню передает речь, и ночь ночи открывает знание. Нет языка, и нет наречия, где не слышался бы голос их. По всей земле проходит звук их, и до пределов вселенной слова их» (Пс 18,4). Небеса, день, ночь – проповедники, они неустанно говорят, и все люди слышат их речь. Конечно, все это нам близко и понятно. Только мы воспринимаем это не буквально, а как прекрасные поэтические метафоры.
Вообще, многие библейские тексты и сообщения подобны «словесным иконам ». Всем известно, что иконы – это не фотографии. Мы знаем, что иконописцы совсем не преследуют цель дать реалистическое изображение. Напротив, выделяя существенное и опуская второстепенное, иконописцы стремятся изобразить духовный смысл изображаемого. Икона есть зримое воплощение религиозного языка. Цель ее — не проинформировать молящегося о деталях земной геологии или древнего быта, а поместить его в сакральное пространство, создать контекст для молитвы, для предстояния человека пред Богом. При этом, следуя древней традиции, в качестве изобразительного средства иконописцы используют определенные живописные образцы, или каноны. И никто из нас не упрекнет иконописца в неправдоподобии, видя на иконе апостола Петра с ключами или апостола Павла с мечём. Мы прекрасно понимаем, что эти атрибуты суть символы, помогающие нам понять Павла, имеющего обоюдоострый меч Слова Божия, а Петра – как того, кому вручены ключи Царства Небесного (Мф 16,19).
Но то, что мы привычно относим к живописным изображениям, применимо и к изображениям словесным, литературным. Ведь библейские авторы, тоже следуя древней традиции, в качестве изобразительного средства часто использовали определенные литературные образцы, или каноны.
В Библии мы имеем дело с разнообразными литературными формами, или жанрами. Каждая из этих форм обладает собственными устойчивыми свойствами. В нашей обыденной жизни мы постоянно с этим сталкиваемся. Ведь мы прекрасно отдаем себе отчет, что существуют романы, поэмы, былины, басни, загадки, научные трактаты, математические теоремы и так далее и тому подобное. И каждая из этих форм обладает собственными законами и свойствами. Но то же самое мы наблюдаем в сложном узоре библейских повествований. Здесь мы находим исторические повествования, рассказы об исцелениях, притчи, тексты о Законе, изречения Премудрости, литургические формулы и так далее.
Историко-филологический анализ Библии ребром ставит перед нами вопрос о специфике религиозного языка, о его несводимости к языку учебников по физике или истории.
Всякий текст рассчитан на то, чтобы ему задавали определенные вопросы и интерпретировали его по определенным правилам. Одно дело – текст естественнонаучный, другое дело — текст поэтический. Если задать тексту вопрос, который не предполагался при его написании, то результатом будет абсурд. Скажем, когда историк описывает битву при Бородино, он должен дать точные указания высот, занятых русскими и французскими войсками, указать точное местоположение и передвижение частей и проч.
А вот перед нами стихотворение М. Ю. Лермонтова «Бородино»:
Вам не видать таких сражений!..
Носились знамена как тени,
В дыму огонь блестел,
Звучал булат, картечь визжала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
Гора кровавых тел.
Если бы это был текст естественнонаучного жанра, то осмысленным был бы вопрос: Какой высоты должна быть гора кровавых тел, чтобы ядро, вылетевшее из пушки с такой-то начальной скоростью и летящее по параболе, не могло обогнуть эту гору? Нужно было бы узнать мощность средней пушки наполеоновского времени, взять вес ядра, начертить график полета ядра по формуле из школьного учебника физики — и вычислить с точностью до дюйма высоту «горы кровавых тел». Но перед нами текст другого жанра, в нем другие правила интерпретации. Это не трактат по баллистике.
Увы, с библейскими текстами нередко проделываются очень похожие вещи. Достаточно посмотреть на то, как некоторые пытаются прокомментировать слова из книги Иисуса Навина (10,12-13): «Иисус воззвал к Господу…и сказал: стой, солнце, над Гаваоном, и луна, над долиною Аиалонскою! И остановилось солнце, и луна стояла, доколе народ мстил врагам своим». Известно, сколь изощренные естественнонаучные гипотезы предлагаются фундаменталистскими комментаторами. Приведенная выше попытка рассчитать траекторию полета ядра, исходя из лермонтовского стихотворения, — покажется еще цветочками.
Какие вопросы задавать тексту, какие следствия из него выводить – это зависит от жанра текста. Проблема в том, что в современной нам культуре нет жанров, соотносимых с библейскими. Мы не можем их приравнять к нашей светской поэзии. Но – точно так же! – мы не можем их приравнять и к научно-популярным книжкам по физике, биологии или истории.
Говоря об описываемых в Библии реалиях, всегда необходимо помнить, что мы постоянно сталкиваемся с определенными представлениями, обусловленными своим временем, о чем уже говорилось выше. Но за внешними формами стоит некая реальность, проповедь и свидетельство, что актуально для нас и сегодня. Например, авторы библейских книг не знали о том, что Земля круглая и что существует Америка, они разделяли представление о мире, которое было свойственно их времени. И действительно, кто упрекнет их в незнании, что существует Америка?!
* Кстати, «завет» – ещё одно слово, которое либо непонятно современному читателю, либо (Testament) вызывает неадекватную ассоциацию с «завещанием».