Летию со дня кончины посвящается.
Обстоятельства кончины Императрицы Елизаветы Петровны
декабря 1761 года (7 января 1762 года).
В тот день, когда читатели единственной тогда петербургской газеты уже успели прочитать ее очередной "нумер" и узнать, что, в общем, ничего особенного ни в столице, ни в целом свете не случилось, Петербург известился о кончине Государыни Императрицы.
Следующий номер вышел только в пятницу, 28 декабря (10 января) 1762 года. На первой странице было помещено скорбное сообщение:
«По неиспытанным судьбам всемогущего Господа Ее Императорское Величество Всепресветлейшая Великая Государыня Императрица Елисавета Петровна Самодержица Всероссийская, 25 числа сего месяца в половине 4 часа по полудни, после жестокой болезни, к неописанной печали Императорской фамилии и всего государства, препроводя жизни своей 52 года и восемь дней, а достодержавного владения своего 20 лет и один месяц, от сей временной жизни в вечное блаженство отъиде; и потом Его Императорское Величество Благочестивейший Государь Император Петр Третий, к неизреченной радости всех верных подданных, восприяв прародительский наследный престол, вступил в самодержавное владение Всероссийской Империи; о чем пространнее объявлено будет особливым прибавлением...»
Санкт-Петербургские ведомости (далее: Ведомости), 1761, 28 дек. (№ 104)
Пространное объявление о кончине Елизаветы Петровны было напечатано в "прибавлении" к столичной газете от того же 28 декабря. Оно называлось "Краткое описание болезни и кончины Ея Величества Государыни Императрицы Елисаветы Петровны, вечныя славы достойныя памяти.... В объявлении говорилось о том, что "болезненные припадки" были примечаемы у Императрицы "уже с некоторого времени", но "весьма крепкое сложение тела" и твердость духа давали надежду на еще "долголетнее государствование": "толь благополучна казалась конституция Ея Императорскаго Величества», - тем более, что мужество, предписания врачей и лекарства оказывали "совершенно желаемое действо".
В середине ноября у Императрицы открылась "простудная лихорадка", но действие снадобий, которыми пользовали врачи августейшую больную, вскоре дало основания полагать, что опасность миновала, "и Ея Императорское Величество так делами упражняться изволили, что о болезни едва упоминаемо было". Это, вероятно, и в самом деле имело место, ибо известно, например, что 3 декабря Елизавета Петровна - через своего кабинет-секретаря - выразила Сенату гнев за то, что в исполнении именных Указов "происходят излишние споры и в решениях медленность". Императрица известила сенаторов, что ей известны причины остановки в делах - члены Сената редко или почти никогда не ездят "в присутствие"; Императрица пригрозила, что ей будут докладывать о тех, кто оставляет дела в небрежении (Соловьев С.М. Соч. Кн. XII. М., 1993. С. 602). Но болезнь все-таки взяла свое.
В 12 день сего декабря вдруг сделалась жестокая рвота с кровью, и кашель. С этих пор "болезненные припадки" неотступно преследовали государыню и стали постоянным предметом толков при дворе. Врачи, а их, находившихся близ Императрицы, было трое - лейб-медики Якоб Монсей, Иоганн Шиллинг и Николаус Крузе сделали все, что было в их силах, применив, кроме всего прочего, испытанное средство, почитавшееся за верное во всех случаях, а именно кровопускание.
Таким образом, «20 числа сего ж месяца не токмо казалась Ея Императорское Величество быть вне всякой опасности, но как Ея Величеству скорым выздоровлением приносимы были усердные поздравления». Причем, как отмечалось в "Кратком описании болезни и кончины...", видимое выздоровление Императрицы сопровождалось всеобщей радостью в столице и молебнами в церквах, включая и иноверные, о восстановлении драгоценнаго здравия Ея Императорскаго Величества. Однако радость оказалась недолгой, ибо Всемогущий неиспытанными его судьбами инако предел положил.
Двадцать второго декабря, в 10 часов пополудни, когда при Дворе уже начинали привыкать к тому, что Императрица на пути к выздоровлению, вдруг также жестокая с кровью рвота сделалась, и притом такой сильной кашель, которой почти не преставал, да сверх того и прочие признаки так опасными медикам показались, что хотя не упустили они всевозможное употребить искусство и рачение, а за должное однако ж почли объявить, что здравие Ея Императорскаго Величества в опасности находится.
Двадцать третьего декабря кровотечение из горла продолжалось уже весь день, и Елизавета Петровна соизволила исповедоваться и Святых Христовых Тайн приобщаться.
Почувствовав приближение смертного часа, набожная Императрица восхотела маслом собороваться, что того ж утра и учинено было, но вечером болезнь настолько усилилась, что дважды отходные молитвы прочесть повелевала, но всегда с таким бодрствующим и присуственным духом, что важнейшия сей молитвы слова за духовником, оную читающим, всегда явственно и с великим к Богу усердием повторять изволила.
Двадцать четвертого декабря (6 января), если верить тому, что сообщает в своих записках датский резидент в Петербурге Андреас Шумахер, в столице были приняты чрезвычайные меры безопасности: "По всем улицам рассеялись сильные конные и пешие патрули. На площадях расставлены пикеты, стража во дворце удвоена". Более того, под окнами "нового императора" была расставлена многочисленная артиллерия, которую убрали только через неделю по кончине Императрицы. (Шумахер А. История низложения и гибели Петра Третьего//Со шпагой и факелом. М., 1991. С. 272).
Ночь и большую половину дня 25 декабря (7 января) здравие Ея Величества становились отчасу слабее, пока в четвертом часу по полудни Богу угодная Ея душа от тела разлучилась.
Но еще днем 25 декабря (7 января) Императрица призвала к себе во Дворец - он находился на углу Невской першпективы (тогда Адмиралтейского проспекта) и набережной Мойки у Полицейского (в то время Зимнего) моста - Великого Князя Петра Феодоровича и его супругу Великую Княгиню Екатерину Алексеевну. С этого момента, во время трудной Ея Величества болезни, Его Императорское Высочество Государь Великий Князь <...> и Ея Императорское Высочество Государыня Великая Княгиня <...> были неотступно при Ея Величестве Государыне, тогда как весь Двор безвыходно находился в ближайших пред почивальнею антикамерах.
Из этого единственного достоверного описания кончины Императрицы Елизаветы Петровны известно также, что Великий Князь с супругой по горячей Их любви к опочивающей в Бозе Их Тетке обильныя и неутешныя проливали слезы между тем, как сия великодушная Государыня собственную свою, хотя и трудную, болезнь забывать являлася, и вручая Ея скипетром Монархию Внуку. Превозмогая терзавшие ее боли, Императрица последние к тому употребляла силы, чтоб о долголетнем и славном Его <...> Государствовании теплыя возсылать молитвы и утешать Их слезы и рыдание. (Прибавление к Ведомостям. 1761. 28 дек.).
Об этих скорбных мгновениях известно также, что, находясь при смерти, но еще в полном сознании и сохраняя присутствие духа, Императрица Елизавета попрощалась с Великим Князем и Великой Княгиней, причем просила будущего Императора, в заботах о своем наследнике Великом Князе Павле Петровиче, поддерживать в семье согласие, и завещала племяннику быть милостивым к своим подданным, стараясь расположить их к себе (Депеша британского посла Роберта Кейта от 5 янв. 1762 года//[Turgenev A.N.]. La Cour de Russie il y a cent ans. Extraits des depeches des ambassadeurs anglais et franзais. Paris, 1858. P. 178).
При любых обстоятельствах воля умирающего всегда священна, и, по отзывам присутствовавших, Великий Князь Петр Феодорович клятвенно обещал выполнить все, о чем просила Императрица. (Депеша французского дипломата Луи Огюста Ле Тоннелье барона де Бретейля от 11 янв. 1762 года//Там же).
Как только Императрица испустила последний вздох, а это произошло в четвертом часу пополудни 25 декабря (7 января), двери из спальни Елизаветы Петровны в "антикамеру", где собрались высшие сановники Империи и придворные, отворились. Все знали, что это могло значить только одно. К давно толпившимся в прихожей придворным вышел генерал-фельдмаршал князь Никита Юрьевич Трубецкой и объявил им скорбную весть.
Упокой, Господи, душу рабы Твоея, Императрицы Елизаветы!